История создания элегия: «Элегия» анализ стихотворения Некрасова по плану кратко – идея, жанр, средства выразительности

«Элегия» анализ стихотворения Некрасова по плану кратко – идея, жанр, средства выразительности

Н. Некрасов – один из самых известных борцов за свободу народа. Его произведения, посвященные низшим слоям общества, часто критиковали современники. «Элегия» стала ответом на несправедливую критику, это стихотворение посвящено тяжёлой доле русского народа. Изучают произведение в 9 классе. Предлагаем ознакомиться с кратким анализом «Элегия» по плану.

Материал подготовлен совместно с учителем высшей категории

Опыт работы учителем русского языка и литературы — 27 лет.

Краткий анализ

Перед прочтением данного анализа рекомендуем ознакомиться со стихотворением Элегия.

История создания – произведение было написано в 1874 г., когда поэт уже успел понаблюдать за изменениями, к которым привела отмена крепостного права.

Тема стихотворения – жизнь народа во время крепостного права и после него; роль поэта в судьбе народа.

Композиция – Стихотворение делится на несколько смысловых частей: рассказ о народах, влачащих в нищете своё существование и об их союзе с музой, рассказ лирического героя о своем служении народу, размышления о жизни народа после отмены крепостного права.

Жанр – элегия.

Стихотворный размер – шестистопный ямб, рифмовка парная ААВВ.

Метафоры – «говорит изменчивая мода», «процвел бы божий мир», «вопросы, кипящие в уме»,

Олицетворения – «оплакивать их рок, служить им будет муза», «шепнула Муза мне»

Эпитеты – «наивное увлечение», «старик медленный», «тайные вопросы», «жатва золотая», «крестьянская страда», «прохладная полутьма»..

Сравнения – «влачатся в нищете…, как тощие стада».

История создания

Н. Некрасов с юных лет выступал за свободу народа. Эта проблема стала ведущей в его творчестве. Немногие современники поэта понимали и принимали его идеи. Чаще всего в адрес его стихотворений звучала резкая критика. Поэта это не останавливало, лишь подогревало его бунтарские настроения.

В 1861 г. Крепостное право отменили, но это не принесло народу ожидаемых свободы и счастья. Н. Некрасов продолжал посвящать строки низшим слоям общества и снова находились ярые критики его творчества. В 1874 году поэт написал анализируемое стихотворение. Так он ответил критикам и в художественной форме аргументировал свою общественную позицию.

Тема

В стихотворении поднимаются актуальные для того времени и литературы проблемы – жизнь народа по время крепостного права и после него; роль поэта в судьбе народа. Тема раскрывается сквозь призму восприятия лирического героя, который сливается в единое целое с автором.

В первых строках лирический герой рассказывает об отношении его современников к «страданию народа».

Здесь он говорит не только от своего имени, поэтому рассказ ведется от первого лица множественного числа. Они считают, что эта тема устарела и поэты не должны тратить на нее время. Лирический герой не пытается угнаться за модой. Он смотрит в глаза реальности и видит, что народ требует помощи поэтов и Музы. Муза, по мнению Некрасова – союзница народа. Она умеет не только оплакивать народ, но и бороться за его судьбу, взывая к вниманию «сильных мира» к простым людям. Уже первая строфа подсказывает читателю, что под образом лирического героя подразумевается поэт.

Постепенно лирический герой переходит к рассказу от своего имени. Он пишет, что посвятил свое творчество народу, поэтому его сердце спокойно. Ему посчастливилось наблюдать за освобождением народа, но радость освобождения была недолгой. Герой скоро заметил, что свобода только формальная, она не изменила жизнь крестьян к лучшему. Он сомневается в том, что видит, поэтому задается вопросом: «Свобода наконец внесла ли перемену в народную судьбу?»

.

Раздумья над «новой жизнью» народа становятся источником для новых стихов о судьбе народа. В них лирический герой пытается найти ответ, но, увы, попытки тщётны.

В «Элегии» реализуется идея о необходимости борьбы за свободу, важную роль в которой играет поэтическое искусство. Также поэт утверждает, что нельзя доверять формальному освобождению, ведь оно не означает наступление счастья и конец борьбы.

Композиция

Произведение делится на несколько смысловых частей: рассказ о народах, влачащих в нищете своё существование и об их союзе с музой, рассказ лирического героя о своем служении народу, размышления о жизни народа после отмены крепостного права. Формальная организация стихотворения соответствует содержанию: текст поделен на четыре строфы с разным количеством стихов (от 10 до 14).

Стихотворный размер – шестистопный ямб. Н. Некрасов использует парную рифмовку ААВВ.

Жанр

Жанр произведения – указан уже в названии – это элегия, так как представляет собой грустные размышления автора на философские темы. Автор с грустью размышляет о жизни народа.

Средства выразительности

Для полного раскрытия темы и донесения до читателя идеи автор использует средства выразительности. Они же помогают передать внутреннее состояние лирического героя. Много в стихотворении метафор: «говорит изменчивая мода», «процвел бы божий мир», laquo;вопросы, кипящие в уме», олицетворений: «оплакивать их рок, служить им будет муза», «шепнула Муза мне»,. Дополняется монолог эпитетами – «наивное увлечение», «старик медленный», «жатва золотая», «тайные вопросы», «крестьянская страда», «прохладная полутьма» и сравнением – «влачатся в нищете…, как тощие стада». Передать смешанные чувства лирического «Я» позволяет оксюморон «слезы сладкие». В наборе художественных средств воплотились как традиционные ассоциации, так и индивидуально-авторские.

Тест по стихотворению

Доска почёта

Чтобы попасть сюда — пройдите тест.

Рейтинг анализа

Средняя оценка: 4.7. Всего получено оценок: 50.

Анализ стихотворения «Элегия» (Н. А. Некрасов)

Разноплановое поэтическое наследие Н. А. Некрасова представлено в первую очередь гражданской лирикой поэта. Особенно волновала его непростая судьба русского народа, представителям которого даже в самых тяжелых и невыносимых условиях удавалось сохранить внутреннюю силу и стойкость духа. Своей «Элегией» Некрасов бросает вызов «сильным мира», которые не хотят замечать народных страданий. Он открыто говорит о тяжелой доле угнетенного народа и призывает к его освобождению. Многомудрый Литрекон предлагает подробный анализ «Элегии» по плану, который поможет разобраться в тематических и художественных особенностях этого яркого произведения.

История создания

«Элегия» была написана в августе 1874 года, однако опубликована была не сразу, так как поэт опасался цензуры. Предполагается, что поводом к написанию стало выступление историка Миллера, который отметил, что Н. А. Некрасов в своих текстах сказал о страданиях народа все, на что был способен. Поэт же в своем стихотворении показал, что тема тяжелой жизни народа, к его великому сожалению, еще долго будет оставаться актуальной и не исчерпанной.

В 1861 году был издан Манифест об отмене крепостного права. Казалось, теперь народ обретет долгожданную свободу, однако на деле личная зависимость сменилась для крестьянства зависимостью финансовой, большинство крестьян продолжало работать на помещиков, безропотно терпеть тяжелые условия труда и голод. «Красный день», как называет Н. А. Некрасов появления Манифеста в своей «Элегии», стал важной точкой отсчета, но это только начало длительного пути, считает поэт. Он стремится привлечь внимание «сильных мира», которые будто не замечают страданий народа, ведь прежде всего от них зависит наступление реальных изменений. 

Жанр, направление, размер

Сам поэт назвал свое стихотворение элегией. Это высокий поэтический жанр, предполагающий грустные размышления о сокровенных переживаниях лирического героя. Н. А. Некрасов обращается к этому жанру, чтобы показать, что его искренне волнует непростая судьба народа. Он использует свойственные элегии торжественную лексику и риторические вопросы, которые побуждают читателя к дальнейшим размышлениям, но при этом придает своему тексту острое социальное звучание.

«Элегия» Н. А. Некрасова относится к гражданской лирике, основными чертами которой является актуальность выбранной темы, обнажение общественных проблем и призыв к их искоренению.

Стихотворение «Элегия» написано классическим и торжественным шестистопным ямбом с использованием парной рифмовки. 

Композиция

Стихотворение Некрасова «Элегия» состоит из четырех частей, которые позволяют читателю проследить за движением его поэтической мысли. 

1. Уже в первых строках поэт заявляет тему страданий народа. Некрасов твердо убежден в ее значимости, несмотря на явное общественное презрение к его попыткам описать бедственное положение простых людей. Не игнорирование страданий, а смелый разговор о них провозглашается по-настоящему достойным делом поэзии.
2. Во второй части автор рассказывает, что избрал для себя путь служения народу, потому совесть его спокойна. Отмена крепостного права дала повод полагать, что мучительной крестьянской доле пришел конец, однако скоро стало ясно, что большая часть бывших крепостных по-прежнему оставалась бесправной и финансово зависимой. 
3. Картины крестьянской жизни, предстающие взору поэта, кажутся идиллическими: жницы стройно поют за своей нелегкой работой, а радостный довольный ребенок спешит доставить отцу в поле завтрак. И все же чуткий наблюдатель замечает, что, несмотря на внешние перемены, тяжелый труд и бесправие простого народа никуда не делись.
4. За наблюдениями и раздумьями лирический герой проводит целый день. Он благословляет нелегкий крестьянский труд и видит своим долгом рассказать о нем миру, чтобы заставить мучителей народа опомниться и облегчить его долю. 

Образы и символы

Лирический герой «Элегии» близок самому поэту. Это образованный человек, способный наблюдать и анализировать, он не довольствуется видимым благополучием явлений, а стремится проникнуть в самую их суть. Некрасов никогда не боялся смело говорить на неудобные темы и прямо указывать на бедственное положение народа. Он не скрывает боли и негодования, когда видит, что даже после отмены крепостного права положение народа не сильно улучшилось.

В центре авторского внимания оказывается сам образ народа, за жизнью которого наблюдает Некрасов. Его восхищает красота и поэтичность увиденных картин, а также способность простых людей честно и с достоинством нести выпавшие на их долю тяготы и лишения. Более того, народ как будто не замечает своего угнетенного положения, о чем автор печально вздыхает в последних строках текста.

Темы и проблемы

Тематика и проблематика стихотворения «Элегия» определены и изложены в нижеследующем списке:

1. Основная тема стихотворения Некрасова «Элегия» – это бедственное положение простого народа. Поэт сравнивает народы с «тощими стадами», которые «влачатся в нищете, покорствуя бичам». Нищета, голод, непомерно тяжелый труд и фактическое бесправие превращают жизнь крестьян в одно бесконечное испытание. 
2. Еще одной темой становится путь гражданского служения, который избирает для себя поэт. Пусть Некрасов не уверен, что именно его стихи принесут пользу и заставят власть задуматься об улучшении народного положения, но сердце и совесть не позволяют ему закрыть глаза на творящуюся социальную несправедливость. Он видит своим долгом привлекать «вниманье сильных мира» к бедственному положению народа и волнуется не о признании со стороны самого народа, а о реальных позитивных изменениях общественного устройства.

Основная идея

В своем творчестве Некрасов прямо и открыто говорит о том, что его тревожит. Уже в первых строках «Элегии» он поднимает вопрос «страданий народа», который веками не утрачивает своей актуальности. Поэт описывает жизнь крестьянства до и после отмены крепостного права и с сожалением заключает, что положение народа не сильно изменилось после долгожданной реформы: «Народ освобожден, но счастлив ли народ?». Таковая главная мысль стихотворения «Элегия».

Некрасов говорит о необходимости борьбы за свободу, одним из инструментов которой выступает поэтическое слово. Долг и обязанность поэта – замечать страдания и указывать на них тем, в чьих силах это изменить. Таков смысл произведения «Элегия». Поэт обращается к власти и сильным мира, но при этом хочет быть услышанным и самим народом. К сожалению, народ в полной мере не видит всего ужаса своего положения и это ожидаемо огорчает поэта, который не получает отклика от тех, о ком поет. 

