Пушкинский пророк – Стихотворение Пушкина Александра – Пророк

aromatyschastya.ru

Стихотворение «Пророк» — читать стихи А.С. Пушкина

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился;
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,

Написанием этого произведения подводится черта периода ссылки Пушкина в его родовое имение. Именно его он берет с собой, выезжая в столицу осенью 1826 года. На тот момент поэту уже была известна трагическая судьба пяти декабристов, он знал и о ссылке большого числа его соратников в Сибирь, но его собственная судьба представлялась пока загадкой. Александру Сергеевичу предстояла личная встреча с новым государем Николаем I, итог которой был абсолютно непредсказуем. В это время по всей стране прокатилась волна репрессий и судилищ, и этот факт не мог, не отразится на творчестве великого русского поэта.

poetpushkin.ru

Анализ пушкинского «Пророка» | Планета КОБ

Сегодня многие заявляют, что они слышат «голос Бога», тем самым общаясь с ним посредством этого гласа или разных видений. Подобные истории вошли практически во все исторически сложившиеся религии — чего только стоит одна инициация иудея Савла, будущего апостола Павла, которого такой голос «ошарашил и ослепил» (подробнее в Новом Завете, 9 глава книги Деяний). 

При этом всяческие голоса и видения якобы Бога слышат и видят как правило «пророки», либо основатели религий и на базе информации, полученной от увиденного и услышанного такими знаменитыми людьми выстраиваются религиозные теории и соответствующие им практические культы и психотехники. Очевидно, что в обоих случаях мы имеем дело с эгрегориальной инициацией — после которой наступает период подчинения и согласия «с волей Свыше» (большинство читателей этой публикации видимо знакомо со словом «эгрегор», однако поясним, что грубо говоря эгрегоры это коллективное безсознательное или духовная культура человечества. Подробнее об эгрегорах можно почитать в списке тем наших записей в разделе «Эгрегоры» — vk.cc/4jvKUq). 

Как мы неоднократно писали, большинство религий «откровения» (когда имеют место голоса и видения) — имеют эгрегориальный характер происхождения. И поэтому в них имеют место иллюзии и наваждения людей, имевших и имеющих отношение к этим эгрегорам, и информация от бога, попавшая в эгрегоры от тех же людей, много мыслящих о боге — в результате чего бог поддерживал лишь те их мысли, которые совпадали с правдой о нём: сам же бог правду о себе и жизни не впихивал и не впихивает в головы людей методом голосов и видений. 

Попробуем показать это на анализе стихотворения Пушкина «Пророк». Приведём его полностью.

Духовной жаждою томим, 
В пустыне мрачной я влачился, — 
И шестикрылый серафим 
На перепутье мне явился. 
Перстами легкими как сон 
Моих зениц коснулся он. 
Отверзлись вещие зеницы, 
Как у испуганной орлицы. 
Моих ушей коснулся он, — 
И их наполнил шум и звон: 
И внял я неба содроганье, 
И горний ангелов полёт, 
И гад морских подводный ход, 
И дольней лозы прозябанье. 
И он к устам моим приник, 
И вырвал грешный мой язык, 
И празднословный и лукавый, 
И жало мудрыя змеи 
В уста замершие мои 
Вложил десницею кровавой. 
И он мне грудь рассёк мечом, 
И сердце трепетное вынул, 
И угль, пылающий огнём, 
Во грудь отверстую водвинул. 
Как труп в пустыне я лежал, 
И бога глас ко мне воззвал: 

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли, 
Исполнись волею моей, 
И, обходя моря и земли, 
Глаголом жги сердца людей».

Общепризнанно считать, что в «Пророке» А.С. Пушкин изобразил себя как поэта, призванного Свыше «жечь сердца людей». Но всё его творчество не соответствовало такому призванию — по сути «зомбировать» людей своим «глаголом» так, как его якобы «зазомбировал» якобы «Бога глас». Миссия такого поэта-пророка не подходит А.С.Пушкину потому, что Бог никогда и никого не зомбирует даже на верность Ему (как об этом сказано в Коране: «Нет принуждения в религии»). Но что же тогда? 

