Критика А. А. Григорьева: После «Грозы» Островского
(«Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу«)
Пьеса А. Островского «Гроза» после своей постановки на сцене породила множество откликов и споров. Отзывы критиков были неоднозначными и часто противоречивыми, что вызвало целую полемику среди писателей-публицистов. Поэт А. Григорьев не относится к числу критиков-публицистов, что и сам охотно признает. Статью А. Григорьева нельзя назвать в полной мере рецензией. Скорее, это просто мысли о творчестве Островского вообще и о «Грозе» в частности.
Полного разбора и пересказа пьесы в статье нет. Автор подробно анализирует все творчество Островского, высказывая свое мнение по поводу развития идей, заложенных в пьесах писателя. Он пишет, что Островский рисует широкое плотно народной жизни, не впадая в комизм. Поэт не согласен с мнением демократических критиков, которые считали Островского, прежде всего, обличителем «темного царства» самодурства и даже сатириком. Для Григорьева более важна не сатира, не обличение, а народный дух, который он увидел во всех пьесах Островского и в «Грозе» тоже. Автор призывает не обличать, а «смириться перед народной правдой», перед жизнью. В противном случае критики станут только непрошеными и никому не нужными «учителями жизни», по сути, никакими учителями и не являясь.
А. Григорьев считал, что демократические критики подгоняют творчество Островского под свои теории, а жизнь, показанная в его пьесе, шире и глубже теорий. Он считает, что Островский не столько критикует и обличает пороки, сколько показывает народную жизнь во всех ее проявлениях. Показывает подробно, с добрым юмором, а не со злой сатирой. И часто с любовью и сочувствием к своим героям. Здесь показано не только и не столько самодурство, сколько сама жизнь во многих своих разнообразных проявлениях. Ключевым словом к творчеству писателя А. Григорьев считает не «самодурство», а «народность». Народность – это культура крестьянства и купечества, близость к земле и традициям, естественный ход общественных отношений
Попутно А.Григорьев спорит в своей статье с Добролюбовым, который считал Катерину «протестным характером» и бунтаркой.
Для демократических критиков важны были общественные взаимоотношения, отраженные в художественном произведении, а главное – социальный протест. А для А.Григорьева было более важно развитие человеческой души. Поэтому трагизм пьесы для него отходит на второй план, а на первом – красота и поэтичность русской природы, подробности провинциальной жизни и быта.
По мнению А.Григорьева пьесы Островского отражают в себе целый народный мир, со всеми его противоречиями. А Островского он считает, прежде всего, народным поэтом, а уж во вторую очередь — критиком общественных недостатков. Поэтому одним из самых важных моментов для поэта была сцена свидания Катерины и Бориса в овраге, недалеко от Волги. По мнению А. Григорьева это одна из самых поэтичных сцен в пьесе, вся проникнутая народным духом и народной культурой. Если еще первое и второе действие можно было хоть как-то назвать словом «обличение», то сцена свидания в третьем действии описывается только словом «поэзия».
(Фрагмент из драматической постановки)
Свой взгляд на эту пьесу и на другие пьесы Островского А. Григорьев называл идеально–художественным. В противовес другим взглядам на искусство: реальному, который стремится загнать все художественные произведения в теоретические рамки и эстетическому, исповедывающему принцип «искусства для искусства». И то, и другое поэт считал неприемлемым. Для него самым главным критерием был принцип «народности», который в полной мере воплотился в «Грозе».
Для А. Григорьева пьеса «Гроза» не олицетворение «темного царства», а поэтическое царство народной жизни. Рамки теории «темного царства» слишком узки для этой драмы, она намного шире и глубже по смыслу.
xn—-8sbiecm6bhdx8i.xn--p1ai
Григорьев А.А. После «Грозы» Островского
Аполлон Григорьев
После «Грозы» Островского
Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу
Аполлон Григорьев. Сочинения в двух томах
Том второй. Статьи. Письма
М., «Художественная литература» 1990
Составление с научной подготовкой текста и комментарии Б. Ф. Егорова
OCR Бычков М. Н.
Гроза очищает воздух.
Физическая аксиома
…Смирение перед народною правдою.
Слова Лаврецкого 1
…А что-то скажет народ?..
Гоголевский «Разъезд» 2
Письмо первое
НЕИЗБЕЖНЫЕ ВОПРОСЫ
I
Вот что скажет народ!.. думал я, выходя из ложи в коридор после третьего действия «Грозы», закончившегося искреннейшим взрывом общего восторга и горячими вызовами автора 3.
Впечатление сильное, глубокое и главным образом положительно общее произведено было не вторым действием драмы, которое, хотя и с некоторым трудом, но все-таки можно еще притянуть к карающему и обличительному роду литературы,— а концом третьего, в котором (конце) решительно ничего иного нет, кроме поэзии народной жизни,— смело, широко и вольно захваченной художником в одном из ее существеннейших моментов, не допускающих не только обличения, но даже критики и анализа: так этот момент схвачен и передан поэтически, непосредственно. Вы не были еще на представлении, но вы знаете этот великолепный по своей смелой поэзии момент — эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, «забавными», тайными речами, всю полную обаяния страсти веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически-роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут! И это-то именно было всего сильнее почувствовано в произведении массою, и притом массою в Петербурге, диви бы в Москве,— массою сложною, разнородною,— почувствовано при всей неизбежной (хотя значительно меньшей против обыкновения) фальши, при всей пугающей резкости александрийского выполнения.
Для меня лично, человека в народ верующего и давно, прежде вашего Лаврецкого, воспитавшего в себе смирение перед народною правдою, понимание и чувство народа составляют высший критериум, допускающий над собою в нужных случаях поверку одним, уже только последним, самым общим критериумом христианства. Не народ существует для словесности, а словесность (в самом обширном смысле, то есть как все многообразное проявление жизни в слове) для народа,— и не словесностью создается народ, а народом словесность. Всякая же словесность, которая думает создать или пересоздать народ… Но здесь я лучше покамест остановлю речь свою и не докончу мысли, как Гамлет не доканчивает фразы: «И если солнце зарождает червей в дохлой собаке…» 4
Накануне представления «Грозы» я долго говорил с вами о многом 5, что для меня и, судя по симпатии вашей к разговору, для вас самих составляет существенное верование по отношению к искусству и к жизни. Я собирался было писать к вам ряд писем, в которых с возможною и нужною — не для вас, конечно, а для других, читателей — ясностью, с возможною и совершенно ненужною, но считающеюся за нужную в наше отвыкшее от отвлеченного мышления время, отчетливостью, изложить положения и логически жизненные последствия того общего взгляда на искусство и отношения искусства к жизни, который я не раз называл идеально-художественным. Взгляд этот — не новый какой-нибудь,— и, стало быть, я не имею претензии называть его моим взглядом; называю же я его так, то есть идеально-художественным, в противуположность двум другим: 1) взгляду, присвоившему себе в недавнее время название реального6, но, в сущности, теоретическому, расстилающему бедную жизнь на прокрустово ложе, подчиняющему ее более или менее узкой теории, то есть совокупности последних результатов, добытых рассудком в последнюю минуту современной жизни, и 2) взгляду, присвоивающему себе название эстетического, проповедывающему свое дилетантское равнодушие к жизни и к ее существенным вопросам, во имя какого-то искусства для искусства, а потому гораздо более заслуживающему название взгляда материального7, грубо ли материального, тонко ли материального, это совершенно все равно. Естественно, что, противуполагая идеально-художественный взгляд эстетическому в таком смысле,— я не думаю ставить искусству какие-либо внешние цели или задачи. Искусство существует для души человеческой и выражает ее вечную сущность в свободном творчестве образов, и по этому самому оно — независимо, существует само по себе и само для себя, как все органическое, но душу и жизнь, а не пустую игру, имеет своим органическим содержанием.
Вместо развития этих общих основ, вместо задуманных было мною чисто философских бесед, которые откладываются на неопределенное время, но все-таки, если накипят когда-нибудь, то будут обращены к вам, я, весь под влиянием живого и, со всеми его недостатками, истинно могущественного художественного явления, решился повести с вами многие и долгие речи об Островском и значении его поэтической деятельности,— речи, которые прежде всего и паче всего будут искренни, то есть будут относиться к самой сущности дела, а не к чему-либо постороннему, вне дела лежащему, и самое дело намеренно или ненамеренно затемняющему.
Если некоторые из основных положений и последствий идеально-художественного взгляда, в применении к рассматриваемым явлениям, потребуют по существу самого дела довольно подробного развития,— я буду без опасения отдаваться таким требованиям по весьма понятному желанию быть совершенно понятным моим читателям.
По поводу этого я позволяю себе сделать небольшое, чисто личное отступление: признаться вам откровенно — жалобы на непонятность моего обычного изложения мне серьезно надоели;8 ибо я, как человек убеждения, позволяю себе дорожить моим убеждением. Убеждение — если оно есть действительное убеждение — покупается по большей части ценою умственных и нравственных процессов, более или менее продолжительных переворотов в душевном организме,— процессов и переворотов, не всегда, как вы знаете, легких — а не приходит с ветра. В ком есть сильная потребность высказать свои убеждения, в том очень естественно и желание, чтобы с ними, с этими составляющими нравственную жизнь человека убеждениями, или соглашались, или, что точно так же важно, спорили. До сих же пор я еще не имел удовольствия спорить как ни с кем из теоретиков, так и ни с кем из эстетиков.
Готовый с полною искренностью сознаться в грехе некоторой темноты изложения и некоторой излишней привязанности к анализу, я остаюсь, однако, при убеждении, что умственной лени, лени мыслить и следить за развитием чужой мысли, не надо по-настоящему баловать ни в себе, ни в других. Сжатые формы философского изложения — разумеется, там, где они нужны,— заменяют собою целые страницы резонерства, хотя, конечно, требуют от читателя самомышления, вовсе резонерством не требуемого.
Не отступаясь поэтому нисколько от права предполагать в моих читателях способность мыслить и следить за развитием чужой мысли, я, в настоящем случае, постараюсь только, сколь возможно, избегать сжатых формул и терминов философии тождества 9, но — счел бы грехом заменять их резонерством. Резонерство решительно противно всякому, чье мышление осиливает истины хоть немного более сложные, чем 2X2 = 4. Есть мышления, да и не женские только,— вы этого, к сожалению, не договорили,— в которых 2X2 дают не 4, а стеариновую свечку…10 Вот для этих-то мышлений и создано в особенности резонерство. Шевеля и раздражая умственное сладострастие, резонерство, этот процесс без результатов, это истинное и единственное искусство для искусства тем хорошо, что и на дело как будто похоже, то есть дает известную степень наслаждения, да и к делу ни к какому не ведет, то есть не требует от занимающихся им ни умственных, ни нравственных самопожертвований.
Истина философская, как изящное произведение, связана с известною целостью, есть органическое звено целого мира — и целый мир в ней просвечивает как в целом неделимом. Если душа ваша приняла ее, вас объял уже целый мир необходимо связанных с нею мыслей: у нее есть связи, родство, история и вследствие этого неотразимая, влекущая вперед сила — сила жизни.