Средства выразительности

Наиболее полно раскрыть заявленные темы и выразить свою гражданскую позицию поэту помогает использование средств выразительности. 

1. Яркий и емкий образ бедственного положения народа уже в первых строках создается с помощью сравнения его жизни с «тощими стадами», которые влачат свое жалкое существование по скошенным лугам, подгоняемые бесконечными ударами бича.
2. Образность текста усиливают эпитеты («золотая жатва», «медленный старик», «нестройный напев») и метафоры («процвел бы божий мир», «кипящие в уме вопросы»).
3. Некрасов активно вводит в текст и олицетворения. Муза предстает живым собеседником поэта, она призывает отбросить ликование и увидеть истинное положение «освобожденного» народа. Природа также отзывается на песню, которую слагает автор: «ей вторят долы, нивы, и лес откликнулся». Таким образом, с одной стороны, весь чувствующий мир оказывается на стороне лирического героя, а с другой – возникает резкий контраст с реакцией самого народа, отсутствие отклика от которого печалит поэта.
4. Особое возвышенное звучание стихотворению помогают придать использование поэтом торжественной лексики («рок», «влачат», «внемлет»), а также риторических вопросов и восклицаний.

«Элегия» Н. А. Некрасова представляет собой яркий образец гражданской лирики поэта, торжественный и печальный слог которой позволяет привлечь внимание к бедственному положению народа и заявить о необходимости общественных изменений.

Автор: Юлия Филипская

Анализ стихотворения Некрасова «Элегия» (с планом)

Некрасов переживал за судьбу России и всей своей поэзией призывал к работе по преобразованию её в могучую и счастливую страну.

Стихотворение «Элегия», посвященное судьбе родины и роли поэта в обществе, написано Некрасовым 15—17 августа 1874 года. Сразу в печать произведение отдано не было. Некрасов решил выждать некоторое время, не торопиться с опубликованием столь острого в политическом плане стихотворения – он опасался новой цензурной бури. Стихи были отправлены 29 августа 1874 года супругу сестры поэта А.Н.Еракову. В сопроводительной записке Некрасов отмечал, что за последний период творчества — это «самые мои задушевные и любимые» стихи.

Импульсом к написанию стихотворения «Элегия» послужила лекция либерального историка русской литературы Ореста Миллера, в которой он утверждал, что Некрасов продолжает писать уже на разработанную тему «страдания народа». Поэт оппонирует, высказывает своё мнение, убеждает, что эта тема не стареет.

Композиционно стихотворение «Элегия» делится на четыре крупные строфы по 14, 10, 12, 14 строк соответственно. Стихотворению свойственна общая высокая тональность. Сквозные темы стихотворения – судьба народа в пореформенную эпоху и миссия поэта в обществе.

Стихотворение «Элегия» — один из лучших образцов гражданской лирики поэта.

Проблематика стихотворения
Ключевая проблема, поднятая в «Элегии» — социально-исторического плана — результаты крестьянской реформы. Проблемные вопросы о положении народа в стихотворении сочетаются с вопросом о роли поэта в обществе.

В начале стихотворения оценивается актуальность темы «страдания народа». Лирический герой вводит нас в курс дела – «мода» говорит о том, что эта тема стара, и поэзия не должна отзываться на неё. Но лирический герой с этим не согласен. Он придерживается мнения, что для поэта нет дела важнее и существеннее, чем «толпе напоминать, что бедствует народ… к народу возбуждать вниманье сильных мира…»

Во второй строфе стихотворения лирический герой рассуждает о своей гражданской миссии, о долге и ответственности перед народом, о Музе, о судьбах людей. Фраза, с которой начинается вторая строфа «Элегии», стала лейтмотивом всего некрасовского творчества:

«Я лиру посвятил народу своему»…

Заканчивается вторая строфа тем, что поэт пытается найти ответ на вопрос: осчастливила ли реформа крестьян? Оковы крепостного права пали, «но счастлив ли народ»?

Эта важная тема получила развитие в третьей строфе стихотворения: «Сносней ли стала ты, крестьянская страда?»

Начинается третья строфа с мирных картин крестьянской жизни. Над золотой жатвой поют песни жницы, шагает старик, бежит довольное дитя, исправно работают серпы и косы. С какой любовью рассказывает Некрасов о простых крестьянских буднях. Высоко ценил поэт русский народ, желал ему безграничного счастья, думал о нём, переживал за него:

«Ответа я ищу на тайные вопросы,
Кипящие в уме…»

На какие вопросы искал ответы Н.А.Некрасов? Изменилась ли жизнь крестьян в лучшую сторону после подписания царем Манифеста об отмене крепостного права?

«Свобода, наконец, внесла ли перемену?»

В третьей строфе ответа на этот вопрос нет.

Заключительная строфа «Элегии» начинается со слов: «Уж вечер настает…». Эти слова как будто бы возвращают нас в прошлое. Они напоминают нам элегию Жуковского «Вечер» (1806 г.), в которой есть такие слова: «Уж вечер… облаков померкнули края…»

Интонация в начале заключительной строфы раздумчивая. Темы раздумий – природа, творческое вдохновение. Вторая половина строфы более решительна. Громкой песне поэта вторят долы, нивы, горы, откликается лес. Но тот, от кого ждет поэт ответа, молчит. Зов, мольбы поэта пока не услышаны.

Какую цель преследовал автор при написании стихотворения «Элегия»?
«Элегия» представляла собой обращенный к юношеству завуалированный призыв бороться за подлинное освобождение крестьянства. Если обратиться к черновому варианту стихотворения, то в нём можно найти такие слова:

«О, русский юноша! Есть темы выше моды:
Не старят их века!..»

При более глубоком анализе «Элегии» становится ясно, что Некрасов опирался в этом стихотворении на принципы вольнолюбивой лирики Пушкина — «Деревня», «Эхо», «Памятник». «Влачатся», «тощие», «покорствуя бичам» — идет перекличка с пушкинской «Деревней».

Оба поэта шли в поэзии своими путями, но заслуги обоих перед Отечеством и русской литературой бесценны.

Главная мысль стихотворения «Элегия» — долгожданная крестьянская реформа не принесла счастья крестьянам. Нужно идти дальше.

Характерная особенность произведения – это пример элегии нового типа, элегии социальной.

Вчитываясь в произведение, можно заметить, что в стихотворении Некрасов ведёт речь не о бедствии одного народа, а о бедствии народов (во множественном числе):

«…пока народы Влачатся в нищете, покорствуя бичам,..»

Это же подчеркивается и в законченных в том же 1874 году и других произведениях Некрасова — «Страшный год» и «Смолкли честные, доблестно павшие…»

Стихотворный размер стихотворения «Элегия» — шестистопный ямб с использованием пиррихиев (пропусков ударений). В стихотворении применена смежная схема рифмовки (аабб) с использованием как женской рифмы (строки аа), так и мужской (строки бб).

Средства художественной выразительности

Эпитеты — «изменчивая мода», «божий мир», «довольное дитя», «тайные вопросы», «рабству долгому», «живое воплощенье», «дальних гор»

Метафоры — «красный день», «жатвой золотою», «прохладной полутьме»

Обращения — «Не верьте, юноши!»

Олицетворение — «И лес откликнулся…»

Использована архаическая форма глагола – «стáреет»

Сравнение — «Как тощие стада по скошенным лугам…»

Риторический вопрос — «Чему достойнее служить могла бы лира?»

Фразеологизм – «сильных мира»

Восклицания — «Увы!»,  «Но каждый в бой иди!»

Чем запомнилось стихотворение Некрасова «Элегия»?
Необычным сочетанием формы поэтического произведения и его содержания. Казалось бы, элегия, — жанр довольно-таки сентиментальный. Но Некрасов подошел к вопросу новаторски — он создает социальную элегию. Это, несомненно, обогатило поэзию.

Стихотворение «Элегия» мне запомнилось тем, что в очередной раз Некрасов проявляет неравнодушие, как поэт, остро реагирует на окружающую действительность, ратует за лучшую долю для своего народа.

1. Вступление
2. История создания стихотворения «Элегия»
3. Что послужило импульсом к написанию стихотворения?
4. Композиция
5. Темы, поднятые в стихотворении, к какому типу лирики принадлежит?
6. Проблематика
7. Краткое содержание
8. Главная мысль стихотворения «Элегия»
9. Характерная особенность стихотворения
10. Стихотворный размер
11. Средства художественной выразительности
12. Чем запомнилось стихотворение?

Краткий анализ стихотворения «Элегия» («Безумных лет…») по плану

 

1. История создания

Стихотворение «Безумных лет угасшее веселье…» было написано в имении Болдино в 1830 году, куда Пушкин приехал для того, чтобы привести в порядок финансовые дела перед предстоящей женитьбой.

По воле судьбы поэту пришлось остаться в наследственном имении почти на три месяца из-за эпидемии холеры, свирепствующей в России. Это время стало самым плодотворным периодом творчества Пушкина и получило название «Болдинская осень».

Стихотворение с жанровым подзаголовком «Элегия» подводит итоги размышлениям поэта перед началом новой (семейной) жизни.

Пушкин добился согласия на брак у родителей Н. Н. Гончаровой не сразу, а лишь спустя 2 года после первой неудачной попытки. Можно назвать пророческим предощущение трагедии, различимое в строках «Элегии».

По русской традиции перед венчанием молодые должны были исповедаться, да и само событие предполагало переосмысление собственной жизни. Первая часть стихотворения – это покаяние, вторая – предчувствие грядущих трудностей и робкая надежда на счастье в любви.

 

2. Литературное направление

Стихотворение «Безумных лет угасшее веселье…» написано в жанре элегии, который по преимуществу относят к сентиментальному или романтическому направлению в литературе.

Классические элегии («печальные песни») должны были заканчиваться на пессимистической ноте. Однако «Элегия» Пушкина имеет нетрадиционное завершение: её финальным аккордом становится надежда на счастье, приятие собственного заката, смирение перед волей судьбы.

Вот почему, несмотря на жанровую принадлежность произведения, его можно с полным правом признать реалистическим.

 

3. Род

Стихотворение представляет собой образец философской лирики и имеет все признаки лирического произведения.

 

4. Жанр

Автор уточняет жанр произведения в подзаголовке. Называя своё произведение элегией, Пушкин отдаёт дань сложившейся традиции и вместе с тем реформирует саму суть этого жанра, озаряя его классическую безотрадность нотами тихой радости.

Поэт преодолевает статику бездействия и верит, что судьба человека в его руках, а потому не теряет надежды на счастливый закат жизни.

 

5. Проблематика

Стихотворение посвящено проблеме переосмысления жизненных ценностей в процессе человеческого взросления.

Становясь зрелым человеком, Пушкин по-иному оценивает свои молодые годы. Он сожалеет о напрасно потраченном времени и острее чувствует мимолётность жизни.

Противопоставить смерти поэт намерен творчество. Именно оно подарит ему живые восторги, слёзы умиленья и радость любви. Только бытие в творчестве можно считать жизнью.

 

6. Тематика

Помимо заявленной проблемы, в стихотворении можно выделить следующие темы:

• прощание с молодостью;
• покаяние;
• вера в бессмертие творящей души;
• приятие дальнейшей судьбы;
• надежда на счастье.

 

7. Идея

Идея стихотворения состоит в том, что быстротечная человеческая жизнь, прожитая в бездумной лёгкости, оставляет в душе отпечаток горечи и печали, который всё сильнее проявляется с годами.

Однако нельзя поддаваться унынию. Пока мы живём, у нас есть время всё исправить и насладиться лучшим, что есть в мире: творчеством и любовью.

 

8. Пафос

Две строфы стихотворения на первый взгляд заряжены прямо противоположно. Первое шестистишие дышит горечью, второе – жизнеутверждением.

Две итоговые строки содержат вывод. Их связывает логика духовной работы, внутренней исповеди. Чем глубже и серьёзнее сожаление о прошлом, тем больше сил пережить настоящее и принять прошлое.