Этим произведением А.С.Пушкин как бы примерял на себя роль пророка-основателя религии, пытаясь в стихах передать переживания эгрегориальной инициации такого пророка. Творческие люди, к которым, несомненно, относился А.С.Пушкин, вполне могут испытывать на себе приливы эгрегориальной инициации, после чего такому таланту, как А.С.Пушкин осталось лишь сопоставить характер того, что написано в Библии и эти свои ощущения. 

Какая это была религия? В первую очередь стихотворение А.С.Пушкина относится к Ветхому Завету. Поэт знал Библию, много размышлял над её происхождением, результатом чего явилось это стихотворение. В нём поэт впервые в истории открыто обозначил и выявил алгоримику эгрегориальной инициации «пророков»:

И он мне грудь рассёк мечом, 
И сердце трепетное вынул, 
И угль, пылающий огнём, 
Во грудь отверстую водвинул.

После этого безсердечный — лишённый человеческого сердца, а, следовательно, и индивидуальности и совести и Любви — «пророк» идёт и «жжёт сердца людей» эгрегориальным глаголом («жаром» трансляции), исходящим из его сердечного «угля», а все, и он тоже, принимают это за «Бога глас». Поэт имел в виду не себя, конечно: он писал по-крупному, пытаясь войти в роль пророков-основателей религиозных систем.

«Пророк» написан по мотивам ветхозаветного сюжета книги «Пророка Исайи» гл.6: 5-8:

«5. И сказал я: горе мне! погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, и глаза мои видели царя, господа саваофа. 
6. Тогда прилетел ко мне один из серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, 
7. И коснулся уст моих и сказал: вот это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен. 
8. И услышал я голос Господа говорящего: кого Мне послать? И кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня».

Судя по творчеству А.С.Пушкина, ему был противен «образ» как библейского, так и новозаветного «Богов» (так же Пушкин не принимал смерть и воскресение библейского Христа) — злых, мстительных с их посмертным воздаянием и призывом к послушничеству властям и церквям. При этом в день написания «Пророка», 8 сентября 1826 года, А.С.Пушкин встречался с царём Николаем I, после чего вечером он написал стихотворение. Видимо А.С.Пушкин был разочарован встречей: его глаза «видели Царя» (как у Исайи 6:5) и психика («сердце») этого царя была безнадёжно в плену библейской концепции. Под впечатлением весьма глубокого проникновения библейских извращений в психику людей Русской цивилизации — от простого крестьянина до царя — А.С.Пушкин пишет послание в будущее (действительно как настоящий Пророк) о том, что все религии не от Бога, а от шестикрылого Сатаны (очевидно, что в первую очередь Пушкин имел в виду оба Завета Библии, однако и другие религиозные системы рано или поздно попали под власть шестикрылого «серафима»). 

Тема же книги «Пророка Исайи» выбрана не случайно: она — «ключ» к пониманию лживости Нового Завета (в смысле доктрины смерти и воскресения как всеобщего искупления и «спасения»). 

Но охват тематики происхождения религий в «Пророке» не заканчивается на библейской теме. Первые строчки стихотворения в сжатом виде описывают стандартный путь практически всех «пророков»-основателей крупных религиозных систем:

Духовной жаждою томим, 
В пустыне мрачной я влачился, 
И шестикрылый серафим 
На перепутье мне явился.

Так в пустыне (либо в длительном уединении) в поисках духовных истин, согласно религиозным преданиям, начинали библейский Моисей, Заратуштра, Будда, Мухаммад… Все они, также согласно преданиям, слышали голоса и/или видения. Свойства эгрегориального «Бога» приписали и Христу — после чего он стал субъектом-духом, внушающим разным людям разные вещи. Именно с таким «Богом» встретился главный новозаветный «социолог» — апостол Павел на пути в Дамаск, став после этого «пророком»-вещателем для ранних «христианских» общин и церквей. 

В заключении напомним ещё раз: 

Бог не вторгается в психику людей (какой бы они не принимали для себя социальный и религиозный статус) с помощью голосов, сияющих видений, обуянности, ошеломляющих образов и чудесных явлений: он общается с людьми тихо, без «спецэффектов» и трансовых «психотехник», обращаясь к сознанию всех без исключения людей на практике, доступной индивидуальному пониманию, через язык жизни, интуицию — что полностью исключает «зомбирование» даже правдой-истиной.

