Александр Пушкин — Что в имени тебе моем: читать стих, текст стихотворения полностью
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Анализ стихотворения «Что в имени тебе моем?» Пушкина
Будучи в ссылке в Одессе, Александр Сергеевич Пушкин повстречался с Каролиной Собаньской, графиней. Этот роман остался в памяти поэта как самое светлое и знаменательное любовное приключение, связавшее их сердца искренними чувствами, как казалось на тот момент Пушкину. Как и любое другое «курортное» романтическое отношение между двумя людьми – оно быстро угасло и пропало сразу после того, как поэт возвратился на родину.
Философское произведение «Что в имени…» можно отнести к лирическому медиативному стихотворению, в котором выражены эмоции, переживания, беспокойство по поводу человеческой жизни и взаимоотношений в целом.
Главный вопрос, заданный поэтом в стихотворении, является риторическим, а так же содержит в себе ответ. Несмотря на робость и боязнь получить отказ, Пушкин все равно поехал к возлюбленной, с небольшой надеждой на взаимность и светлое будущее.
Боль и душевные терзания поэта тонкой связывающей нитью пронизывают все стихотворение, задев струны души каждого читателя и показав, в каком состоянии была душа поэта после полученного отказа от любимой женщины.
В произведении можно встретить анафорические строки-утверждения:
«Оно умрет, оно оставит мертвый след…»,
«Что в имени, что в нем? …» —
Приводит читателей к мысли самоуничижения и забвения, а также исчезновении как личности.
Внимательно проникшись произведением, и прочитав строфы, с точностью поняв их ритмичность, можно смело утверждать, что эпитеты: печальной, мертвой, чистых, нежных и др. – вносят в композицию стихотворения некую двойственность. Категоричность поэта и негативно-депрессивный настрой, который легко просматривается в начале – ослабевает, и уступает место надежде на события и счастливые моменты, навсегда запечатленные в памяти поэта.
В стихотворении «Что в имени тебе моем?» — Пушкин часто использовал сравнительные образы и ассоциации. Он считал, что одно из самых больших сокровищ человека – это то, что хранит его память. Те чувства, эмоции, воспоминания, которые грели сердце в светлые времена, но больше никогда не повторятся снова.
Память способна победить все, и даже быстротечный ход времени. Надежда, оставшаяся в сердце поэта, подтверждается в третьей части произведения, где имеют место фразы о самых нежных и чистых воспоминаниях поэта.
В четвертом четверостишье стихотворения можно наблюдать переломный момент психологической композиции произведения.
Последние куплеты стихотворения, в отличие от первой части, содержат множество глаголов, употребленных в форме настоящего времени, которые усиливают надежду на память о чувстве пишущего в альбом, о сердце, в котором живет любимая, живет любовь к ней, живут смирение перед судьбой и бескорыстие по отношению к возлюбленной.
Стих Что в имени тебе моем анализ
Стихотворение «Что в имени тебе моем…» было написано А.С. Пушкиным в 1830 году в альбоме Собаньской, когда они встретились в Санкт Петербурге. С графиней Пушкин познакомился еще в Кишиневе, находясь в ссылке. Он нигде не говорит о знакомстве с нею, но о глубоком чувстве, охватившем 21-летнего поэта свидетельствуют многочисленные наброски на полях его черновиков, в которых легко угадывался профиль польской прелестницы.
Мало кто знал, что Собаньская была любовницей, помощницей и тайным агентом графа И. О. Витта. Она была приставлена к Пушкину, чтобы присматривать за ним, иметь представление о его замыслах. Этим и объясняется благосклонность польской красавицы к молодому поэту, имевшему эффектную наружность и пылкий характер.
О своем чувстве поэт написал в одном из писем к графине:
«Сегодня 9-я годовщина дня, когда я увидел вас в первый раз. Этот день был решающим в моей жизни. Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что мое существование неразрывно связано с вашим, я рожден, чтобы любить вас и следовать за вами».
Пушкин умел любить одновременно двух и более женщин. В этом же 1830-м году, в апреле, поэт посватался к Наталье Гончаровой и, наконец, получил согласие. Так что можно без преувеличения сказать, что Пушкин этим стихотворением прощался со своим прошлым и любовью к очаровательной полячке.
Предлагаем вашему вниманию текст стиха:
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.Что в нем? Забытое давно
Твоей душе не даст оно
В волненьях новых и мятежных,
Воспоминаний чистых, нежных.Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Анализ стихотворения «Что в имени тебе моем?» Пушкина
Будучи в ссылке в Одессе, Александр Сергеевич Пушкин повстречался с Каролиной Собаньской, графиней.
Этот роман остался в памяти поэта как самое светлое и знаменательное любовное приключение, связавшее их сердца искренними чувствами, как казалось на тот момент Пушкину. Как и любое другое «курортное» романтическое отношение между двумя людьми – оно быстро угасло и пропало сразу после того, как поэт возвратился на родину. Спустя несколько лет Пушкин обручается с будущей супругой Натальей, но в какой-то момент понимает, что этот шаг не правильный, ошибочный, и решает вернуться к Каролине, предложив ей стать его женой. Неожиданный отказ графини от предложения руки и сердца поэта разбивает Пушкину сердце, и заставляет поэта погрузиться в депрессивное состояние, вернуться к Натали, и собрав остатки чувств написать стихотворение «Что в имени тебе моем?».
Философское произведение «Что в имени…» можно отнести к лирическому медиативному стихотворению, в котором выражены эмоции, переживания, беспокойство по поводу человеческой жизни и взаимоотношений в целом.
Главный вопрос, заданный поэтом в стихотворении, является риторическим, а так же содержит в себе ответ.
Боль и душевные терзания поэта тонкой связывающей нитью пронизывают все стихотворение, задев струны души каждого читателя и показав, в каком состоянии была душа поэта после полученного отказа от любимой женщины.
В произведении можно встретить анафорические строки-утверждения:
«Оно умрет, оно оставит мертвый след…»,
«Что в имени, что в нем? …» —
Приводит читателей к мысли самоуничижения и забвения, а также исчезновении как личности.
Внимательно проникшись произведением, и прочитав строфы, с точностью поняв их ритмичность, можно смело утверждать, что эпитеты: печальной, мертвой, чистых, нежных и др. – вносят в композицию стихотворения некую двойственность. Категоричность поэта и негативно-депрессивный настрой, который легко просматривается в начале – ослабевает, и уступает место надежде на события и счастливые моменты, навсегда запечатленные в памяти поэта.
В стихотворении «Что в имени тебе моем?» — Пушкин часто использовал сравнительные образы и ассоциации. Он считал, что одно из самых больших сокровищ человека – это то, что хранит его память. Те чувства, эмоции, воспоминания, которые грели сердце в светлые времена, но больше никогда не повторятся снова. Память способна победить все, и даже быстротечный ход времени. Надежда, оставшаяся в сердце поэта, подтверждается в третьей части произведения, где имеют место фразы о самых нежных и чистых воспоминаниях поэта.
В четвертом четверостишье стихотворения можно наблюдать переломный момент психологической композиции произведения.
Последние куплеты стихотворения, в отличие от первой части, содержат множество глаголов, употребленных в форме настоящего времени, которые усиливают надежду на память о чувстве пишущего в альбом, о сердце, в котором живет любимая, живет любовь к ней, живут смирение перед судьбой и бескорыстие по отношению к возлюбленной.
Любовная поэзия Пушкина прекрасна.
С какой дерзостью и свободолюбием умел Александр Сергеевич писать о страданиях русского народа под гнетом крепостничества, с такой же огромной нежностью и страстью мог писать он о любви. Это прекрасное чувство настигло поэта и именно о нем стихотворение “Что в имени тебе моем?”.
Именно этими строками начинается произведение, и мы понимаем, что в этом риторическом вопросе, обращенном к той, которую Пушкин полюбил уже и кроется ответ: ничего. Страдания неразделенной любви, любви светлой, благородной, должны очищать душу человека. Такие чувства, как любовь делают из человека-особи человека с высокими моральными принципами, с идеями, желаниями, пусть даже это чувство неразделенное.
Все стихотворение проникнуто настроением печали и грусти, автор утверждает, что, не встретив ответа, человек оставит лишь мертвый след, его жизнь оборвется и ничего после не останется. Об этом свидетельствуют и слова, которые использует Пушкин: “забвение”, “исчезновение”, “перестанет звучать”. Однако постепенно, слушая его повествование, утверждается мысль о надежде.
Ведь, если в памяти останется след о человеке, он будет жить. Лишь память может воспрепятствовать исчезновению бесследно.
Переломным в произведении является начало третьей строфы. Автор начинает ее со слова “но”. В одном из вариантов написания стихотворения Пушкин поставил после “но” многоточие, и оно несет глубокий смысл. Эта пауза заставляет осмыслить все сказанное выше, помогает понять психологизм произведения.
В последней строфе используются глаголы настоящего времени, что еще больше усиливает надежду на память, память о человеке, о любви в сердце возлюбленной.
Стихотворение “Что в имени тебе моем?” относится к медитативной лирике. В нем автор размышляет, и мысли эти касаются значения любви в жизни и существовании самого человека.
Лирическая поэзия Пушкина прекрасна, она не тронет, наверное, только самое черствое сердце.
Все строки в его стихах заставляют сопереживать лирическому герою, проникаться к нему самыми теплыми чувствами. Автор заставляет любить и страдать, радоваться и испытывать муки ревности вместе со своими героями.
И какими бы ни были любовные стихи Пушкина, счастливыми и безмятежными или печальными и грустными, они прекрасны своей разноплановостью.
Александр Сергеевич Пушкин
«Что в имени тебе моем?..»
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Стихотворение написано в 1830 году (5 июня) в ответ на просьбу красавицы польки Каролины Собаньской вписать ей в альбом свое имя.
В жизни Александра Пушкина было достаточно много романтических
увлечений, и каждой из своих избранниц поэт посвящал удивительные стихи, возвышенные и утонченные.
Однако сам Пушкин признавался, что роковой страстью его жизни является польская аристократка Каролина Собаньская, с которой поэт познакомился летом 1821 года в Киеве. Неприступная красавица, о которой, тем не менее, ходили достаточно пикантные слухи (и это неудивительно, так как муж Каролины был старше ее на 30 лет и на фоне супруги выглядел дряхлым стариком), произвела на Пушкина неизгладимое впечатление. Поэт влюбился без памяти, однако даже не был удостоен вниманием холодной и расчетливой светской львицы.
Впоследствии судьба несколько раз сводила Пушкина и Собаньскую, и чувства поэта после каждой встречи вспыхивали с новой силой. Он жаловался, что Каролина стала для него злым демоном, который словно заманивает его в свои сети, обещая райское наслаждение, но в самый последний момент проявляет холодность и полное равнодушие. Собаньская знала о чувствах поэта, так как в течение 10 лет знакомства Пушкин регулярно посвящал ей стихи. И – ловко манипулировала их автором, то приближая к себе, то отвергая.
В этом было не только женское тщеславие, но и прагматизм: до наших дней дошли документы и воспоминания очевидцев о том, что Собаньская, любившая жить на широкую ногу, подрабатывала шпионажем. Ее светский салон, принимавший самых различных людей, от военных и политиков до литераторов и музыкантов, являлся удачным прикрытием для того, чтобы собирать информацию и передавать ее заинтересованным людям. Одним из них, в частности, был любовник Каролины, граф Иван Витт, возглавлявший тайное сыскное управление на Юге России.
Пушкин, далекий от политических интриг, даже не подозревал о том, что интерес к его персоне со стороны Собаньской носит столь меркантильный характер. Поэтому в январе 1830 года, на очередном приеме у светской львицы вписал в ее альбом очередное стихотворение-посвящение «Что в имени тебе моем?..», которое, как оказалось впоследствии, стало последним в цикле произведений, посвященных Каролине. В этом стихотворении Пушкин не только в очередной раз открывает свои чувства надменно красавице, но и задается вопросом – а что же он значит в ее жизни? Ему непонятна двойная игра, которую ведет Каролина, но он все же надеется, что
годы знакомства все же оставят в душе этой загадочной женщины хоть какие-то воспоминания о том, кто был ее саамы верным и преданным поклонником.
Поэт отмечает, что его имя «на памятном листке оставит мертвый след, подобный узору надписи надгробной», даже не подозревая о том, что ему уготовано стать одним из выдающихся представителей русской литературы. Но в данный момент это совсем не интересует Пушкина. Для него гораздо важнее, чтобы прекрасная Каролина «в волненьях новых и мятежных» хоть изредка вспоминала о человеке, для которого когда-то так много значила. «Скажи: есть память обо мне, есть в мире сердце, где живу я», — заклинает избранницу поэт, не догадываясь о том, что очень скоро навсегда избавится от своей пагубной и испепеляющей душу страсти. Пройдет несколько месяцев, и на очередном приеме у Собаньской Пушкин повстречает юную Наталью Гончарову, которая затмит стареющую польскую интриганку своей свежестью и непорочной красотой. Отныне Каролина будет забыта навсегда, и ей больше не удастся зазвать поэта на свои светские рауты. Однако поэт с присущей ему откровенностью все же признается, что даже после свадьбы образ Собаньской иногда преследует его, а воспоминания о неразделенной любви вызывают легкое чувство грусти, смешанное с разочарованием.
Воистину любовь вечна, и память о любимой женщине жива в сердце поэта:
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.
«Счастье так мало создано для меня, что я не признал его, когда оно было предо мною», — говорил А.С. Пушкин, ибо не надеялся на взаимность. Его послание обращено к женщине, которая его, видимо, никогда не любила:
Что в имени тебе моем?..
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Власть самого высокого и прекрасного волнующего чувства — любви
познал поэт — об этом и строки стихотворения, и строки письма: «Вам обязан я тем, что познал все, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении, и все, что есть в нем самого ошеломляющего». Страдания облагораживают душу человека. Особенно страдания любви. Это высокое чувство возвышает Пушкина, делает его более благородным:
Что в имени тебе моем?
Этот риторический вопрос привлекает внимание читателя, потому что он не только не требует ответа, но и содержит утверждение, что в нем, в этом имени, — ничего для той, к кому обращены строки стихотворения и строки письма:
«От всего этого у меня осталась лишь слабость выздоравливающего, одна привязанность, очень нежная, очень искренняя, — и немного робости, которую я не могу побороть».
Человеческая жизнь не бесконечна. Время безжалостно над человеческой жизнью: «Ваша душа… не встретит ее (душу поэта) в беспредельной вечности».
И не случайно анафорическое утверждение: «оно умрет, оно оставит мертвый след». Другая анафора: «что в имени… Что в нем?..» — приводит к той же горькой мысли о забвении, исчезновении. Ведь глагол «умрет» как раз и имеет значения: «забвение», «исчезновение», «перестанет звучать».
Но читая стихотворение, вслушиваясь в ритм его строф, вдумываясь в значение эпитетов (печальной, ночной, глухом, мертвой, новых, мятежных, чистых, нежных), мы начинаем понимать двойственность композиции. Категоричность утверждения: «Что в имени тебе моем? — Оно умрет», — ослабевает. Возникает надежда на память, потому что только память противостоит уничтожающей силе времени.
Сравнения, которые использует поэт, беря для сравнений волну и звук ночной, и останавливают мгновение, и дают надежду, что ничто в мире не проходит бесследно. Продлить человеческую жизнь может только память, которая одна только побеждает время.
«Память — преодоление времени, преодоление смерти», — утверждает Д.С. Лихачев. Пока нас помнят, мы живы.
И инверсия третьей части стихотворения: «воспоминаний чистых, нежных» — подтверждает эту надежду.
Союз «но», с которого начинается четвертая часть стихотворения, вносит перелом в психологическое развитие стихотворения. В автографе Пушкина в альбоме графини Собаньской после этого союза стоит многоточие, то есть пауза. И эта пауза несет в себе глубокий смысл, помогает понять глубокий психологизм стихотворения.
В последних строках стихотворения в отличие от предыдущих употребляются глаголы настоящего времени, которые тоже усиливают надежду на память о чувстве пишущего в альбом, о сердце, в котором живет любимая, живет любовь к ней, живут смирение перед судьбой и бескорыстие по отношению к возлюбленной.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его, тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Философское стихотворение «Что в имени тебе моем?» относится к так называемой медитативной лирике, носит характер глубокого раздумья над проблемами человеческой жизни, размышлений о любви.