 

9. Система образов

В первой строфе стихотворения Пушкин использует анакреонтические образы (вино, тяжкое похмелье).

Начиная свой творческий путь, поэт отдал щедрую дань пиршественным мотивам. Но молодая пора веселья миновала – её осмысление тяготит героя.

При описании новых чувств и мыслей, посетивших его накануне серьёзных жизненных перемен, Пушкин использует масштабные стихийные образы: «грядущего волнуемое море», «закат печальный».

Так всё временное, человеческое уступает место вечному, космическому.

 

10. Центральные персонажи

Центральным персонажем стихотворения выступает сам автор или лирический герой.

 

11. Лирический герой

Лирический герой в стихотворении вполне сопоставим с образом автора. Можно с уверенностью сказать, что Пушкин пишет эти строки от первого лица.

Его признания глубоко личны, исповедальны. Гениальность поэта проявляется в том, что практически каждый читатель, перешагнувший за порог тридцатилетия, может прочесть «Элегию» как стихотворение о себе самом.

Таким образом, обнажая собственные сокровенные душевные переживания, Пушкин говорит об общечеловеческом и становится близким каждому, кто прикасается к его творчеству.

 

12. Сюжет

Сюжет стихотворения представляет собой обращение к самому себе или кому-то из самых близких друзей.

Поэт рассказывает о тяжести своих воспоминаний, подобно вину, с годами набирающих силу и крепость. Он предчувствует впереди труд и горе, но всё же выражает надежду на то, что в оставшиеся ему сроки его не оставит муза – главная утешительница поэта.

Стихотворение «Безумных лет угасшее веселье…» можно назвать пророческим.

Пушкин спокойным и ясным взором смотрит в будущее, предчувствуя печали, нужду и возможную гибель. Но он не отрекается от выбранного пути и готов принять всё, что ему уготовано.

 

13. Композиция

Линейная композиция стихотворения упрощает понимание его смысла.

• Зачин произведения, развитие мысли и кульминация содержатся в первой его строфе.
• Вторая строфа отражает спад эмоционального напряжения.
• Итоговое двустишие завершает стихотворение светлым аккордом.

Композиционно поэт следует логике духовного роста, поэтапно описывая взросление и перерождение человеческой души.

 

14. Размер, рифма, строфика

Стихотворение «Безумных лет угасшее веселье» написано пятистопным ямбом с чередованием мужских и женских окончаний.

В каждом из шестистиший содержится по три пары параллельных рифм: ААББВВ ГГДДЕЕ.

В итоговом двустишии также имеется параллельная рифма (АА).

 

15. Художественное своеобразие произведения

Звукопись первой строфы настраивает на мрачный лад. Поэт использует ассонансы «у», «ы», «о», аллитерации с «л» и «р», создающие эффект раскачивания на волнах.

Кажется, будто поэт плывёт по крутым валам тёмного волнующегося моря и не видит на горизонте земли.

Но музыка второй строфы звучит как сопротивление:

Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

В этих строках чувствуется энергия и решимость, они произносятся звонко, уверенно и твёрдо. Так автор выражает уверенность в том, что человек – не безвольная игрушка в руках судьбы.

 

Синтаксически текст можно воспринимать как большой двухчастное предложение, в первой части которого перечислены житейские горести поэта, а во второй – мысли и действия, которые он готов им противопоставить.

Формально же стихотворение составлено из 5-ти предложений, осложнённых однородными членами и сравнительными оборотами.

Пушкин употребляет высокую книжную лексику («минувших», «грядущего», «о други»), отдавая долг старинному жанру элегии и подчёркивая важность затронутой в стихотворении проблемы.

 

16. Средства художественной выразительности

Язык стихотворения украшен:

• эпитетами («безумных лет угасшее веселье», «тяжкое похмелье»),
• метафорами («грядущего волнуемое море», старость и зрелось как «закат печальный»),
• сравнением («но, как вино — минувших дней в моей душе чем старе, тем сильней»).

Кроме того, в тексте встречается овеществление «гармонией упьюсь», в котором абстрактное существительное «гармония» представляется в виде живительного напитка.

Яркости добавляет стихотворению итоговое олицетворение «блеснёт любовь улыбкою прощальной». Кроткая улыбка любви озаряет элегию нежным солнечным отсветом.

 

17. Значение произведения

Данное произведение подводит итог печальным размышлениям Пушкина о завершении безмятежной молодости. Поэт на собственном примере показал нам переходное состояние человека, которого одолевают тревоги и сомнения.

В минуты горести, стыда и сожаления мы можем обратиться к стихотворению «Безумных лет угасшее веселье…» и поучиться у Пушкина мужеству в восприятии будущего.

Пока человек жив, он надеется на лучшее – эту ценную мысль доносит до нас поэт.

 

18. Актуальность

Стихотворения Пушкина посвящены вневременным ценностям. Люди всегда будут сожалеть о прошлом и опасаться туманного будущего – такова уж человеческая природа.

Состояние смятения и тревоги, которое чувствуется в первой строфе «Элегии», побеждается светоносной верой в возможность радости и гармонии.

Пушкин учит нас стойко преодолевать трудности, какими бы неминуемыми они ни казались. Актуальность стихотворения заключена в его нестареющей живительной силе.

 

19. Моё отношение

Так как моя молодость ещё только впереди, мне трудно понять печаль, с которой Пушкин сожалеет о прошлом. Но я думаю, что каждому есть о чём печалиться и чего стыдиться.

Чтобы не горевать о напрасно прожитых годах, нужно быть внимательным к себе с детства. Не стоит тратить время на пустяки, обижать людей вокруг, обманывать, совершать другие глупые и злые поступки. Тогда на пороге зрелости душа не будет болеть так сильно.

Вторая часть стихотворения мне близка. Пушкин подтверждает мою любимую мысль о том, что в каждом возрасте есть свои радости. Для поэта — это, прежде всего, творчество и, конечно, любовь. Хотелось бы, чтобы все люди умели радоваться, несмотря на трудности, и сохраняли веру в хорошее.

 

20. Чему учит

Стихотворение «Безумных лет угасшее веселье…» учит нас ценить каждый миг жизни, наполняя мир вокруг творчеством, любовью, созиданием.

Чтобы не приходилось горько плакать над содеянным, лучше с самого начала быть добрым, честным и чутким человеком. Тогда свою молодость не придётся называть «безумной», а воспоминания о прошлом – «тяжким похмельем».

Трудно прожить и не наделать ошибок. Пушкин напоминает, как важно вовремя раскаяться и начать новую, полную высоких целей жизнь.

А. С. Пушкина, анализ стиха, особенности авторского стиля

Меню статьи:

В сентябрьский день 1830-го года Пушкин написал одно из самых личных для себя произведений. Тогда писатель жил в болдинском имении. Итак, Болдинская осень, «Элегия», Пушкин – таковы координаты нашего литературного исследования. Этот период для писателя не был легким. В том числе из-за личной жизни. Александр Сергеевич решается повторно предложить своей возлюбленной руку и сердце. Наталья Гончарова, наконец, соглашается. Тогда Пушкин уезжает в Болдино, чтобы наладить дела перед предстоящей свадьбой. Это отцовское имение напоминает Пушкину о многом: о родителях, о детстве… Навевает меланхолические воспоминания, ностальгию.

И вот случается непредвиденное: эпидемия холеры. Пандемия застала Пушкина врасплох, заставив задержаться в имении. Здесь писатель проводит сезон, который стал одним из самых плодотворных этапов в творческой жизни Пушкина. Поэтому это время и вошло в историю литературы под именем Болдинской осени.

Болдинская осень как преддверие семейной жизни

Писатель, готовясь – морально и материально – к свадьбе – вспоминает холостяцкие годы. Пребывание в отцовской усадьбе навевает Пушкину ностальгическое настроение и настраивает на философские мысли. Вольница холостого мужчины заканчивается и настает семейная жизнь. Это – начало нового этапа в жизни.

В произведении Александра Сергеевича Пушкина «Свободы сеятель пустынный…» слышится библейское эхо. Предлагаем читателям ознакомиться с его описанием.

Страница, которую пришло время перевернуть. Размышления о жизни Пушкин укладывает в нерациональную, алогичную форму поэзии. Стихотворения отбрасывают формальность, делая акцент исключительно на эмоциях. Воспринимать мир поэтически, а не с помощью формально-логических связей – таков настрой Пушкина.

Автор сосредотачивается на классических жанрах. Для романтических элегий писателя характерна интонация. Обычно элегией называют «жалобную песню». Но у Пушкина – свой, оригинальный подход к этому жанру. На самом деле, элегии в русской литературе были довольно популярны. Особенно это касается XVIII-го и XIX-го веков. Элегии мы встречаем у Сумарокова, у Жуковского, у Лермонтова, Некрасова… и, конечно, у Пушкина. Однако, если Некрасов больше внимания уделяет гражданским темам, то Александр Сергеевич – философским.

Композиционные особенности произведения

Пушкинский шедевр, по сути, включает две части. Эти фрагменты текста составляют некую смысловую контрастность. Антитетичность, контраст отличают не форму, а смысл, содержание пушкинской элегии.

Характеристика первой части

Первая строфа – это выражение сожаления о прошлом, о бурных юношеских годах. Писатель понимает: будущее – это неспокойное, еще неизученное море, которое сулит как шторм, так и штиль. Грядущая будущность, как кажется Пушкину, принесет ему скорее боль, чем радость. Нет, эти горестные, тяжелые мысли не связаны с Натальей. Дело было скорее в том, что Александру Сергеевичу перед женитьбой предстояло наладить материальное состояние. Финансы писателя и его будущей жены были в плачевном состоянии. Пушкину следовало работать, чтобы обеспечивать жену. Поэтому хозяйственные неурядицы несколько беспокоили писателя:

Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино – печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море…

Эти проблемы зрелой жизни заставляли вспомнить о юности. Пушкин грустил по ушедшим беспечным временам молодых лет. С возрастом к писателю приходило осознание ошибок прошлого, жаль по зря потраченному времени. Эта печаль постепенно усиливалась и (в итоге) вылилась в художественные строки.

Характеристика второй части

Если первая строфа отличается пессимистичным настроением, то вторая – наоборот, весьма оптимистична. Вопреки трудностям в хозяйственных вопросах, Пушкин живет верой в гармонию и любовь в отношениях с Натальей. Наслаждения будущего, радость, семейное счастье – мысли об этом крепко поселились в голове поэта. Горести постепенно уходят на второй план:

Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья…
Грусть и радость сливаются воедино в завершающих строках произведения:
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть – на мой закат печальный
Блеснёт любовь улыбкою прощальной.

На самом деле позитивность финала элегии – это не характерная черта для этого жанра. Однако Пушкин изобретает собственный тип романтической элегии. Писатель, по-видимому, принимает свою жизнь такой, каковой она является: горести, беды, радости, счастье и боль – все это неотъемлемые части человеческого бытия. Пушкин вдохновлялся любыми событиями. И Александр Сергеевич – как истинно творческий человек – понимал необходимость в жизни и счастья, и страдания. Поэт так и говорит: он хочет жить, чтобы переживать страдания и мыслить.

Произведение Александра Пушкина «Вновь я посетил…» относится к той поэзии, которая действительно постоянно вспоминается. Предлагаем читателям ознакомиться с описанием этого стихотворения.

Значительную роль в этом произведении играет мотив, связанный с хмелем. Опьянение – это типичное состояние юности. Но в зрелости больше хочется трезвости, а по хмельной молодости испытывается лишь ностальгия.

Автобиографичность пушкинского произведения

По сути, эта элегия – исповедь, авторский монолог. Герой – сам Пушкин. Поэтому рассказчик, автор неотделим от лирического героя. Произведение отмечено медленным, размеренным темпом. Писатель использует здесь пятистопный ямб, чередуя мужские и женские рифмы. Традиция советует авторам применять высокопарные слова, книжный стиль лексики в текстах такого жанра. Это объясняет наличие таких слов, как «други», «ведаю», «треволненья» в этом пушкинском шедевре. Но это не мешает читателю легко воспринимать этот стих.