Источник

www.planet-kob.ru

Пушкинский «Пророк» о тайне человека и мироздания

Известный журналист и теоретик педагогики С.Л. Соловейчик писал: «…Чтение книг, посещение театров и музеев не есть духовная жизнь. Духовная жизнь человека – это его собственное стремление к высокому, и тогда книга или театр волнуют его, потому что отвечают его стремлениям. В произведениях искусства духовный человек ищет собеседника, союзника – ему искусство нужно для поддержания собственного духа, для укрепления собственной веры в добро, правду, красоту. (…) Может быть бездуховным и само искусство – все признаки таланта налицо, но нет стремления к правде и добру и, значит, нет искусства, потому что искусство всегда духоподъёмно, в этом его назначение».

Таким образом, «духоподъёмное» искусство по сути своей религиозно – в самом глубоком смысле. Обращаясь к художественным произведениям, проникнутым высоким стремлением познать смысл бытия и назначение человека, читатель может размышлять над вечными тайнами мироздания, вдохновляться красотой мира, испытывать покаянное чувство от сознания своего несовершенства и проникаться любовью к Творцу и людям. И нередко случается так, что именно эти переживания и становятся для человека первой ступенью на пути к истинно религиозному осмыслению жизни, первым шагом в познании Бога. Бывает также, что и шагнув дальше и выше первой ступени, человек всё равно время от времени возвращается к таким глубоким произведениям искусства, способным приоткрывать духовные истины и омывать, врачевать и возрождать наши души.

Сегодня мы предлагаем вам вспомнить великое стихотворение А.С. Пушкина «Пророк» и прочитать комментарий к нему – фрагменты из одноимённой статьи нашего современника, писателя и доктора филологических наук, одного из крупнейших пушкинистов Валентина Семёновича Непомнящего.

А.С. Пушкин «Пророк» (1826 год)

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, –
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, –
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Стихотворение А.С. Пушкина «Пророк». Читает Иннокентий Смоктуновский

В.С. Непомнящий. «Пророк» (фрагменты)

С «Пророком», очевидно, связано было какое-то ослепительное озарение, потрясшее душу и интеллект: не «мысль», не «идея», но именно переживание, по содержанию своему и мощи не умещавшееся ни в понятийные, ни даже в привычные «поэтические» формы, выразимое только на языке мифа. Мы никогда не узнаем, какое это было событие, что за озарение, – у нас нет никаких данных, черновик отсутствует (есть лишь вариант первой строки: «Великой скорбию томим»). (…)

Обычно главное место мы отводим судьбе самого героя стихотворения – тому, что с ним происходит. Но ведь это только часть сказанного; ясно, что происходящая с томимым «духовной жаждой» захватывающая и устрашающая метаморфоза важна не только для него и не сама по себе – а тем, ради чего она происходит. Но об этом обычно говорится в общих словах, хотя это и есть самое главное: ради чего.

Ради чего же? (…)

В самом деле, Бог не дает Пророку никаких конкретных «поручений»; Он не велит ему – как Вяземский – «согревать любовию к добродетели и воспалять ненавистию к пороку». Он велит ему видеть и слышать – и, исполнившись Его, Бога, волею, жечь словом сердца людей. Каким словом, о чём? Очевидно, о том, что теперь видит, слышит и знает Пророк. Но что он видит, слышит и знает?

Физическому преображению поэта в пророка посвящено 24 из 30 строк. В точном центре этих 24 строк –

И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.

Вот что внял поэт-пророк своим новым слухом (слух – главное для поэта). Перед нами – вертикальная картина мироздания, «услышанная» вся разом, но не просто физически, от верха до низа, а метафизически – от горнего до дольнего. Дав поэту-пророку её услышать, Бог и повелевает ему глаголом жечь сердца.

Стало быть, глагол этот – о знании всего мироздания? Прекрасно; однако почему слово о таком знании должно жечь? Или оно призвано раскрыть людям какой-то «жгучий» секрет мироздания, почему-то не раскрытый в самом стихотворении? Но секреты – не дело пророков. Пророчества имеют дело с тайнами. Секрет – дело ума и знания, тайна – дело веры и сердца. Не сказано ведь: жги умы людей – ибо знать весь мир разом невместимо никаким человеческим умом, и «жечь» таким знанием разум, если это вообще возможно, означало бы испепелить его, – но сердца людей. Этими словами заканчивается стихотворение, в них оно втекает целиком, они знаменуют цель и итог всего, что произошло и о чём нам рассказано. А значит – все, о чем нам рассказано, совершилось единственно ради человеческих сердец.