Резонерство, это — дагерротип, случайный, сухой, мертвый, ни с чем разумно не связанный, умственный трутень, умственный евнух, порождение морального мещанства, его любимое чадо, высиженное им, как гомункулус Вагнером.
II
Позволив себе, по крайней необходимости, это небольшое вступление и облегчивши несколько душу излиянием моей глубокой ненависти к резонерству, столь нравящемуся большинству, перехожу к делу.
Я собираюсь, как я сказал, повести с вами долгие и совершенно искренние речи о значении деятельности Островского по поводу его последнего произведения, возбуждающего, по обыкновению, как и все предшествовавшие, различные толки, иногда, и даже очень часто, совершенно противуположные, иногда умные, иногда положительно дикие, но во всяком случае большею частию неискренние, то есть к делу не относящиеся,— а по поводу дела высказывающие те или другие общественные и нравственные теории критиков-публицистов. Критики-публицисты — вообще люди в высшей степени благонамеренные, проникнутые самым законным и серьезным сочувствием к общественным вопросам; теории их, если и подлежат спору во многих пунктах, как всякие теории, но тем не менее, проводя последовательно известные точки зрения на жизнь, содействуют необходимо к разъяснению существенных вопросов жизни; но дело-то в том, что эти теории, как бы умны они ни были, из каких бы законных точек ни отправились, в художественном произведении следят, да и могут следить только ту жизнь, которую видят с известных точек, а не ту, которая в нем, если оно есть истинно художественное произведение, просвечивает со всем своим многообъемлющим и в отношении к теориям часто ироническим смыслом. Художество, как дело синтетическое, дело того, что называется вдохновением, захватывает жизнь гораздо шире всякой теории, так что теория сравнительно с ним остается всегда назади.
Так оставило назади последнее произведение Островского все теории, по-видимому, столь победоносно и поистине блистательно высказанные замечательно даровитым публицистом «Современника» в статьях о «Темном царстве» 11.
Статьи эти наделали много шуму, да и действительно одна сторона жизни, отражаемой произведениями Островского, захвачена в них так метко, казнена с такою беспощадною последовательностью, заклеймена таким верным и типическим словом, что Островский явился перед публикой совершенно неожиданно обличителем и карателем самодурства. Оно ведь и так. Изображая жизнь, в которой самодурство играет такую важную, трагическую в принципе своем и последствиях и комическую в своих проявлениях, роль, Островский не относится же к самодурству с любовью и нежностью. Не относится с любовью и нежностью — следственно, относится с обличением и карою,— заключение прямое для всех, любящих подводить мгновенные итоги под всякую полосу жизни, освещенную светом художества, для всех теоретиков, мало уважающих жизнь и ее безграничные тайны, мало вникающих в ее иронические выходки.
Прекрасно! Слово Островского — обличение самодурства нашей жизни. В этом его значение, его заслуга как художника; в этом сила его, сила его действия на массу, на эту последнюю для него как для драматурга инстанцию.
Да точно ли в этом?
Беру факт самый яркий, не тот даже, с которого я начал свои рапсодии, а факт только возможный (увы! когда-то, наконец, возможный?) — беру возможное, или, пожалуй, невозможное, представление первой его комедии «Свои люди — сочтемся»…12
Остроумный автор статей «Темное царство» положительно, например, отказывает в своем сочувствии Большову даже и в трагическую минуту жизни этого последнего… Откажет ли ему в сожалении и, стало быть, известном сочувствии масса?.. Публицист — до чего не доведет человека теория — почти что стоит на стороне Липочки; по крайней мере, она у него включена в число протестанток и протестантов в быту, обуреваемом и подавляемом самодурством 13. Спрашиваю вас: как масса отнесется к протестантке Липочке?.. Поймет ли она Липочку как протестантку?
В других комедиях Островского симпатии и антипатии массы так же точно разойдутся с симпатиями и антипатиями г.— бова, как постараюсь я доказать фактами и подробно впоследствии. А ведь это вопросы неотразимые. Островский прежде всего драматург: ведь он создает свои типы не для г. —бова, автора статей о «Темном царстве»,— не для вас, не для меня, не для кого-нибудь, а для массы, для которой он, пожалуй, как поэт ее, поэт народный, есть и учитель, но учитель с тех высших точек зрения, которые доступны ей, массе, а не вам, не мне, не г. —бову, с точек зрения, ею, массой, понимаемых, ею разделяемых.
Поэт — учитель народа только тогда, когда он судит и рядит жизнь во имя идеалов — жизни самой присущих, а не им, поэтом, сочиненных. Не думайте, да вы, вероятно, и не подумаете, чтобы массою здесь звал я одну какую-либо часть великого целого, называемого народом. Я зову массою, чувством массы, то, что в известную минуту сказывается невольным общим настроением, вопреки частному и личному, сознательному или бессознательному настроению в вас, во мне, даже в г. —бове — наравне с купцом из Апраксина ряда. Это что-то, сказывающееся в нас как нечто физиологическое, простое, неразложимое, мы можем подавлять в себе разве только фанатизмом теории.
Зато, посмотрите, какие следствия производит насильственное подавление в себе этого простого, физиологического чувства; полюбуйтесь, как души молодые и горячие, увлеченные фанатизмом теории, скачут по всем по трем вдогонку за первыми, высказавшими известным положительным образом известную, имеющую современное значение теорию, и не только вдогонку, а вперегонку, ибо теория есть идол неумолимо жадный, постоянно требующий себе новых и новых жертвенных треб.
Имеете ли вы понятие о статейке, появившейся в «Московском вестнике» по поводу «Грозы» Островского? 14 Статейка принадлежит к числу тех курьезов, которые будут дороги потомству, и даже весьма недалекому потомству; будут им отыскиваемы, как замечательные указания на болезни нашей напряженной и рабочей эпохи. Автор ее еще прежде удивил читателей неистово-напряженною статьей о русской женщине, по поводу ломаной натуры (если натурою называть это можно) Ольги в романе «Обломов» 15. Но удивление, возбуждаемое статейкой о «Грозе», превосходит многими степенями удивление, произведенное прежнею. С какою наивною, чисто ученою, то есть мозговою, а не сердечною верою, юный (по всей вероятности) рецензент «Московского вестника» усвоил остроумную и блистательно высказанную теорию автора статей «Темное царство». Не знаю, стало ли бы у самого г. —бова столько смелой последовательности в проведении его мысли, как у его ученика и сеида. Даже сомневаюсь, чтобы стало; автор статей «Темное царство», судя по зрелому, мастерскому его изложению,— человек взрослый; даже готов подозревать, что г. —бов втихомолку хохочет над усердием своего сеида, втихомолку потому, что хохотать явно было бы недобросовестно со стороны г. —бова. Ведь «его же добром, да ему же челом», ведь рецензент «Московского вестника», собственно, только прилагает добросовестно к «Грозе» идеи автора «Темного царства», точно так же, как в статье о русской женщине он только проводил последовательно и с горячим энтузиазмом холодно-желчные идеи автора статей об обломовщине. Г-н Пальховский — имя юного рецензента — глубоко уверовал в то, что Островский каратель и обличитель самодурства и прочего, и вот «Гроза» вышла у него только сатирою, и только в смысле сатиры придал он ей значение. Мысль и сама по себе дикая, но полюбуйтесь ей в приложениях: в них-то вся сила, в них-то вся прелесть: Катерина не протестантка, а если и протестантка, то бессильная, не вынесшая сама своего протеста,— катай ее, Катерину! Муж ее уж совсем не протестант,— валяй же его, мерзавца! Извините за цинизм моих выражений, но они мне приходили невольно на язык, когда я с судорожным хохотом читал статью г. Пальховского, и, каюсь вам, вследствие статьи юного сеида г. —бова, я невольно хохотал над множеством положений серьезной и умной статьи публициста «Современника», разумеется, взятых только в их последовательном приложении. Протестантка Липочка, протестантки Матрена Савишна и Марья Антиповна, попивающие с чиновниками мадеру на вольном воздухе под Симоновым… как хотите, а ведь такого рода протестантизм — в иную минуту невольно представится очень забавным!
Но ведь смех смеху рознь, и в моем смехе было много грусти… и много тяжелых вопросов выходило из-за логического комизма.
Мне, право, иногда наше время представляется выраженным читателю смело, но верно, в сцене высокопоэтического создания «Komedya nieboska» {«Небожественная комедия» (пол.).} 16, в которой поэт приводит своего героя в сумасшедший дом и где в различных голосах сумасшедших слышны различные страшные вопли нашего времени, различные теории, более или менее уродливые, более или менее фанатические; страшная и глубокого смысла исполненная сцена!
Ведь не только г. —бов, даже сеид его,— по всей вероятности, человек, глубоким, хоть и мозговым процессом вырабатывающий свои убеждения,— не только, говорю я, они не смешны своими увлечениями,— они достойны за них, разумеется, не в равной мере, и сочувствия и уважения. Ведь мы ищем, мы просим ответа на страшные вопросы у нашей мало ясной нам жизни; ведь мы не виноваты ни в том, что вопросы эти страшны, ни в том, что жизнь наша, эта жизнь, нас окружающая, нам мало ясна с незапамятных времен. Ведь это поистине страшная, затерявшаяся где-то и когда-то жизнь, та жизнь, в которой рассказывается серьезно, как в «Грозе» Островского, что «эта Литва, она к нам с неба упала» i7, и от которой, затерявшейся где-то и когда-то, отречься нам нельзя без насилия над собою, противуестественного и потому почти преступного; та жизнь, с которой мы все сначала враждуем и смирением перед неведомою правдою которой все люди с сердцем, люди плоти и крови кончали, кончают и, должно быть, будут еще кончать, как Федор Лаврецкий, обретший в ней свою искомую и созданную из ее соков Лизу; та жизнь, которой в лице Агафьи Матвеевны приносит Обломов в жертву деланную и изломанную, хотя внешне грациозную, натуру Ольги и в которой он гибнет, единственно, впрочем, по воле его автора, и не миря нас притом нисколько своею гибелью с личностью Штольца.
Да, страшна эта жизнь, как тайна страшна, и, как тайна же, она манит нас и дразнит и тащит…
Но куда? — вот в чем вопрос.
В омут или на простор и на свет? В единении ли с ней или в отрицании от нее, губящей обломовщины, с одной стороны, безысходно-темного царства, с другой, заключается для нас спасение?
III
Мы дошли до того, что с теми нравственными началами, с которыми до сих пор жили, или, лучше, прозябали, в тех общественных условиях, в которых пребывали, или, вернее, кисли, жить более не можем.
Мудрено ли, еще раз, что у всех явлений таинственной нашей жизни мы доискиваемся до смысла; мудрено ли, что во всяком художественном создании, отразившем в своем фокусе наибольшую сумму явлений известного рода, мы ищем оправдания и подкрепления того смысла, который мы сами более или менее верно, но, во всяком случае, серьезно, придали явлениям, вследствие законного раздражения неправыми явлениями и еще более законного желания уяснить себе темные для нас явления?
Все это не только не мудрено, но совершенно логично. Всем этим совершенно объясняются различные отношения нашей мысли к произведениям искусства, которые сколько-нибудь сильно ее шевелят.