Александр Сергеевич – оригинал в плане использования символов, характерных для романтических стихов. Это, например, символы бурного моря, вина, заката. Но для элегии характерна также некоторая спутанность. Обычно веселье ассоциируется с похмельем. Однако у Пушкина оно – «смутное», «угасшее». Молодость обычно воспринимается радостно. Но у поэта – это уходящий рассвет. За которым следует закат, печаль. Вино тоже приносит больше грусти, чем смеха. Причина – тоска по молодости и отсутствию таких проблем, как в зрелости. Но эти несоответствия нивелируются второй частью. После прочтения второго фрагмента текста читатель формирует целостное представление о пушкинском произведении. На самом деле, именно на закате жизни человек ощущает истинную любовь. Закат – самая мягкая и длинная часть бытия человека.

Стилистические и художественные особенности «Элегии»

В написании «Элегии» Пушкин часто обращается к антитезам. Это любимый прием русского автора. Например, антитезами являются такие пары, как жизнь и смерть, веселье и грусть, заботы и наслаждение. Положительные образы сосредоточены во второй части стиха, а негативные, горестные – в первой.
Для первой части характерна статичность. Здесь фигурирует лишь одно глагольное слово – «сулит». Но эпитеты здесь присутствуют в большом количестве: «смутное», «угасшее», «волнуемое» и т. д.

Что касается второй строфы, то здесь наоборот много глаголов: «умирать», «мыслить», «страдать», «ведаю», «блеснет» и т. д. Эти глаголы используются, чтобы придать динамичности мыслям писателя. Эта часть отличается живостью и оптимизмом. Существительные в пушкинском шедевре характеризуются абстрактностью: «печаль», «горе», «любовь»… Пушкину – особенно в жанре элегии – свойственно придавать произведениям философский характер. «Высокий» жанр требует особой «гигиены» художественных средств. Поэтому писатель обращается к старославянизмам, а также разнообразным возвышенным словам. Но Александр Сергеевич – мастер в том, чтобы придать тексту легкость, изящество и понятность для читателя.

Музыкальность пушкинских поэзий

Еще одна черта этого текста – необычайная музыкальность. Сонорность звуков правит здесь бал. Плавность, певучесть – именно так можно описать этот текст. Также здесь встречаются аллитерации, делается акцент на главные, глухие и шипящие согласные звуки.

Последовательность в чередовании этих звуков формирует особую мелодию произведения, специфический пушкинский ритм. Для этого ритма характерна задумчивость и красота. В молодости автор создал много таких элегий романтического характера. Но это произведение – высшая точка среди текстов этого жанра, принадлежащих перу Пушкина. Этот текст – образец, причем и если учитывать форму, и если говорить о содержании.

Анализ стихотворения Море Жуковского, история создания, композиция, основная мысль, эмоциональная окраска, образы, рифма, стихотворный размер, жанр, лирический герой

Развернутый анализ стихотворения «Море» Жуковского включает изучение художественных средств, сюжета и композиции произведения.

Исследование стихотворения помогает определить идею, своеобразие и способы воплощения замысла автора. Анализ, выполненный по плану, окажет помощь учащимся в подготовке к ЕГЭ и ОГЭ.

Элегия «Море» история создания

Василий Андреевич Жуковский написал «Море» в 1822 году. Это период творческой зрелости поэта.

Василий Андреевич Жуковский (1783 — 1852) — русский поэт, один из основоположников романтизма в русской поэзии. Также известен как переводчик поэзии и прозы, литературный критик, педагог. В литературном отношении считал себя учеником Н. М. Карамзина. Литературный наставник А. С. Пушкина.

Мотивы романтизма становятся преобладающими в лирических произведениях Жуковского. Он отходит от сентиментализма.

Исследователи склоняются к мысли, что источником вдохновения поэта послужила Мария Протасова.

Влюбленный Жуковский сравнивает девушку с безбрежной водной гладью, неподвижность которой обманчива.

История любви Жуковского и Протасовой продлилась недолго и не имела продолжения. Разница в общественном положении не позволила родителям Марии согласиться на неравный брак. История создания стихотворения полна чистого и возвышенного романтизма.

Анализ стихотворения В. А. Жуковского

Образ моря впервые появился в творчестве Жуковского. В одноименном стихотворении он служит своеобразным итогом романтических поисков поэта.

Описывается не просто картина водной стихии, раскрывается душа человека, лирического героя.

Краткое содержание плана для анализа «Моря»:

• общая информация о произведении,
• идея текста,
• жанр произведения, звуковая организация стиха,
• выявление литературного направления,
• особенности построения лирического произведения,
• характер лирического героя,
• основная проблематика,
• темы,
• средства художественной выразительности.

Основная мысль произведения

Для дальнейшего изучения художественного и идейного своеобразия произведения следует внимательно прочитать не краткое содержание, а текст стихотворения полностью.

Основная мысль, выраженная в поэтических строках, говорит о схожести явлений природы и душевных порывов человека. Людям необходимо учиться у моря непосредственному восприятию действительности, созерцанию и, одновременно, деятельному сопротивлению.

Человеку необходимо бороться и одерживать победу над мглой жизни, как делает в стихотворение непокорная водная стихия. Автор говорит, что счастье достигается лишь активными действиями.

И пусть к морю не возвратилась прежняя безмятежность, но оно вновь воссоединилось с небом.

Жанр и размер

Почему стихотворение Жуковского «Море» названо элегией? В переводе с греческого «элегия» означает «жалобный».

Именно такая эмоциональная окраска присутствует в сознании лирического героя «Моря».

Романтическая элегия наиболее полно выражает внутренний мир человека. В душе главного героя сливаются воедино и лирическая грусть, и философские размышления, и задумчивая печаль. Таким образом, авторское определение полностью совпадает с литературным жанром произведения.

Для элегии характерен не только особый эмоциональный настрой, но и соответствующий стихотворный размер. Создается неповторимая мелодия стиха, ритм, поддерживающий чувственное начало.

Произведение «Море» написано четырехстопным амфибрахием. С помощью этого стихотворного размера автор передает шум волн и морскую тишину.

В белых нерифмованных строках сохраняется ритм, что способствует глубокому восприятию пейзажных зарисовок и поэтической печали.

Литературное направление

Жанр стихотворения определяет принадлежность к литературному направлению. Элегия воплотила в себе основные качества, свойственные поэтам эпохи романтизма.

В элегии поэт-романтик может в полной мере излить глубокие душевные переживания, поведать о своих страданиях.

Жуковский, чье творчество неразрывно связано с романтизмом,  опирается на опыт Байрона, который неоднократно обращался к элегическим мотивам.

Дата написания первой элегии Василия Андреевича «Сельское кладбище» 1802 год. Это произведение написано в духе сентиментализма.

А спустя 20 лет Жуковский создает «Море», содержащее черты романтизма. В произведении автор рисует символические образы неба и моря.

Композиция

Условно сюжет стихотворения можно разделить на три части, характеризующие состояние водной стихии, содержащие описание моря:

• чистая лазурная гладь,
• в непогоду,
• по окончании бури.

Читатель наблюдает водный пейзаж глазами лирического героя. Сюжет развивается вместе с переменами, происходящими на морской глади.

Цель такого композиционного приема – сохранение динамики, стремление подчеркнуть переменчивость окружающей природы.

Характеристика героев

Героями стихотворения можно назвать:

• море – главная героиня,
• небо, воплощающее лирического героя.

Им дается точная характеристика. Образ моря предстает антропоморфным, наделяется чертами, свойственными людям. Читателю слышится дыхание моря, понятны чувства, испытываемые к небу.

Безмятежность моря напрямую связана с отраженными в нем небесами. Как только тучи скрывают небесную даль, волны взметаются ввысь, покой пропадает.

Лирический герой видит в море влюбленную женщину, страдающую от разлуки с любимым, но не бездействующую. Она борется и оберегает возлюбленного.

Проблемы

В произведении поднимаются свойственные романтизму проблемы:

• независимость и порабощение,
• покой и бурное движение.

Жуковский дает им оригинальную трактовку, одушевляя окружающий мир и явления природы.

Темы элегии «Море»

Автором поднимаются вечные темы, жизненные и понятные многим.

Тема любви

Близкая Жуковскому тема любви обретает новое звучание. Безнадежность, царящая в реальности поэта, в лирическом произведении воплощается в борьбу. Море, в отличие от влюбленной женщины, сопротивляется разлучникам.

Настоящие чувства неподвластны окружающим – вот что пытается донести Жуковский.

Тема борьбы

Из описанной выше темы возникает тема борьбы, сопротивления и грядущей победы.

Кульминация произведения – попытка отнять у моря чистое небо. Далее действие идет на спад.

Ощутив страх от потери, море уже не может вернуться к прежней безмятежности. И здесь проявляется тема человеческого одиночества.

Тема одиночества

Лирический герой, взирая на внешний мир, испытывает чувство одиночества. Он понимает, что нет ничего вечного в мире. Даже в любви каждый одинок.

Художественные средства

Несмотря на небольшой размер, лирическое произведение насыщено художественными средствами выразительности:

• эпитеты концентрируют внимание на противоположности моря и туч, мглы,
• аллитерация усиливает впечатление от схватки моря со мглой,
• метафоры – это символические образы,
• прием рефрена поддерживает ритм,
• риторические вопросы подчеркивают романтическое направление, оживляют повествование,
• тропы способствуют созданию исключительных авторских образов.

Разбор текста показывает, что, благодаря художественным приемам, автором создается яркая картина морской стихии и передаются тончайшие оттенки человеческих переживаний.

Заключение

В «Море» Жуковский выступил новатором, указавшим путь последователям романтизма. Значение стихотворения неоценимо для русского романтизма. Высокую оценку стихотворение получило у признанного гения А. С. Пушкина.

К водным стихиям обращаются Лермонтов и Тютчев. Вслед за Жуковским поэты наделяют окружающую природу душой, очеловечивают явления природы.

«Безумных лет угасшее веселье…», анализ стихотворения Пушкина

Стихотворение «Безумных лет угасшее веселье…» было написано Пушкиным 8 сентября 1830 года в Болдино. Александр Сергеевич дал ему жанровое название «Элегия». В это время поэт вторично предложил руку и сердце Наталье Гончаровой и получил согласие. Чтобы привести перед женитьбой в порядок дела, он отправился в имение отца. Там Пушкин вынужден был задержаться на целых три месяца в связи с эпидемией холеры. Это был очень плодотворный период в жизни поэта, вошедший в историю как Болдинская осень.

Основу произведения «Безумных лет угасшее веселье…» составляют философские размышления Пушкина о конце холостяцкой вольницы и новом этапе жизненного пути. «Элегия» состоит из двух частей, контрастных по смыслу. В первой строфе поэт жалеет о минувших днях бурной юности и осознает, что теперь «грядущего волнуемое море» не сулит ему ничего хорошего. Дело в том, что финансовые дела Пушкиных и Гончаровых оставляли желать лучшего. Поэт понимал: ему придется много трудиться, чтобы обеспечить семью.

Промелькнувшая юность вызывает грусть не только потому, что миновала. Чем старше становится поэт, тем больше осознает свои ошибки и потраченное зря время. Печаль об этом становится все сильнее.

Но вторая строфа неожиданно звучит оптимистично. Несмотря на предстоящую жизнь «меж горестей, забот и треволненья», лирический герой верит, что его еще ждут наслаждения, гармония и любовь. Две последние строки стихотворения соединяют грусть первой части и оптимизм второй в красивый заключительный аккорд: «блеснет любовь улыбкою прощальной».

Позитивный финал не характерен для романтической элегии, но традиционен для Пушкина, который принимал жизнь со всеми бедами и радостями. Источником вдохновения для поэта могло стать любое событие. Чтобы творить, ему нужны перемены в жизни, даже страдания. Поэтому герой провозглашает: «я жить хочу, чтоб мыслить и страдать».