Об этом же говорит концентрический мир стихотворения. Один круг – от полёта ангелов до «гад морских». Другой – от «неба содроганья» до неслышного прорастанья лозы. В центре же – человек; а над всем – «Бога глас», обращённый к человеку и призывающий обращаться к человеку. Выходит – весь мир, всё, что в нем есть, горнее и дольнее, и гремящий над ним «Бога глас» – все это устремлено к человеку, к сердцам людей.

Из этого может следовать только одно: у Пушкина вся громада мироздания звучит, существует, происходит и совершается ради человека (ср.: «Прежде нас, ради нас Он простер над всем этим чувственным миром небо… Ради нас, прежде нас Он сотворил великое светило в начале дня, и – меньшее в начале ночи, и установил их и прочие звезды на тверди небесной… Ради нас Он основал землю, простер море, над ним богато излил воздух и над ним затем премудро свесил стихию огня…» – «Беседы (омилии) святителя Григория Паламы». Ч.I, M., 1993, с.32-33. – В.Н.).

Это и есть тайна, которую услышал, узнал и постигнул Пророк и о чём велено ему говорить людям – сердцам людей. Ибо что же ещё способно вместить непостижную уму громаду этой тайны (ум сочтет её сказкой, бредом, ум вообще предпочтёт иметь дело скорее с тысячей секретов, чем с одной тайной), как не человеческое сердце?

И как может это сердечное знание не жечь сердца людей, если оно неизбежно напоминает, что человеческое существование на каждом шагу очевидным и постыдным образом не отвечает предназначению и достоинству существа, для которого совершается всё бытие?

Отдавал ли себе Пушкин сознательный отчёт в том, что именно в этом смысл откровения? Слова «Пророка» на этот вопрос не отвечают; отвечают его логика и структура; отвечают другие слова, написанные спустя десять лет:

Вращается весь мир вкруг человека –
Ужель один недвижим будет он?

В точности та же истина, высказанная в ином контексте (последней «лицейской годовщины»: «Была пора: наш праздник молодой», 1836) и потому в иной, логической и афористической, форме.

В «Пророке» она не сказана, а явлена.

Весь мир ради человека – этот главный смысл «Пророка» и есть, осмелюсь сказать, вся истина художественного мира Пушкина, о которой шла речь. Это есть его суть, «точка отсчета» ценностей и конечный смысл. Отсюда вытекают для Пушкина все «вечные истины, на которых основано счастие и величие человеческое». Это та Правда, которая знакома, ясно или смутно, каждому человеческому сердцу, овеществляясь в нем в форме совести.

Считается, что совесть есть способность различать добро и зло в своих поступках и с этой точки зрения их оценивать. Понимание Пушкина глубже, совесть для него не что иное, как сознание человеком, пусть смутное, но сердечное, – что он цель и венец творения, что для него – всё; но сознание не надменное, самодовольное и потребительское, а, напротив, налагающее ответственность, обжигающее сердце страданием, когда не удается соответствовать человеческому предназначению и достоинству, побуждающее стремиться к такому соответствию.

[В «Поэте и толпе» Чернь говорит Поэту: «Мы малодушны, мы коварны, Бесстыдны, злы, неблагодарны; Мы сердцем хладные скопцы, Клеветники, рабы, глупцы; Теснятся клубом в нас пороки…» Здесь совершенно ясный комментарий к пушкинскому пониманию совести: в словах Черни есть и различение добра и зла, и оценка себя с этой точки зрения, притом оценка правильная, есть даже страдание («Зачем сердца волнует, мучит, Как своенравный чародей?..»), – а совести нет: нет памяти о своём высоком происхождении, о достоинстве человека как цели Творения, поэтому умерла потребность соответствовать предназначению человека – совесть. Вместо раскаяния и сокрушения о своих пороках Чернь испытывает лишь бессмысленную, неодухотворенную муку, тупое и тёмное волнение сердец. Отсюда и недовольство Поэтом, глухота к его «глаголу» («Зачем так звучно он поёт?.. К какой он цели нас ведёт? О чём бренчит? чему нас учит?»), требование прямых нравоучений, «смелых уроков». Отсюда же – отповедь Поэта: «В разврате каменейте смело: Не оживит вас лиры глас! Душе противны вы, как гробы…» Отсюда, наконец, – первые же слова, которыми характеризуется Чернь: «хладный и надменный… народ»: «надменность» – Это извращённая память о высоком человеческом достоинстве. – В.Н.]