Кровные или мозговые, но (как те, так и другие) сильные и действительные вражды и сочувствия вносим мы в наши отношения к этим, по-видимому, невинным, чадам творчества и фантазии, и иначе быть не может.
Чада, как всякие чада, действительно невинны, но они живые порождения жизни. Время, когда создания искусства считались роскошью, увеселением без причин и последствий, давно прошло. Еще мрачный монах Савонарола, сожигая на площади Сан-Марко во Флоренции мадонн итальянских художников его времени, понимал, что невинные чада искусства могут возбуждать любовь и ненависть, как и виновные чада жизни…
Наше время еще больше это понимает. Фанатизм симпатий и антипатий прокрался даже и в ту область художества, которая наиболее чужда нравственных и жизненных требований, наименее к чему-либо обязывает,— даже в музыку, и фанатическая религия вагнеризма есть один из ярких симптомов страшной напряженности умственного и нравственного настройства нашей эпохи 18.
По этому-то самому нельзя в наше время отказать в уважении и сочувствии никакой честной теории, то есть теории, родившейся вследствие честного анализа общественных отношений и вопросов, и весьма трудно оправдать чем-либо дилетантское равнодушие к жизни и ее вопросам, прикрывающее себя служением какому-то чистому искусству. С теоретиками можно спорить: с дилетантами нельзя, да и не надобно. Теоретики режут жизнь для своих идоло-жертвениых треб, но это им, может быть, многого стоит. Дилетанты тешат только плоть свою, и как им, в сущности, ни до кого и ни до чего нет дела, так и до них тоже никому не может быть, в сущности, никакого дела. Жизнь требует порешений своих жгучих вопросов, кричит разными своими голосами, голосами почв, местностей, народностей, настроений нравственных в созданиях искусств, а они себе тянут вечную песенку про белого бычка, про искусство для искусства, и принимают невинность чад мысли и фантазии в смысле какого-то бесплодия. Они готовы закидать грязью Занда за неприличную тревожность ее созданий, и манерою фламандской школы оправдывать пустоту и низменность чиновнического взгляда на жизнь 19. То и другое им равно ничего не стоит!
Нет! я не верю в их искусство для искусства не только в нашу эпоху,— в какую угодно истинную эпоху искусства.
Ни фанатический гибеллин Дант 20, ни честный английский мещанин Шекспир, столь ненавистный пуританам всех стран и веков даже до сего дне, ни мрачный инквизитор Кальдерон 21 не были художниками в том смысле, какой хотят придать этому званию дилетанты. Понятие об искусстве для искусства является в эпохи упадка, в эпохи разъединения сознания нескольких утонченного чувства дилетантов с народным сознанием, с чувством масс… Истинное искусство было и будет всегда народное, демократическое, в философском смысле этого слова. Искусство воплощает в образы, в идеалы сознание массы. Поэты суть голоса масс, народностей, местностей, глашатаи великих истин и великих тайн жизни, носители слов, которые служат ключами к уразумению эпох — организмов во времени, и народов — организмов в пространстве.
Но из этой же самой народной, демократической сущности истинного искусства следует, что теории не могут обнять всего живого смысла поэтических произведений. Теории, как итоги, выведенные из прошедшего рассудком, правы всегда только в отношении к прошедшему, на которое они, как на жизнь, опираются; а прошедшее есть всегда только труп, покидаемый быстро текущею вперед жизнию, труп, в котором анатомия доберется до всего, кроме души. Теория вывела из известных данных известные законы и хочет заставить насильственно жить все последующие, раскрывающиеся данные по этим логически правильным законам. Логическое бытие самых законов несомненно, мозговая работа по этим отвлеченным законам идет совершенно правильно, да идет-то она в отвлеченном, чисто логическом мире, мире, в котором все имеет очевидную последовательность, строгую необходимость, в котором нет неисчерпаемого творчества жизни, называемого обыкновенно случайностью, называемого так до тех пор, пока оно не станет прошедшим и пока логическая анатомия не рассечет этого трупа и не приготовит нового аппарата в виде новой теории.
Кого же любить, кому же верить,
Кто не изменит нам один?.. —
имеете право спросить меня и вы, и читатели моих писем к вам словами поэта.
Кого любить? Кому верить? Жизнь любить — и в жизнь одну верить, подслушивать биение ее пульса в массах, внимать голосам ее в созданиях искусства и религиозно радоваться, когда она приподнимает свои покровы, разоблачает свои новые тайны и разрушает наши старые теории…
Это одно, что осталось нам, это именно и есть «смирение перед народною правдою», которым так силен ваш разбитый Лаврецкий.
Иначе, без смирения перед жизнию, мы станем непризванными учителями жизни, непрошеными печальниками народного благоденствия,— а главное, будем поставляемы в постоянно ложные положения перед жизнию.
IV
Опять обращаясь к фактам, породившим эти рассуждения, я указываю, как на больное место современных теорий, на толки о деятельности Островского. Сколько времени эта чисто уже свободная и со всеми своими недостатками целостная, органическая, живая деятельность ускользала из-под ножа теорий, не поддавалась их определениям, была за это преследуема, вовсе непризнаваема или полупризнаваема.
Явился наконец остроумный человек, который втиснул ее в такие рамки, что стало возможно помирить сочувствие к ней с сочувствием к интересам и теориям минуты, что она перестала выбиваться из общей колеи кары и обличения. Совершилось на глазах читателей одно из удивительнейших превращений. Драматург, которого обвиняли, иногда без оснований, иногда с основаниями, во множестве недостатков, недоделок и недосмотров; писатель, которому в одной из нахальнейших статей одного погибшего журнала отказывали в истинном таланте; 24 которому в другой, не менее нахальной, хотя более приличной статье другого журнала, советовали преимущественно думать и думать 25,— превратился из народного драматурга в чистого сатирика, обличителя самодурства, но зато — положительно был оправдан от всех обвинений. Все вины взвалены были на «темное царство», сатирик же явился решительно безупречным.
Повернет ли он круто, чтобы как-нибудь свести концы, характер какого-либо лица; оставит ли он какое драматическое положение в виде намека; недостанет ли у него веры в собственный замысел и смелости довершить по народному представлению то, что зачалось по народному представлению,— виноват не он, виновато «темное царство», которого безобразий он каратель и обличитель. Что за нужда, что, прилагая одну эту мерку, вы урезываете в писателе его самые новые, самые существенные свойства, пропускаете или не хотите видеть его положительные, поэтические стороны; что нужды, что вы заставляете художника идти в его творчестве не от типов и их отношений, а от вопросов общественных и юридических. Мысль, взятая за основание, сама по себе верна. Ведь, опять повторяю, не относится же драматург к самодурству и безобразию изображаемой им жизни с любовью и нежностью, не относится, так, стало быть, относится с казнию и обличением. Ergo pereat mundus — fiat justitia! {Поэтому пусть погибнет мир, но совершится правосудие (лат.).} Общее правило теоретиков действует во всей силе, и действительно разрушается целый мир, созданный творчеством, и на место образов являются фигуры с ярлыками на лбу, самодурство, забитая личность и т. д. Зато Островский становится понятен, то есть теория может вывести его деятельность как логическое последствие из деятельности Гоголя.
Гоголь изобличил нашу напоказ выставляемую, так сказать, официальную действительность; Островский подымает покровы с нашей таинственной, внутренней, бытовой жизни, показывает главную пружину, на которой основана ее многосложная машина,— самодурства; сам дает даже это слово для определения своего бесценного Кита Китыча…
studfiles.net
Споры критиков вокруг драмы «Гроза». Пьеса в оценке Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева, А. А. Григорьева.
Урок литературы в 10 классе по теме:
Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение «Верхнепокровская средняя общеобразовательная школа» Урок литературы в 10 классе по теме: «А. Н. Островский. «Гроза». Символика заглавия пьесы» Подготовила:
ПодробнееББК 83.3(2Рос-Рус)я72
УДК 373.167.1:82 ББК 83.3(2Рос-Рус)я72 Е78 Е78 Ерохина, Е. Л. Учимся писать сочинение. 10 класс : рабочая тетрадь / Е. Л. Ерохина. М. : Дрофа, 2016. 116, [4] с. ISBN 978-5-358-17175-6 Рабочая тетрадь адресована
Подробнеегроза островский сочинение
Сочинения Сочинения.. Последнее сочинение добавлено: 17:44 / 03.12.12. мысль семейная островского гроза сравнение любви Тихона и Бориса. 691443235794696 Драма А. Н. Островского «Гроза» была написана в
ПодробнееРАБОЧАЯ ПРОГРАММА УЧЕБНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ
Департамент образования Ивановской области Областное государственное бюджетное профессиональное образовательное учреждение Тейковский индустриальный колледж имени Героя Советского Союза А.П.Буланова (ОГБПОУ
ПодробнееПояснительная записка.
Пояснительная записка. Рабочая программа по литературе 10 класса разработана на основе федерального компонента государственного стандарта (полного) общего образования на базовом уровне и Программы по русскому
ПодробнееЛитература 10 класс лебедев 1992
Литература 10 класс лебедев 1992 >>> Литература 10 класс лебедев 1992 Литература 10 класс лебедев 1992 От зрелой, промышленно развитой современной цивилизации — к наивновосторженной патриархальной молодости
ПодробнееТема любви в поэзии А. А. Ахматовой
Тема любви в поэзии А. А. Ахматовой В ХIХ веке было много женщин, писавших стихи, часто даже стихи хорошие: это и Каролина Павлова, и Евдокия Растопчина, и Мирра Лохвицкая. Однако великая духовная энергия
ПодробнееЗачетный материал по литературе
Автономное учреждение профессионального образования Ханты-Мансийского автономного округа — Югры «Сургутский политехнический колледж» СОГЛАСОВАНО: Руководитель МО «Русский язык и литература» Протокол 8
ПодробнееКолво. 1 05, 05 лекция
1 п/п Календарно — тематическое планирование уроков литературы в 11-м классе (1,5; 9, 10, 14 гр.) Родионовой ТА базовый уровень (3 часа в неделю, 102 часа) Разделы, программы, темы урока Колво часов Дата
ПодробнееРаскрыть тайну медитации
Раскрыть тайну медитации Камлеш Д. Патель Рисунок Бригитты Смит Медитация это процесс создания внутри нас медитативного состояния, которое проявляет внутреннюю добродетель нашего сердца. Это выражение
ПодробнееВведение Иерей Петр Коломейцев
Введение Иерей Петр Коломейцев Подросток… Когда мы произносим это слово, в нашем воображении возникает трогательный образ: уже не ребенок, но еще не взрослый. В нем уже пробудилось желание самостоятельности
ПодробнееME T OAI4IIE CKI,IE yka3 AIJ,I/.’I
MIHICTEPCTBO OEPA3OB AHI.fl 1 HAYKI POCCIIZCKOfi OEgETAqIiU PETEPAJIbHOE f OCYAAPCTBEHHOE EIO.XETHOE OEPA3OBATEJIbHOE YqPEXNEHIE BbICIUE O TIPOOECCIOHAIIbHOfO OEPA3OBAHI’I. (CAXAJIUHCKUItr TOCYIAPCTBEHHbITI
ПодробнееСкачать фильм гроза 1977 торрент
Скачать фильм гроза 1977 торрент >>> Скачать фильм гроза 1977 торрент Скачать фильм гроза 1977 торрент В то же время фильм ставит вопрос: имеет ли же. Формат:,MP3 Песня:гроза Жанр: Продолжительность: 00:04:00
ПодробнееСкачать фильм гроза 1977 торрент
Скачать фильм гроза 1977 торрент >>> Скачать фильм гроза 1977 торрент Скачать фильм гроза 1977 торрент В то же время фильм ставит вопрос: имеет ли же. Формат:,MP3 Песня:гроза Жанр: Продолжительность: 00:04:00
ПодробнееСкачать фильм гроза 1977 торрент
Скачать фильм гроза 1977 торрент >>> Скачать фильм гроза 1977 торрент Скачать фильм гроза 1977 торрент В то же время фильм ставит вопрос: имеет ли же. Формат:,MP3 Песня:гроза Жанр: Продолжительность: 00:04:00
ПодробнееОпыт чего мы передаем детям?