Стихотворение «Безумных лет угасшее веселье…» – это монолог лирического героя, который полностью отождествляется с автором. Написано оно самым удобным для философской лирики размером – «медленным» пятистопным ямбом с чередованием женских и мужских рифм. Традиционно в подобных стихотворениях поэты применяют высокопарную книжную лексику. Пушкин не нарушил традицию, использовав в тексте следующие слова: «сулит», «минувших», «други», «грядущего», «ведаю», «треволненья». Тем не менее, читается и воспринимается стихотворение легко.

Пушкин весьма оригинально использовал символы романтической поэзии: бурное море, вино, похмелье, закат. Здесь как бы все перепутано. Напрашивается сравнение веселья с вином, а у Пушкина – «смутное похмелье», да еще «угасшее», хотя молодость обычно ассоциируется с рассветом, утром или днем. В то же время с вином сравнивается печаль. Слово «волнуемое» больше подходит к молодости, прошлому героя. А у поэта оно соотносится с «грядущим морем». Но эти несоответствия перекликаются с образами второй строфы и создают цельное впечатление. В будущем поэт станет упиваться не безумствами молодости, а гармонией. Закат жизни будет окрашен любовью.

В произведении «Безумных лет угасшее веселье…» Пушкин не обошелся без своего любимого приема – антитезы. Печаль здесь противопоставлена веселью, смерть – жизни, наслаждения – заботам. Образы первой строфы имеют в основном негативную окраску, а во второй строфе они наполнены позитивом.

Первая часть «Элегии» посвящена прошлому и статична. Поэтому в ней только один глагол – «сулит». Зато есть много эпитетов: «безумных лет», «смутное похмелье», «угасшее веселье», «волнуемое море». Во второй строфе множество глаголов придают размышлениям автора живость и оптимизм: «не хочу умирать», «мыслить», «страдать», «ведаю», «будут», «блеснет». Почти все существительные в стихотворении абстрактны: печаль, труд, горе, любовь, веселье, заботы, вымысел. Это обусловлено глубиной философского обобщения в размышлениях поэта.

Как и большинство стихотворений Пушкина, «Безумных лет угасшее веселье…» удивительно музыкально. Гласные «о», «у», «е» преобладают над глухими и шипящими согласными, а их последовательное чередование создает красивый, задумчивый ритм.

Как известно, в молодые годы Пушкин написал немало романтических элегий. «Безумных лет угасшее веселье…» по праву считается вершиной среди произведений этого жанра.

• «Капитанская дочка», краткое содержание по главам повести Пушкина
• «Борис Годунов», анализ трагедии Александра Пушкина
• «Цыганы», анализ поэмы Александра Пушкина
• «Туча», анализ стихотворения Александра Сергеевича Пушкина
• «Метель», анализ повести Пушкина
• «Скупой рыцарь», анализ пьесы Пушкина
• «Пир во время чумы», анализ пьесы Пушкина
• «Гробовщик», анализ повести Александра Пушкина
• «Я помню чудное мгновенье…», анализ стихотворения Пушкина
• «Моцарт и Сальери», анализ трагедии Пушкина
• «Дубровский», анализ романа Александра Пушкина
• «Кавказский пленник», анализ поэмы Пушкина
• «Каменный гость», анализ пьесы Пушкина
• «Погасло дневное светило», анализ стихотворения Пушкина
• «Вольность», анализ произведения Александра Пушкина

По произведению: «Безумных лет угасшее веселье…»

По писателю: Пушкин Александр Сергеевич

Elegy | поэтическая форма | Britannica

Elegy , медитативная лирическая поэма, оплакивающая смерть общественного деятеля, друга или любимого человека; в более широком смысле, любая рефлексивная лирика на более широкую тему человеческой смертности. В классической литературе элегия — это просто любое стихотворение, написанное в элегическом метре (чередование строк дактильного гексаметра и пентаметра) и не ограниченного по предмету. Хотя некоторые классические элегии были жалобами, многие другие были любовными стихами. В некоторых современных произведениях, например в немецкой, где классический элегический метр был адаптирован к языку, термин элегия относится к этому метру, а не к содержанию стихотворения.Таким образом, знаменитая книга Райнера Марии Рильке Duineser Elegien ( Duino Elegies ) не является плачем; они касаются поиска поэтом духовных ценностей в чужой вселенной. Но в английской литературе с XVI века элегия стала обозначать стихотворение скорби. Это может быть написано в любом метре, который выберет поэт.

Отдельным типом элегии является пастырская элегия, которая заимствует классическую условность представления своего предмета в виде идеализированного пастыря на идеализированном пастырском фоне и следует довольно формальному образцу.Он начинается с выражения горя и обращения к Музе с просьбой помочь поэту выразить свои страдания. Обычно он содержит похоронную процессию, описание сочувственного траура по всей природе и размышления о жестокости смерти. Он заканчивается принятием, часто очень убедительным оправданием, закона природы. Ярким примером английской пастырской элегии является «Лицида» Джона Мильтона (1638 г.), написанная после смерти Эдварда Кинга, друга по колледжу. Другие известные пасторальные элегии — это «Адонайс» Перси Биши Шелли (1821 г.) о смерти поэта Джона Китса и «Тирсида» Мэтью Арнольда (1867 г.) о смерти поэта Артура Хью Клафа.

Подробнее по этой теме

Латинская литература: Элегия

Элегический куплет гекзаметра и пентаметра (линия стиха пять футов) был передан Катуллу, который нарушил традицию, заполнив …

В других элегиях нет установленных шаблонов или условностей. В 18 веке английская «кладбищенская школа» поэтов писала обобщенные размышления о смерти и бессмертии, сочетая мрачные, иногда омерзительные образы человеческого непостоянства с философскими рассуждениями.

Репрезентативными произведениями являются « Ночных мыслей » (1742–45) Роберта Блэра и Могила (1743 г.) Роберта Блэра, но наиболее известным из этих стихотворений является более со вкусом сдержанное произведение Томаса Грея «Элегия, написанная во дворе сельской церкви». (1751 г.), который отдает дань уважения поколениям скромных и неизвестных крестьян, похороненных на церковном кладбище. В Соединенных Штатах аналог кладбищенского режима можно найти в «Танатопсисе» Уильяма Каллена Брайанта (1817 г.). Совершенно новая трактовка общепринятого патетического заблуждения приписывания горя природе достигается в книге Уолта Уитмена «Когда цветет сирень на заднем дворе» (1865–66).

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

В современной поэзии элегия остается частым и важным поэтическим высказыванием. Его диапазон и вариации можно увидеть в таких стихотворениях, как А.Э. Хаусман «Спортсмену, умирающему молодым», W.H. Одена «Памяти У.Б. Йейтса, Э.Э. Каммингса, «Мой отец прошел через судьбу любви», «Часы» Джона Пила Бишопа (о Ф. Скотте Фицджеральде) и Роберта Лоуэлла «Кладбище квакеров в Нантакете».

Введение — Oxford Handbooks

Elegy населяет мир противоречий.Повествование о его историческом развитии в лучшем случае извилисто, а распутывание его основных забот выдает постоянную связь с его родовыми и формалистскими родственниками. В своей прилагательной форме оно широко используется в литературной критике, и все же немногие ученые заявят о своей уверенности в том, что точно знают, что обозначает elegiac . Большинство исследователей постклассической элегии прослеживают ее основы в древности, однако в мире классических исследований до сих пор нет единого мнения о происхождении элегии (хотя эссе Грегори Надя в этом томе имеет большое значение для калибровки конкурирующих форм и традиций. в синтез, который настолько близок к окончательному, насколько мы можем когда-либо получить).В более современном смысле слова элегию можно перетянуть между мирами живых и мертвых, между нынешней жизнью печали и исчезнувшим прошлым предполагаемой большей радости. Между крайностями жизни и смерти, радости и печали, уходящего прошлого и стремительно движущегося настоящего попадает элегия в том виде, в каком мы ее знаем сегодня. Это бремя, которое неопределенно несут многие элегические стихи и формы искусства. Элегия больше, чем любой другой литературный вид, выходит за пределы наших выразительных ресурсов именно в тот самый момент, когда мы сталкиваемся с нашей смертностью, и это значит, что она обнажает неэффективность языка именно тогда, когда мы в нем больше всего нуждаемся.Из этого естественно следует, что пределы поэтического высказывания всплывали как повторяющиеся мотивы в элегии на протяжении всей ее истории, определенно задолго до того, как различные проявления риторической теории двадцатого века концептуализировали печальную судьбу означающего. Там, где элегия отмечает переход от зарождающегося вздоха к формализованному высказыванию, от хаоса разума к упорядоченному представлению общедоступного выражения, имплицитная саморефлексия неизбежна. В « In Memoriam » Теннисон возражает, что его элегия о величайшей любви его жизни — стихотворение, которое создавалось более десяти лет — может быть «дана в общих чертах, не более того».Как же может быть иначе? И все же, какие запасы смелости нужно сделать из элегии (стр. 2) неявная медитация на собственные процедуры? Знаменитая жалоба Сэмюэля Джонсона на «Лицида» Милтона часто встречается во многих главах этого тома: «Где есть досуг для художественной литературы, там мало горя».

Как смелость, так и отчаяние, присущие элегии, часто обсуждались в журналах. научная литература, и этот том рассматривает их в рамках их культурных особенностей, а также их исторической тематической преемственности.Среди ученых нет единого мнения о том, что представляет собой элегия или как отличить элегию от более широкой категории элегической литературы. В этом томе категорически не делается попыток дать простое окончательное определение, и уж тем более определение, которое было бы справедливо для всех периодов; тем не менее, широкое исследование поля явно входит в число желаний данного Руководства, которое может быть ответом как на насущную потребность в разъяснении фундаментальных вопросов, так и на новаторские разработки в нашем понимании этой области.Таким образом, Справочник разделен на отдельные категории «история» и «знания, тема и практика», категории, которые, безусловно, частично пересекаются и подчеркивают друг друга. Главы, которые я классифицировал как «История», действительно соприкасаются со специализированными тематическими проблемами, поднятыми в других частях тома, и так и должно быть. Тем не менее историческая контекстуализация сама по себе является скользким угрем в литературоведении, и хотя эти предыдущие главы затрагивают ряд острых вопросов, затронутых во втором разделе, они также обращаются к насущным проблемам в самой концептуализации традиции в элегии.

Особая привилегия этого тома — открыть новаторскую главу Грегори Надя о древнегреческой элегии, главу, которая полностью пересматривает традицию и ее функцию в ее древнегреческой форме. Надь продвигается через пересмотр элегического куплета и его метрических вариаций, обнаруживая, что, в отличие от гекзаметров древнего эпоса, элегия использует свои собственные особые гекзаметры, существующие во взаимозависимых отношениях с элегическим пентаметром. Отделяя традицию плача (которая также является хоровым средством) от традиции элегии (которая является монодической), одно из его сильных утверждений состоит в том, что элегия может служить противоядием от страданий плача.Здесь у нас есть утверждение, которое резонирует со многими эссе в этом томе, которое также проникает в современную элегию: траур и плач создают песню, а песня доставляет удовольствие, то, что Надь называет «прелестями элегии».

Обсуждение последствий такого восторга было заботой как ученых, так и элегистов. Эгоистичная элегия — не продукт постмодернизма. Глава Пола Аллена Миллера об элегии в Древнем Риме, хотя и отмечает, что она лишь косвенно относится к теме смерти, тем не менее указывает на то, что в значительной степени эротические стихи, написанные каноническими латинскими элегистами, более или менее жалобными, являются « ироничными, мрачно-комичными, политическими ». осознанный’.Фактически, Миллер утверждает, что древняя латинская элегия могла быть саморефлексивной до такой степени, что сама ее основа отражения может быть расположена в ее собственном повествовании опыта. Это приводит к его аргументу об элегии как о допущении расщепленной субъективности, при которой «неусвояемый остаток» обнаруживается в разрыве между идеологическими категориями традиционной римской жизни и говорящим субъектом. Тем не менее Миллер предупреждает нас, что сложность латинской элегии не имеет большого значения для «траура, жалости к себе и долгих прощаний, которые характеризовали бы ее современную форму».