Александр Сергеевич Пушкин
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Каролина Сабаньска
В жизни Александра Пушкина было достаточно много романтических увлечений, и каждой из своих избранниц поэт посвящал удивительные стихи, возвышенные и утонченные. Однако сам Пушкин признавался, что роковой страстью его жизни является польская аристократка Каролина Сабаньская, с которой поэт познакомился летом 1821 года в Киеве. Неприступная красавица, о которой, тем не менее, ходили достаточно пикантные слухи (и это неудивительно, так как муж Каролины был старше ее на 30 лет и на фоне супруги выглядел дряхлым стариком), произвела на Пушкина неизгладимое впечатление.
Поэт влюбился без памяти, однако даже не был удостоен вниманием холодной и расчетливой светской львицы.
Впоследствии судьба несколько раз сводила Пушкина и Сабаньскую, и чувства поэта после каждой встречи вспыхивали с новой силой. Он жаловался, что Каролина стала для него злым демоном, который словно заманивает его в свои сети, обещая райское наслаждение, но в самый последний момент проявляет холодность и полное равнодушие. Сабаньская знала о чувствах поэта, так как в течение 10 лет знакомства Пушкин регулярно посвящал ей стихи. И — ловко манипулировала их автором, то приближая к себе, то отвергая. В этом было не только женское тщеславие, но и прагматизм: до наших дней дошли документы и воспоминания очевидцев о том, что Сабаньская, любившая жить на широкую ногу, подрабатывала шпионажем. Ее светский салон, принимавший самых различных людей, от военных и политиков до литераторов и музыкантов, являлся удачным прикрытием для того, чтобы собирать информацию и передавать ее заинтересованным людям.
Одним из них, в частности, был любовник Каролины, граф Иван Витт, возглавлявший тайное сыскное управление на Юге России.
Страница рукописи «Евгения Онегина». Портрет Собаньской внизу страницы
Пушкин, далекий от политических интриг, даже не подозревал о том, что интерес к его персоне со стороны Сабаньской носит столь меркантильный характер. Поэтому в январе 1830 года, на очередном приеме у светской львицы вписал в ее альбом очередное стихотворение-посвящение «Что в имени тебе моем?..», которое, как оказалось впоследствии, стало последним в цикле произведений, посвященных Каролине. В этом стихотворении Пушкин не только в очередной раз открывает свои чувства надменно красавице, но и задается вопросом — а что же он значит в ее жизни
? Ему непонятна двойная игра, которую ведет Каролина, но он надеется, что годы знакомства все же оставят в душе этой загадочной женщины хоть какие-то воспоминания о том, кто был ее самым верным и преданным поклонником.
Поэт отмечает, что его имя «на памятном листке оставит мертвый след, подобный узору надписи надгробной», даже не подозревая о том, что ему уготовано стать одним из выдающихся представителей русской литературы. Но в данный момент это совсем не интересует Пушкина. Для него гораздо важнее, чтобы прекрасная Каролина «в волненьях новых и мятежных» хоть изредка вспоминала о человеке, для которого когда-то так много значила. «Скажи: есть память обо мне, есть в мире сердце, где живу я», — заклинает избранницу поэт, не догадываясь о том, что очень скоро навсегда избавится от своей пагубной и испепеляющей душу страсти
.
Пройдет несколько месяцев, и на очередном приеме у Сабаньской Пушкин повстречает юную Наталью Гончарову, которая затмит стареющую польскую интриганку своей свежестью и непорочной красотой. Отныне Каролина будет забыта навсегда, и ей больше не удастся зазвать поэта на свои светские рауты. Однако поэт с присущей ему откровенностью все же признается, что даже после свадьбы образ Сабаньской иногда преследует его, а воспоминания о неразделенной любви вызывают легкое чувство грусти, смешанное с разочарованием.
А. С. Пушкин «Что в имени тебе моем» анализ- Litfest.ru
Анализ стихотворения А.С. Пушкина “Что в имени тебе моем…” позволит понять то, какие чувства испытывал Александр Сергеевич Пушкин к своей музе. Ниже можете ознакомиться с кратким анализом по плану стихотворения «Что в имени тебе моем».
Отрывок из стиха «Что в имени тебе моем» Пушкин А. С.
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Краткий анализ стиха «Что в имени тебе моем» Пушкин А. С.
Вариант 1
В Золотом веке русской литературы каждый образованный человек имел в доме альбом, где гости оставляли строки из стихотворений, миниатюрные зарисовки, тёплые пожелания, понятные лишь немногим мысли. Однажды красавица Каролина Собаньская попросила внести и своё имя в её книгу для записей.
На это пожелание поэт, как и надлежит творческому человеку, ответил стихотворением «Что в имени тебе моём?» В этом произведении автор вновь задумался о своей значимости для мира, для окружающих его людей.
Он пришел к выводу, что каждый человек по-настоящему важен лишь немногим. Разумеется, выражению авторской мысли способствуют и, казалось бы, абсолютно «технические» стороны стихотворения. Но ведь и размер, и рифмовка часто помогают донести до читателя то, о чём стремится сказать поэт. В стихотворении «Что в имени тебе моём?» Пушкин вновь прибегнул к излюбленному четырехстопному ямбу, которым были написаны и знаменитый «», и «Бесы», и ещё множество других стихотворений.
Рифма в первой и второй строфах кольцевая (AbbA), что, «закольцовывая» композицию, показывает, как неумолимо время, как циклична судьба. А вот третье и четвертое четверостишия написаны уже перекрёстной рифмовкой (AbAb). Они разрывают замкнутый круг и возвращают нас в реальную жизнь, к реальным людям с их чувствами и переживаниями.
Для усиления эмоционального воздействия на читателя поэт использует и различные изобразительно-выразительные средства. Это эпитеты «глухой лес», «мятежные волнения», «печальный шум», которые будто бы дают особое внутреннее звучание каждому образу. Сравнения «умрёт, как шум печальный», «след, подобный узору» помогают нам сопоставить и связать воедино, казалось бы, не имеющие ничего общего вещи.
Присутствует и олицетворение «имя умрёт», фатальное эхо которого ещё долго звучит в нашем сознании. Но завершается произведение светлой метафорой «есть в мире сердце, где живу я». Ведь несмотря на неумолимое время, на неподвластную уму бесконечность чистые человеческие чувства делают нашу жизнь счастливой!
Вариант 2
прекрасна. С какой дерзостью и свободолюбием умел Александр Сергеевич писать о страданиях русского народа под гнетом крепостничества, с такой же огромной нежностью и страстью мог писать он о любви. Это прекрасное чувство настигло поэта и именно о нем стихотворение “Что в имени тебе моем?”.
Именно этими строками начинается произведение, и мы понимаем, что в этом риторическом вопросе, обращенном к той, которую Пушкин полюбил уже и кроется ответ: ничего. Страдания неразделенной любви, любви светлой, благородной, должны очищать душу человека. Такие чувства, как любовь делают из человека-особи человека с высокими моральными принципами, с идеями, желаниями, пусть даже это чувство неразделенное.
Все стихотворение проникнуто настроением печали и грусти, автор утверждает, что, не встретив ответа, человек оставит лишь мертвый след, его жизнь оборвется и ничего после не останется. Об этом свидетельствуют и слова, которые использует Пушкин: “забвение”, “исчезновение”, “перестанет звучать”. Однако постепенно, слушая его повествование, утверждается мысль о надежде. Ведь, если в памяти останется след о человеке, он будет жить. Лишь память может воспрепятствовать исчезновению бесследно.
Переломным в произведении является начало третьей строфы. Автор начинает ее со слова “но”.
В одном из вариантов написания стихотворения Пушкин поставил после “но” многоточие, и оно несет глубокий смысл. Эта пауза заставляет осмыслить все сказанное выше, помогает понять психологизм произведения.
В последней строфе используются глаголы настоящего времени, что еще больше усиливает надежду на память, память о человеке, о любви в сердце возлюбленной.
Стихотворение “Что в имени тебе моем?” относится к медитативной лирике. В нем автор размышляет, и мысли эти касаются значения любви в жизни и существовании самого человека.
Лирическая поэзия Пушкина прекрасна, она не тронет, наверное, только самое черствое сердце.
Все строки в его стихах заставляют сопереживать лирическому герою, проникаться к нему самыми теплыми чувствами. Автор заставляет любить и страдать, радоваться и испытывать муки ревности вместе со своими героями. И какими бы ни были любовные стихи Пушкина, счастливыми и безмятежными или печальными и грустными, они прекрасны своей разноплановостью.
Стихотворение «Что в имени тебе моем» – анализ по плану
“Счастье так мало создано для меня, что я не признал его, когда оно было предо мною”, — говорил А.С. Пушкин. Его послание обращено к женщине, которая, по-видимому, его никогда не любила.
«Что в имени тебе моем?» — этот риторический вопрос привлекает внимание читателя, потому что он не только не требует ответа, но и содержит утверждение, что в нем, в этом имени, — ничего для той, к кому обращены строки стихотворения и строки письма. “От всего этого у меня осталась лишь слабость выздоравливающего, одна привязанность, очень нежная, очень искренняя, — и немного робости, которую я не могу побороть”.
Философское стихотворение “Что в имени тебе моем?” относится к так называемой медитативной лирике, носит характер глубокого раздумья над проблемами человеческой жизни, размышлений о любви
Впервые оно, под заглавием «В альбом» и без даты, было напечатано в «Литературной газете» А. Дельвига (6 апреля 1830 г.
, № 20), затем было перепечатано в сборнике стихов «Венера» и вошло в третью часть «Стихотворений Александра Пушкина», где помещено среди стихотворений 1829 г.
Отсутствие авторского оригинала создавало ряд затруднений при выяснении вопроса, кому и когда оно было посвящено. Одновременно возникал вопрос и о тексте стихотворения, хотя нахождение его в тетради, представленной Пушкиным в цензуру, свидетельствовало об авторитетности текста.
Следуя датировке авторского издания 1832 г., все исследователи датировали стихотворение 1829 г.
Что касается того, кому было написано в альбом это стихотворение, установилась и прочно держалась традиция, что оно было посвящено А. А. Олениной. Традиция, связывавшая стихотворение Пушкина с именем Олениной, держалась так прочно, что и в позднейших изданиях, в том числе и в издании под редакцией С. А. Венгерова, оно имеет подзаголовок «А. А. Олениной». Впрочем, в указанном издании вслед за именем Олениной поставлен знак вопроса.
Эту традицию в датировке и посвящении нарушил П.
А. Ефремов, который в издании сочинений Пушкина 1903 года (т. I, стр. 484) снабдил стихотворение подзаголовком «граф. Собаньской» и пометил его: «1823 г., Одесса».
Дата «1823 г., Одесса» была поставлена П. Ефремовым произвольно, вероятно, на основании предположения о возможных встречах и знакомстве Пушкина с Собаньской во время их одновременного пребывания в Одессе в 1823 г.
Основанием для подзаголовка послужило П. А. Ефремову упоминание М. А. Максимовича, что летом 1836 г. в Крыму он видел в альбоме Каролины Собаньской «стихи, некогда ей написанные Пушкиным: «Что в имени тебе моем?». Стихотворение Пушкина видел в альбоме Собаньской и польский писатель Иосиф Крашевский (1812—1887). В своем путевом дневнике от 17 августа 1843 г. Крашевский записал: «Рассматривал у госпожи Хиркович (sic!), рожденной гр. Ржевусской, любопытное собрание автографов: целые письма Шатобриана, Питта, Веллингтона, Лафатера, г‑жи Сталь, Пушкина, Мицкевича и т. д. Стихотворение Пушкина специально написано».
)
Предположение П. Ефремова о посвящении стихотворения «Что в имени тебе моем?» Каролине Собаньской было принято рядом позднейших исследователей, таких, как Б. Л. Модзалевский, Н. О. Лернер, М. П. Алексеев. Что касается даты «1823 г., Одесса», то она вызвала недоверчивое к себе отношение за отсутствием положительных данных, какие могли бы изменить датировку стихотворения в авторском издании 1832 г.
Графиня Собаньская, имя которой впервые поместил Ефремов в подзаголовке стихотворения «Что в имени тебе моем?», — была Каролина Адамовна, рожд. гр. Ржевусская ( 1794—1885), сестра известного польского романиста Генриха Ржевусского и Эвелины Ганской-Бальзак.
Каролина Ржевусская, известная красавица, изящная, веселая и разносторонне образованная, провела бурную романтическую жизнь. После брака с гр. Иеронимом Собаньским она стала гражданской женой генерала И. О. Витта, начальника военных поселений в Новороссии. Затем вышла замуж за его адъютанта капитана С. Х. Чирковича и уже в преклонном возрасте снова вышла замуж за французского поэта Жюля Лакруа (1809—1887), брата известного писателя Поля Лакруа.
А.С.Пушкин познакомился с Собаньской в 1821 году в Киеве и часто посещал ее салон в Одессе. По свидетельству современников, он был неравнодушен к молодой прелестной женщине, — так же, как А.Мицкевич, посвятивший ей несколько стихотворений.
Личная жизнь Собаньской окутана тайной. Генерал И.О.Витте, с которым жила Собаньская, был организатором тайного сыска за декабристами на юге России. Позднее Каролина Собаньская сама стала тайным агентом III отделения. Агентурная деятельность женщины была глубоко скрыта от посторонних глаз, и не исключено, что она следила и за опальным Пушкиным.
Новооткрытый автограф стихотворения А. Пушкина, помимо того, что увеличивает известное нам рукописное наследие поэта и устанавливает новую дату в его «трудах и днях», позволяет решить несколько спорных вопросов в истории пушкинского творчества. В частности, автограф этот дает возможность точно установить, что стихотворение «Что в имени тебе моем?» написано в Петербурге в альбом Каролины Собаньской, что его чистовая редакция относится к 5 января 1830 г.
, что запись в альбом К. Собаньской является не первоначальной, как предполагал Б. Л. Модзалевский, а окончательной редакцией стихотворения.
Дата «1829 г.», поставленная Пушкиным в издании 1832 г., или датирует его черновую рукопись или, вернее, поставлена им не вполне точно, по памяти, связывавшей воспоминание о стихотворении в альбом Собанской со «святками» 1829/30 г., когда оно и было написано.
Стихотворение «Что в имени тебе моем?» наполнено грустью. Все оно пронизано страданием неразделенной любви. Но страдания облагораживают душу человека. Особенно страдания любви. Это высокое чувство возвышает Пушкина, делает его человечнее и ближе к читателю. В сердце поэта живет любимая, живет любовь к ней, живут смирение перед судьбой и бескорыстие.
Анализ стихотворения «Что в имени тебе моем» Пушкин А. С.
Вариант 1
В жизни Александра Пушкина было достаточно много романтических увлечений, и каждой из своих избранниц поэт посвящал удивительные стихи, возвышенные и утонченные.
Однако сам Пушкин признавался, что роковой страстью его жизни является польская аристократка Каролина Сабаньская, с которой поэт познакомился летом 1821 года в Киеве.
Неприступная красавица, о которой, тем не менее, ходили достаточно пикантные слухи (и это неудивительно, так как муж Каролины был старше ее на 30 лет и на фоне супруги выглядел дряхлым стариком), произвела на Пушкина неизгладимое впечатление. Поэт влюбился без памяти, однако даже не был удостоен вниманием холодной и расчетливой светской львицы.
Впоследствии судьба несколько раз сводила Пушкина и Сабаньскую, и чувства поэта после каждой встречи вспыхивали с новой силой. Он жаловался, что Каролина стала для него злым демоном, который словно заманивает его в свои сети, обещая райское наслаждение, но в самый последний момент проявляет холодность и полное равнодушие. Сабаньская знала о чувствах поэта, так как в течение 10 лет знакомства Пушкин регулярно посвящал ей стихи. И – ловко манипулировала их автором, то приближая к себе, то отвергая.
В этом было не только женское тщеславие, но и прагматизм: до наших дней дошли документы и воспоминания очевидцев о том, что Сабаньская, любившая жить на широкую ногу, подрабатывала шпионажем. Ее светский салон, принимавший самых различных людей, от военных и политиков до литераторов и музыкантов, являлся удачным прикрытием для того, чтобы собирать информацию и передавать ее заинтересованным людям. Одним из них, в частности, был любовник Каролины, граф Иван Витт, возглавлявший тайное сыскное управление на Юге России.
Пушкин, далекий от политических интриг, даже не подозревал о том, что интерес к его персоне со стороны Сабаньской носит столь меркантильный характер. Поэтому в январе 1830 года, на очередном приеме у светской львицы вписал в ее альбом очередное стихотворение-посвящение «Что в имени тебе моем?..», которое, как оказалось впоследствии, стало последним в цикле произведений, посвященных Каролине.
В этом стихотворении Пушкин не только в очередной раз открывает свои чувства надменно красавице, но и задается вопросом – а что же он значит в ее жизни? Ему непонятна двойная игра, которую ведет Каролина, но он все же надеется, что годы знакомства все же оставят в душе этой загадочной женщины хоть какие-то воспоминания о том, кто был ее саамы верным и преданным поклонником.