Глава 1 Опыт чего мы передаем детям? Часть первая. Зеркало с рентгеном Тома педагогической литературы посвящены тому, что надо делать с детьми, дабы они выросли приличными и счастливыми людьми! Боже Мой,
ПодробнееП О Я С Н И Т Е Л Ь Н А Я З А П И С К А.
П О Я С Н И Т Е Л Ь Н А Я З А П И С К А. 1. Данная рабочая программа составлена на основе примерной программы, подготовленной авторами В.Я. Коровиной, В.П.Журавлёвым, В.И.Коровиным, И.С. Збарским, В.П.
Подробнееdocplayer.ru
Григорьев после грозы островского конспект
После «Грозы»
16 и 17 июня в БДТ имени Г. А. Товстоногова состоится премьера — спектакль Андрея Могучего «Гроза» по одноименной пьесе Александра Островского. Diletant.media решил вспомнить историю драмы. О первой постановке «Грозы» и реакции современников на пьесу расскажет Екатерина Астафьева.
Первая постановка
Впервые «Гроза» Островского была поставлена на сцене Малого театра 16 ноября 1859 года. Премьера совпала с бенефисом актера Сергея Васильева, которому досталась роль Тихона. Некоторых героев играли люди, специально для которых драматург писал роли. Например, в Катерину перевоплотилась актриса Любовь Никулина-Косицкая, Кабаниху сыграла Надежда Рыкалова, а Варвара Бороздина даже подарила имя героине пьесы.
«Гроза» Островского была поставлена в Малом театре 16 ноября 1859-го
Публика была в восторге, пресса пестрела хвалебными рецензиями. Автор «Отечественных записок» Дудышкин писал: «В городке, в котором люди умеют богатеть, в котором непременно должна быть одна большая, грязная улица и на ней нечто вроде гостиного двора, и почётные купцы, о которых г. Тургенев сказал, что они «трутся обыкновенно около своих лавок и притворяются, будто торгуют» — в этаком-то городке, каких мы с вами видали много, а проезжали, не видав, ещё более, произошла та трогательная драма, которая нас так поразила».
«Гроза» в Петербурге
Вторая премьера «Грозы» состоялась 2 декабря 1859 года уже в Петербурге. На этот раз для зрителей распахнул свои двери Александринский театр. Публика восприняла спектакль благосклонно. Критики особенно отмечали Александра Мартынова, который раскрыл свой талант в роли Тихона. Евдокия Панаева, жена литератора Ивана Панаева, пишет в своих воспоминаниях: «Я была на первом представлении «Грозы» Островского. Мартынов так сыграл свою роль, что дух замирал от каждого его слова в последней сцене, когда он бросился к трупу своей жены, вытащенной из воды. Все зрители были потрясены его игрой. В «Грозе» Мартынов показал, что обладает также замечательным трагическим талантом». К сожалению, судьба актера оказалась трагична: летом 1860-го он скончался от чахотки.
Актер Александр Мартынов прославился исполнением роли Тихона
Гликерия Федотова в роли Катерины, Малый театр, 1866
Спустя год после петербургской премьеры пьеса перешла в репертуар Мариинского театра, а оттуда — на провинциальные сцены. В 1860-м «Гроза» вышла в печать: сперва она появилась в журнале «Библиотека для чтения», а затем — отдельным изданием.
Темное царство
Многие знаменитые критики сочли своим долгом написать отзыв на драму Островского. В трех критических статьях, вышедших в «Современнике» в 1859—1860 годах, Николай Добролюбов рассматривает город Калинов как «темное царство». Он определяет главные правила драмы и затем выясняет, что в пьесе Островского большинство из них нарушено. Тем не менее автор считает, что «Гроза» — «самое решительное произведение Островского». О самом драматурге Добролюбов пишет: «Островский обладает глубоким пониманием русской жизни и великим уменьем изображать резко и живо самые существенные ее стороны».
Эскизы декораций Головина к «Грозе», 1916
Писарев против Добролюбова
С Добролюбовым полемизирует Дмитрий Писарев в статье «Мотивы русской драмы». То, что первый критик величественно именует «темным царством», второй называет попросту «семейным курятником», вспоминая известную поговорку «яйца курицу не учат». И тем более Писарев не считает Катерину «лучом света». Со свойственным ему скепсисом критик емко описывает поведение героини и суть пьесы: «Вся жизнь Катерины состоит из постоянных внутренних противоречий; она ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в том, что делала вчера, и между тем сама не знает, что будет делать завтра; она на каждом шагу путает и свою собственную жизнь, и жизнь других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее под руками, она разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством, самоубийством, да еще таким самоубийством, которое является совершенно неожиданно для нее самой».
Иван Гончаров, служивший цензором, оставил о «Грозе» лестный отзыв
«Гроза» на сцене Малого театра, 1962
Цензор Гончаров
Лестный отзыв можно найти в короткой статье Ивана Гончарова, который ко времени премьеры служил цензором. Писатель замечает: «Не опасаясь обвинения в преувеличении, могу сказать по совести, что подобного произведения, как драмы, в нашей литературе не было. Она бесспорно занимает и, вероятно, долго будет занимать первое место по высоким классическим красотам». Гончаров обращает отдельное внимание на язык действующих лиц — «художественно верный, взятый из действительности, как и самые лица, им говорящие».
В статье «Мотивы русской драмы» Писарев полемизирует с Добролюбовым
После «Грозы»
В статью «После «Грозы» сложились письма критика Аполлона Григорьева к Ивану Тургеневу. Григорьев рассматривает пьесу как произведение народного поэта. Об Островском он пишет: «Островский прежде всего драматург: ведь он создает свои типы не для г. -бова (Добролюбова, прим. «Дилетанта»), автора статей о «Темном царстве», — не для вас, не для меня, не для кого-нибудь, а для массы, для которой он, пожалуй, как поэт ее, поэт народный, есть и учитель, но учитель с тех высших точек зрения, которые доступны ей, массе, а не вам, не мне, не г. -бову, с точек зрения, ею, массой, понимаемых, ею разделяемых».
Нужен конспект по Григорьеву о «Грозе» Островский
Ф. М. Достоевский — великий мастер психологического романа. В 1866 году он закончил работу над романом «Преступление и наказание». Это произведение при несло автору заслуженную славу и известность и стало занимать достойное место в русской литературе.
Один из романов Ф. М. Достоевского практически полностью посвящен анализу социальной и нравственной природы преступления и того наказания, которое за ним последует. Это роман “Преступление и наказание”.
Действительно, преступление для писателя становится одной из важнейших примет времени, современным явлением.
Толкая своего героя на убийство, Ф. М. Достоевский стремится осознать причины того, почему в сознании Родиона Раскольникова возникает столь жестокая идея. Конечно, его “среда заела”.
Но заела она и бедную Сонечку Мармеладову, и Катерину Ивановну, и многих других. Почему же не становятся убийцами они? Дело в том, что корни преступления Раскольникова лежат гораздо глубже. На его взгляды огромное влияние оказывает популярная в XIX веке теория существования “сверхлюдей”, то есть таких людей, которым дозволено больше, чем обыкновенному человеку, той “дрожащей твари”, о которой размышляет Раскольников. Соответственно, и само преступление Родиона Раскольникова понимается писателем гораздо глубже. Смысл его не только в том, что Раскольников убил старуху-процентщицу, но еще и в том, что он сам разрешил себе это убийство, возомнил себя человеком, которому дозволено решать, кому жить, а кому нет.
После убийства начинается новая полоса существования Раскольникова. Он и раньше был одинок, но теперь это одиночество становится бесконечным; он отчужден от людей, от семьи, от Бога. Его теория не оправдала себя. Единственное, к чему она привела — невыносимые страдания. «Страдание — великая вещь», — сказал Порфирий Петрович. Эта мысль — мысль об очистительном страдании — звучит в романе неоднократно. Для того чтобы облегчить нравственные муки, Порфирий советует обрести веру. Подлинный носитель спасительной веры в романе — Соня Мармеладова.
В первый раз Раскольников услышал о Соне, о ее разрушенной судьбе в распивочной от Мармеладова. Она пошла на великую жертву, чтобы спасти от голода свою семью. И уже тогда только лишь одно упоминание о ней Мармеладова задело в душе Раскольникова какие-то тайные струны.
В те дни, которые стали для него самыми тяжелыми, Раскольников идет не к кому иному, как к Соне. Он несет свою боль не к матери, не к сестре, не к другу, а к ней. Он чувствует в ней родственную душу, тем более что их судьбы так схожи. Соня, как и Раскольников, сломила себя, растоптала свою чистоту. Пусть Соня спасала семью, а Раскольников всего лишь пытался доказать свою идею, но они оба погубили себя. Его, «убийцу», влечет к «блуднице». Да ему больше и не к кому пойти. Его тяга к Соне порождена еще и тем, что он стремится к людям, которые сами пережили падение и унижение, а поэтому смогут понять надрыв и одиночество.
Я считаю, что, осуждая людей беспомощных, не решающихся изменить свою жизнь, герой романа был прав. Его правда и в том, что он сам пытался найти путь, который приведет к изменениям к лучшему.
И Раскольников нашел его. Он считает, что этот путь — преступление. И, я думаю, он был прав в том, что признался в убийстве. Иного выхода у него не было, и он чувствовал это.
По мнению Достоевского, вершить людские судьбы способен только Бог. Следовательно, Родион Раскольников ставит себя на место Бога, мысленно приравнивает себя к нему.
ГРОЗА В ОЦЕНКЕ ДОБРОЛЮБОВА.
Трудно говорить об этом произведении, минуя те суждения, которые содержатся в знаменитой статье критика — Луч света в темном царстве. Написанная в 1860 году, статья эта раскрыла художественный смысл и общественное значение Грозы. Пьеса и статья как бы соединились в сознании читателей и приобрели громадную силу воздействия.
Гроза, по словам Добролюбова, самое решительное произведение Островского, ибо она знаменует собой близкий конец самодурной силы. Центральный конфликт драмы — столкновение героини, отстаивающей свои человеческие права, с миром темного царства- выражал существенные стороны народной жизни в пору революционной ситуации. И именно поэтому драму Гроза критик считал истинно народным произведением.