(стр. 3)

Предупреждение Миллера естественным образом ведет к другой теме ранних исторических очерков; то есть трудности синтеза литературы с категорией элегии, беспокойство ученых о том, что культурная преемственность, которую многие из нас чувствуют побуждающей постулировать, сама по себе является литературной фикцией. В конце концов, глава Гордона Брейдена, посвященная классической любовной элегии эпохи Возрождения, открыто начинается с рассмотрения уместности его темы для этого тома: «Книга по литературе о потере и трауре освободит место для чего-то, что называется любовной элегией, — значит в какой-то степени случайность, терминологическое наследие энтузиазма Возрождения группой классических латинских любовных стихов.Джейми Фумо в своей главе, посвященной более поздней средневековой элегии, отмечает, что «Элегия как« чистая »форма не существовала в средневековой Англии; когда современные критики используют его в отношении таких стихов, как «Жемчужина », «» или «Книга герцогини », этот термин является не более чем вопросом критического удобства ». форм и предметов, принятых в элегии в позднеримский период. Даже Энди Орчард, писавший о древнеанглийской элегии, отмечает, что «англосаксонские авторы, писавшие в очень разные периоды и для самых разных аудиторий, только укрепляют представление об общей элегической чувственности, которая пронизывает англосаксонскую литературу.Это создает огромные трудности для понимания общих и формалистических основ отдельных стихотворений; как предупреждает Орчард: «Такое повсеместное отношение сделало конкретную идентификацию отдельных стихов как« элегий »чем-то тенденциозным». для структурирования понимания определенных видов стихов, категории, которая связана с общим разнообразием и тематической текучестью того, что дошло до нас как элегия.Никто не хочет отказываться от него как от термина большого — хотя и вызывающего — значения. Майкл Робертс отмечает, что элегия в поздней античности была очень приспособлена к предмету, ее форма служила множеству целей, от мученичества святого Ипполита до христианских нравственных наставлений и более поздних размышлений о более ранних делах к Максимиану середины шестого века. В главе Орчарда о древнеанглийских элегиях, несмотря на всю ее (весьма успешную) заботу об избежании тенденциозности, не только отмечается связь темы изгнания с элегией, но и отмечается то, что он называет «элегическим инстинктом», распространенным в англосаксонской литературе » как и положено культуре, разрывающейся между мирами ».Эссе Орчарда само преследуется призраком всей более ранней элегической традиции, теперь потерянной для молчания, более ранней устной традиции, далекие отголоски которой он слышит в том, что дошло до нас. В главе Фумо, посвященной более поздней средневековой элегии, после того, как он сделал оговорку о номенклатуре элегии, переходит к второму тезису Миллера о саморефлексивной природе жанра. Однако для Фумо эта рефлексивность проявляется в напряжении между стоико-боэтианским утверждением потери (для которого горе было бы неприемлемо) и творческим потенциалом потери, потенциалом, который рождает поэзию с восстановительной функцией.И хотя Гордон Брэйден отмечает, что связь, «предложенная ярлыком, является чем-то вроде категориальной ошибки», он уверяет, что «однако она проявляется в истории литературы как нечто иное, чем просто ошибка». В конце концов, любовь — это разочаровывающее занятие, полное страха и боли утраты. Мы не должны забывать, что Лаура умирает на трех четвертях пути через любовную лирическую последовательность Петрарки к ней, (стр. 4) сделать заключительные стихи легко уподобляемыми похоронной элегии. Это правда, как указывает Миллер, что Тибулл плачет за дверью своей любовницы только как прелюдия к тому, чтобы ее сломать, но классическая любовная элегия в эпоху Возрождения свидетельствует, как напоминает нам Брейден, элегическим воспоминанием о давно минувшем золотом веке сексуальности. .Фактически, размышления о происхождении элегии как термина или, что более важно, о его применимости к самой медитации на элегию, стали фактически подтемой в написании об элегии. Уильям Уоттерсон, писавший о возникновении английской пастырской элегии, отмечает, что «пастырская элегия — это академическая категория, изобретенная учеными, стремящимися установить связь между первой« Идиллией »Феокрита (плач Тирсиса по Дафнису) и всеми последующими траурными стихами, установленными в locus amoenus или зеленый мир.Значит, для Уоттерсона это многогранный жанр, но с огромным описательным и объяснительным потенциалом. Как и элегии до и после, Уоттерсон читает значение социально-экономических обстоятельств, которые определяют пастырскую элегию. Владение как скрытое тематическое течение всегда близко от восхищения землей.

Еврейская Библия, конечно же, очевидный источник как элегий, жалоб и жалоб, так и исследования родовой гибридности. Например, описание Эдвардом Гринштейном городских сетований в этой главе или его осторожное высмеивание различия между жалобой и плачем, а также его межкультурные сопоставления с литературой Месопотамии напоминают о необходимой текучести элегических форм, которые фактически все исторические очерки подробны.Гринштейн предлагает глубокое прочтение, которое завершается взаимодействием элегии с протестом, возвращением к вопросу, адресованному Самому Богу, «» eikha : «Как это может быть?»

Конечно, «как это может быть?» Служит одновременно и настойчивым вопросом, и упорно неопровержимым требованием, лежащим в основе большей части элегической традиции. В разные моменты неявный вопрос действовал как карающее напоминание о высшей силе. Для некоторых американских пуритан, как указывает Джеффри Хэммонд, простая проповедь стала образцом элегии, а богословская дидактика стала ее центральным направлением.Тем не менее именно похоронная элегия наиболее тесно связана с американскими пуританами, которые, как и их британские предшественники, также использовали ее эмоциональную значимость для политического позиционирования; легитимность правления Кромвеля, например, была общей темой. Для ранних элегистов Новой Англии покаяние является ключевым термином, но это покаяние, которое говорит о публичном утверждении, тем самым преодолевая дистанцию ​​между частным и общественным, индивидуальным и общественным. То есть элегия была форумом, на котором можно было основать верующее сообщество достойных душ.Однако история американской элегии становится все более сложной. Акцент Хаммонда заметно отличается от акцента Макса Кавича, который обсуждает американскую конституционную элегию. Сосредоточивая внимание на периоде с конца восемнадцатого века и вплоть до наших дней, Кавич утверждает, что американские национальные различия в литературе можно проследить с точки зрения ее соответствия определенно американским конституционным принципам. Кавич возвращает нас к великой теме элегии как гибкой формы и ее практики под постоянным самоанализом.В этом смысле американская память — это самокритичная память, которая ставит под сомнение относительную приверженность своих граждан универсальным демократическим нормам. Это тоже вопрос общественной памяти, сформированной в сфере культуры; многочисленные элегисты подняли тему рабства, (стр. 5) точка национальной тревоги и самый яркий пример для иллюстрации практик самокритичной памяти, когда они входят в поэзию утраты.

Если в этом историческом обзоре постепенно вырисовывается центральный элемент, его можно рассматривать с точки зрения того, что я ранее назвал дерзостью элегии, ее обращенным внутрь себя отражением ее собственной эффективности, процедур или даже права на существование в мире. царство культуры.Однако по мере того, как разворачивается эта история, саморефлексивность элегии начинает восприниматься как уязвимая точка, которая усугубляет задачу найти в ней если не искупительный или восстанавливающий форум, то утверждающую эстетику, в которой даже стихи, отчаявшиеся перед их собственная способность к утешению или даже разрешению отстаивает ценность собственного производства как эстетических продуктов. Уместность задавать вопросы о его собственном приличии становится частью его замкнутости, и эта замкнутость постепенно превращается в одну из подписей элегии.Элегия может и не быть спасительной, но в своем самоанализе она создает пространство для размышлений о культурной преемственности. Даже непосредственность похоронной элегии, будь то американская пуританка или английская ранняя современная, не могла полностью избавить от отягощения элегии. С середины семнадцатого века до середины восемнадцатого века в Англии похоронная элегия процветала, а затем исчерпала себя. Как отмечает Лорна Клаймер в своем обзоре того периода, английская похоронная элегия часто вызывала религиозное возвышение, обращая внимание на три взаимосвязанные проблемы: причитания, похвалы и утешение, с утешением, естественно присваивающим мотив vanitas для своего разрешения.Когда приличия Августа пришли к выводу, что навязчивая идея с разлагающимся трупом пришла в голову, вопрос о том, как отделить горе от гротеска, стал первостепенным. Клаймер заключает, что эта история «предполагает некоторые сложности и парадоксы, связанные с созданием искусства из смертности, в которой эстетика, задуманная, чтобы быть значимой, даже красивой, создается из сложных проблем, поднятых травмирующими, часто гротескными предметами смерти. распад, разделение и изменение ». В главе Хелен Дойч о поэме-перспективах восемнадцатого века утешение неизбежно становится центральной темой.Поэты, которых она исследует, в том числе Голдсмит и Грей, прекрасно осознают пределы ностальгии и неточности памяти при воспроизведении места. Однако утешение, которое Дойч читает в этих поэтах, — это не утешение, которое дает безоговорочная вера в далекого Бога; это утешение, рожденное признанием читателем стойкости литературы, удовольствий от текста, который, хотя и чреват внутренними противоречиями, все же может вызывать сочувствие.

Поэтому неудивительно, что главы о романтизме, хотя и разительно различаются по концепции, обе постулируют выражение горя в элегии как высоко квалифицированное.Размышления Тимоти Мортона о темной экологии элегии могут служить радикальным аналогом прочтения Дойчем локоописательной поэмы в восемнадцатом веке. Если Дойч видит, как возникает сочувствие к утраченным идеалам исчезнувшего прошлого, опосредованное материальными объектами, Мортон видит материальность элегии как сущность окружающей среды, но с отличием. Этот глубоко новаторский тезис объединяет многих своих соседей в постулировании сопротивления закрытию. Мортон идет еще дальше, постулируя сопротивление крушению субъектно-объектного дуализма, столь дорогого для глубокой экологии и когда-то столь дорогого для исторических определений романтизма.Благодаря замысловатым прочтениям Шелли и Вордсворта темная экология Мортона удивительно (стр.6) предлагает картезианский дуализм как поправку к наивности попыток глубинной экологии оживить материю. В прочтении Мортоном «Аластора» Шелли любить людей означает понять, как относиться к факту нарциссизма. «Чтобы любить землю должным образом, нужно признать ту самую искусственность и инаковость, которую экологический дискурс пытается отрицать». Таким образом, Элегия — это исполнение «меланхолического знания».

Для Стюарта Каррана элегия в романтический период «редко является выражением горя per se », наблюдение, которое следует из признания того, что элегия предназначена для живых, даже если живые не совсем уверены, что им следует делать. ожидать от этого. Карран блестяще рассматривает марш элегии через этот период, начиная с эпических элегий Анны Сьюард и заканчивая акцентом на эмоциональном и психологическом реализме Шарлоттой Смит и тем, что Вордсворт обязан влиянию Смита.И здесь вопрос о нерешительности, о страдании, не поддающемся утешению, — по крайней мере, до тех пор, пока Вордсворт не обратился в более позднюю жизнь к англиканской ортодоксии, — становится очевидным. Точно так же в «Адонаисе» Шелли мертвым дана власть, даже над живыми. Однако к тому времени, когда мы достигаем Шелли, элегический голос не просто саморефлексирует, но предлагает свой внутренний поворот субъекту своего собственного культурного сдвига; у него нет выбора, кроме как рассматривать свое собственное состояние, свое собственное необходимое самоуверенное положение в обществе, которое не оставляет для него места.