Поэт отмечает, что его имя «на памятном листке оставит мертвый след, подобный узору надписи надгробной», даже не подозревая о том, что ему уготовано стать одним из выдающихся представителей русской литературы. Но в данный момент это совсем не интересует Пушкина. Для него гораздо важнее, чтобы прекрасная Каролина «в волненьях новых и мятежных» хоть изредка вспоминала о человеке, для которого когда-то так много значила. «Скажи: есть память обо мне, есть в мире сердце, где живу я», — заклинает избранницу поэт, не догадываясь о том, что очень скоро навсегда избавится от своей пагубной и испепеляющей душу страсти.
Пройдет несколько месяцев, и на очередном приеме у Сабаньской Пушкин повстречает юную Наталью Гончарову, которая затмит стареющую польскую интриганку своей свежестью и непорочной красотой. Отныне Каролина будет забыта навсегда, и ей больше не удастся зазвать поэта на свои светские рауты.
Однако поэт с присущей ему откровенностью все же признается, что даже после свадьбы образ Сабаньской иногда преследует его, а воспоминания о неразделенной любви вызывают легкое чувство грусти, смешанное с разочарованием.
Вариант 2
Будучи в ссылке в Одессе, Александр Сергеевич Пушкин повстречался с Каролиной Собаньской, графиней. Этот роман остался в памяти поэта как самое светлое и знаменательное любовное приключение, связавшее их сердца искренними чувствами, как казалось на тот момент Пушкину. Как и любое другое «курортное» романтическое отношение между двумя людьми – оно быстро угасло и пропало сразу после того, как поэт возвратился на родину.
Спустя несколько лет Пушкин обручается с будущей супругой Натальей, но в какой-то момент понимает, что этот шаг не правильный, ошибочный, и решает вернуться к Каролине, предложив ей стать его женой. Неожиданный отказ графини от предложения руки и сердца поэта разбивает Пушкину сердце, и заставляет поэта погрузиться в депрессивное состояние, вернуться к Натали, и собрав остатки чувств написать стихотворение «Что в имени тебе моем?».
Философское произведение «Что в имени…» можно отнести к лирическому медиативному стихотворению, в котором выражены эмоции, переживания, беспокойство по поводу человеческой жизни и взаимоотношений в целом.
Главный вопрос, заданный поэтом в стихотворении, является риторическим, а так же содержит в себе ответ. Несмотря на робость и боязнь получить отказ, Пушкин все равно поехал к возлюбленной, с небольшой надеждой на взаимность и светлое будущее.
Боль и душевные терзания поэта тонкой связывающей нитью пронизывают все стихотворение, задев струны души каждого читателя и показав, в каком состоянии была душа поэта после полученного отказа от любимой женщины.
В произведении можно встретить анафорические строки-утверждения:
«Оно умрет, оно оставит мертвый след…»,
«Что в имени, что в нем? …» —
Приводит читателей к мысли самоуничижения и забвения, а также исчезновении как личности.
Внимательно проникшись произведением, и прочитав строфы, с точностью поняв их ритмичность, можно смело утверждать, что эпитеты: печальной, мертвой, чистых, нежных и др. – вносят в композицию стихотворения некую двойственность. Категоричность поэта и негативно-депрессивный настрой, который легко просматривается в начале – ослабевает, и уступает место надежде на события и счастливые моменты, навсегда запечатленные в памяти поэта.
В стихотворении «Что в имени тебе моем?» — Пушкин часто использовал сравнительные образы и ассоциации. Он считал, что одно из самых больших сокровищ человека – это то, что хранит его память. Те чувства, эмоции, воспоминания, которые грели сердце в светлые времена, но больше никогда не повторятся снова. Память способна победить все, и даже быстротечный ход времени. Надежда, оставшаяся в сердце поэта, подтверждается в третьей части произведения, где имеют место фразы о самых нежных и чистых воспоминаниях поэта.
В четвертом четверостишье стихотворения можно наблюдать переломный момент психологической композиции произведения.
Последние куплеты стихотворения, в отличие от первой части, содержат множество глаголов, употребленных в форме настоящего времени, которые усиливают надежду на память о чувстве пишущего в альбом, о сердце, в котором живет любимая, живет любовь к ней, живут смирение перед судьбой и бескорыстие по отношению к возлюбленной.
Полный текст стихотворения «Что в имени тебе моем» Пушкин А.
С.Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я..
Что в имени тебе моем история создания. А. пушкин. что в имени тебе моем? Анализ стихотворения «Что в имени тебе моем?» Пушкина
«Счастье так мало создано для меня, что я не признал его, когда оно было предо мною», — говорил А. С. Пушкин, ибо не надеялся на взаимность. Его послание обращено к женщине, которая его, видимо, никогда не любила:
Что в имени тебе моем?..
Что в нем? Забытое давно В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно Воспоминаний чистых, нежных.
Власть самого высокого и прекрасного волнующего чувства — любви познал поэт — об этом и строки стихотворения, и строки письма: «Вам обязан я тем, что познал все, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении, и все, что есть в нем самого ошеломляющего». Страдания облагораживают душу человека. Особенно страдания любви. Это высокое чувство возвышает Пушкина, делает его более благородным:
Что в имени тебе моем?
Этот риторический вопрос привлекает внимание читателя, потому что он не только не требует ответа, но и содержит утверждение, что в нем, в этом имени, — ничего для той, к кому обращены строки стихотворения и строки письма:
«От всего этого у меня осталась лишь слабость выздоравливающего, одна привязанность, очень нежная, очень искренняя, — и немного робости, которую я не могу побороть». Человеческая жизнь не бесконечна. Время безжалостно над человеческой жизнью: «Ваша душа… не встретит ее (душу поэта) в беспредельной вечности ».
И не случайно анафорическое утверждение: «оно умрет, оно оставит мертвый след».
Другая анафора: «что в имени… Что в нем?..» — приводит к той же горькой мысли о забвении, исчезновении. Ведь глагол «умрет» как раз и имеет значения: «забвение», «исчезновение», «перестанет звучать».
Но читая стихотворение, вслушиваясь в ритм его строф, вдумываясь в значение эпитетов (печальной, ночной, глухом, мертвой, новых, мятежных, чистых, нежных), мы начинаем понимать двойственность композиции. Категоричность утверждения: «Что в имени тебе моем? — Оно умрет», — ослабевает. Возникает надежда на память, потому что только память противостоит уничтожающей силе времени.
Сравнения, которые использует поэт, беря для сравнений волну и звук ночной, и останавливают мгновение, и дают надежду, что ничто в мире не проходит бесследно. Продлить человеческую жизнь может только память, которая одна только побеждает время. «Память — преодоление времени, преодоление смерти», — утверждает Д. С. Лихачев. Пока нас помнят, мы живы.
И инверсия третьей части стихотворения: «воспоминаний чистых, нежных» — подтверждает эту надежду.
Союз «но», с которого начинается четвертая часть стихотворения, вносит перелом в психологическое развитие стихотворения. В автографе Пушкина в альбоме графини Собаньской после этого союза стоит многоточие, то есть пауза. И эта пауза несет в себе глубокий смысл, помогает понять глубокий психологизм стихотворения.
В последних строках стихотворения в отличие от предыдущих употребляются глаголы настоящего времени, которые тоже усиливают надежду на память о чувстве пишущего в альбом, о сердце, в котором живет любимая, живет любовь к ней, живут смирение перед судьбой и бескорыстие по отношению к возлюбленной.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его, тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Философское стихотворение «Что в имени тебе моем?» относится к так называемой медитативной лирике, носит характер глубокого раздумья над проблемами человеческой жизни, размышлений о любви.
Стихотворение “Что в имени тебе моем” Пушкин посвятил необыкновенной женщине, которую сам он, большой знаток дам, считал единственным именно роковым увлечением в своей жизни.
Звали обольстительницу Каролина Сабаньская, и любовь к ней поразила поэта еще за девять лет до написания произведения. Он посвятил ей немало своих стихов, но это стало последним. Если внимательно читать стихотворение “Что в имени тебе моем” Пушкина, легко уловить между строк прощальные нотки. Тогда поэт еще не знал, что спустя всего несколько месяцев он встретит на приеме у своей непостоянной красавицы Наталью Гончарову, но он уже явно утомлен почти десятью годами двойной игры и готов к новому чувству. Он был разочарован в Сабаньской и не скрывал этого, хотя до конца жизни вспоминал о ней с ностальгической грустью.
Основной темой стихотворения является не только любовь, но и размышления Александра Сергеевича о своем месте в жизни замужней женщины, которая тщеславно играет с чувствами знаменитого поэта, чье внимание ей очевидно льстит, но вот отвечает ли она на эти чувства, ощущает ли трепет при звучании мужского имени? Этого не знает ни сам поэт, ни читатель. В то же время Пушкин с горечью признается сам себе, что у этой кокетки вряд ли останутся о нем чистые и нежные воспоминания о нем, но пока он не может отказаться от собственной любви, оставляя для Катарины место в своем сердце.
Он как будто сохраняет образ своей любви прежде, чем окончательно проститься с чувствами к живой женщине. Поэт, который так и не познал счастья взаимности, хочет остаться хотя бы следом в сердце своей двуличной возлюбленной. Только человек, полностью понимающий, что иного места в ее жизни он никогда не займет, мог осознать, что его имя – “забытое давно в волненьях новых и мятежных…”.
В тексте стиха Пушкина “Что в имени тебе моем” легко уловить основное настроение – это печаль, порожденная безответным чувством, которое лелеялось годами. Эта печаль благородная, она является тем страданием, которое очищает душу поэта и дает ему вдохновение для создания новых произведений. А еще в ней чувствуются нотки горечи, ведь Александр Сергеевич давно понял, что его обманывают, и горюет, но не только о себе, а и о Катарине Сабаньской, образ которой, созданный воображением влюбленного, совершенно не соответствовал реальности. И все равно третий мотив стихотворения – это нежность, которую поэт испытывает к своей роковой красавице и которую не способны испепелить ни ее игры, ни жестокая правда жизни.
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Стихотворение «Что в имени тебе моем…» было написано А.С. Пушкиным в 1830 году в альбоме Собаньской, когда они встретились в Санкт Петербурге. С графиней Пушкин познакомился еще в Кишиневе, находясь в ссылке. Он нигде не говорит о знакомстве с нею, но о глубоком чувстве, охватившем 21-летнего поэта свидетельствуют многочисленные наброски на полях его черновиков, в которых легко угадывался профиль польской прелестницы.
Мало кто знал, что Собаньская была любовницей, помощницей и тайным агентом графа И.
О. Витта. Она была приставлена к Пушкину, чтобы присматривать за ним, иметь представление о его замыслах. Этим и объясняется благосклонность польской красавицы к молодому поэту, имевшему эффектную наружность и пылкий характер.
О своем чувстве поэт написал в одном из писем к графине:
«Сегодня 9-я годовщина дня, когда я увидел вас в первый раз. Этот день был решающим в моей жизни. Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что мое существование неразрывно связано с вашим, я рожден, чтобы любить вас и следовать за вами».
Пушкин умел любить одновременно двух и более женщин. В этом же 1830-м году, в апреле, поэт посватался к Наталье Гончаровой и, наконец, получил согласие. Так что можно без преувеличения сказать, что Пушкин этим стихотворением прощался со своим прошлым и любовью к очаровательной полячке.
Предлагаем вашему вниманию текст стиха:
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…..
Стихотворение написано Пушкиным на святках и 5 января 1830 г.
вписано в альбом Каролины Собаньской, которая просила поэта об автографе. Знание об этом факте обостряет наше ощущение того, что вопрос , открывающий стихотворение, – начало ответа героине. Поэтому присмотримся внимательнее к строке
Что в имени тебе моем?
Благодаря инверсии здесь смысловое ударение падает на слова «имени» и «тебе», отсылающие к «я» и «ты», – к его «имени» и ее отношению к нему; одновременно неявно оценивается и само это отношение. Слово «имени» выделено еще одним способом – не только синтаксически, но и ритмически: на него приходится пиррихий, который во второй стопе четырехстопного ямба – редкость (согласно закону альтернирующего ритма, утвердившемуся в пушкинскую эпоху). И в самом стихотворении – это единственная строка такой ритмической формы, что еще более подчеркивает ее значение. Смысл ритмического «жеста» ощущается при сопоставлении первой строки с предпоследней —
Скажи: есть память обо мне,
в которой именно на второй стопе стоит (впервые появившийся в стихотворении) спондей (в последней строке тоже есть спондей, но он сдвинулся на первую стопу: «Есть в мире…»).
Утвердительный семантический ореол двух завершающих спондеев (связанный со словом «есть») достаточно очевиден. На этом фоне интересующий нас уникальный пиррихий первого стиха ритмико-семантически проблематизирует отношение героини к «имени» и ставит его под вопрос. В протяженно-вопросительной строке «имя» оказывается удаляющимся и замирающим, подготавливая мотив его «смерти», вступающий со второй строки. Естественно, что, выводя в слова семантику ритма, мы ее огрубляем: Пушкину выявляемый нами смысл был нужен именно в той почти до-словесной форме, которая может быть выражена только звучанием стиха с присущей ему эмоциональной выразительностью и богатой неопределенностью . Мало того, эта же неопределенность отличает словесный образ в нашей строке.
В ней только одно слово – «имени» – несет лексическое значение: все остальные – личные («тебе») и (в меньшей мере) притяжательные местоимения («моем») в языке, как известно, имеют значение чисто грамматическое .
О «что» скажем отдельно. Именно его смысловая неопределенность нужна здесь Пушкину, потому что любые мыслимые синонимы («зачем», «для чего», «с какой целью», «что значит» – с возможными их интонированиями) – более однозначно говорили бы об отношении героини к «я» и о предвосхищаемой реакции субъекта речи на это отношение – о нерасчленимом сплаве надежды, скепсиса, иронии, ожидания, опасения, всего того, что со времен глубокой архаики связано с мотивом открытия или утаения имени.
Таким образом, отвечающий вопрос, обращенный к героине, живет в поле ее предвосхищаемого отношения, но (по крайней мере, в первой строке) никак не предрешает, не опредмечивает ни свою, ни «ее» интенцию; как выразился бы М.М. Бахтин, не бросает на них объектной тени.
Теперь пора сказать, что проанализированная нами первая строка не принадлежит непосредственно Пушкину и является, как установлено, точной цитатой из элегии С.Г. Саларева «Гробница»:
К чему безумное желанье –
Покой гробницы нарушать?
Чей скрыт в нем прах, ты хочешь знать?
О смертный, жалкое созданье!
Что в имени тебе моем?-
И ты, подобно мне, мгновенный
Свой кончишь век на свете сем.
Однако этот факт никак не колеблет всего, что было сказано. Те смыслы, которые мы увидели, – именно пушкинские, родившиеся в контексте его стихотворения. У Саларева та же строка значила иное. Прежде всего, она была вопросом, не требующим ответа и не устремленным к нему, – была вопросом риторическим , который, как замечает о подобных случаях Б. Эйхенбаум, получает не смысловое, а прежде всего мелодическое значение. Иначе у Пушкина: у него вопрос становится не только требующим ответа и спроецированным на весь текст, но предполагающим возможность разных, тут же предлагаемых и спорящих друг с другом ответов. Смысловой избыток, возникающий у Пушкина по сравнению с Саларевым в бук- вально повторенной строке, порожден последующим развертыванием темы и прежде всего тем, что в дальнейшем ценностная экспрессия героини (наряду с экспрессией «я») становится одной из стилеобразующих сил стихотворения.
На уровне мелодики эта диалогическая черта стихотворения проявляется в принципе «эхо».
Мелодический рисунок наполняется смыслом потому, что жизнь и смерть имени – сополагаются со звуком и его исчезновением . Само слово «имени» заменяется и «утаивается» в местоимении «оно», которое становится анафорой и звуковым образом темы. Эта анафора в полнозвучной ли своей форме или редуцированной, как отдельное слово или часть других слов, проходит через весь текст: оно, ночной, оно, в нем, давно, новых, оно, но , а также в более завуалированной форме: памятно м, непонятно м, волн ы, волн еньях. Семантизированный анафорический звуковой комплекс переходит в конце строк в сходнозвучный: из 16-ти стихов два завершаются на «но» (давно-оно) и восемь – на «ный-ной-не» (печальный, дальный, подобный, надгробной, мятежный, нежный, тишине, мне). Такое мелодическое движение создает особую протяженность и замирание звучания, ассоциирующиеся с удалением-умиранием имени, но и с его новым возвращением в начало звукоряда. В наиболее отчетливых случаях анафорическое «оно », разрешаясь в конце стиха в «ный », подхватывается в начале следующего стиха:
Оно печальный
Волны дальный .