Характеризуя общественную атмосферу 60-х годов, Добролюбов писал: Куда вы ни оглянитесь, везде вы видите пробуждение личности, предъявление ею своих законных прав, протест против насилия и произвола, большею частью еще робкий, неопределенный, готовый спрятаться, но все-таки уже дающий заметить свое существование. Проявление проснувшегося и все растущего протеста против гнета самодуров увидел Добролюбов в чувствах и поступках, в самой гибели Катерины.
Драму Островского критик оценил как произведение, выражающее насущные потребности своего времени — требование права, законности, уважения к человеку. В образе Катерины он видит воплощение русской живой натуры. Катерина предпочитает умереть, чем жить в неволе.
…Конец этот кажется нам отрадным,- пишет критик,—легко понять почему: в нем дан страшный вызов самодурной силе, он говорит ей, что уже нельзя идти дальше, нельзя долее жить с ее насильственными, мертвящими началами. В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой, и над бездной, в которую бросилась бедная женщина. Она не хочет мириться, не хочет пользоваться жалким прозябанием, которое ей дают в обмен за ее живую душу… В образе Катерины, по мнению Добролюбова, воплотилась великая народная идея- идея освобождения. Критик считал образ Катерины близким к положению и к сердцу каждого порядочного человека в нашем обществе.
Конечно, Добролюбов далек от того, чтобы считать Катерину революционеркой. Но если женщина — самое бесправное существо, да еще в темной, косной среде купечества — не может больше мириться с гнетом самодурной силы, значит, среди обездоленных, забитых людей зреет возмущение. Это возмущение должно распространяться все шире и шире и побудить народ к решительной борьбе. Критик не мог в подцензурной статье произносить слово революция, но революционным духом проникнута вся его статья.
- Жанр: драма
- Гроза — Александр Николаевич Островский
- Дата написания: 1859
- Дата первой публикации: 1860
ЛИТЕРАТУРА
Добролюбов Н. А. Темное царство.
Островский в русской критике. Сборник статен. Изд. 2. М., 1953
Розанова Л А к Островский. Пособие для учащихся. М.-Л., 1965.
Чем отличается критика Добролюбова и Писарева в оценке пьесы «Гроза», сравнение статей
Оцените сочинение: Рейтинг 3.00
Появление пьесы «Гроза» приходится на период активного общественно-политического противостояния в России перед отменой крепостного права. Критик Добролюбов написал о «Грозе» статью и назвал ее «Луч света в тёмном царстве». Другой литературный критик Писарев, спустя четыре года, также выразил свое мнение о пьесе, написав статью «Мотивы русской драмы».
Сначала Добролюбов анализирует теоретическую составляющую литературы. Позже он переходит к основной теме пьесы Островского и определяет ее как описание «тёмного царства». Также критик рассматривает характеры всех героев, разделяя их на «самодуров» и «жертв».
Писарев использует произведение, чтобы проанализировать состояние российского общества. Примечательно, что основное внимание критик уделяет спору с Добролюбовым, а не разбору пьесы. Он уверен, что современное общество делится на озабоченных насущными проблемами «карликов» и «вечных детей».
Камнем преткновения в споре двух критиков становится образ Катерины, который влияет на восприятие пьесы в целом. Добролюбов видит в этой героине «луч света в тёмном царстве» и воплощение идеи противостояния порядкам архаичного домостроя. По его мнению, она выражает стремление всего угнетенного народа к свободе. Писарев же не видит в Катерине таких высоких качеств, он уверен, что она истерична, малообразованна и никак не может представлять собой стремление к высоким идеалам. Критик утверждает, что эта молодая женщина все время мечется из крайности в крайность и запутывает не только свою жизнь, но и окружающих. Кончается все самым глупым, по мнению Писарева, образом — самоубийством.
Сложно однозначно согласиться с кем-то из критиков. Мне кажется, что Добролюбов оказался прав, утверждая, что все естество Катерины сопротивляется воздействию устоявшихся грубых порядков и стремится к свободе. Она жаждет ее так же, как и измученный, к тому времени, русский народ. Думаю, ее поведение можно объяснить тем, что Катерина все время ощущала на себе давление и поэтому металась, как загнанный в угол зверь. При этом я согласна с Писаревым в том, что самоубийство – это глупейший из способов решения проблем. Она должна была хорошо подумать и найти разумный выход, а не прерывать свою жизнь в самом расцвете.
Почему же критики так по-разному смотрят на пьесу? Во-первых, у них разные общественно-политические взгляды, а во-вторых, между статьями есть существенный временной интервал. Думаю, обе статьи имеют рациональное зерно и могут в какой-то степени дополнять друг друга.
Заказать сочинение
Мы можем написать 100% уникальное сочинение под любые ваши требования всего за 24 часа!
Качурин М. Г.: «Гроза» в оценке Добролюбова
ГРОЗА В ОЦЕНКЕ ДОБРОЛЮБОВА.
Трудно говорить об этом произведении, минуя те суждения, которые содержатся в знаменитой статье критика — Луч света в темном царстве. Написанная в 1860 году, статья эта раскрыла художественный смысл и общественное значение Грозы. Пьеса и статья как бы соединились в сознании читателей и приобрели громадную силу воздействия.
Гроза, по словам Добролюбова, самое решительное произведение Островского, ибо она знаменует собой близкий конец самодурной силы. Центральный конфликт драмы — столкновение героини, отстаивающей свои человеческие права, с миром темного царства- выражал существенные стороны народной жизни в пору революционной ситуации. И именно поэтому драму Гроза критик считал истинно народным произведением.
Характеризуя общественную атмосферу 60-х годов, Добролюбов писал: Куда вы ни оглянитесь, везде вы видите пробуждение личности, предъявление ею своих законных прав, протест против насилия и произвола, большею частью еще робкий, неопределенный, готовый спрятаться, но все-таки уже дающий заметить свое существование. Проявление проснувшегося и все растущего протеста против гнета самодуров увидел Добролюбов в чувствах и поступках, в самой гибели Катерины.
Драму Островского критик оценил как произведение, выражающее насущные потребности своего времени — требование права, законности, уважения к человеку. В образе Катерины он видит воплощение русской живой натуры. Катерина предпочитает умереть, чем жить в неволе.
… Конец этот кажется нам отрадным,- пишет критик,—легко понять почему: в нем дан страшный вызов самодурной силе, он говорит ей, что уже нельзя идти дальше, нельзя долее жить с ее насильственными, мертвящими началами. В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой, и над бездной, в которую бросилась бедная женщина. Она не хочет мириться, не хочет пользоваться жалким прозябанием, которое ей дают в обмен за ее живую душу… В образе Катерины, по мнению Добролюбова, воплотилась великая народная идея- идея освобождения. Критик считал образ Катерины близким к положению и к сердцу каждого порядочного человека в нашем обществе.
Конечно, Добролюбов далек от того, чтобы считать Катерину революционеркой. Но если женщина — самое бесправное существо, да еще в темной, косной среде купечества — не может больше мириться с гнетом самодурной силы, значит, среди обездоленных, забитых людей зреет возмущение. Это возмущение должно распространяться все шире и шире и побудить народ к решительной борьбе. Критик не мог в подцензурной статье произносить слово революция, но революционным духом проникнута вся его статья.
ЛИТЕРАТУРА
Добролюбов Н. А. Темное царство.
Островский в русской критике. Сборник статен. Изд. 2. М., 1953
Розанова Л. А. Островский. Пособие для учащихся. М. -Л., 1965.
Н. А. Добролюбов
«Гроза» есть, без сомнения, самое решительное произведение Островского; взаимные отношения самодурства и безгласности доведены в ней до самых трагических последствий; и при всем том большая часть читавших и видевших эту пьесу соглашается, что она производит впечатление менее тяжкое и грустное, нежели другие пьесы Островского (не говоря, разумеется, об его этюдах чисто комического характера). В «Грозе» есть даже что-то освежающее и ободряющее. Это «что-то» и есть, по нашему мнению, фон пьесы, указанный нами и обнаруживающий шаткость и близкий конец самодурства. Затем самый характер Катерины, рисующийся на этом фоне, тоже веет на нас новою жизнью, которая открывается нам в самой ее гибели.
Дело в том, что характер Катерины, как он исполнен в «Грозе», составляет шаг вперед не только в драматической деятельности Островского, но и во всей нашей литературе. Он соответствует новой фазе нашей народной жизни, он давно требовал своего осуществления в литературе, около него вертелись наши лучшие писатели; но они умели только понять его надобность и не могли уразуметь и почувствовать его сущности; это сумел сделать Островский.
Прежде всего вас поражает необыкновенная своеобразность этого характера. Ничего нет в нем внешнего, чужого, а все выходит как-то изнутри его; всякое впечатление переработывается в нем и затем срастается с ним органически. Это мы видим, например, в простодушном рассказе Катерины о своем детском возрасте и о жизни в доме у матери. Оказывается, что воспитание и молодая жизнь ничего не дали ей: в доме ее матери было то же, что и у Кабановых, — ходили в церковь, шили золотом по бархату, слушали рассказы странниц, обедали, гуляли по саду, опять беседовали с богомолками и сами молились… Выслушав рассказ Катерины, Варвара, сестра ее мужа, с удивлением замечает: «Да ведь и у нас то же самое». Но разница определяется Катериною очень быстро в пяти словах: «Да здесь все как будто из-под неволи!» И дальнейший разговор показывает, что во всей этой внешности, которая так обыденна у нас повсюду, Катерина умела находить свой особенный смысл, применять ее к своим потребностям и стремлениям, пока не налегла на нее тяжелая рука Кабанихи. Катерина вовсе не принадлежит к буйным характерам, никогда не довольным, любящим разрушать во что бы то ни стало. Напротив, это характер по преимуществу созидающий, любящий, идеальный. Вот почему она старается все осмыслить и облагородить в своем воображении; то настроение, при котором, по выражению поэта, —
Весь мир мечтою благородной
Перед ним очищен и омыт, —
это настроение до последней крайности не покидает Катерину.
В положении Катерины мы видим, что, напротив, все «идеи», внушенные ей с детства, все принципы окружающей среды — восстают против ее естественных стремлений и поступков. Страшная борьба, на которую осуждена молодая женщина, совершается в каждом слове, в каждом движении драмы, и вот где оказывается вся важность вводных лиц, за которых так упрекают Островского. Всмотритесь хорошенько: вы видите, что Катерина воспитана в понятиях одинаковых с понятиями среды, в которой живет, и не может от них отрешиться, не имея никакого теоретического образования. Рассказы странниц и внушения домашних хоть и переработывались ею по-своему, но не могли не оставить безобразного следа в ее душе: и действительно, мы видим в пьесе, что Катерина, потеряв свои радужные мечты и идеальные, выспренние стремления, сохранила от своего воспитания одно сильное чувство — страх каких-то темных сил, чего-то неведомого, чего она не могла ни объяснить себе хорошенько, ни отвергнуть. За каждую мысль свою она боится, за самое простое чувство она ждет себе кары; ей кажется, что гроза ее убьет, потому что она грешница; картина геенны огненной на стене церковной представляется ей уже предвестием ее вечной муки… А все окружающее поддерживает и развивает в ней этот страх: Феклуши ходят к Кабанихе толковать о последних временах; Дикой твердит, что гроза в наказание нам посылается, чтоб мы чувствовали; пришедшая барыня, наводящая страх на всех в городе, показывается несколько раз с тем, чтобы зловещим голосом прокричать над Катериною: «Все в огне гореть будете в неугасимом».