Таким образом, вступление в викторианский период обеспечивает своего рода баланс исторической траектории на данный момент. Как отмечает Эрик Грей в своей главе, посвященной викторианской элегии, сама Викторианская Британия в значительной степени характеризуется как культура траура, и тема утраты как тема была более очевидным пробным камнем в викторианском сознании. Книга Теннисона In Memoriam была второй после Библии для королевы Виктории в ее трауре по своему возлюбленному Альберту. Стихотворение одновременно и в высшей степени приватное, и в высшей степени публичное, поскольку в нем говорится о глубоко переживаемой утрате в контексте публичных дебатов по поводу традиционных оснований для утешения: с постепенным ослаблением веры, которое характерно для девятнадцатого века, а не только для Теннисона. но также Харди, Браунинг, Хеманс, Барретт-Браунинг и другие обращаются к особым силам, которыми наделяется сама элегия.Если Грей описывает упадок веры, повлиявший на викторианскую элегию, Винсент Шерри рассматривает модернизм с точки зрения его опасений по поводу упадка в целом, особенно политического и социального. Шерри передает свое понимание модернизма через его собственное взаимодействие с культурой декаданса 1890-х годов. Сосредоточиваясь в первую очередь на Паунде и Элиоте, Шерри читает модернистскую поэзию, поскольку ее преследует сомнительное время в истории, ее фрагментарное чувство схватывания за новым, даже когда настоящее стремительно исчезает из концептуального понимания поэтов.Элегия становится элегантностью самого себя, пытающегося устоять в этом мире, который пошел наперекосяк. Может ли быть утешение в таком мире? Если бы когда-либо был задан вопрос, судьба британской элегии между войнами, несомненно, была бы самым обескураживающим — но, вероятно, также и самым неотложным — контекстом, в котором можно было бы об этом спросить. Если для Шерри настоящее уходит в прошлое, прежде чем оно может быть должным образом переварено, для Патрисии Рэй межвоенные поэты полны решимости занять свое место в истории, положительно задокументировать свое самосознание в отношении элегического письма со стальной решимостью войти в история рефлексивно признана исторической.Это не форум для пастырского утешения или веры в высшие принципы. Если элегия и выполняет какой-либо синтез, то только с ее (стр.7) собственная проекция в будущее. Элегисты откликаются на элегию, откликаются на повеление опровергнуть ожидания утешительного завершения.

На этом этапе наша история превратилась в отражение элегии как способа взаимодействия с разочарованиями времени и места . Элегия как форма самооценки становится не просто форумом для мета-нарратива, но способом осознания того, что было сделано с культурой.Глава Арнольда Крупата, посвященная элегии американских индейцев, рассматривает теоретизацию Джеральда Визенора о том, что он называет «продолжением и выживанием — этот последний термин является составной частью понятия выживания через сопротивление». Они отходят от стандартных «еврамериканских повествований о прогрессе и господстве». Как и следовало ожидать, элегии оплакивают потерянные права, потерянные миры, потерянное достоинство. Но они также свидетельствуют о продолжении, о выживании, а иногда и о том, что выживание обусловлено самими актами элегического письма.Таким образом, оплакивать судьбу культуры в элегии — значит свидетельствовать об удивительном факте культурного выживания, каким бы квалифицированным оно ни было. Глава Мэйры Шрайбер, посвященная современной еврейской американской элегии, также затрагивает тему выживания, но ее внимание больше сосредоточено на продолжении еврейских ритуалов скорби и памяти в еврейской поэзии. Два ее поэта, Чарльз Резникофф и Аллен Гинзберг, исполняют то, что можно назвать «антикадиш», призыв еврейской молитвы религиозного утверждения (Кадиш), читаемой по случаю смерти родственника; призыв, однако, предлагается не для того, чтобы отвергнуть per se , а для попытки связать его и переопределить с точки зрения эстетической непосредственности поэтов.Она читает Эдриенн Рич как воплощение ее исторического значения с глубоким пониманием, несмотря на ереси, которые она смело излагает. Однако во всех этих случаях утверждается преемственность как с религиозной, так и с элегической традицией; то есть эти элегии разграничивают сообщество, в котором комфорт поэтического ритуала имеет смысл.

Наблюдения Бонни Костелло об элегии и экологии в поэзии двадцатого века отмечают стойкость как пасторали, так и элегии, даже в мире, который, кажется, лишил их обоих.Она отмечает, что современная поэзия не отказалась от «пастырской контекстуализации смерти», но пастораль теперь также является самим предметом траура, а не только его контекстом. Тем не менее, то, к чему многие из ее поэтов обращаются, — это не какой-то альтернативный, более зеленый мир, а утверждения палимпсеста языка, то, что она читает у Сьюзан Хоу как «беспощадную конфронтацию с текстовыми призраками». Действительно, все элегические призраки текстуальны, но текст не всегда уступает просто призракам. Глава Сандры Гилберт, посвященная способам умирания в современную эпоху, заставляет внимательно следить за технологиями жизнеобеспечения, мельчайшими подробностями больничного опыта со всеми его отчуждающими деталями, а также с абсолютной физичностью умирающего тела.Они лишь отдаленно напоминают упомянутые мною похоронные элегии. Вместо этого мы имеем отчетливо современную фиксацию на особенностях медикализированного тела даже в культуре, свидетельствующей о «растущем отрицании смерти». Таким образом, в центре внимания Гилберта находится современная медицинская элегия, которая была немыслима в любой предыдущей эпохе. Не сентиментальная и не желающая найти освобождение в эстетике, медицинская элегия, тем не менее, дает форму освобождения, открытие голоса, который знает, если он что-то знает, что он говорит о своем собственном творчестве.Росс Чемберс, пишущий о СПИДе, элегии и отзывах, также отмечает сложные отношения. (стр.8) между элегией и стремлением к эстетическому искуплению; однако такое стремление редко бывает далеким от гнева и гнева и, следовательно, никогда не ускользает от попытки превратить элегию о СПИДе в социальный жанр, который мог бы предложить перспективу взаимодействия «с забывчивыми или равнодушными». По мнению Чемберса, элегия принимает свидетельство именно потому, что отказывается отвернуться от «неотложной заботы об обязанностях живых».В главе Клифтона Спарго о современной анти-элегии измеряется самоуничтожение элегии на протяжении истории, но обнаруживается, что в своей современной форме она достигла пика сопротивления, которое проявляется также в сфере этики. Для Спарго «антиэлегия возникает как разновидность этической жалобы, оборачивающейся против истории утешения именно для того, чтобы найти недостатки в стратегиях поминовения, которые поэт-скорбящий унаследовал как нормативные в ее обществе». Сосредоточившись на Элизабет Бишоп, Энн Секстон и Джори Грэм, глава Спарго снова показывает, что современная элегия очень застенчива; для Спарго это самосознание проявляется не только в терминах саморефлексивного взаимодействия, которое мы наблюдали на протяжении всей его истории, но и в его остроте по отношению к его собственной темпоральности и этическим соображениям, которые, таким образом, неразрывно связаны с Это.

Главы этого Руководства, сгруппированные в категории «Знания, темы и практика», так же хорошо знакомы со сложностями истории, традиций и их манипуляций, как и любые главы раздела «История». Я разделил их по практическим соображениям, понимая, что любая эвристика, используемая для работы с таким обширным предметом, как элегия, обязательно обнаружит свои уязвимые места. Учитывая текущее состояние изучения элегии, было необходимо дать исторический обзор, который был бы полезен студентам и ученым, пытающимся разобраться в жанре.Однако исторический обзор не может быть полностью исчерпывающим. Хотя тематический раздел не может претендовать на завершение исчерпывающего освещения предмета, он дает дальнейшие размышления об элегии, как исторической, так и современной, с выгодных позиций, которые не обязательно рассматриваются в первом разделе. В своих замечаниях здесь, вместо того, чтобы давать исторический обзор, как я делаю для первого раздела, я хотел бы обсудить некоторые из принципов отбора, которые организовали эти главы.

У нас есть три главы, которые посвящены конкретно женской элегии, и каждая посвящена разным историческим аспектам, от раннего модерна до современности.Даже сейчас по-прежнему ведутся споры о том, как понимать элегии женщинами или, что более важно, о том, желательно ли такое намеренно ограничивающее обозначение. С этими главами, написанными Лорен Шохет, Энн Меллор и Анитой Хелле, сгруппированы глава Лизы Шнелл, посвященная оплакиванию детей в ранней современной Англии, и глава Джонатана Голдберга о гомосексуальной элегии в эпоху Возрождения. Эти главы, как правило, подчеркивают тонкость взаимности между краем и центром в культурно специфических моментах.

Я включил две главы о взаимосвязи между драмой и элегией, одну написанную Джонатаном Крю (о ранней современной драме), а другую — Кэтрин Берроуз, которая концентрируется на драме восемнадцатого века. В драме часто задаются вопросы, аналогичные тем, которые поднимаются в элегии, и в этом Руководстве предлагаются два убедительных примера того, как задействовать их синтез. Этот раздел также является естественным домом для (стр.9) Глава Томаса Пфау по теории литературы и глава Джеррольда Хогла о готике, обе стремятся расширить общий кругозор изучения элегии.Глава Джахана Рамазани об элегии и транснационализме аналогичным образом описывает богатые противоречия, возникающие между и внутри культурно разнородных видов. Эти главы укрепляют наше понимание тонкостей взаимоотношений между литературными формами.

В заключительных главах данного Руководства рассматриваются предметы, часто относящиеся к категории «материальная культура». Эрик Гидаль о музейной культуре; Пол Коутс о кино; Элизабет Хельсингер о живописи XIX века; Джошуа Элленбоген о фотографии; и Кирк Сэвидж о военных памятниках — все они являются ответом на растущий научный интерес к физическим артефактам увековечения.Таким образом, они затрагивают проблемы пересечения и перекрестного опыления между текстом и физическими пространствами сохранения.

Возможно, как известная идея Элизабет Бишоп в одной из своих часто цитируемых элегий, что «искусство проигрывать несложно освоить». Трудно понять искусство, взаимосвязь между воспроизводящими процессами элегии и жизненным опытом проигрыша. В этих отношениях мы видим фундаментальный жизненный процесс. Я надеюсь, что этот том предложит разъяснение этих процессов как студентам, так и ученым.(стр.10)

Пример элегии в литературе

Слово «элегия» происходит от греческого слова «плач». Историческая форма — меланхолическая поэма, в которой размышляют о смерти через темы войны, природы или потери человека. Элегия возникла в Древней Греции и Риме и была узнаваема по чередующимся линиям гексаметра и пентаметра. В наше время элегия может быть написана в любой метрической форме, но содержание стихотворения должно отражать смерть или печаль.Некоторые известные элегии — это «Lycidas» Джона Мильтона, «Элегия на деревенском погосте» Томаса Грея, W.H. Одена «Памяти У.Б. Йейтса» и Уолта Уитмена «О капитан! Мой капитан!»

Пасторальная элегия

Английский писатель Джон Мильтон разработал элегию греческого и римского происхождения как стихотворение, в котором природа переплетается с печалью и утратой. В частности, «Ликида» Милтона считается одним из величайших примеров пастырской элегии. Пасторальная элегия включает образы урожая, изобилия или сельского хозяйства в классической мифологии, призывает Музу и возвышает сельскую жизнь, размышляя о естественном цикле жизни, смерти и возрождения, оплакивая потерю любимого человека.

Романтическая элегия

Джон Донн интерпретировал темы печали и потери как переживание любви и создал форму, известную как романтическая элегия. В романтическую эпоху (1830–1860-е годы) в литературе считалось, что природа успокаивает утраченную любовь или горе. Кеннет Р. Джонстон, заслуженный профессор Университета Индианы, пишет о романтической элегии: «Элегии традиционно работают с естественными тропами, чтобы успокоить личную боль». Многие писатели эпохи романтизма использовали эту форму, в том числе Уильям Вордсворт в «Элегических строфах, предложенных изображением замка Пил во время шторма, нарисованном сэром Джорджем Бомонтом» и Уолтом Уитменом в «Когда цветет сирень на заднем дворе».»