Помимо эхо (оно-альный-олны-альный ), здесь благодаря анжамбеману выделяется слово «волна» (во второй строфе – «подо бный », в третьей – «оно » и «воспоминаний »), с которым сравнивается «имя»: оно «всплескивает» в начале строки, как нечто личное и одинокое, чтобы потом вновь, удаляясь, раствориться в отгулье.
Был эхо русского народа
(К Н.Я. Плюсковой),
то как принцип поэтики:
Я звал ее – и глас уединенный
Пустых долин позвал ее вдали
(«Осеннее утро»).
Сугубо пушкинский поворот этой темы и поэтического принципа мы находим в автометаописательных стихотворениях 1828-1831 гг. – «Рифма, звучная подруга», «Рифма», «Эхо». В нашем стихотворении тоже можно говорить о творчески отрефлексированной, метатекстовой природе принципа «эхо»: он связан с семантикой имени, его жизнью и смертью и действует не только на уровне звукописи, но и в рифмовке. Пушкин часто рифмует не отдельные слова, а целые сочетания их, поддержанные к тому же инструментовкой всей строки и даже соседних строк:
имени тебе моем – лесу глухом,
шум печальный – берег дальный.
Помимо прямой тут звучит и обратная рифма: первая часть каждой пары слов перекликается со словами противоположной пары (тебе-берег, шум- лесу, поддержанное в строке созвучием «умрет»). Ср. во 2 и 3 строфах:
памятном листке – непонятном языке ,
след подобный – над писи над гробной,
в во лн ен ьях новых и мятежных —
во спомин ан ий чистых , нежных .
Сходный эффект создает замена перекрестной рифмовки (1-2 строфы) на опоясывающую (3-4 строфы), связанная со взаимным отражением ценностной экспрессии «я» и «ты».
То, что на уровне мелодики предстает как «эхо», на уровне слова оказывается диалогом.
Особую обращенность к героине видели в той или иной мере почти все интерпретаторы «Что в имени тебе моем?». Н. Лернер, автор первой специальной работы о стихотворении, писал: «Поэт говорил, что его имя будет забыто и станет таким ненужным, что альбомный листок, где оно написано, не вызовет никаких воспоминаний, и просит сохранить память о нем не на бумаге, а в сердце».
Показательно, однако, что слова о «памяти», в тексте Пушкина принадлежащие героине, здесь прямо приписаны поэту, которого пушкинист к тому же не отличает от лирического «я». Спор с адресатом видит в стихотворении и Р.О. Якобсон: «Четвертый станс возражает первым трем: для тебя мое имя мертво, но да послужит оно тебе живым знаком моей неизменной памяти о тебе». И здесь, хотя и более тонко, проделывается та же операция монологического выпрямления Пушкина: слова героини приписываются автору.
В этих и других случаях факт обращенности к собеседнику истолковывается в терминах формального диалога: предполагается некое побуждение, ответом на которое становится прямое монологическое высказывание. И хотя в этом высказывании содержатся опровергающие друг друга утверждения и даже чужая речь, они интерпретируются исследователем как принадлежащие одному сознанию. Очевидно, что при таком понимании игнорируется факт, делающий стихотворение Пушкина не формально, а по существу диалогическим: совмещение в авторском слове ценностных экспрессий, принадлежащих двум субъектом – лирическому герою и героине.
Ближе других подошел к пониманию диалогической природы «Что в имени тебе моем?» Р. Якобсон. «Любопытно, – писал ученый,- что начальному стансу, сравнившему имя поэта с умирающим «шумом волны», вторит в третьем стансе сходная, но стертая метафора «волнений новых и мятежных», которым, казалось бы, суждено поглотить обессмысленное имя». Но со-противопоставление «волна-волнение» и другие переклички (печальный–печаль, ночной-день, шум-тишина) прочитываются ученым как принадлежащие одной интенции. При этом нельзя сказать, что Р. Якобсон совершенно игнорирует наличие в тексте кругозора героини. Так, он пишет, что в финале дается «ее самоутверждение путем апелляции к имени автора». В связи с «ее» темой анализирует ученый проблему «чужой речи», речи героини, которая из «бездеятельного адресата превращается по воле автора в действующее, точнее, призванное действовать лицо», тогда как автор «дан до конца до конца в безликих терминах». Однако, по Якобсону, и чужая речь, и выражаемая ею субъективность героини, и ее самоутверждение в финале – мнимы, «навязаны героине авторским императивом», «автором ей предписаны».
И Якобсон формально как будто бы прав, когда он говорит это о прямой речи, завершающей стихотворение. Остается только невыясненной действительная природа этой речи и то, как она соотносится с прежде проявленной интенцией героини. Постараемся увидеть это.
На первый взгляд может показаться, что стихотворение представляет собой монологическое высказывание, что сравнение имени с шумом волны, звуком в лесу, смысл и тон целого обусловлены одним сознанием (субъекта речи). При таком подходе первая строфа может быть прочитана как элегическое размышление о смертности человека, о его горестном растворении в прекрасной, но равнодушной природе. Этот смысловой пласт у Пушкина действительно есть, но им строфа принципиально не исчерпывается. Во-первых, речь идет не просто о смертности человека, но о смерти имени . Во-вторых, потесняя равнодушную природу, на первый план здесь выступает параллельное ей (как часто бывает у Пушкина) равнодушное сознание героини . Проблема смерти, таким образом, перенесена поэтом из плана природного, в план межличностных, духовных отношений.
Смерть имени (в отличие от физической смерти) может осуществиться только в другом сознании. Поэтому для художественного сотворения смерти-забвения поэт вынужден ввести другое сознание и показать, как в нем протекает этот процесс.
Сначала имя сравнивается с шумом волны, звуком в лесу, то есть с наиболее быстро исчезающими звуковыми образами. В выборе сравнений (и, как мы увидим далее, в самом акте сравнения) – формообразующая экспрессия и субъекта речи, и героини: ведь именно для нее его имя – звук, но, как видно из финала, имя – это еще и «память», и «сердце». Третье сравнение, развернутое на всю строфу, сополагает имя уже не со звуковыми, а с более долговечными и принадлежащими не природе, а культуре явлениями. И здесь акт и выбор сравнения имени с начертанным словом, («узором надписи») обусловлены предвосхищаемым «я» отношением к нему героини, но роль ее ценностной экспрессии тут еще ощутимей. Первую строфу еще можно было, хотя и сильно огрубив ее смысл, понять как размышление о природной смертности человека.
Вторая строфа исключает такое прочтение. Имя – начертанное слово – изымается из природной жизни и может умереть, то есть быть забыто, только в мире культуры, в сознании «другого».
Так в движении строф творится процесс смерти-забвения: сначала умирает и забывается мгновенный звук, затем – долговечное слово; становится непонятным сам язык, на котором оно написано. В начале третьей строфы смерть-забвение его имени констатируется как совершившееся в ее сознании событие: «Что в нем? Забытое давно…»
Своеобразие отношений, возникающих между двумя интенциями в 1-2 строфах, состоит в том, что ценностная экспрессия героини, ставшая одной из стилеобразующих сил текста, не выражена прямо в ее слове. Перед нами тот случай, когда «чужое слово» остается за пределами авторской речи, но авторская речь его учитывает и к нему отнесена». Интенция героини формирует текст не прямо, а отраженно, изнутри влияя на слово субъекта речи, которое становится благодаря этому внутренне диалогизированным и двуголосым.
То, что заключенные в таком слове интенции не разведены в форму композиционно выраженного диалога (с самостоятельными репликами героев), не сразу дает увидеть их диалогическую природу. В то же время именно такая архитектоника, конечно, глубоко содержательна и соответствует тому, что мы знаем о поэтике Пушкина и его любви к неявным и вероятностно-множественным моделям. Видимо, применительно к нашему стихотворению следует говорить о своеобразной форме имплицитного диалога, уходящего своими корнями в исторические глубины языка лирики.
Мы уже отмечали, что интенция героини проявляется в подборе сравнений. Теперь самое время сказать, что она проявляет себя и в самом акте сравнения , которое выступает как расчленяющий язык , противоположный тому «непонятному языку», на котором написано имя. 1-2 строфы разворачиваются через серию сравнений именно потому, что как раз форма сравнения создает наибольшее соответствие между расчленяющим событием рассказывания и смыслом рассказываемого события – протекающим в кругозоре героини превращением духовного – в вещное, имени – в звук, шум, узор.
Забегая вперед, заметим, что, начиная с 3-й строфы (то есть с того места, где на первый план непосредственно выходит ценностная экспрессия субъекта речи), происходит очень ощутимый стилевой поворот. Поэт переходит к точной, почти «нагой» речи, сравнения совсем исчезают, а немногочисленные метафоры тяготеют к стершимся и языковым, главная же стилеобразующая роль переходит в своеобразному параллелизму,скрытому за «прямым» словом. В целом, стилевые пределы 1-2 и 3-4 строф родственны описанному С.Г. Бочаровым соотношению перифразы и «простого» (нестилевого) слова в «Евгении Онегине», хотя, эти полюса не выражены здесь столь явно, как в романе.
Но крайне важно, что уже в первой части стихотворения, в которой возникает серия сравнений, несущих интенцию героини и расчленяющих имя, скрыто присутствует другой образный язык. Включаясь в игру героини, глядя на себя ее глазами, субъект речи и сам оценивает ее позицию и отношение к нему, но характер и язык этой рефлексии – иной, чем у нее.
Вглубь расчленяющего сравнения внедряется скрытый параллелизм, сама имманентная структура которого говорит о символическом сближении явлений:
шум печальный волны // берег дальный
звук ночной // в лесу глухом.
Оба сравнения в целом и соответствующие части их – параллельны друг другу. Благодаря неявной, но предзаданной воспринимательной модели параллелизма, расчленяющее сравнение и остается самим собой, и внутренне преобразуется: сквозь него начинает проглядывать «непонятный язык» мифологической образности. Левая часть сравнения символически соотнесена с лирическим героем и его именем; правая же часть – с героиней. Ведь «берег дальный» и «лес глухой» – это, конечно же, неявные (дхвани) параллели к ней – равнодушной природе и равнодушному сознанию, «среде», наиболее способствующей безответному замиранию и исчезновению имени-звука.
Итак, уже в 1-2 строфах возникает неявное взаимоосвещение кругозоров и языков двух героев. Начиная со срединной 3-й строфы, диалог вступает в новую фазу (что на внешнем уровне сигнализируется изменением характера рифмовки).
В первой половине стихотворения речь шла о «его» мире, данном в двойном свете: «ее» экспрессии и оценки этой экспрессии. В 3-4 строфах речь идет, напротив, о «ее» мире, освещенном «его отношением к ней. При этом изменяется, как мы уже отмечали сам образный язык: тропы приглушаются, а параллелизм, скрытый за прямым словом, берет на себя главную стилеобразующую функцию. Параллели возникают между рассказываемыми событиями:
его мир // ее мир.
Между интенциями: ее мироотношение – его мироотношение .
Между образами его мира, рожденными ее отношением к нему, и образами ее мира, рожденными его отношением к ней:
волна – волненья новые и мятежные,
шум печальный (волны) – день печали,
шум, звук – тишина (душевная сосредоточенность),
ночной – день
имя – шум, звук, узор – имя – память, сердце,
оно умрет – живу я.
наконец, соотнесенными оказываются номинации-местоимения субъектов:
а также сами языки двух интенций:
расчленяющее сравнение – неявный параллелизм.
Иначе говоря, ее интенция, ставшая языком, соотнесена с его воплотившейся в языке интенцией, а овеществленные образы его мира (рожденные ее отношением к нему) – освещены духовными образами ее мира, рожденными его отношением к ней. Если ее ценностная экспрессия опредмечивала его имя и несла ему смерть, то его интенция одухотворяет ее и несет ей жизнь.
Имманентный язык неявного параллелизма не дает понять сказанное как тривиальное противопоставление двух позиций. Здесь нечто большее. Лирический герой не отвечает героине тем, чего она, казалось бы, заслужила своим отношением к нему. Наоборот, он, действуя не по закону воздаяния, а по благодати, отказывается от самоутверждения, несущего гибель «другому», и реализует более высокую жизненную позицию. Это можно было бы назвать изощренной формой того же самоутверждения (к чему склоняется интерпретация Р. Якобсона), если бы суть утверждаемой позиции не состояла в отказе субъекта речи от всех привилегий, в том числе от привилегии быть единственным или хотя бы главным «я» стихотворения (забегая вперед, заметим, что решение экзистенциальных проблем в этом случае, как и обычно у Пушкина, может состояться только на выходе в творчество).
Дело в том, что стилевой перелом, начавшийся в 3-й строфе, выдвижение на авансцену образов ее мира, утверждающие спондеи последних строк – все это перемещает смысловой акцент стихотворения с его смерти на ее жизнь. Вопрос о нем и смерти его имени, так напряженно начинавший стихотворение, замирает и отраженно оживает в вопросе о ней и ее жизни. Мало того, происходит смена ролей: «другим», условием ее жизни оказывается субъект речи, а действительным «я» стихотворения становится героиня.
Еще Р.О. Якобсон заметил, что лирический герой «Что в имени тебе моем?» выступает до конца в безликих терминах («он»), а единственное в тексте местоимение «я» – номинация героини. Правда, при этом ученый утверждал, что позиция субъекта навязана героине авторским императивом. В свете обнаруженной нами интенции героини, изначально присутствовавшей в стихотворении, авторский «императив» обретает новый смысл. Прямая речь героини, завершающая стихотворение, лишь выводит наружу то неявное двуголосие, о котором мы говорили, и потому не может считаться монологическим высказыванием.
Действительно, кому принадлежит голос, звучащий в двух последних строках стихотворения? Приписывать его «автору», как это делает Якобсон, некорректно: автору принадлежит все, но его позиция не совпадает ни с одним фрагментом текста. Тогда – лирическому герою или героине? В данном случае такая дихотомическая постановка вопроса тоже некорректна. Перед нами именно двуголосое слово , своеобразная форма несобственной прямой речи , специфика которой состоит в том, что в ней нет «нет дилеммы «или – или»: «здесь в пределах одной языковой конструкции сохраняются акценты двух разнонаправленных голосов».
Пушкин именно так завершает стихотворение потому, что «я» (не только мое, но и любое) у него не существует без «другого» и нуждается в нем, чтобы стать самим собой. Поэт, вопреки мнению Р. Якобсона, не навязывает, а открывает героине возможность новой интенции и слова, дает ей («другому») стать главным и едва ли не единственным «я» текста и ставит свое стихотворение в зависимость от того, реализует ли она эту возможность.
По существу перед нами то, что исследователи «Евгения Онегина» назвали «возможным сюжетом», но в стихотворении он еще более, чем в романе, неразделен с сюжетом реальным. Если быть точным, нужно назвать несобственную прямую речь финала, благодаря которой только и может реализоваться возможный сюжет, – отнюдь не поэтической условностью, а условием существования героев и самого стихотворения. Заметим еще раз, что последним аргументом в споре двух позиций становится именно творческий уровень реальности – произведение, создающееся на наших глазах.
Здесь мы выходим к необходимости тонкого различения и единораздельного прочтения текста и метатекста – «стихотворения героев» и «стихотворения стихотворения» (по аналогии с давно различенными наукой романом героев и романом романа в «Евгении Онегине»). Конечно, в «Что в имени тебе моем?» эти два плана художественной реальности не выступают столь отчетливо, как в романе, но и здесь экзистенциальные проблемы героев имеют выход в творческую проблематику автора и составляют с ней «раздельно существующее тождество».
Своеобразие стихотворения Пушкина в том, что диалог лирического героя с героиней является одновременно метатекстуальным диалогом автора и его произведения с жизненно-творческой установкой романтизма. Эти два плана составляют столь естественное целое потому, что ценностная ориентация его героини – романтически-монологическая, а лирического героя – постромантическая и диалогическая: спорят не только два героя, а и два эпохальных жизненно-творческих принципа, но между ними в финале возникает некое средостение – возможная, но ставшая художественной реальностью общая почва.
Свидетельство диалога с романтизмом – концентрация в «Что в имени тебе моем?» интертекстуальных отсылок к поэтам этой школы.
Мы уже говорили о цитате из «Гробницы» С. Саларева, отмеченной Л.Г. Фризманом. Он же сопоставил строку «Оставит мертвый след, подобный» со стихом из «Гробницы» К. Масальского: «Чьей жизни ты являешь мертвый след». А. Ахматова показала связь пушкинского финала («Есть в мире сердце, где живу я») со строкой «Элегии.