В монологах Катерины видно, что у ней и теперь нет ничего формулированного; она до конца водится своей натурой, а не заданными решениями, потому что для решений ей бы надо было иметь логические, твердые основания, а между тем все начала, которые ей даны для теоретических рассуждений, решительно противны ее натуральным влечениям. Оттого она не только не принимает геройских поз и не произносит изречений, доказывающих твердость характера, а даже напротив — является в виде слабой женщины, не умеющей противиться своим влечениям, и старается оправдывать тот героизм, какой проявляется в ее поступках. Она решилась умереть, но ее страшит мысль, что это грех, и она как бы старается доказать нам и себе, что ее можно и простить, так как ей уж очень тяжело. Ей хотелось бы пользоваться жизнью и любовью; но она знает, что это преступление, и потому говорит в оправдание свое: «Что ж, уж все равно, уж душу свою я ведь погубила!» Ни на кого она не жалуется, никого не винит, и даже на мысль ей не приходит ничего подобного; напротив, она перед всеми виновата, даже Бориса она спрашивает, не сердится ли он на нее, не проклинает ли… Нет в ней ни злобы, ни презрения, ничего, чем так красуются обыкновенно разочарованные герои, самовольно покидающие свет. Но не может она жить больше, не может, да и только; от полноты сердца говорит она: «Уж измучилась я… Долго ль мне еще мучиться? Для чего мне теперь жить, — ну, для чего? Ничего мне не надо, ничего мне не мило, и свет божий не мил! — а смерть не приходит. Ты ее кличешь, а она не приходит. Что ни увижу, что ни услышу, только тут (показывая на сердце) больно». При мысли о могиле ей делается легче — спокойствие как будто проливается ей в душу. «Так тихо, так хорошо… А об жизни и думать не хочется… Опять жить?.. Нет, нет, не надо… нехорошо. И люди мне противны, и дом мне противен, и стены противны! Не пойду туда! Нет, нет, не пойду… Придешь к ним — они ходят, говорят, — а на что мне это?..» И мысль о горечи жизни, какую надо будет терпеть, до того терзает Катерину, что повергает ее в какое-то полугорячечное состояние. В последний момент особенно живо мелькают в ее воображении все домашние ужасы. Она вскрикивает: «А поймают меня да воротят домой насильно!.. Скорей, скорей…» И дело кончено: она не будет более жертвою бездушной свекрови, не будет более томиться взаперти с бесхарактерным и противным ей мужем. Она освобождена!..
Грустно, горько такое освобождение; но что же делать, когда другого выхода нет. Хорошо, что нашлась в бедной женщине решимость хоть на этот страшный выход. В том и сила ее характера, оттого-то «Гроза» и производит на нас впечатление освежающее, как мы сказали выше.
Д. А. Писарев
Драма Островского «Гроза» вызвала со стороны Добролюбова критическую статью под заглавием «Луч света в темном царстве». Эта статья была ошибкою со стороны Добролюбова; он увлекся симпатиею к характеру Катерины и принял ее личность за светлое явление. Подробный анализ этого характера покажет нашим читателям, что взгляд Добролюбова в этом случае неверен и что ни одно светлое явление не может ни возникнуть, ни сложиться в «темном царстве» патриархальной русской семьи, выведенной на сцену в драме Островского.
Добролюбов спросил бы самого себя: как мог сложиться этот светлый образ? Чтобы ответить себе на этот вопрос, он проследил бы жизнь Катерины с самого детства, тем более что Островский дает на это некоторые материалы; он увидел бы, что воспитание и жизнь не могли дать Катерине ни твердого характера, ни развитого ума; тогда он еще раз взглянул бы на те факты, в которых ему бросилась в глаза одна привлекательная сторона, и тут вся личность Катерины представилась бы ему в совершенно другом свете.
Вся жизнь Катерины состоит из постоянных внутренних противоречий; она ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в том, что делала вчера, и между тем сама не знает, что будет делать завтра; она на каждом шагу путает и свою собственную жизнь и жизнь других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее под руками, она разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством, самоубийством, да еще таким самоубийством, которое является совершенно неожиданно для нее самой.
М. А. Антонович
…г. Писарев решился исправлять Добролюбова, как г. Зайцев Сеченова, и разоблачать его ошибки, к которым он причисляет одну из самых лучших и глубокомысленнейших статей его «Луч света в темном царстве», написанную по поводу «Грозы» г. Островского. Эту-то поучительную, глубоко прочувствованную и продуманную статью г. Писарев силится залить мутною водою своих фраз и общих мест.
Г. Писареву почудилось, будто бы Добролюбов представляет себе Катерину женщиной с развитым умом и с развитым характером, которая будто бы и решилась на протест только вследствие образования и развития ума, потому будто бы и названа «лучом света». Навязавши таким образом Добролюбову свою собственную фантазию, г. Писарев и стал опровергать ее так, как бы она принадлежала Добролюбову. Как же можно, рассуждал про себя г. Писарев, назвать Катерину светлым лучом, когда она женщина простая, неразвитая; как она могла протестовать против самодурства, когда воспитание не развило ее ума, когда она вовсе не знала естественных наук, которые, по мнению великого историка Бокля, необходимы для прогресса, не имела таких реалистических идей, какие есть, например, у самого г. Писарева, даже была заражена предрассудками, боялась грома и картины адского пламени, нарисованной на стенах галлереи. Значит, умозаключил г. Писарев, Добролюбов ошибается и есть поборник искусства для искусства, когда называет Катерину протестанткой и лучом света. Удивительное доказательство!
Так-то вы, г. Писарев, внимательны к Добролюбову и так-то вы понимаете то, что хотите опровергать? Где ж это вы нашли, будто бы у Добролюбова Катерина представляется женщиной с развитым умом, будто протест ее вытекает из каких-нибудь определенных понятий и сознанных теоретических принципов, для понимания которых действительно требуется развитие ума? Мы уже видели выше, что, по взгляду Добролюбова, протест Катерины был такого рода, что для него не требовалось ни развитие ума, ни знание естественных наук и Бокля, ни понимание электричества, ни свобода от предрассудков, или чтение статей г. Писарева; это был протест непосредственный, так сказать, инстинктивный, протест цельной нормальной натуры в ее первобытном виде, как она вышла сама собою без всяких посредств искусственного воспитания.
Таким образом вся эта фанфаронада г. Писарева в сущности очень жалка. Оказывается, что он не понял Добролюбова, перетолковал его мысль и на основании своего непонимания обличил его в небывалых ошибках и в несуществующих противоречиях…
А. А. Григорьев
Впечатление сильное, глубокое и главным образом положительно общее произведено было не вторым действием драмы, которое, хотя и с некоторым трудом, но все-таки можно еще притянуть к карающему и обличительному роду литературы, — а концом третьего, в котором (конце) решительно ничего иного нет, кроме поэзии народной жизни, — смело, широко и вольно захваченной художником в одном из ее существеннейших моментов, не допускающих не только обличения, но даже критики и анализа: так этот момент схвачен и передан поэтически, непосредственно. Вы не были еще на представлении, но вы знаете этот великолепный по своей смелой поэзии момент — эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, «забавными», тайными речами, всю полную обаяния страсти веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически-роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут! И это-то именно было всего сильнее почувствовано в произведении массою, и притом массою в Петербурге, диви бы в Москве, — массою сложною, разнородною, — почувствовано при всей неизбежной (хотя значительно меньшей против обыкновения) фальши, при всей пугающей резкости александрийского выполнения.
М. М. Достоевский
Гибнет одна Катерина, но она погибла бы и без деспотизма. Это жертва собственной чистоты и своих верований. Жизнь Катерины разбита и без самоубийства. Будет ли она жить, пострижется ли в монахини, наложит ли на себя руки — результат один относительно ее душевного состояния, но совершенно другой относительно впечатления. Г. Островскому хотелось, чтоб этот последний акт своей жизни она совершила с полным сознанием и дошла до него путем раздумья. Мысль прекрасная, еще более усиливающая краски, так поэтически щедро потраченные на этот характер. Но, скажут и говорят уже многие, не противоречит ли такое самоубийство ее религиозным верованиям? Конечно противоречит, совершенно противоречит, но эта черта существенна в характере Катерины. Дело в том, что по своему в высшей степени живому темпераменту, она никак не может ужиться в тесной сфере своих убеждений. Полюбила она, совершенно сознавая весь грех своей любви, а между тем все-таки полюбила, будь потом, что будет; закаялась потом видеться с Борисом, а сама все-таки прибежала проститься с ним. Точно так решается она на самоубийство, потому что сил не хватает у ней перенести отчаяние. Она женщина высоких поэтических порывов, но вместе с тем преслабая. Эта непреклонность верований и частая измена им и составляет весь трагизм разбираемого нами характера.
Полезные записи:
- Должностная инструкция уборщицы
ДОЛЖНОСТНАЯ ИНСТРУКЦИЯ УБОРЩИКА СЛУЖЕБНЫХ ПОМЕЩЕНИЙ Скачано: 74 УТВЕРЖДАЮ___________________________________ (инициалы, фамилия) (наименование организации, ________________________ предприятия и…
- Налоговая 2 Краснодар
Список отделов: Отдел работы с налогоплательщиками Телефон: +7 (861)216-93-33, 216-93-34, 216-93-35 начальник отдела: Гавриленко Александр…
- Платежка по УСН
Каким может быть налоговый период?Перед тем как разбираться в нюансах кодировки того или иного периода,…
- Генеральному директору заявление
Должен ли писать?Необходимость написания заявления на отпуск для сотрудника, занимающего главную руководящую должность, определяется уставом.Возможны…
- Категория специалисты
Квалификационный справочник должностей руководителей, специалистов и других служащих (утвержден постановлением Минтруда РФ от 21 августа…
artlife-astrahan.ru
Урок-дискуссия по драме А.Н. Островского «Гроза» в 10-м классе. «Луч света» или «Привлекательная иллюзия»? Трактовка образа Катерины в русской литературной критике (Н.А. Добролюбов, Д.И. Писарев, А.А. Григорьев, М.А. Антонович)
Разделы: Литература
Класс:
Цели:
- Познакомить учащихся с произведениями критической литературы 1860-х годов.
- Обучить некоторым приемам дискуссии на примере рассматриваемых статей.
- Развивать критическое мышление учащихся.
- Закрепить умение выборочного конспектирования литературно-критической статьи.
- Обобщить изученный материал.
Текстовое наполнение урока:
- А.Н.Островский. Драма «Гроза» (1859 г.)
- Н.А.Добролюбов «Луч света в темном царстве» (1860 г.)
- А.Григорьев «После «Грозы» Островского» (1860 г.)
- Д.И.Писарев «Мотивы русской драмы» (1864 г.)
- М.А.Антонович «Промахи» (1865 г.)
Домашнее задание к уроку:
- Выборочный конспект статьи А.Н.Добролюбова «Луч света в темном царстве» (I вариант) и статьи Д.И.Писарева «Мотивы русской драмы» (II вариант).