(…) То, что показано Пророку, – и есть именно целостный – и ценностный – мир; ибо у мира этого есть цель и главная ценность – человек. Эту истину, полную и общую для всех, и должен Пророк напоминать людям, жечь ею сердца, в которых можно «пробудить» и «оживить» совесть. Эта «вся истина» художественного мира Пушкина и есть солнце этого мира; она есть – и мир светел.

Можно теперь понять, почему «Пророк» написан этими огненными письменами и строки будто источают кровь, почему он стоит особняком в мировой поэзии, на том пределе, где кончается человеческое творчество. Будучи символом веры зрелого Пушкина, сутью его художественного мировоззрения, центром и смыслом его мира, заключая в себе истину в полном смысле пророческую, он не идея, не декларация, не вывод ума или греза воображения, но – непосредственное и целостное переживание откровения, неведомым нам образом явленного поэту через художнический дар. В «Пророке» мир дан поэту – через непосредственное переживание – как одухотворенное, полное смысла целое.

(По сборнику статей «Да ведают потомки православных. Пушкин. Россия. Мы»)

www.dmdonskoy.ru

Стихотворение Пушкина Пророк

Стихотворение Пушкина Пророк

СОДЕРЖАНИЕ: Знаменитое стихотворение «Пророк», написанное в 1826 году по дороге из Михайловского в Москву, куда опальный поэт ехал для встречи с новым царем, выявляет представления Пушкина об особой роли поэта и назначении поэзии в жизни. Это стихотворение стало итогом его размышлений о себе, своем творчестве, обозначившим переломный момент в его жизни и поэтической эволюции.

Знаменитое стихотворение «Пророк», написанное в 1826 году по дороге из Михайловского в Москву, куда опальный поэт ехал для встречи с новым царем, выявляет представления Пушкина об особой роли поэта и назначении поэзии в жизни. Это стихотворение стало итогом его размышлений о себе, своем творчестве, обозначившим переломный момент в его жизни и поэтической эволюции.

«Пророк» – поэтическая декларация Пушкина, определяющая принципиальное для него положение об особой миссии поэта в обществе, сходной с ролью библейских пророков: нести людям высшую божественную истину. Оно заложило особую традицию в русской литературе, для которой стало характерно представление об особой роли поэтов в обществе, призванных к служению, подобному пророческому. Вслед за Пушкиным эту тему продолжил Лермонтов в своем «Пророке», написанном незадолго до его гибели в 1841.

По жанру пушкинский «Пророк» близок духовной оде. Содержание стихотворения ориентировано на одну из книг Библии, где рассказывается о видении пророка Исайи, к которому является серафим – ангел, посланец Бога. Главное качество серафимов – пылкость и очищающая сила. Именно таково действие серафима в библейской книге. Там рассказ заканчивается тем, что Господь посылает пророка Исайю проповедовать людям правду Божию.

Пушкин во многом сохраняет структуру и смысл библейского предания. Но главное отличие его стихотворения в том, что его пророк – это поэт, а потому смысл преобразований оказывается несколько иным. В состоянии духовного опустошения находится тот, кто воспринимается нами как лирический герой стихотворения – то есть поэт.

Почему же он утратил свой путь? Стихотворение имеет аллегорическую основу, а значит – его нельзя истолковывать буквально. Но смысл преобразований достаточно очевиден: человек наделяется особыми чувствами – зрением «испуганной орлицы», слухом, проникающим в «горний ангелов полет». Особо значим образ «празднословного и лукавого языка»: ведь язык – это основное орудие поэта. И если он лукав или говорит не о том, что важно («празднословен»), значит – его надо заменить. Поэту теперь дано «жало мудрой змеи».