К Д.Д» (1825) А. Мицкевича (кстати, тоже посвященной К. Собаньской): «Если бы ты хоть день жила в моем сердце»: «Один (Мицкевич) хочет, чтобы Собаньская хоть день была в его сердце, другой (Пушкин) говорит, что она всегда живет в его сердце». Вполне прозрачные переклички обнаруживаются между «Что в имени тебе моем?» и «Lines written in an Аlbum at Malta» («Стихи, вписанные в альбом на Мальте», 1809) Байрона: сравнение альбомного листка с гробницей, в которой похоронено сердце, находит ряд со-противопоставлений в тексте Пушкина. Наконец, финал пушкинского стихотворения содержит скрытую отсылку к началу «Моего гения» К. Батюшкова. Ср.:
О память сердца ! Ты сильней
Рассудка памяти печальной.
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце , где живу я.
В чем смысл этих реминисценций? Л.Г. Фризман видит его в противопоставлении пушкинского оптимизма романтическому пессимизму, что, конечно, сильно упрощает проблему.
Вся совокупность реминисценций (в том числе и не учтенных исследователем) свидетельствует, что они являются неким целым, в котором могут быть выделены темы альбомного листка, человека и его имени, памяти и смерти. Это топосы известного жанра «легкой поэзии» – альбомного стихотворения , имеющего сложный генезис. Часто такое стихотворение комплиментарно, что может сближать его с мадригалом (отзвук которого различим и у Пушкина). Исторически более первичный источник альбомного стихотворения (и самого мадригала) – эпиграмма (в ее исконном значении) – посвятительная надпись , древнейшей формой которой была надпись надгробная – эпитафия , в свою очередь восходящая к заклинанию . В байроновских «Стихах, вписанных в альбом на Мальте» дальняя историческая связь альбомного стихотворения с эпитафией актуализирована – и подхвачена Пушкиным.
Но поэт скрыто цитирует и целый ряд стихотворений другого жанра – элегии Батюшкова, Мицкевича, Саларева, Масальского. Элегия (восходящая к древним надгробным плачам) в свое время повлияла на греческую эпиграмму, которая усвоила ее стихотворный размер (элегический дистих), «ее язык и стиль». Таким образом, благодаря своим интертекстуальным связям «Что в имени тебе моем?» подключается к большой и разветвленной, но внутренне целостной жанровой традиции, по-своему синтезированной романтизмом, начавшим снимать жанровые перегородки. Пушкин продолжает деканонизацию жанров, при этом, как заметил М.М. Бахтин по другому случаю, « ни на одну йоту не снижая духовной проблематики романтизма».
Эта деканонизация не сводится, естественно, к «смешению». Мы уже отмечали, что мотивы имени, памяти, жизни и смерти – общая почва многих жанров, хотя данные мотивы в поэтической традиции каждый раз представали в определенном жанровом ракурсе, в освещении какой-либо одной «жанровой идеи». Пушкин делает следующий после романтиков шаг: изображенное у него принципиально дано в освещении разных жанров, которые в истории поэзии так или иначе встречались друг с другом на почве общей проблемы. «Жанровые идеи» альбомного стихотворения, мадригала, эпиграммы-эпитафии, элегии и послания, даже своеобразного заклинания, в нашем стихотворении «открываются» друг другу», благодаря чему создается стереоскопическое и объемное изображение. Например, две завершающие строки, ключевые по смыслу, несут в себе одновременно – отдаленный отзвук условного мадригального пуанта-комплимента, заклинания (жанра отнюдь не условного, а нагруженного мифологическим прямым смыслом), любовного послания и элегии на самом выходе из ее жанровых границ – в момент преодоления свойственной ей медитативной погруженности лирического субъекта в свое «уединенное» сознание. Единство этой стереоскопической картине придает новое понимание отношений «я» и «другого».
Заметим, что во всех процитированных Пушкиным стихотворениях в центре внимания было лирическое «я» – именно о его жизни и смерти шла речь. Даже там, где в заглавии была подчеркнута роль героини («Мой гений» Батюшкова), она по существу оказывалась для лирического героя безгласным объектом.
О память сердца! ты сильней
Рассудка памяти печальной,
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дальной.
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.
Моей пастушки несравненной
Я помню весь наряд простой,
И образ милый, незабвенный,
Повсюду странствует со мной.
Хранитель гений мой – любовью
В утеху дан разлуке он:
Засну ль? приникнет к изголовью
И усладит печальный сон.
Присмотримся к этому стихотворению, ибо через него наиболее рельефно просматривается диалог Пушкина с предромантическим и романтическим пониманием отношений «я» и «другого».
Известно, что оценка, данная Пушкиным одному из лучших созданий своего учителя, была неожиданной и неоднозначной. В заметках на полях второй части «Опытов в стихах и прозе К.Н. Батюшкова» поэт подверг эстетическому сомнению знаменитые строки о «памяти сердца», написав о стихотворении: «Прелесть, кроме первых 4» (29). Не удивительно, что в своем стихотворении Пушкин демонстративно разводит метафору Батюшкова (содержащуюся именно в «первых 4»), но по-своему соотносит ее составляющие («память» и «сердце»), а главное превращает их в несобственную прямую речь героини и тем самым радикально меняет их смысл. Ср.:
О память сердца! ты сильней
Рассудка памяти печальной…
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.
Дело в том, что у Батюшкова (и это типично для предромантической и романтической поэзии) героиня принципиально лишена слова. В нашем случае «она» и выступает в объектной форме третьего лица. Субъектом же речи и вообще единственным субъектом является «я» (правда, в стихотворении есть и «ты», но это отнюдь не героиня, а «память сердца» самого лирического героя).
Объектная форма, в которой предстает героиня, призвана подчеркнуть ее высокий ценностный ранг – она и выступает в мифологизированном облике гения-хранителя (как и в «Лалла Рук» Жуковского: «Ах, не с нами обитает Гений чистой красоты»). В то же время объектность героини способствует ее поглощению и растворению в сознании «я»: она «мой гений», факт прежде всего моего внутреннего мира, не просто «милая», а «образ милый», неизменно пребывающий в моей памяти. Происходит, как заметил по аналогичному поводу М. Бахтин, «умерщвление» героини и возрождение ее в памяти, которая одна «владеет золотым ключом эстетического завершения личности».
«Мой гений» и реализует именно монологический тип завершения «другого» и самого стихотворения: «другой» принципиально дается в кругозоре «я», растворяется в его субъективности, а потому не может стать носителем своих собственных оценок. Стихотворение Батюшкова именно о «я» и его памяти, героиня же – его безгласный объект. Стиль «Моего гения» и служит задаче последовательного распредмечивания реальности – в том числе и «другого» – и превращения ее во внутреннюю реальность духа. Отсюда характерная образная конструкция – сравнения-метафоры «память сердца», «голос слов», в которых взаимно метафоризуют друг друга два духовных начала, благодаря чему возникает метафора мира «внутреннейшего», глубин души человеческой. Такой язык – следствие поисков глубины и истины внутри одного сознания.
Пушкин, наоборот, ищет глубину и истину в событии взаимодействия сознаний. Поэтому он преобразует поэтическую формулу Батюшкова, возвращает предметный смысл составляющим ее словам, как бы отказывается от самой формульности поэтической речи и вкладывает это преобразованное (почти «простое», «нестилевое») слово в уста «другого», тем самым выявляя межличностную ценность имени, памяти и сердца. И может быть самая поразительная особенность стихотворения в том, что «другим» – в нарушение всей предшествующей поэтической традиции – здесь оказывается сам субъект речи, а статус «я» обретает второй участник диалога.
ПРОБЛЕМА ИНВАРИАНТНОЙ СИТУАЦИИ
В ЛИРИКЕ ПУШКИНА
Предпринятое нами в предыдущих анализах погружение в художественный мир стихотворений имеет самостоятельную ценность, но оно еще позволило нам осознать по крайней мере две существенные особенности поэтики Пушкина: недостаточно оцененный до сих пор символический параллелизм («дхвани»), взятый в его отношениях с «простым» словом и традиционно-поэтическим языком, а также диалогическую интенцию , рождающую сложные формы взаимоотражения голоса и слова «я» и «другого» . Вырисовывается и характерная для поэта архитектоника межсубъектных отношений, при которой «я» преисполняется «другим» («На холмах Грузии…»), переходит на его точку зрения («Я вас любил…») и диалогически взаимодействует с его интенций («Для берегов отчизны дальной», «Что в имени тебе моем?»).
По существу, мы прикоснулись к особого рода субъектно-образной цело- стности, дальнейшее углубление в которую станет возможным, если нам удастся прояснить инвариантную ситуацию в лирике Пушкина.
Чтобы корректно поставить эту проблему, необходимо четко дифференцировать часто смешиваемые «логический» и «субъектный» аспекты художественного целого.
Очевидно, что именно о логической структуре пушкинского целого говорит Ю.М. Лотман в связи с романом «Евгений Онегин», в котором он видит «поэтику противоречий, контрапунктное столкновение различных структурных элементов. Весь текст построен как многообразное нарушение многообразных структурных инерций. И, однако, для обнаружения этого нужно специальное аналитическое усилие – в непосредственном читательском восприятии текст романа выглядит прямо противоположным образом – единым и гармоничным». Подчеркнем именно неявную противоречивость пушкинского текста, а затем обратим внимание на то, как она интерпретирована исследователем. Ю.М. Лотман считает «поэтику противоречий» первичной по отношению к единству и гармонии пушкинского стиля, а потому задачу исследования видит в том, чтобы «рассмотреть механизмы, делающие возможной такую метаморфозу текста в читательском восприятии».
Иное понимание предложено П.В. Палиевским. Он отмечает, что отношение Пушкина к противоречию «отмечено странной откровенностью. Нисколько не смущаясь и не считая нужным оговариваться (или подготовить собеседника), он обычно говорит об одном и том же нечто абсолютно противоположное. Посредствующие расстояния у него отсутствуют и крайности сливаются в одно. И то и другое сообщается с одинаковой уверенностью правды и как бы теряет необходимость спора: сама эта проблема для него не существует, что неслышно переводит на тот же уровень и читателя». При таком подходе исходной и первичной представляется не «поэтика противоречий», а «нечувствительность к противоречию ».
Однако оба противоположных подхода сходятся в одном: молчаливо предполагается, что исходит-то поэт все-таки из противоречия, шире – из различенности явлений , а затем находит свой особый «способ их соединения», обращает противоречия «в объединяющую силу».
Итак, имплицитная предпосылка обеих трактовок состоит в том, что Пушкин соединяет разное , для него самого уже разошедшееся и различенное. Гипотеза о «соединяющем» Пушкине – значительно старше современных подходов и восходит к символистской рецепции поэта, наложившейся на понимание символа как «соединения» (Д.С. Мережковский и др.). Яркое выражение этой традиции – пушкиноведческая гипотеза Л.В. Пумпянского, согласно которой символ проходит три ступени развития, последняя из которых – недолгое «состояние (приблизительной) уравновешенности». «Так все символы Пушкина – на краю, на мертвой точке последнего равновесия, на уравновешенной линии +-». И хотя саму по себе подобную ситуацию можно было бы интерпретировать по-разному, исследователь формулирует свое видение ее очень определенно: «…Гений Пушкина с одинаковой силой был притягиваем к обеим полюсам распавшегося символа…но не к первоначальному их единству».
Утверждение о том, что мы имеем у Пушкина ситуацию уже распавшегося символа (и тем более – мысль об отсутствии у поэта интереса к их первоначальному единству) – проблематичны. Как это ни парадоксально, именно традиция позднего символизма, с которой связан Пумпянский, сохранила неизжитым рационалистическое истолкование поэта. Свою роль сыграла и неразработанность категории художественного целого и связанная с этим недифференцированность категориального аппарата, в частности неразличение субъектного и логического аспектов художественного высказывания.
Позже, когда к категории целостность были приложены дефинирующие понятия «первичная», «развивающаяся» и «завершающая», стало ясно, что пушкинское поэтическое целое «связано в первую очередь с утверждением объективного существования целостности мира и человека в их первоначальном единстве, развивающемся обособлении и глубинной неделимости». В таком контексте пресловутое «соединение» обретает иной смысл и статус – оно осознается не как исходный, а как завершающий момент творческого акта: «Пушкинский классический тип поэтического целого – это не заранее заданное всеобщее единство, но творческая направленность на объединение разъединяемого, созидание разрушаемого». Здесь совершенно справедливо акцентируется момент «неготовости» и непредрешенности исходного целого у Пушкина, что, однако, не противоречит именно «заданности» (но не «данности») в нем исходного единства.
На наш взгляд, тексты поэта говорят о том, что он изначально видит как целое то, что обычно кажется противоположным. Здесь нет сначала аналитического восприятия, а потом – сознательного синтетического усилия, но есть нерасчлененное, целостное видение, которое только затем дифференцируется. Мы будем исходить из этой гипотезы и постараемся ее проверить с учетом того, что сам выделенный нами логический аспект есть лишь порождение более глубокого уровня художественного целого – его субъектной архитектоники, реализующейся в сюжетной ситуации, излюбленной поэтом.
Попытки выявления инвариантной ситуации пушкинской лирики имеют свою традицию. Уже Вл. Соловьев считал два состояния – «творческое» и «жизненное» – мотивом, первостепенно важным для Пушкина, а в их столкновении видел основную коллизию судьбы поэта. Соловьевский подход существенно повлиял на дальнейшие трактовки Пушкина, хотя искомое начало не всегда строго осознавалось именно как художественная ситуация .
Так М.О. Гершензон утверждал, что «основная мысль» («основной догмат», «как бы канон») Пушкина, которому «помимо его воли, подчинялось его художественное созерцание», состоит в «уверенности, что бытие является в двух видах: как полнота и как неполнота, ущербность (ср. «творческое» и «жизненное», по Соловьеву. – С.Б.) . Полнота как внутренне насыщенная, пребывает в невозмутимом покое (курсив наш. – С.Б.), тогда как ущербное непрестанно ищет, рыщет. Ущербное вечно терзаемо голодом, и оттого всегда стремится и движется; оно одно в мире действует». Вслед за Гершензоном Р.О. Якобсон называл «одним из основных мотивов в пушкинской символике» – «объединение двух противоположных семантических областей – покоя и движения». Позже А.К. Жолковский выделяет в качестве инвариантного мотив «превосходительного покоя».
При всей важности этих наблюдений, они не могут быть признаны адекватно описывающими предмет. Во-первых, потому что выделяемые таким образом мотивы абстрактны, а не ситуативны, не сюжетны. Как известно, сюжетное событие – это переход семантической (топологической) границы. Пересечение какой границы совершается в лирике Пушкина? На этот вопрос рассматриваемая концепция не дает убедительного ответа. Не учитывает она и исходную архитектоническую форму – субъектную сферу пушкинской поэзии – и не делает предметом специального рассмотрения отношения между лирическими субъектами – прежде всего между субъектом речи и героем. Но без этого понимание лирики (как и других литературных родов) невозможно.
Может быть, особенно ярко ограниченность анализируемого подхода проявилось в интерпретации одного из самых репрезентативных произведений поэта – «Я вас любил…» (1829). От В.В. Виноградова до А.К. Жолковского принято видеть в этом стихотворении только точку зрения лирического «я». По Жолковскому, героиня не становится у Пушкина носительницей точки зрения, а «изложение сосредоточивается не на самом горячем участке события – подавлении героем своих желаний, его отчаянии и самоотречении, а на сравнительно спокойном – прекращении неудобств для героини». В целом субъектная структура опиcывается следующим образом: внизу «я», страдающее от несчастной любви; над ним – холодная или сдержанная героиня; выше всех «я» говорящее, обретшее особую позицию «пре- восходительного покоя» и берущее на себя разрешение конфликта между двумя первыми персонажами. При этом исследователи подчеркивают «косвенный способ выражения» в стихотворении, но объясняют его, исходя из сознания лирического героя, и никак не учитывают интенцию героини: она – при такой трактовке – лишь средство и повод для самовыражения «я».
На самом же деле отношения между «я» и героиней стихотворения иные. «Косвенный» (и добавим – «оговорочный») способ изложения в нем объясняется именно тем, что высказывание «я» учитывает интенцию героини и обращено к ней. «Я» все время мысленно слышит «ее» возражения и спешит, забегая вперед и оговариваясь, ответить на них. Монолог «я» по существу – форма скрытого диалога с героиней, он поддается развертыванию (хотя это, естественно, огрубляет пушкинский текст, который не случайно имеет именно имплицитно диалогическую природу). Проделаем этот опыт.
Я вас любил… – А теперь не любите?