- Определить свое отношение к тезисам статьи, подобрать аргументацию.
Индивидуальные задания к уроку:
- подготовить краткие сообщения о литературно-критической деятельности Добролюбова, Писарева, Григорьева, Антоновича;
- выбрать из статьи М.Антоновича «Промахи» фрагменты полемики с Д.Писаревым;
- определить, в чем особенности критического разбора драмы «Гроза», сделанного Аполлоном Григорьевым.
Оформление урока: на доске записана тема урока; вверху справа – фамилии критиков и их годы жизни; вверху слева – ключевые понятия: дискуссия, полемика, оппонент, тезис, аргументы, суждение, критический разбор.
В центре доски – макет таблицы, которая будет заполняться по ходу урока. Таблица имеет 2 колонки: слева – трактовка образа Катерины Добролюбовым, справа – Писаревым.
Ход урока
1. Вступительное слово учителя.
Ни одно по-настоящему талантливое произведение не оставляет никого равнодушным: одни восхищаются им, другие – высказывают критические суждения. Так произошло и с драмой Островского «Гроза». Поклонники писателя называли ее поистине народным произведением, восхищались решительностью и смелостью Катерины; но были и те, кто отзывался довольно резко, отказывая героине в уме. Такие неоднозначные оценки были высказаны Н.А.Добролюбовым и Д.И.Писаревым, известными литературными критиками 1860-х годов.
Чтобы лучше понять, какими доводами они руководствовались, давайте послушаем сообщения, подготовленные ребятами.
2. Сообщения учащихся.
I. Николай Александрович Добролюбов (1836-1861) – критик, публицист, поэт, прозаик. Революционный демократ. Родился в семье священника. Учился на историко-филологическом факультете Главного педагогического института Санкт-Петербурга. В годы учебы сформировались его материалистические взгляды. «Я – отчаянный социалист…» — говорил о себе Добролюбов. Постоянный сотрудник журнала «Современник». По воспоминаниям людей, близко его знавших, Добролюбов не терпел компромиссов, «не умел жить», как живет большинство.
В историю русской литературы Добролюбов вошел, прежде всего, как критик, продолжатель идей Белинского. Литературная критика Добролюбова ярко публицистична.
Вопрос классу: Как вы понимаете эти слова?
— У Добролюбова развернутые параллели между литературой и жизнью, обращения к читателю – и прямые, и скрытые, «эзоповские». Писатель рассчитывал на пропагандистский эффект некоторых своих статей.
При этом Добролюбов был чутким ценителем прекрасного, человеком, способным глубоко проникать в суть художественного произведения.
Разрабатывает принципы «реальной критики», суть которой в том, что к произведению надо относиться как к явлениям действительности, выявляя его гуманистический потенциал. Достоинство литературного произведения ставится в прямую связь с его народностью.
Самые известные литературно-критические статьи Добролюбова: «Темное царство» (1859), «Когда же придет настоящий день?» (1859), «Что такое обломовщина?» (1859), «Луч света в темном царстве» (1860).
II. Дмитрий Иванович Писарев (1840-1868) – литературный критик, публицист. Родился в небогатой дворянской семье. Учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета. Именно в университете прорастает в юноше «ядовитое зерно скептицизма». С 1861 г. работает в журнале «Русское слово». Статьи Писарева быстро привлекли внимание читателей остротой мысли, бесстрашием авторской позиции, принесли ему славу дерзкого и пылкого полемиста, не признающего ничьих авторитетов.
После 1861 г. Писарев возлагает надежды на полезную научно-практическую деятельность, на пробуждение интереса к точным, естественнонаучным знаниям. С предельно прагматических позиций он подходит к анализу некоторых художественных произведений. Писарев настаивает на том, что всеми силами надо увеличивать число мыслящих людей.
Трагически погиб в июне 1868 г.
Наиболее известные критические работы Писарева: «Базаров» (1862), «Мотивы русской драмы» (1864), «Реалисты» (1864), «Мыслящий пролетариат» (1865).
III. А теперь, ребята, давайте посмотрим, как эти два критика трактовали образ Катерины Кабановой, героини драмы Островского «Гроза». (Учащиеся I варианта зачитывают тезисы статьи Добролюбова; учащиеся II варианта – тезисы статьи Писарева. Учитель кратко записывает их в таблицу на доске. Такая работа позволит более наглядно представить разный подход критиков к образу Катерины).
Н.А. Добролюбов |
Д.И. Писарев |
1. Характер Катерины составляет шаг вперед…во всей нашей литературе |
1. Добролюбов принял личность Катерины за светлое явление |
2. Решительный, цельный русский характер |
2. Ни одно светлое явление не может возникнуть в «темном царстве»… |
3. Это характер по преимуществу созидательный, любящий, идеальный |
3. Что это за суровая добродетель, сдающаяся при первом удобном случае? Что за самоубийство, вызванное такими мелкими неприятностями? |
4. У Катерины все делается по влечению натуры |
4. Добролюбов отыскал…привлекательные стороны Катерины, сложил их вместе, составил идеальный образ, увидел вследствие этого луч света в темном царстве |
5. В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца… |
5. Воспитание и жизнь не могли дать Катерине ни твердого характера, ни развитого ума… |
6 Горько такое освобождение; но что же делать, когда другого выхода нет. В том и сила ее характера. |
6. Катерина разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством – самоубийством. |
7 Нам отрадно видеть избавление Катерины. |
7. Кто не умеет сделать ничего для облегчения своих и чужих страданий, тот не может быть назван светлым явлением |
Вопрос классу: В чем, на ваш, взгляд, причина столь разной трактовки образа Катерины? Следует ли учитывать время написания статей?
— Писарев открыто и явно полемизирует с Добролюбовым. В своей статье он заявляет: «Добролюбов ошибся в оценке женского характера». Писарев остается глух к духовной трагедии Катерины, он подходит к этому образу с откровенно прагматических позиций. Он не видит того, что увидел Добролюбов – пронзительной совестливости и бескомпромиссности Катерины. Писарев, исходя из собственного понимания конкретных проблем новой поры, наступившей после крушения революционной ситуации, полагает, что главный признак по-настоящему светлого явления – сильный и развитый ум. А поскольку ума у Катерины нет, то она – не луч света, а всего лишь «привлекательная иллюзия».
IV. Дискуссия
Вопрос классу: Чья позиция вам ближе? Аргументируйте свою точку зрения.
Класс неоднозначно относится к трактовке образа Катерины двумя критиками.
Ребята соглашаются с Добролюбовым, увидевшим поэтичность образа Катерины, понимают позицию критика, стремившегося объяснить роковой шаг девушки страшными условиями ее жизни. Другие соглашаются с Писаревым, считающим самоубийство героини не самым лучшим выходом из сложившейся ситуации. Однако они не принимают резких суждений относительно ума Катерины.
V. Неприятие трактовки образа Катерины Писаревым высказал в своей статье Максим Антонович, сотрудник журнала «Современник». С именем этого критика вы встретитесь при изучении романа И.С.Тургенева «Отцы и дети». Давайте послушаем о нем краткую биографическую справку.
Максим Алексеевич Антонович (1835-1918) – радикальный русский литературный критик, философ, публицист. Родился в семье дьячка. Учился в Петербургской духовной академии. Был сотрудником «Современника». Отстаивал взгляды на искусство Чернышевского и Добролюбова. Выступал за демократическую, разночинскую литературу. Однако он вульгаризировал положения материалистической эстетики. Полемизировал с журналом Д.И. Писарева «Русское слово».
Самые известные работы М.Антоновича: «Асмодей нашего времени» (1862), «Промахи» (1864).
Вопрос классу: А теперь давайте посмотрим, какой ответ Писареву дал в своей статье М. Антонович. Убедителен ли он в своих суждениях?
Подготовленный ученик зачитывает наиболее яркие высказывания из фрагмента, посвященного полемике с Писаревым.
«Писарев решился исправлять Добролюбова… и разоблачать его ошибки, к которым он причисляет одну из самых лучших статей его «Луч света в темном царстве»… Эту-то статью г. Писарев силится залить мутною водою своих фраз и общих мест… Взгляды Добролюбова Писарев называет ошибкою и приравнивает его к поборникам чистого искусства…»
«Писареву почудилось, будто бы Добролюбов представляет себе Катерину женщиной с развитым умом, которая будто бы и решилась на протест только вследствие образования и развития ума, потому будто бы и названа «лучом света»… Писарев навязал Добролюбову свою собственную фантазию и стал опровергать ее так, как будто бы она принадлежала Добролюбову…»
«Так-то вы, г. Писарев, внимательны к Добролюбову и так-то вы понимаете то, что хотите опровергать?»
Ученик сообщает, что, по мнению Антоновича, Писарев своим разбором унижает Катерину. Однако сам Антонович в пылу полемики высказывается довольно грубо, например, он использует такие выражения, как «фанфаронада г. Писарева», «заносчивые фразы г. Писарева», «критиковать подобным образом просто глупо» и др.
Ребята, познакомившись с критической манерой Антоновича, отмечают, что доводы его не слишком убедительны, поскольку Антонович не приводит доказательной аргументации, основанной на хорошем знании материала. Проще говоря, в полемике с Писаревым Антонович плохо скрывает личную неприязнь.
Слово учителя: М.Антонович был инициатором полемики «Современника» с «Русским словом». Эти ведущие демократические журналы расходились в понимании самих путей прогрессивных преобразований. Ставка Писарева на научный прогресс приводила к определенному пересмотру взглядов Чернышевского и Добролюбова. Это наглядно проявилось в писаревской трактовке образа Катерины. Антонович в статье «Промахи» подверг резкой критике эту попытку ревизии Добролюбова, инкриминируя Писареву искажение смысла статьи Добролюбова.
VI. Совершенно иной подход к анализу произведения демонстрирует Аполлон Григорьев.
Слово подготовленному ученику:
Григорьев Аполлон Александрович (1822-1864) – поэт, литературный и театральный критик. Окончил юридический факультет Московского университета. Начал печататься как поэт с 1843 г. Возглавляет молодую редакцию журнала «Москвитянин», будучи ведущим критиком. Позднее редактирует журнал «Русское слово». Сам Григорьев называл себя «последним романтиком».
Как критик известен своими работами об Островском («После «Грозы» Островского», 1860), Некрасове («Стихотворения Н.Некрасова, 1862), Л.Толстом («Граф Л.Толстой и его сочинения», 1862).
Давайте посмотрим, как оценивает А.Григорьев драму Островского «Гроза». Подумайте, в чем особенности данного критического разбора.
Подготовленный дома ученик зачитывает краткие тезисы статьи «После «Грозы» Островского».
Ребята обращают внимание на то, что перед ними впервые критическая статья, написанная поэтом. Отсюда и ее существенные отличия от предыдущих работ, в частности, Добролюбова и Писарева. А.Григорьев попытался увидеть в «Грозе» прежде всего произведение искусства. В своей статье он указал, что достоинством Островского является способность достоверно и поэтично изобразить национальную русскую жизнь: «Имя этого писателя – не сатирик, а народный поэт». Критику интересны были не глухие заборы г. Калинова, а живописный обрыв над Волгой. Там, где Добролюбов искал обличения, поэт Григорьев старался найти восхищение. Григорьев замечал в «Грозе» лишь красоту русской природы и прелесть провинциального быта, как будто забывая о трагизме изображенных в пьесе событий. Писатель считал ошибкой мнение некоторых «теоретиков» «подводить мгновенные итоги под всякую полосу жизни». Такие «теоретики», считал он, мало уважают жизнь и ее безграничные тайны.