Но и этого еще мало: чтобы стать пророком, надо отрешиться от «трепетного» человеческого сердца, так как задача пророка – нести людям ту правду, которая может оказаться страшной и горькой. А потому поэту вместо сердца серафим дает «угль, пылающий огнем». Таковы мучительные перемены, которые приходится претерпеть тому, кто решится выйти на тернистый путь поэта-пророка.

Но свою миссию он может осуществить только тогда, когда сам Бог вдохнет в него силу служить истине:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

Мужественная энергия стиха, высокая библейская образность, торжественный одический стиль – все в этом пушкинском шедевре должно передавать важнейшую для поэта мысль: искусство – не забава, не игрушка и даже не просто художественно совершенное творение. Это особая миссия, которая возложена на поэта и которую он обязан выполнять, как бы тяжело это ни было.

Но все-таки пушкинский пророк и поэт не сливаются в одном существе. Поэт живет среди людей, пока не захвачен вдохновением. Только для творчества он оставляет мир людей. Невозможно представить пророка «в заботах суетного света». Было бы кощунством считать пророка самым «ничтожным» среди «детей ничтожных мира». От поэта-пророка, посредника между Богом и людьми, исполнителем воли Бога, люди ждут огненных слов. Бог посылает пророка в мир, чтобы тот «глаголом» жег сердца людей, то есть в слове передавал жар своего сердца.

Пророки ждут от людей внимания и понимания. Люди внемлют им «в священном ужасе», разгадывают смысл их слов. Так ли они слушают поэта? Сердце поэта не «угль, пылающий огнем», – это обычное, «трепетное», человеческое сердце. Он «волнует, мучит, как своенравный чародей», сердца других людей. «Чернь тупая» сама говорит об этом в стихотворении «Поэт и толпа». «Волнует», «мучит», но не жжет, не опаляет словом истины!

Самое главное: у поэта есть то, в чем отказано пророку, – собственная воля. Бог, наделяя человека частицей своей творящей силы, избирает его для другого «подвига благородного» – творчества.

velikiy-pushkin.ru

Несколько слов о пушкинском «Пророке»

Классические тексты, прочитанные когда-то в детстве и благополучно забытые потом, любопытно порой перечитывать спустя много лет. Казалось бы, привычно-знакомое содержание может вдруг неожиданно открыться с совершенно неожиданной стороны. Для меня очередным примером такого неожиданного повторного прочтения стал пушкинский «Пророк»:

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился, —

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился.

Перстами легкими как сон

Моих зениц коснулся он.

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он, —

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье.

И он к устам моим приник,

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный и лукавый,

И жало мудрыя змеи

В уста замершие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Как труп в пустыне я лежал,

И бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

Давно известно, что поэт, сочиняя стихотворение, оттолкнулся от фрагмента 6-й главы книги пророка Исайи. Приведу его, поскольку в сравнении двух текстов и открывается то, что теперь меня «зацепило» у Пушкина:

Исаия 6

1 В год смерти царя Озии видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм.

2 Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал.

3 И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его!

4 И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями.

5 И сказал я: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, — и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа.

6 Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника,

7 и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен.

8 И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня.

И там и тут есть понимание автора о том, что его язык грязен. Ангел у Пушкина поступает радикально – вырывает проблему с корнем и вкладывает жало змеи. Впрочем, понятно, что проблема даже не в языке, важно изменить сердце – и тогда тот же язык, что говорил празднословно и лукаво, начнет говорить совсем другое.

Пушкин и здесь поступает радикально – не надеясь изменить испорченное сердце, ангел просто вырывает его, как и язык. Нет сердца – нет проблемы: он вкладывает вместо него пылающий уголь (очевидно, тот самый, с жертвенника) —  чтобы жег и заставлял шевелиться жало во рту.