Любовь еще, быть может, – Для чего вы мне это говорите? Вы
В душе моей угасла не совсем… меня огорчаете.
Но пусть она вас больше не тревожит – Вы только так говорите, а на самом
(до: «Я не хочу печалить вас ничем») деле думаете не обо мне, а о себе
(кстати, именно так понимают стихо-
творение Виноградов и Жолковский).
Я вас любил – до: «любимой быть другим».
Из этого (по самой природе литературы – очень рискованного, но, надеемся, оправданного) эксперимента видно, что стиль стихотворения обусловлен не только «его», но косвенно и «ее» интенцией, перенесенной внутрь сознания лирического «я» и ставшей для него «своей», ставшей вторым голосом его собственной души. У Пушкина стиль – это не только сам человек (по Ж. Бюффону), но и человек, к которому он обращается (по М. Бахтину и Ж. Лакану).
Такое прочтение вписывается в авторитетную, идущую от современников поэта и развитую Достоевским, традицию понимания Пушкина как «протея», обладавшего «всемирной отзывчивостью». Элементарная и в то же время универсальная модель такого протеизма – способность поэта стать на точку зрения «другого». Многие данные говорят за то, что инвариантной ситуацией в лирике Пушкина и является пересечение субъектной границы между «я» и «другим», причем этим «другим» может быть и реальный другой человек, и сам «я», ставший «другим» (героем) по отношению к себе. Мы в дальнейшем будем разграничивать эти случаи, но постарамся увидеть и то, что сближает, условно говоря, «внешнего» и «внутреннего» героя.
Начнем с наиболее очевидных и простых случаев субъектно-образной организации высказывания в посланиях Пушкина разных лет, обращенных (как требует природа данного жанра) к реальному «другому » (курсив везде наш. – С.Б.).
Я провожу незнаемый досуг
(«Послание к кн. Горчакову», 1819)
«Незнаемый» – для другого, на точку зрения которого становится здесь лирическое «я», оценивая свой досуг. Введение точки зрения «другого» в пушкинское послание, как показывает специальное исследование, не случайно. Оно вызвано тем, что слово этого жанра (каким он сложился в русской поэзии 1810-1820-х гг.) «разомкнуто в мир общения и заимствует из этой сферы подвижность живой речи, устремленной к собеседнику». Уже в «Городке (К***)» (1815) «авторское сознание слегка, но все же осязаемо имитирует интонационный рисунок чужого слова». Устремленность к собеседнику, колеблющая границу между «я» и «другим», проявляет себя в введении если не чужого слова, то чужой интенции . Ее сложность и неуловимость состоит в том, что она оценена субъектом речи, но не контрастирует с его собственной интенцией и принята им как своя. Перед нами своеобразный микродиалог-согласие.
Еще более очевидно это в следующих случаях:
К чему внимать безумства и страстей
Незанимательную повесть
(«Мой друг, забыты мной», 1821).
«Не занимательна» повесть, конечно, для другого, глазами которого смотрит на себя «я», но точка зрения «другого» и здесь не контрастирует с ценностной позицией «я».
Забытый кров , шалаш опальный
На стороне глухой и дальной
Ты с утешеньем посетил
(«Мой лучший друг, мой друг бесценный», 1826, черновой вариант).
Кров «забыт» другими и сторона является «глухой и дальной» для них же, но эта оценка дается и как внутренняя точка зрения «я».
Глядишь в забытые вороты,
На черный отдаленный путь
(«Подруга дней моих суровых», 1827).
Об этом стихотворении М. Цветаева писала: «Кого я жалела? – Не няню. Пушкина . Все-таки, няня сидит, вяжет, мы ее видим, а он – что? А он – где? Она – одна , а его совсем нет».
Действительно, стихотворение держится как бы на скрещении взглядов. Взор лирического «я» обращен к няне и видит ее – «в глуши лесов сосновых», «под окном своей светлицы». Ответный взгляд няни устремлен к герою – на «забытые» (им) «вороты» и на «черный отдаленный путь», который одновременно и путь его жизни , его, как сказано в начале стихотворения, «дни суровые». Эмоциональный тон стихотворения определяется тем, что путь, на который глядит няня, – пуст, «я» на нем, действительно, нет, ибо герой – «русский скиталец», утративший «дом» и «путь». И все же интересующее нас пересечение субъектной границы здесь совершается в общем слове героев. По наблюдению В.В. Виноградова, образ приведенных нами строк «составлен из слов, общих для разговорного и книжного языка, но с приближением их к экспрессии и восприятию самой «дряхлой голубки» (ср. эпитеты «забытый», «черный»). А последние строки обобщенно описывают внутренние переживания старушки в образах книжно-поэтической речи – как бы в аспекте ласкающего сочувствия самого поэта». Такое скрещенье голосов восполняет реальную разлученность героев и создает возможность преодоления трагической ситуации – расхождения двух начал национальной жизни.
Примеры можно умножать, ограничимся еще одним:
Ангел кроткий, безмятежный,
Тихо молви мне: прости,
Опечалься: взор свой нежный
Подыми иль опусти;
И твое воспоминанье
Заменит душе моей
Силу, гордость, упованье
И отвагу юных дней
(«Предчувствие», 1828).
М.Л. Гаспаров, прочитывает «твое воспоминанье» как «воспоминание о тебе», для чего текст и словоупотребление того времени дают основание. Ср. у Батюшкова:
О пламенный восторг! О страсти упоенье!
О сладострастие…себя, всего забвенье!
С ее любовию утраченны навек –
Вы будете всегда изменнице упрек:
Воспоминанье ваше,
От времени еще прелестнее и краше,
Ее преступное блаженство помрачит…
(«Мщение. Из Парни»).
Очевидно, что здесь «воспоминанье ваше» – «воспоминание о вас». Ср. у Пушкина:
И все умрет со мной: надежды юных дней,
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
Воспоминание и брата и друзей,
И мыслей творческих напрасное волненье
(«Война». 1821).
К чему любви воспоминанье
(Руслан и Людмила, 1820)
Но красоты воспоминанье
Нам сердце трогает порой
(«Е.Н.Ушаковой», 1827).
Приближься, друг. В мое воспоминанье
Прими сей дар
(«Борис Годунов»).
Во всех этих случаях – «воспоминание» принадлежит самому «я» и оно – о чем-то или о ком-то. Но возможен и противоположный случай, когда та же конструкция говорит о принадлежности воспоминания «другому»:
К нему слетит моя признательная тень,
И будет мило мне его воспоминанье
(«К Овидию», 1821).
Здесь «он» (потомок) – субъект, а не объект воспоминания. Таким образом, предложенное исследователем прочтение «Предчувствия»- не единственно возможная интерпретация пушкинской фразы, эстетически сознательно построенной так, что героиня может (и, очевидно, должна) пониматься не только как объект, но и как активный субъект действия – как та, кто «печалится» и вспоминает лирического героя (ср. «Что в имени тебе моем?»). Перед нами, может быть самая синкретическая из приведенных форм пересечения субъектной границы: в пределах одной словесной конструкции «я» вспоминает о героине и героиня – о «я».
Два последних случая свидетельствуют о том, что в поэзии Пушкина пересечение субъектной границы – привилегия не только «я», но и «другого». Не только «я» может стать на точку зрения «другого », но и «другой » – на точку зрения «я» . Присмотримся к «Талисману» (1827).
Там, где море вечно плещет
На пустынные скалы,
Где луна теплее блещет
В сладкий час вечерней мглы,
Где в гареме наслаждаясь,
Дни проводит мусульман,
Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила:
«Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый,
Не спасет мой талисман.
И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И поклонников пророка
Он тебе не покорит;
И тебя на лоно друга,
От печальных южных стран,
В край родной на север с юга
Не умчит мой талисман…
Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи
Поцалуют не любя –
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!»
Это стихотворение, начиная со 2-й строфы, представляет собой прямую речь героини («волшебницы»). В.В. Виноградов заметил, что в ее речи «перечень производится уже как бы с точки зрения самого лирического героя»: хотя речь принадлежит героине, но в ней «перечисляется то, чего может пожелать себе сам герой». «Смещение субъектной точки зрения» особенно ярко сказывается в последних четырех стихах третьей строфы:
И тебя на лоно друга,
От печальных чуждых стран,
В край родной на север с юга
Не умчит мой талисман.
Здесь речь героини дана в кругозоре «я»: это для него север – край родной (для нее – чужой), а юг – «печальные чуждые страны» (для нее – они родные). Но она видит ситуацию не со своей, а с его позиции. В последней строфе героиня как будто переходит на свою точку зрения, но учитывает и его ценности: она думает о нем , и только потом – о себе; талисман оказывается охранителем его прав; это символ любви, оберегающий его, а дарительница самоотверженно отходит на второй план, «сходит на нет» ради него (как это делает по отношению к героине лирический герой «Я вас любил…»).
Начав с пушкинских посланий, мы незаметно перешли к другим жанрам его лирики, в которых отношения «я» и «другого» усложнились и утончились. В историко-литературном плане, как известно, у Пушкина «явственно проступает смена жанровых симпатий от первого этапа лицейского творчества ко второму (от послания к элегии)». Именно с элегией оказалось связано углубление в «феномен «другого», другой индивидуальности, воспринятой как самодовлеющий мир и сокращенная вселенная».
«Недоступная черта» и внутренняя мера ситуации
Если возможность пересечения субъектной границы в лирике Пушкина была продемонстрирована в его посланиях, то в элегиях встал вопрос о внутренней мере такого перехода. Сама его возможность теперь проблематизируется, что выражено в поэтической формуле о «недоступной черте» между «я» и «другим»:
Напрасно чувства возбуждал я:
И равнодушно ей внимал я
(«Под небом голубым страны своей родной», 1826; ср. с известным тютчевским вопрошанием из «Silentium!»: «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?»).
Существует точка зрения, согласно которой «недоступная черта» «восходит к строке из “Воспоминания” К. Батюшкова»:
И буря дней моих исчезла, как мечта!..
Осталось мрачно вспоминанье…
Между протекшего есть вечная черта :
Нас сближит с ним одно мечтанье
(курсив наш. – С.Б.).
Здесь «вечная черта» – непереступаемая граница между прошлым и настоящим. Пушкин, очевидно, учел, но и глубоко переосмыслил батюшковскую формулу, так же, как впоследствии А. Ахматова – его собственную:
Есть в близости людей заветная черта ,
Ее не перейти влюбленности и страсти.
Ахматова формулирует некий обобщающий тезис, раскрытием смысла которого становится изображаемая вслед за этим ситуация. У Пушкина же – особого рода («тематическое», как сказал бы М. Бахтин), высказывание следующее за событием и неотделимое от ситуации.
«Недоступная черта» – прежде всего перифраза смерти героини , а отнюдь не просто символ непереступаемой границы между «я» и «другим» (или между прошлым и настоящим, как у Батюшкова). Это очевидно потому, что стих, вводящий тему «черты», – семантически и синтаксически связан с началом стихотворения и завершает предложение (1-5 строки), в котором говорится об «ее» увядании и смерти:
Под небом голубым страны своей родной
Она томилась, увядала…
Увяла наконец, и верно надо мной
Младая тень уже летала;
Но недоступная черта меж нами есть.
Здесь стоит точка. «Недоступная черта» между живым «я» и тенью героини – смерть; отсюда конструкция с союзом «но»: тень надо мной уже летала, но недоступная черта меж нами есть.
Только потом идет другое предложение, захватывающее следующие три строки и говорящее о состоянии «я»:
Напрасно чувства возбуждал я:
Из равнодушных уст я слышал смерти весть,
И равнодушно ей внимал я.
Но, обозначив со всей определенностью, что «недоступная черта» между субъектами – перифраза смерти героини, мы начинаем видеть и другое. Обращает на себя внимание двойственное положение интересующего нас пятого стиха. Синтаксически он составляет одно целое с первыми четырьмя строками. А интонационно и композиционно-строфически (в том числе и по способу рифмовки) – тяготеет к следующим трем строкам, говорящим о парадоксальном «равнодушии» «я» и дающим возможность понимать «недоступную черту» не только как смерть, но и как экзистенциально непреодолимую границу между «я» и «другим». Перед нами типичная для Пушкина (ср. «На холмах Грузии…») синкретическая мотивировка, нерасчлененные составляющие которой не отрицают друг друга, а находятся между собой в отношении дополнительности. Если это так, значит ахматовская интерпретация интересующего нас места не была чисто произвольной: просто из синкретического и неотделимого от конкретной ситуации высказывания Пушкина поэтесса извлекла и акцентировала (как постоянно происходит в нашей послепушкинской поэзии) – одно из его возможных значений ).
Ситуация стихотворения включает в себя и третий (помимо смерти и экзистенциальной границы между субъектами) мотив. Парадоксальное «равнодушие» «я» –
Из равнодушных уст я слышал смерти весть,
И равнодушно ей внимал я –
одно из двух отрицающих друг друга, но у Пушкина – повторяющихся и дополнительных начал, связанных с интересующей нас инвариантной ситуацией его поэзии . Это «равнодушие» (что особенно очевидно в контексте всего творчества поэта) – особого рода состояние «я» (ср. «Душа вкушает хладный сон» – «Поэт», 1827), семантически эквивалентное смерти героя (а в нашем случае – и героини). Перед нами еще одна неявная (дхвани) параллель, углубляющая смысл ситуации (заметим, что именно в этом состоянии «я» несообщаемо с «другим» – ведь в «Для берегов отчизны дальной» даже смерть не воспринимается субъектом речи как абсолютная граница между любящими).
Видение этого открывает новый смысловой план стихотворения и помогает понять своеобразие пушкинского высказывания: в нем нет аналитического расчленения внешнего (смерть героини) и внутреннего («равнодушие» «я»), а есть их параллелизм («дхвани»), основанный на провиденциально-вероятностном совпадении. Также у поэта нет и внеситуативного обобщения-максимы, нет поэтической формулы, претендующей на истинность в любом случае. Здесь значение еще не отделилось от темы (в бахтинском смысле слова) и не затвердело как всегда равное себе. Это заставляет нас, говоря об инвариантной ситуации в поэзии Пушкина, всегда помнить и о ее ситуативности, и о ее субъектности . Одновременно мы должны учитывать, что она представляет собой особого рода отношение двух пределов («я» и «другой») также в мире самого субъекта речи .
Пределы и варианты инвариантной ситуации
Обозначим эти пределы как «чудное мгновенье» и «хладный сон» души и присмотримся к повторяющимся воспроизведениям их, уже отмечавшимся в науке.
Я помню чудное мгновенье… В глуши, во мраке заточенья
Передо мной явилась ты… Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви («К***»,1825).
Вдруг шестикрылый серафим Духовной жаждою томим
На перепутьи мне явился… В пустыне мрачной я влачился…
(«Пророк», 1826).
Но лишь божественный глагол Пока не требует поэта
До слуха чуткого коснется, К священной жертве Аполлон,
Душа поэта встрепенется, В заботы суетного света
Как пробудившийся орел. Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он
(«Поэт», 1827).
Известна интерпретация этой повторяющейся ситуации Вл. Соловьевым, видевшим в ней гибельный для поэта разрыв «между идеалом и житейскою действительностью». По Соловьеву, поэт «с полной ясностью отмечал противоречие, но как-то легко с ним мирился» – «резкий разлад между творческими и житейскими мотивами казался ему чем-то окончательным, не оскорблял его нравственного слуха», а потому «все возможные исходы из противоречия оставались одинаково чуждыми Пушкину».
Однако, при всей, казалось бы, очевидности отмеченного контраста между «чудным» («поэтическим») мгновением – божественной полнотой жизни – и обыденным («прозаическим») состоянием – «хладным сном»-смертью души, – у Пушкина это не логическое противоречие, а отношения субъектов , непонятные, если мы не увидим их в свете инвариантной ситуации, в которой в роли «другого » может выступать и сам субъект речи:
А ты, младое вдохновенье, Не дай остыть душе поэта
Волнуй мое воображенье, Ожесточиться, очерстветь,
И, наконец, окаменеть
В мертвящем упоенье света
(«Евгений Онегин», 6, 46).
На всякий звук Тебе ж нет отзыва… Таков
Свой отклик в воздухе пустом И ты, поэт!
Родишь ты вдруг. («Эхо», 1831).