Слово учителя. Сегодня, ребята, вы познакомились с работами нескольких наиболее известных критиков 1860-х годов. Предметом их критического разбора было одно и то же произведение – драма Островского «Гроза». Но посмотрите, насколько по-разному они ее оценивают! В чем, на ваш взгляд, причина этого?
Ребята отвечают, что определяющую роль играют такие факторы, как время написания статей, политические убеждения оппонентов, взгляд на искусство и, несомненно, личность самих критиков, которая проявляется в полемически отточенном слове.
VII. Выводы.
Драма Островского «Гроза» своим появлением вызвала множество неоднозначных оценок. Особенно это касалось трактовки образа Катерины Кабановой, девушки с горячим сердцем. Одни критики воспринимали ее как героиню, сумевшую своим решительным поступком осветить мрачный мир «темного царства» и тем самым способствовать его разрушению (Добролюбов). Другие считали, что без достаточно развитого ума Катерина не способна стать «лучом света», это всего лишь «привлекательная иллюзия» (Писарев). Третьи соглашались с трактовкой Добролюбова, уличая Писарева в неспособности объективной оценки (Антонович). Но были и те, кто стоял «над схваткой», не желая видеть ничего, кроме прекрасно написанного художественного произведения. Таков был взгляд А. Григорьева.
Нам представляется, что каждый критик по-своему прав. Все зависит от того, под каким углом зрения рассматривается объект критики. Добролюбов увидел только бунтарскую сторону характера Катерины, а Писарев заметил лишь исключительную темноту молодой женщины.
26.02.2008
urok.1sept.ru
Добролюбов писарев григорьев о драме гроза. Образ Катерины из драмы “Гроза” по материалам статей Д
Пьеса Островского вызвала мно-жество статей и рецензий. Среди них особенно выделяется статья Н. А. Добролюбова «Луч света в темном царстве». Почему именно Катерина была названа «лучом света»? Потому, что инстинктивный протест героини «Грозы» был для критика прямым доказательством обреченности «тем-ного царства». «Известно, — утверждал Добролюбов, — что крайности отражаются крайностями и что са-мый сильный протест бывает тот, который подни-мается наконец из груди самых слабых и терпе-ливых». Образ Катерины в истолковании критика получал обобщающее значение — как утверждение той скрытой силы, которая не может не пробу-диться в естественном стремлении народа к свободе, как свидетельство непримиримости его ко всем про-явлениям угнетения, несправедливости, к любым формам самодурства.
Через несколько лет, в 1864 г., появилась статья другого известного критика Д. И. Писарева «Моти-вы русской драмы». Писарев попытался обосновать совершенно другую трактовку образа Катерины. В своей статье он спорил не столько с Островским, сколько с Добролюбовым. Для Писарева Катерина, при всей ее страстности, нежности, искренности, что он охотно признает, все же не является «лучом света», прежде всего потому, что живет и действует она не по законам разума. Для Писарева же необ-ходимым условием «светлого явления должен быть сильный и развитой ум; там, где нет этого свой-ства, там не может быть и светлых явлений».
В подобного рода высказываниях критика-просве-тителя достаточно отчетливо проявляется и его си-ла, и его слабость. Отсюда же проистекает и прямое противопоставление Катерины любимому писаревскому герою — Базарову (из романа Тургенева «Отцы и дети»). Даже одно то, что Базаров — ученый-естест-венник, занимающийся, в частности, опытами над лягушками, приводит критика в восторг: «Тут-то именно, в самой лягушке-то, и заключается спасе-ние и обновление русского народа. Ей-богу, чита-тель, я не шучу и не потешаю вас парадоксами». Все симпатии Писарева отданы «базаровскому типу», а Катерина отнесена им к разряду «вечных детей». Материал с сайта
Наконец, необходимо учитывать оценку драмы Островского Аполлоном Григорьевым, который увидел в «Грозе» прежде всего «поэзию народной жизни», мимо чего прошли и Добролюбов и Писарев. Ряд ученых в последнее время разрабатывают именно эту концепцию: они стремятся уяснить истоки ха-рактера Катерины в контексте русской национальной культуры. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что Достоевский, постоянно полемизиро-вавший с Добролюбовым, в письме к Н. Н. Стра-хову (18 апре
www.bittally.ru
Ап. Григорьев. После «Грозы» Островского
А.А. ГРИГОРЬЕВ После «Грозы» Островского
Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу
Гроза очищает воздух.
Физическая аксиома
… Смирение перед народною правдою.
Слова Лаврецкого
… А что-то скажет народ?..
Гоголевский «Разъезд»1
Письмо первое
Неизбежные вопросы
I
Вот что скажет народ!.. думал я, выходя из ложи в коридор после третьего действия «Грозы», закончившегося искреннейшим взрывом общего восторга и горячими вызовами автора.
Впечатление сильное, глубокое и главным образом положительно общее произведено было не вторым действием драмы, которое, хотя и с некоторым трудом, но все-таки можно еще притянуть к карающему и обличительному роду литературы, — а концом третьего, в котором (конце) решительно ничего иного нет, кроме поэзии народной жизни, — смело, широко и вольно захваченной художником в одном из ее существеннейших моментов, не допускающих не только обличения, но даже критики и анализа: так этот момент схвачен и передан поэтически, непосредственно. Вы не были еще на представлении2, но вы знаете этот великолепный по своей смелой поэзии момент — эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, «забавными», тайными речами, всю полную обаяния страсти веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически-роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут! И это-то именно было всего сильнее почувствовано в произведении массою, и притом массою в Петербурге, диви бы в Москве, — массою сложною, разнородною, — почувствовано при всей неизбежной (хотя значительно меньшей против обыкновения) фальши, при всей пугающей резкости александринского выполнения3.
Для меня лично, человека в народ верующего и давно, прежде вашего Лаврецкого, воспитавшего в себе смирение перед народною правдою, понимание и чувство народа составляют высший критериум, допускающий над собою в нужных случаях поверку одним, уже только последним, самым общим критериумом христианства. Не народ существует для словесности, а словесность (в самом обширном смысле, то есть как все многообразное проявление жизни в слове) для народа, — и не словесностью создается народ, а народом словесность. Всякая же словесность, которая думает создать или пересоздать народ… Но здесь я лучше покамест остановлю речь свою и не докончу мысли, как Гамлет не доканчивает фразы: «И если солнце зарождает червей в дохлой собаке…»4.
Накануне представления «Грозы» я долго говорил с вами о многом, что для меня и, судя по симпатии вашей к разговору, для вас самих составляет существенное верование по отношению к искусству и к жизни. Я собирался было писать к вам ряд писем, в которых с возможною и нужною — не для вас, конечно, а для других, читателей — ясностью, с возможною и совершенно ненужною, но считающеюся за нужную в наше отвыкшее от отвлеченного мышления время, отчетливостью, изложить положения и логически жизненные последствия того общего взгляда на искусство и отношения искусства к жизни, который я не раз называл идеально-художественным. Взгляд этот — не новый какой-нибудь, — и, стало быть, я не имею претензии называть его моим взглядом; называю же я его так, то есть идеально-художественным, в противуположность двум другим: 1) взгляду, присвоившему себе в недавнее время название реального5, но, в сущности, теоретическому, расстилающему бедную жизнь на прокрустово ложе, подчиняющему ее более или менее узкой теории, то есть совокупности последних результатов, добытых рассудком в последнюю минуту современной жизни, и 2) взгляду, присваивающему себе название эстетического, проповедующему свое дилетантское равнодушие к жизни и к ее существенным вопросам, во имя какого-то искусства для искусства, а потому гораздо более заслуживающему название взгляда материального, — грубо ли материального, тонко ли материального, это совершенно все равно. Естественно, что, противуполагая идеально-художественный взгляд эстетическому в таком смысле, — я не думаю ставить искусству какие-либо внешние цели или задачи. Искусство существует для души человеческой и выражает ее вечную сущность в свободном творчестве образов, и по этому самому оно — независимо, существует само по себе и само для себя, как все органическое, но душу и жизнь, а не пустую игру, имеет своим органическим содержанием.
Вместо развития этих общих основ, вместо задуманных было мною чисто философских бесед, которые откладываются на неопределенное время, но все-таки, если накипят когда-нибудь, то будут обращены к вам, я, весь под влиянием живого и, со всеми его недостатками, истинно могущественного художественного явления, решился повести с вами многие и долгие речи об Островском и значении его поэтической деятельности, — речи, которые прежде всего и паче всего будут искренни, то есть будут относиться к самой сущности дела, а не к чему-либо постороннему, вне дела лежащему, и самое дело намеренно или ненамеренно затемняющему.
Если некоторые из основных положений и последствий идеально-художественного взгляда, в применении к рассматриваемым явлениям, потребуют по существу самого дела довольно подробного развития, — я буду без опасения отдаваться таким требованиям по весьма понятному желанию быть совершенно понятным моим читателям.
По поводу этого я позволяю себе сделать небольшое, чисто личное отступление: признаться вам откровенно — жалобы на непонятность моего обычного изложения мне серьезно надоели6; ибо я, как человек убеждения, позволяю себе дорожить моим убеждением. Убеждение — если оно есть действительное убеждение — покупается по большей части ценою умственных и нравственных процессов, более или менее продолжительных переворотов в душевном организме, — процессов и переворотов, не всегда, как вы знаете, легких — а не приходит с ветра. В ком есть сильная потребность высказать свои убеждения, в том очень естественно и желание, чтобы с ними, с этими составляющими нравственную жизнь человека убеждениями, или соглашались, или, что точно так же важно, спорили. До сих пор я еще не имел удовольствия спорить как ни с кем из теоретиков, так и ни с кем из эстетиков.
Готовый с полною искренностью сознаться в грехе некоторой темноты изложения и некоторой излишней привязанности к анализу, я остаюсь, однако, при убеждении, что умственной лени, лени мыслить и следить за развитием чужой мысли, не надо по-настоящему баловать ни в себе, ни в других. Сжатые формы философского изложения — разумеется, там, где они нужны, — заменяют собою целые страницы резонерства, хотя, конечно, требуют от читателя самомышления, вовсе резонерством не требуемого. ???
Истина философская, как изящное произведение, связана с известною целостью, есть органическое звено целого мира — и целый мир в ней просвечивает как в целом неделимом. Если душа ваша приняла ее, вас объял уже целый мир необходимо связанных с нею мыслей: у нее есть связи, родство, история и вследствие этого неотразимая, влекущая вперед сила — сила жизни.
Резонерство — это дагерротип, случайный, сухой, мертвый, ни с чем разумно не связанный, умственный трутень, умственный евнух, порождение морального мещанства, его любимое чадо, высиженное им, как гомункулус Вагнером7.
II
Позволив себе, по крайней необходимости, э
sobolev.franklang.ru