Пушкин использовал всю силу своего поэтического таланта, чтобы заворожить читателя силой созданных им образов – вырвал язык! Вырвал сердце! Вложил змеиное жало! Вложил уголь! Человек лежит мертвый – но чудесным образом оживляется, и зомби с углем вместо сердца идет говорить – во рту шевелится жало…

Поэт с одинаковой яркостью показал как свой литературный гений, так и собственное восприятие Бога из Библии. Не стоит обманываться внешней «библейской» картинкой – по своему восприятию Библии поэт на момент написания пророка недалеко ушел от подростковой «Гаврилиады». Тогда целью было сознательное кощунство, сейчас – поэтическое упражнение по мотивам ветхозаветных пророческих историй. Но искусство не врет – и поэт для духовного читателя своим текстом сам же поставил себе «диагноз», показал свое личное видение Бога.

Бог Пушкина – страшен. Человек для него – сырье для эксперимента, инструмент для выполнения определенной задачи. Чувств у него к человеку, судя по его жестам и методам работы, нет никаких. Хотя поэт и отталкивается от библейской истории, его Бог — это не Бог израильского  народа. Это бог скорее одного из народов, окружавших израильтян – Хамос, Баал-Зебул (Вельзевул), Дагон. Это слишком хорошо узнаваемая бесчувственная жестокость типичного языческого бога.

Сравним поведение ангела у Исайи:

Да, проблема с языком действительно стоит –

Иакова 3:5-6, 8

5 так и язык — небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает!

6 И язык — огонь, прикраса неправды; язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет все тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны.

8 язык укротить никто из людей не может: это — неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда.

Бог в Библии также понимает, что основная проблема все же не в языке –

От Матфея 15

10 И, призвав народ, сказал им: слушайте и разумейте!

11 не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека.

18 а исходящее из уст — из сердца исходит — сие оскверняет человека,

19 ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления –

20 это оскверняет человека;

Вырвав язык, сердце не изменишь. Радикальность ангела у Пушкина слишком узнаваема – «нет человека — нет проблемы!» Вырвать с корнем и язык и сердце (то, что нельзя исправить) уничтожить вместе с проблемой самого человека – слишком узнаваемо, слишком предсказуемо, слишком по-человечески!

Господь в Библии потому и непостижим, что, радикально обходясь с грехом, не губит вместе с ним человека – носителя греха! Он работает с нечистым языком и испорченным сердцем, чудесным образом излечивая и преображая то и другое.

У Исайи ангел не вырывает языка, а касается губ углем с жертвенника. В худшем случае это вызовет лишь небольшой ожог. У Исайи ангел КАСАЕТСЯ углем губ, а не ПРИЖИМАЕТ его к ним – т.е. не ставит целью сжечь губы! В одном жесте видно проявление заботы и любви.

Господь во сне показывает Исайе свою славу – показывает Себя Самого! Понятно, что это картинка, образ, но даже она столь выразительна, что Исайя был потрясен! Даже ангелы вокруг Господа использовали большую часть крыльев, чтобы закрывать лица и ноги (жест, показывающий, что они не могли видеть его славы и не могли вынести осознания своего несовершенства в его присутствии). Но Его присутствие не подавляет! У Пушкина оживший зомби получает приказ-инструкцию – «иди и делай». У Исайи Господь спрашивает: «кого Мне послать? И кто пойдет для Нас?» — дает свободу выбора человеку, видящему Его славу.

И не случайно Исайя реагирует на все виденное словами: «вот я, пошли меня!» Свободный выбор человека, с теми же самыми языком и сердцем – но получившего откровение, способное изменить его кардинально, и при этом оставить живым человеком…

От Луки 10:21

В тот час возрадовался духом Иисус и сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение.

Цель статьи – не в то, чтобы «лягнуть» великого поэта. Мой мотив  лучше всего выражают эти слова Иисуса – кто я такой, чтобы мне в Библии был открыт такой характер Бога, которого там не сумел увидеть гениальный поэт и писатель? Слава и хвала Ему за Его милость!

Ситуации, подобные истории с пушкинским пророком – лишняя причина понять, как безмерно много было дано мне и прочим «младенцам», «не сильным», «не благородным», «не мудрым по плоти «…

Автор: Михаил Калинин

Христианские тесты онлайн

Статьи и новости раздела:

Видео и ролики

История волонтера. Африка. Благотворительный фонд «Hope Worldwide»

Новости христианских церквей Индии. Истории студентов.

Хорошие новости мексиканских церквей (Мехико)

icocnews.ru