Когда б оставили меня Как раз тебя запрут,
На воле, как бы резво я Посадят на цепь дурака …
Пустился в темный лес… (Не дай мне Бог сойти с ума, 1833)
(Ср.: «В глуши, во мраке заточенья» («К***»))
В приведенных случаях видение себя во втором или третьем лице имеет прямое языковое выражение, но возможны случаи, когда «я», не выступая прямо как «ты» ли «он», тем не менее, смотрит на себя со стороны как на субъекта переживания и речи, не совпадающего с самим собой. Так в послании «К***» «томленья грусти безнадежной», «тревоги шумной суеты» – это состояния «я», рефлексивно отделенные от него и метонимически перенесенные на «дни», «душу» или «сердце» («тянулись тихо дни мои», «душе настало пробужденье», «и сердце бьется в упоенье»). То же в «Воспоминании» (1828), «На холмах Грузии…» (1829), «Стихах, сочиненных ночью во время бессонницы» (1830), «Не дай мне Бог сойти с ума» и ряде других стихотворений. Здесь эквивалентом «другого» может быть «я», представленное в косвенных формах местоимения и уже потому обозначающее не равное себе действующее лицо, а лицо претерпевающее, не «автора», а «героя» своей жизни:
Но строк печальных не смываю В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья
(«Воспоминание»)
Я понять тебя хочу, Мне не спится, нет огня;
Смысла я в тебе ищу Всюду сон и мрак докучный
(«Стихи, сочиненные ночью…», 1830).
Пребывание в статусе «я» собственно и есть «чудное мгновенье» – состояние максимальной отзывчивости на голос «другого» («Эхо»). Мало того, в данной точке пространства-времени происходит у Пушкина «странная вещь» – совпадает «данность и потребность». Потому эти мгновения и «чудные» (от слова «чудо»): не в условно-поэтическом, а в прямом смысле. Ведь что происходит, например, в послании к Керн в двух ключевых его точках?
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты…
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты…
Ср. в «Поэте»: Душа поэта встрепенется,
Как пробудившися орел.
Явление – откровение (а не просто появление) «гения чистой красоты» здесь связано (особенно очевидно во втором случае) с «пробуждением» души лирического «я». Но она явилась не потому, что пробудилась его душа, хотя без этого явиться не могла бы (у В. Жуковского это сказано прямо «Он лишь в чистые мгновенья Бытия слетает к нам»). Получается, что «данность» и «потребность» совпадают чудесно, провиденциально-вероятностно, и условием (не причиной ) этого становится бодрствующее и «памятующее» состояние «я», по существу означающее его выход из уединенного сознания в межсубъектную реальность «я» и «другого», в то, что философы называют бытием .
«Хладный сон души», напротив, – гипертрофированное расширение «недоступной черты» и уединенности сознания, его выпадение из бытия и превращение «я» в «другого» – «равнодушную природу», внимающую известию о смерти возлюбленной. Именно в таком состоянии – «средь детей ничтожных мира, Быть может, всех ничтожней он».
Оба этих начала всегда присутствуют в лирическом «я» Пушкина, но не как логическое противоречие, а как отношение субъектов. Напряжение одного предела – рождает поэта-эхо («На всякий звук // Свой отклик в воз- духе пустом // Родишь ты вдруг И шлешь ответ» («Эхо»)). Крайняя точка иного предела – неспособность к отзыву («Тебе ж нет отзыва»), свойственная не только «не поэту», но и самому поэту, точнее – «другому» в нем, когда он пребывает в состоянии «хладного сна души». И в то же время – перед нами именно пределы внутри исходного субъектного целого «я-другой», представляющего из себя то, что психологи называют «дипластией», – целым и далее неразложимым началом.
В приведенных выше примерах акцентировались пределы «я» и «другого», «чудного мгновения» и «сна души». Но эти субъектные ипостаси могут представать у Пушкина в более сложных отношениях.
Так в «Пророке» «духовная жажда» и явление серафима соотнесены с пределом «чудного мгновения», а «мрачная пустыня» – экстериоризованная проекция «сна души». Для выхода из этого состояния необходимо стать «другим», быть погруженному в сон-смерть («Перстами, легкими, как сон, Моих зениц коснулся он»; «Как труп, в пустыне я лежал»), что обнаруживает открытость у Пушкина самого мотива сна / смерти и мерцание в его глубине – «чудного мгновенья» (ср. в романе о странных состояниях «усыпления», в которые впадает влюбленный Онегин, и связь «усыпления» с творчеством в «Осени» (1
Любовная поэзия Пушкина прекрасна. С какой дерзостью и свободолюбием умел Александр Сергеевич писать о страданиях русского народа под гнетом крепостничества, с такой же огромной нежностью и страстью мог писать он о любви. Это прекрасное чувство настигло поэта и именно о нем стихотворение “Что в имени тебе моем?”.
Именно этими строками начинается произведение, и мы понимаем, что в этом риторическом вопросе, обращенном к той, которую Пушкин полюбил уже и кроется ответ: ничего. Страдания неразделенной любви, любви светлой, благородной, должны очищать душу человека. Такие чувства, как любовь делают из человека-особи человека с высокими моральными принципами, с идеями, желаниями, пусть даже это чувство неразделенное.
Все стихотворение проникнуто настроением печали и грусти, автор утверждает, что, не встретив ответа, человек оставит лишь мертвый след, его жизнь оборвется и ничего после не останется. Об этом свидетельствуют и слова, которые использует Пушкин: “забвение”, “исчезновение”, “перестанет звучать”. Однако постепенно, слушая его повествование, утверждается мысль о надежде. Ведь, если в памяти останется след о человеке, он будет жить. Лишь память может воспрепятствовать исчезновению бесследно.
Переломным в произведении является начало третьей строфы. Автор начинает ее со слова “но”. В одном из вариантов написания стихотворения Пушкин поставил после “но” многоточие, и оно несет глубокий смысл. Эта пауза заставляет осмыслить все сказанное выше, помогает понять психологизм произведения.
В последней строфе используются глаголы настоящего времени, что еще больше усиливает надежду на память, память о человеке, о любви в сердце возлюбленной.
Стихотворение “Что в имени тебе моем?” относится к медитативной лирике. В нем автор размышляет, и мысли эти касаются значения любви в жизни и существовании самого человека.
Лирическая поэзия Пушкина прекрасна, она не тронет, наверное, только самое черствое сердце.
Все строки в его стихах заставляют сопереживать лирическому герою, проникаться к нему самыми теплыми чувствами. Автор заставляет любить и страдать, радоваться и испытывать муки ревности вместе со своими героями. И какими бы ни были любовные стихи Пушкина, счастливыми и безмятежными или печальными и грустными, они прекрасны своей разноплановостью.
«Что в имени тебе моём»
«200 лучших записей на стихи А.С.Пушкина» > Все каталоги
(текст выпуска № 38 от 17 марта 1999 года)
«Я пришла к романсу не случайно, — призналась как-то в интервью певица Валентина Пономарёва. — Романсы пели моя бабушка и мои тётки — прекрасные исполнительницы цыганских романсов. В юности мне казалось их пение скучным, тогда я реагировала больше на ритм и пульс в музыке. А позже поняла — исполнение романсов требует духовного и жизненного багажа».
На стихотворение Александра Сергеевича Пушкина 1830-года «Что в имени тебе моём» среди любителей жанра широко известен романс, написанный композитором Александром Даргомыжским. Однако, в исполнении Валентины Пономарёвой мы послушаем новый вариант романса «Что в имени тебе моем» на музыку Виктории Лисиной — современное прочтение поэзии Пушкина в музыке… Запись 1992 года.
В тридцать восьмом выпуске рубрики «200 лучших записей на стихи Александра Сергеевича Пушкина» радиостанции «Новое радио» прозвучала фонограмма из аудиофонда Краснодарской краевой универсальной библиотеки имени А.С.Пушкина.
Что в имени тебе моём?
Оно умрёт, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мёртвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нём? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.
Алфавитный указатель
Хронология выпусков рубрики
Читайте подробную информацию о рубрике «200 лучших записей на стихи А.С.Пушкина», звучавшей в эфире радиостанции «Новое радио» в 1999 году и созданной на основе аудиоколлекций библиотечных фондов.
Пресса о рубрике «200 лучших записей на стихи А.С.Пушкина» — статья «Звучащее наследие поэта». Список основной литературы, использованной при подготовке радиопроекта.
Тексты народных песен, старинных романсов и произведений авторов советского периода истории России заимствованы из общедоступных (открытых) источников и представлены на сайте «Retroportal.ru» в целях ознакомления, а также популяризации творческого наследия. Достоверность текстов подтверждена их сверкой с песенниками и поэтическими сборниками, выходившими в печати.
Что в имени тебе моем?
- Что в имени тебе моем?
- Что в имени тебе моем?
-
Из стихотворения без названия (***, 1830) А. С. Пушкина (1799— 1837):
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу густом…
Цитируется: шутливо-иронически при нежелании сообщать о себе какие-либо сведения личного характера.
Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. — М.: «Локид-Пресс». Вадим Серов. 2003.
.
- Чти отца твоего и матерь твою
- Что вы, о поздние потомки, / помыслите о наших днях?
Смотреть что такое «Что в имени тебе моем?» в других словарях:
что в имени? — Ср. Что в имени! припоминаются мне часто чудные слова Шекспира, когда я смотрю на иного дельца; что в имени? прибавляю я для контраста: как тебя ни назови, все от тебя не розами пахнет. *** Афоризмы. Ср. Менее ль прелестна райская птичка оттого,… … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона
ЧТО — (1) ЧТО (1) [што] чего, чему, что, чем, о чём, местоим. 1. вопросительное. Какой предмет (вещь), какое явление? Что это такое? Чего вы ждете? Что с вами? Чем ты недоволен? Что из того (следует)? «Что нового покажет мне Москва?» Грибоедов. «Что… … Толковый словарь Ушакова
ЧТО — (1) ЧТО (1) [што] чего, чему, что, чем, о чём, местоим. 1. вопросительное. Какой предмет (вещь), какое явление? Что это такое? Чего вы ждете? Что с вами? Чем ты недоволен? Что из того (следует)? «Что нового покажет мне Москва?» Грибоедов. «Что… … Толковый словарь Ушакова
Что — (1) ЧТО (1) [што] чего, чему, что, чем, о чём, местоим. 1. вопросительное. Какой предмет (вещь), какое явление? Что это такое? Чего вы ждете? Что с вами? Чем ты недоволен? Что из того (следует)? «Что нового покажет мне Москва?» Грибоедов. «Что… … Толковый словарь Ушакова
Пушкин Александр Сергеевич — (1799 1837) Российский поэт, писатель. Афоризмы, цитаты Пушкин Александр Сергеевич. Биография • Презирать суд людей нетрудно, презирать суд собственный невозможно. • Злословие даже без доказательств оставляет поти вечные следы. • Критики… … Сводная энциклопедия афоризмов
имя — и/мени, мн. имена/, имён, с. 1) Личное название человека, даваемое ему при рождении. Как твое имя? Знать всех по именам. Что в имени тебе моем? Оно умрет, как шум печальный волны, плеснувшей в берег дальний… (Пушкин). 2) Личное название… … Популярный словарь русского языка
Имена советского происхождения — Имена советского происхождения личные имена, бытующие в языках народов бывшего СССР, например в русском,[1][2] татарском[3] и украинском … Википедия
Шанина, Роза Егоровна — В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Шанина. Роза Егоровна Шанина Роза Шанина c винтовкой Моси … Википедия
Список стихотворений Пушкина 1826-1836 — Александр Сергеевич Пушкин (6 июня 1799, Москва, Российская империя 10 февраля 1837, Санкт Петербург, Российская империя) русский поэт, драматург и прозаик, реформатор русского литературного языка… Содержание 1 1826 2 1820 1826 3 1827 4 1827… … Википедия
Епанчин, Александр Александрович — Александр Александрович Епанчин … Википедия
Анализ стихотворения Пушкина “Что в имени тебе моем? 👍
В жизни Александра Пушкина было достаточно много романтических увлечений, и каждой из своих избранниц поэт посвящал удивительные стихи, возвышенные и утонченные. Однако сам Пушкин Признавался, что роковой страстью его жизни является польская аристократка Каролина Сабаньская, с которой поэт познакомился летом 1821 года в Киеве. Неприступная красавица, о которой, тем не менее, ходили достаточно пикантные слухи (и это неудивительно, так как муж Каролины был старше ее на 30 лет и на фоне супруги выглядел дряхлым стариком), произвела на Пушкина неизгладимое
впечатление.Поэт влюбился без памяти, однако даже не был удостоен вниманием холодной и расчетливой светской львицы.
Впоследствии судьба несколько раз сводила Пушкина и Сабаньскую, и чувства поэта после каждой встречи вспыхивали с новой силой. Он жаловался, что Каролина стала для него злым демоном, который словно заманивает его в свои сети, обещая райское наслаждение, но в самый последний момент проявляет холодность и полное равнодушие. Сабаньская знала о чувствах поэта, так как в течение 10 лет знакомства Пушкин регулярно посвящал ей стихи, и ловко манипулировала их автором, то приближая к
себе, то отвергая.В этом было не только женское тщеславие, но и прагматизм: до наших дней дошли документы и воспоминания очевидцев о том, что Сабаньская, любившая жить на широкую ногу, подрабатывала шпионажем. Ее светский салон, принимавший самых различных людей, от военных и политиков до литераторов и музыкантов, являлся удачным прикрытием для того, чтобы собирать информацию и передавать ее заинтересованным людям. Одним из них, в частности, был любовник Каролины, граф Иван Витт, возглавлявший тайное сыскное управление на Юге России.
Пушкин, далекий от политических интриг, даже не подозревал о том, что интерес к его персоне со стороны Сабаньской носит столь меркантильный характер. Поэтому в январе 1830 года, на очередном приеме у светской львицы вписал в ее альбом очередное стихотворение-посвящение “Что в имени тебе моем?..” , которое, как оказалось впоследствии, стало последним в цикле произведений, посвященных Каролине. В этом стихотворении Пушкин не только в очередной раз открывает свои чувства надменной красавице, но и задается вопросом – а что же он значит в ее жизни?
Ему непонятна двойная игра, которую ведет Каролина, но он все же надеется, что годы знакомства все же оставят в душе этой загадочной женщины хоть какие-то воспоминания о том, кто был ее самым верным и преданным поклонником. Поэт отмечает, что его имя “на памятном листке оставит мертвый след, подобный узору надписи надгробной”, даже не подозревая о том, что ему уготовано стать одним из выдающихся представителей русской литературы. Но в данный момент это совсем не интересует Пушкина.
Для него гораздо важнее, чтобы прекрасная Каролина “в волненьях новых и мятежных” хоть изредка вспоминала о человеке, для которого когда-то так много значила. “Скажи: есть память обо мне, есть в мире сердце, где живу я”, – заклинает избранницу поэт, не догадываясь о том, что очень скоро навсегда избавится от своей пагубной и испепеляющей душу страсти.
Пройдет несколько месяцев, и на очередном приеме у Сабаньской Пушкин повстречает юную Наталью Гончарову, которая затмит стареющую польскую интриганку своей свежестью и непорочной красотой. Отныне Каролина будет забыта навсегда, и ей больше не удастся зазвать поэта на свои светские рауты. Однако поэт с присущей ему откровенностью все же признается, что даже после свадьбы образ Сабаньской иногда преследует его, а воспоминания о неразделенной любви вызывают легкое чувство грусти, смешанное с разочарованием.
Что в имени? ПОЭМА
Идея этого стихотворения заимствована из книги Сьюзан Голдсмит Вулдридж «Поэзия». Цель этого задания по составлению стихов — изучить ваши менее известные имена с помощью поэзии, чтобы узнать, какими могут быть эти имена. Используя структуру, предоставленную Сьюзан Голдсмит Вулдридж, мы надеемся, что появится стихотворение, и вы сможете обнаружить некоторые из ваших менее известных имен:
Мое настоящее имя
Вчера меня звали
Завтра меня зовут
В мои мечты, меня зовут
Втайне я знаю, что меня зовут
Мой друг думает, что меня зовут
Имя, которое я шепчу,
Ваши имена могут быть такими же глупыми или серьезными, как вы хотите.Назовите свои имена и посмотрите, что из этого выйдет. Не стесняйтесь импровизировать и со структурой. здесь совершенно нормально нарушать правила. Ваши имена и настроение могут меняться в зависимости от сезона, дней и лет.
Подумайте о тех именах, которые зовут вас друзья и родственники. Там можно найти вдохновение.
Когда я подумал о своих многочисленных именах, со мной произошло следующее:
Что в имени?
Когда-то меня звали Red Dog
-running wild and free
Моё настоящее имя — Logophile
Сегодня меня зовут Арни, Колючий медведь
Завтра меня зовут Story Saver
In мои мечты, меня зовут Light Seeker
На следующей неделе меня зовут Бастер Смит Через неделю, Alvin Riot
Иногда меня зовут Earnest One или Frivolous Dancer
Я бы предпочел, чтобы меня звали, Руперт, чем Глупый
Втайне я знаю, что меня зовут Любопытный Странник
Вы можете называть меня Левша
Вы (и Пол Саймон) можете называть меня Al
‘Вы можете называть меня Терри, вы можете называть меня Тимми
Вы можете называть меня Бобби, вы можете называть меня Зимми
Вы можете называть меня Р.J., вы можете звать меня Ray
Вы можете называть меня как угодно, но неважно, что вы говорите
Боб Дилан, должен служить кому-нибудь
Скажи мое имя | Проект «Бытие»
Меня звали раньше
Я ходил среди живых
прежде чем я смог дышать
прежде чем у меня были легкие, чтобы заполнить
до того, как умерла моя прабабушка
и все остались горевать
Мое имя было рождено во сне
Шепот богов королю
Крик в звезды, которые произвели
другой, который сиял так же ярко
Они держали меня без ожогов, напевая колыбельные на пиджине
Мое имя было передано от моего
предки
Они признали, что мои корни выросли вдвое
места
Итак, они вырвали мое имя из океана
и смешал это с родословными моих тотемов
Мое имя пережило разрушение миров
и геноцидное возрождение так называемых
Он избежал сокрушенной челюсти несущего смерть
Много раз
Он пережил конфликты, которые привели к моим богам,
из обеих стран, зная меня как родственника,
но заметив, что я до боли неузнаваемый и потерянный
Они не способны понять
иностранный язык, который был навязан мне
Мое имя избежало циклонов и их дочерей
Он был благословлен мертвыми
Когда они смешали грязь, соль и красную жидкость,
в мою плоть
Меня зовут определение устойчивости
Это воин, проявившийся из-за воинов
Так что извините, когда я закатываю глаза или вздыхаю, когда вы
неправильно произносить мое имя
снова и снова
Или когда ты дашь мне другой
это бесчестит мою мать и отца
Это не подтверждает мою родословную от моего островного дома
Или запахи тропического леса и пены океана
Ты не будешь стоять здесь на украденной земле
и побелить мое имя
Потому что это два слова, переплетенные
обладает такой же силой, как ураган
Скажи это правильно или не говори вообще
Потому что я Мелейка
Я отвечу когда ты позвонишь
Мое имя Стихотворение Автор Шелли Фэрбенкс… — Поэзия с громким ртом
Мое имя Поэма
Шелли Фэрбенкс
Что написано в моем имени?
Или, скорее, что в нике делает его таким особенным для меня?
Когда я родился, мне дали титул Мишель Брук Фэрбенкс
Но я всегда думаю об этом как о начертанных чернилами сертификатах
Заявление о том, что давным-давно в городе за много миль от меня я родился из утробы матери.
15 лет и несколько месяцев назад мои родители поставили пьесу, сценарий которой был написан классом здоровья для
. Я думаю об этом имени как о том, что люди называют во время чего-то слишком официального, на мой вкус.
Так что я предпочитаю Шелли.
Немного. легче скатиться с языков изо рта людей
Немного более знакомо и дружелюбно
Дружелюбно, так что я знаю, если кто-то ведет себя немного меньше, так что если они назовут меня моим официальным именем
Теперь я решил, что Шелли мне больше не нравится давным-давно
Мишель, французское имя, означающее «Кто такой Бог»
Ну, а кто такой Бог? Конечно, не я, хотя мое имя любит так думать
В то время как Шелли любит думать, что я подобен морской ракушке
, я мог бы быть больше панцирем, чем Богом
Панцирь краба-отшельника, всегда готовый принять его, когда другой перерос меня
Раковина устрицы или моллюска, внешне не такая красивая, как жемчужина, находящаяся внутри
Раковина духа, беспорядок из плоти, костей и крови, в котором сидит одно множество личностей
В ожидании оболочка, чтобы исчерпать энергию
Я оболочка
Закрывшись, жду, когда кто-нибудь посмотрит на меня и действительно попытается узнать, что находится внутри
Что написано в моем имени?
Шесть букв на выбор из 26, две из которых повторяются.
Те же 26 символов, которые создают любую книгу, стихотворение, песню, газету, журнал, речь или рассказ, которые вы когда-либо читали.
Символы со звуками и названиями свои собственные
Символы, которыми нас с детства учили писать одинаково
Но мы все делаем их немного по-другому и создаем почерк, который соответствует тому, как наше имя звучит в наших собственных устах
Мне нравится это знать мое собственное имя звучит безопасно в моем письме
И в устах других людей
Это то, что делает этот забавный звук под названием «любовь»
Мое имя будет надежно звучать в ваших словах
Когда вы скажете это мне, это совсем не горько
Когда вы скажете это когда меня нет, это сопровождается чем-то приятным
Мое имя звучит естественно в других ваших комбинациях из этих 26 букв
Мое имя, видите ли, не слово
Меня зовут я
Пачка бумаг с обложкой имеет название «Виноваты в наших звездах» 9000 2 Шар из камня и воды имеет имя «Земля»
Но меня зовут обещание
Обещание, что я буду человеком в этом мире, хотя другие имена могут так не думать
Меня зовут то, что я сделал
Я благодарю имя Бога за страх, потому что я слишком боялся прыгать перед машинами, когда жизнь была тяжелой, прежде чем я добрался до etceteras
Меня зовут «Девушка, написавшая стихи, которые выиграли трофей и 65 долларов»
«Девушка которая нашла потрясающих друзей »
« Девушка, которая часами сидела без сна, думая обо всем и обо всем »
« Девушка, у которой еще есть дела »
И т.д. часов
У меня еще есть дела
Мое имя регулярно заменяется на «Я»
Совершено до смерти, пока я не превратится в мое имя в целом
«Я» в моем официальном имени, но не то, которое мне нравится подробнее
«Я» — чужое, и даже не мое
У меня два глаза s, но это «Я» не может видеть меня настоящего.
Это «Я» не может сказать: «Привет, меня зовут…»
У меня нет «Я», оно принадлежит кому-то другому
Шелли Фэрбенкс просто около пяти футов ростом и пятнадцати лет
Шелли Фэрбенкс на грани раздражения, но не перестает подвергать цензуре свои мысли, потому что кто-то так думает
Но Шелли Фэрбенкс даже не говорит
Каменная выносливость Шелли Фэрбенкс превратилась в песок попадает в ее глаза и затрудняет разглядеть розу в терновом кусте
Творческий потенциал Шелли Фэрбенкс исчерпывается чернильной ручкой на тонкий лист, чтобы свернуться калачиком под покровом лунного света
Не ярче, чем Солнце, но достаточно ярким чтобы увидеть, куда я иду
И достаточно ярким, чтобы увидеть то, что я искал
Вдохновение
Я нашел монету в куче грязных пенни, и я нашел стакан чистой воды после того, как прошел через галлоны отбеливатель
И он ничего не сделал, чтобы мое горло оставалось белым
Стаи нс по-прежнему загрязняют звучание моего имени на моих голосовых связках
Поэтому я привязываю их к подарочной коробке и передаю кому-то на хранение
Потому что я не доверяю себе это, и у меня нет духа, чтобы запереть ее в страхе, что кто-то сломает его
Треснув хрупкое кольцо
Щелкнув грифель карандаша, который записывает это в свидетельских показаниях
Я обещаю говорить правду и ничего, кроме правды, пока мое имя будет жить
Пока мое наследие буду жить
Меня зовут мое наследие
Кожа через петли для ремня, чтобы держать мои ноги вверх, чтобы я мог ходить
Верь в мое имя
Моя лестница
Что написано в моем имени?
Что ж, дорогая, читай его вслух и слушай колокольчики
Слушай слоги, содержащие чудеса
Имя, которое может превратить воду в вино, чтобы ты мог глотнуть его красный поток и спотыкаться в пьяном виде, когда он идет прямо тебе в голову
До самых дальних уголков вашего разума, чтобы он мог там гнездиться и отдыхать своими крыльями
Помните мои символы и звуки
Знаете ли вы, что такое стихотворение акростиха? | Исследуйте | Потрясающие мероприятия и забавные факты
Эти мысли мешают вам писать собственные стихи? Не отчаивайтесь! Не все стихи нужно рифмовать, а некоторые действительно легко написать.Поскольку март является месяцем национальной поэзии, давайте попробуем написать стихотворение. Тогда вы можете отправить его на нашу стену со стихами.
Легкая поэзия — стихотворение акростиха
Фото: Planningqueen на Visualhunt.com / CC BY-NC
Стихотворение акростиха — это стихотворение, в котором все буквы в слове или имени используются в качестве первой буквы каждой строки стихотворения. Их действительно легко и весело писать. Вот как они работают:
- Слово, которое вы выбираете, может быть сколь угодно длинным или коротким.
- Стихотворение акростиха не обязательно рифмовать, если вы этого не хотите.
- Первая буква каждой строки — заглавная.
Звучит достаточно просто?
Как написать стихотворение акростиха
Фотография предоставлена: MJGDSLibrary на Visualhunt.com / CC BY-NC-ND
Теперь, когда вы знаете правила, попробуйте свое собственное стихотворение акростиха. Следуйте этим простым шагам, и вы сразу же начнете писать стихи:
- Выберите слово, о котором хотите написать.
- Напишите это слово вертикально на своей странице, по одной букве в строке.
- Подумайте о фразах, которые подходят к выбранному вами слову.
- Напишите по одной фразе для каждой буквы выбранного вами слова. Фразы должны начинаться с каждой буквы выбранного вами слова.
Понятно? Вот пример. Составим стихотворение акростиха, используя слово карандаш :
Отправьте свой acrostic
Большое вам спасибо за все ваши великие акростихи, представленные с использованием вашего имени в качестве акростиха.Мы получили так много работ, что не можем опубликовать их, но мы разместим некоторые из наших любимых в галерее ниже.
Ваши материалы
Горе — не мое имя
Росс Гей
— после Гвендолин Брукс
Независимо от притяжения к краю.No
неважно, вас ждет насыщенный, глубокий сон.
На все свое время. Послушайте,
как раз сегодня утром стервятник
кивнул мне своей красной седой головой,
, и я посмотрел на него, любуясь
серпом его клюва.
Затем поднялся ветер, и,
после того, как он собрал этот хороший костюм из перьев
, он поднялся и взлетел.
Вот так. И в довершение всего, только на этой планете
есть что-то вроде двух
миллионов натуральных сладостей,
некоторых с названиями настолько щедрыми, что сбивают
стали с моих колен: агава, хурма,
мяча, фиолетовая окра. Купил на рынке за два бакса
.Подумай об этом. Долгая ночь,
, скелет в зеркале, человек позади меня,
, в автобусе, делая заметки, да, да.
Но посмотрите; моя племянница бежит через поле
, называя меня по имени. Мой сосед поет как ангел
, а в конце моего квартала находится баскетбольная площадка.
Помню. Мой цвет зеленый. Я весна.
— для Уолтера Эйкенса
Росс Гей, «Печаль — не мое имя» из Принося лопату вниз .Авторские права © 2011 Росс Гей. Все права контролируются University of Pittsburgh Press, Pittsburgh, PA 15260. Используется с разрешения University of Pittsburgh Press.
Источник: Bringing the Shovel Down (University of Pittsburgh Press, 2011)
Поэт Био
Росс Гей родился в Янгстауне, штат Огайо. Гей — редактор газетных изданий Q Avenue и Ledge Mule Press, а также редактор-основатель, вместе с Кариссой Чен и Патриком Розалем, спортивного онлайн-журнала Some Call it Ballin.Он получил степень бакалавра в колледже Лафайет, степень магистра в области поэзии в колледже Сары Лоуренс и докторскую степень по английскому языку в университете Темпл. Он преподает в Университете Индианы. Узнать больше от этого поэтаЕще от этого поэта
Поэма, в которой я пытаюсь выразить радость от музыки, которую подарил мне мой друг
Потому что я не должен
вставать, чтобы бросить в кафе на Среднем Западе,
Я держу что-то вроде стада с клоунским лицом
крылатых слонов без седла
топает мне в грудь,
Я держу тысячу
воздушных змеев в поле, выпущенном из их трос
сразу, чувствую
мой…
Росс Гей
- Искусство и наука
- Отношения
Свадебная поэма
Друзья Я здесь, чтобы скромно сообщить
, что вижу в саду
в моем городе
щегол целует
подсолнух
снова и снова
болтается вверх ногами
своими крошечными когтями
стабилизируется, распахивая
, как старый веер
его крылья
снова и снова,
, пока, потеряв сознание, он не упал с
и не устремился обратно к…
Росс Гей
Еще стихи о жизни
Эмили Дикинсон на Poetry Slam
Я скажу вам, почему она редко выходила из дома.
Произошло это так:
Однажды она села на поезд до Бостона,
добралась до затемненной комнаты,
записала свое имя курсивом
и дождалась своей очереди.
Когда читают ее имя …
Дэн Вера
- Деятельность
- Искусство и наука
- Жилая
Изменено после слишком многих лет под маской
Я чувствую тебя
…
Автор: CAConrad
- Искусство и наука
- Жилая
- Природа
Твое имя — Стихотворение
Если вы следите за этим блогом в течение нескольких лет (т. Е. Много лет назад, когда я публиковал сообщения 3 раза в неделю), вы знаете, что я неравнодушен к стихам Эдгара Геста.
А вот такого я никогда раньше не видел; речь идет о почитании полученной вами фамилии.
.
ВАШЕ ИМЯ
Ты получил это от отца. «Это было лучшее, что он мог дать,
И он с радостью подарил это — оно твое, пока ты жив.
Вы можете потерять часы, которые он вам дал, и другие, которые вы можете потребовать.
Но помните, когда вы испытываете искушение, остерегайтесь его имени.
Это был прекрасный день, когда ты получил его, и достойное имя.
Когда он взял его у отца, там не было бесчестия;
На протяжении многих лет он гордо носил его, для своего отца он был правдой,
И это имя было чистым и безупречным, когда он передал его вам.
О, он многое дал, что совсем не ценит.
Он наблюдал, как ты ломал свои игрушки в те дни, когда ты был маленьким,
И ты потерял нож, который он тебе дал, и разбросал много игр
Но ты никогда не обидишь своего отца если вы осторожны с его именем.
Это твое, чтобы носить вечно, твое, чтобы носить, пока ты жив,
Твое, может быть, далекое утро другому мальчику, чтобы подарить,
И ты будешь улыбаться, как улыбался твой отец над этим ребенком ,
Если чистое имя и хорошее имя вы даете ему носить.
— Эдгар А. Гест
Вдохновляюще, правда? Есть мысли, вопросы или комментарии? Пожалуйста, укажите их в комментариях ниже.А сейчас до свидания.
-Шон
Еще раз, пожалуйста, не забудьте ввести свои данные выше и нажать «Отправить».
Поэма акростиха
Вот несколько рекомендаций, которые вы могли бы использовать для написания стихотворения акростиха.
- Определитесь с темой стихотворения акростиха. Это могло быть что угодно; ваш любимый человек, кошка или неодушевленные предметы, например ручки.
- Запишите буквы названия предмета, чтобы разобрать его название по вертикальной линии.
- Посмотрите на вертикальную линию, чтобы помочь вам спланировать узор, которому должно следовать стихотворение. Например, должна ли первая буква каждой строки содержать название предмета стихотворение о? Или следует написать название предмета по диагонали? Нужно ли рифмовать строки в стихотворении? Какой тон в стихотворении?
- Определившись с образцом, поработайте предложение или фразу для каждой буквы имени испытуемого. Если это поможет, вы можете сначала подумайте о первой и последней строках стихотворения, затем заполните строки посередине.Для каждой строки подумайте, какое качество предмета вы хотите описать.
- Теперь, когда у вас есть стихотворение с акростихом, вы можете сделать буквы имени объекта более заметными. Например, вы можете написать каждую букву жирным шрифтом или раскрасить ее.
- Просмотрите каждую строчку еще раз и исправьте стихотворение акростиха на свое усмотрение.
Ниже для справки приведены некоторые распространенные стили акростихов.
Стиль «одна характеристика на строку»
Этот стиль довольно легко написать: просто выберите характеристику предмета для восклицательный лирический о каждой строчке.
A для Приятного, легко ладить R означает освежающую, стимулирующую компанию Я за невероятное, вы поднимаете планку величия А для соблазнения, вовлечения людей в L означает «Беззаботный, у вас есть легкий смех».
Стиль «свободной формы»
Эта структура дает вам гораздо больше свободы, позволяя вашему творчеству процветать. Так или иначе строки в стихотворении должны быть рифмованными, необязательно. Ниже приводится стихотворение акростиха о предмете по имени «Елизавета», Эдгар Аллан По.
Елизавета зря говоришь «Не люби» - так сладко ты говоришь: Напрасно эти слова от тебя или L.