Элегия, а не хвалебная речь

Многие известные элегии повествуют о смерти человека, но в отличие от хвалебной речи, которая каталогизирует и восхваляет прекрасные качества умершего, элегия отражает переживание смерти в более общем и метафизическом смысле. Например, в «Памяти В.Б.» Одена. Йейтс, — пишет Оден, — Уильям Йейтс похоронен. / Пусть ирландское судно лежит / Лишится его поэзии. / В кошмаре тьмы / Все собаки Европы лают ». Это не перечисление каждого из великих качеств Йейтса, но универсализация его смерти и размышление о состоянии мира.

Современная элегия

Элегия как стихотворение, повествующее о потере, печали и печали, широко распространена в современной поэзии. Как пишет Джахан Рамазани из Университета Вирджинии, «… зов элегии преодолевает различия в школе, национальности, стиле и технике». Современные поэты от Томаса Харди до Аллана Гинзберга написали элегические стихи, а поэты Шэрон Олдс, Сьюзан Хоу и Джори Грэм — среди многих поэтов, которые несут смерть из моргов и больниц. И, как пишет Рамазани, такие поэты »…. культивировали поэзию как пропитанный смертью язык траура ».

Элегия | Академия американских поэтов

Элегия — это форма поэзии, в которой поэт или оратор выражает горе, печаль или утрату.

История формы Elegy

Элегия началась как древнегреческая метрическая форма и традиционно написана в ответ на смерть человека или группы людей. Несмотря на схожую функцию, элегия отличается от эпитафии, оды и панегирика: эпитафия очень краткая; ода только превозносит; и панегирик чаще всего пишется формальной прозой.

Элементы традиционной элегии отражают три стадии утраты. Сначала идет плач, в котором говорящий выражает горе и печаль, затем хвалу и восхищение идеализированными мертвыми и, наконец, утешение и утешение. Эти три этапа можно увидеть в классике У. Х. Одена «Памяти У. Б. Йейтса», написанном для ирландского мастера, который включает следующие строфы:

С земледелием стиха
Сделай виноградник проклятия,
Пой человеческих неудач
В восторге скорби;

В пустынях сердца
Да начнется исцеляющий фонтан,
В темнице его дней
Научи свободного хвалить.

Среди других известных элегий — «Фуга смерти» Поля Целана, написанная для жертв Холокоста, и «О капитан! Мой капитан!» Уолта Уитмена, написанного для президента Авраама Линкольна.

Многие современные элегии написаны не из чувства личного горя, а из чувства утраты и метафизической печали. Знаменитый пример — заунывная серия из десяти стихотворений в книге Duino Elegies немецкого поэта Райнера Марии Рильке. Первое стихотворение начинается:

Если я закричу
, кто услышит меня там
среди ангельских орденов?
И предположим, что кто-то внезапно
принял меня к своему сердцу
Я бы съежился

Другими работами, которые можно считать элегическими в более широком смысле, являются монументальный Джеймса Меррилла «Меняющийся свет в Сандовере », Роберт Лоуэлл «За мертвых из Союза», Симуса Хини «Фонарь Ястреба » и работы Чеслава Милоша, которые часто оплакивает современные жестокости, свидетелем которых он стал в Европе.

подробнее elegies

Elegy | Жанры и формы | Литература | Глоссарий

Элегия — это стихотворение, которое в первую очередь определяется его тоном и тематическим содержанием. В частности, его тон серьезный, а тематическое содержание темное, обычно затрагивая тему смерти или мертвых. Технически элегию можно определить по ее специфическому поэтическому метру. Однако сегодня это техническое значение больше не используется. Элегия, по сути, просто относится к грустному и серьезному стихотворению.

Значение

Элегии, традиционно сочиняемые как скорбная реакция на смерть человека, являются популярными похоронными песнями. Иногда элегия может относиться к особенно мрачному музыкальному произведению. Популярные элегии включают вокальные песни, фортепианные сочинения и пьесы для всего оркестра.

Происходящие в Древней Греции элегии похожи на панегирики, эпитафии и оды, но отличаются друг от друга: панегирики обычно представляют собой структурированные речи, написанные формальной прозой; эпитафии намного короче, всего в несколько строк; а оды выражают просто обожание.

Элегии задумчивы и задумчивы, выражают эмоции и ностальгию по ушедшему человеку. Обычно они интимные и личные, написанные кем-то, кто был близок с человеком, который прошел. Глубокие и задумчивые, они богаты эмоциональными переживаниями.

Создание элегии

Традиционные элегии часто проходят в три этапа. Первый шаг — это причитания. На этом этапе говорящий выражает свое горе и сожаление по поводу ухода за предметом.Это шанс говорящего рассказать о своей боли и меланхолии. Затем оратор хвалит достижения и качества человека, почти идеализируя их. Наконец, оратор выражает соболезнования и утешение другим скорбящим. Эти три шага можно узнать в этом эксперте из элегии Памяти В. Йейтса W.H. Оден:

«С земледелием стих

Сделайте виноградник проклятия,

Пой человеческую неудачу

В восторге от горя;

В пустынях сердца

Да начнется исцеляющий фонтан,

В тюрьме своих дней

Научи свободного хвалить.”

Однако не каждая элегия должна выражать печаль по поводу смерти человека. Другие могут описать непреодолимое чувство утраты или печали. Например, начало поэмы Райнера Марии Рильке «Дуинские элегии» гласит:

«Если бы я закричал»

Кто меня там услышит

Среди ангельских орденов?

И предположим, что вдруг

Принял меня к своему сердцу

Я бы съежился ».

Истоки элегии

Как уже упоминалось, элегии написаны элегическим куплетом.Эта поэтическая форма использовалась поэтами из Древней Греции, а затем стала популярной в Риме, где они привыкли к элегическому двустишию на латыни. Каждый куплет в элегии состоит из стиха-гекзаметра, за которым следует стих-пентаметр.

Термин «элегия» происходит от греческого слова elegeia, означающего «плач». Первоначально это слово относилось к любым стихам, написанным элегическими куплетами. Они могли быть о чем угодно; любовь, горе, война, потеря и т. д. В древнеримской литературе элегии обычно содержали элементы мифологии и эротики.Благодаря своей структуре этот стиль отлично подходит для риторики, поэтому его использовали поэты Рима и Греции для выражения сатирических или юмористических сюжетов.

В современной английской литературе это обычно сводится к оплакиванию потерянного любимого человека или ужасному событию. Однако до семнадцатого века этот стих все еще был популярным и использовался в более широком контексте. Древнеанглийская Эксетерская книга, написанная около 1000 года, очень задумчива и задумчива. Он содержит такие известные стихотворения, как «Плач жены» и «Странник».В этих произведениях говорящий использует термин «я», чтобы олицетворять свой траур и личную боль. Стиль этих элегий делает их более понятными для широкого круга слушателей. Поэт Сэмюэл Тейлор Кольридж описал элегии как своего рода медитативную поэму:

«Элегия — это форма стихов, естественная для рефлексивного ума.

Может лечить любой предмет, но не лечить ни один предмет

для себя; но всегда и исключительно применительно к

поэт.Поскольку он будет сожалеть о прошлом или желать будущего ».

Элегические стихотворения: определение и примеры — видео и стенограмма урока

История и примеры

Возвращаясь к истории, мы начнем с древнегреческой элегии , которая обычно была написана в виде двустиший и предназначалась для пения вслух и сопровождалась авлосом , разновидностью флейта. Элегии могли состоять из нескольких или более ста строк, и певец рассказывал историю или ситуацию публике или хору.Обратите внимание, что греческое определение элегии было широким по своей природе и не всегда означало поминовение умерших. На самом деле элегии часто исполнялись на вечеринках.

Со временем элегия стала означать сочетание печали, похвалы и утешения, как в «Смерти не горди» Джона Донна, написанной в 1500-х годах. Донн справляется со своим горем, определяя смерть в следующих строфах:

Смерть не гордись, хотя некоторые называют тебя
Могущественным и ужасным, ибо ты не такой,
Ибо те, о ком ты думаешь, ты dost overthrow,
Не умри, бедная смертью, и ты еще не можешь убить меня.
От покоя и сна, которые кроме твоих изображений пчела,
Много удовольствия, то от тебя, должно произойти гораздо больше,
И скорее наши лучшие люди с тобой, лань,
Остальные их кости и души доставят.
Ты раб Судьбы, Случайности, королей и отчаявшихся людей,
И ты будешь жить с пойсоном, войной и болезнью,
И мак или чары могут заставить нас спать,
И лучше твоего удара; почему ты тогда опух?
Одна короткая спячка, вечное пробуждение,
И смерти больше не будет; смерть, ты умрешь.

Элегия движется сквозь века

В середине 1700-х годов британский поэт Томас Грей написал одно из самых известных элегических стихотворений «Элегия, написанная на деревенском погосте». Следующие строфы, написанные ямбическим пентаметром, демонстрируют сильное интроспективное настроение Грея, начиная со строки 13:

Под этими грубыми вязами, в тени этого тиса,
Где дерн вздымается множеством разваливающихся куч,
Каждая в своей узкой клетка на веки заложенная,
Грубые отцы деревни спят.
Свежий зов благовонного утра,
Ласточка, щебечущая из построенного из соломы сарая,
Пронзительный звук петуха, или гулкий рог,
Больше их не разбудит от их скромной постели.
Для них больше не будет гореть пылающий очаг,
Или занятая домохозяйка позаботится о своей вечерней заботе:
Никакие дети не бегут, чтобы шепелявить о возвращении своего отца,
Или подняться на колени в завистливом поцелуе, чтобы разделить.
Часто жатва приносила серпам своим,
Их борозда, часто упрямая, прорвалась;
Как весело они погнали свою команду!
Как прогнулся лес под их сильным ударом!
Пусть не честолюбие насмехается над их полезным трудом,
Их домашние радости и судьба неясны;
Nor Grandeur слушайте с пренебрежительной улыбкой,
Краткие и простые анналы бедных.

Во-первых, Грей говорит о тех, кто лежит в своих узких кельях в пасторальной обстановке кладбища. Он скорбит о том, что они никогда больше не будут наслаждаться простой работой и радостями жизни. Он также предостерегает «амбициозных» или богатых, чтобы они не презирали бедных, поскольку все люди оказываются в могиле, независимо от их достижений и состояния. Грей заканчивает свою элегию эпитафией молодому человеку. Хотя Грей просто проходит через это сельское кладбище, он размышляет о смертности людей и незнакомцах, которые там похоронены.

Другой известный поэт, Уолт Уитмен , написал одну из моих любимых элегий: «О капитан! Мой капитан! память о гибели Авраама Линкольна в расширенной метафоре. Первая строфа гласит:

.

О капитан! мой капитан! наше ужасное путешествие завершено,
Корабль выдержал все стойки, приз, который мы искали, выигран,
Порт близок, я слышу колокола, люди все ликуют,
Пока следите за глазами, устойчивый киль, судно мрачное и дерзко;
Но сердце! сердце! сердце!
О кровоточащие красные капли,
Где на палубе лежит мой капитан,
Падший холодный и мертвый.

Уитмен объясняет, что цель, которую они искали — свобода американских рабов — была достигнута; корабль почти вернулся домой, и Союз сохранился, но капитан, тем не менее, лежал мертвым. Далее он говорит:

О капитан! мой капитан! встаньте и услышьте колокола;
Поднимитесь — для вас развевается флаг — для вас гудит горн;
Тебе букеты и венки лентами — тебе берега многолюдные;
Для вас они зовут, колеблющаяся масса, их нетерпеливые лица поворачиваются;
Вот, капитан! дорогой отец!
Эта рука под твоей головой;
Это какой-то сон, что на палубе,
Ты упал замерзшим и мертвым.
Мой капитан не отвечает, его губы бледны и неподвижны;
Мой отец не чувствует мою руку, у него нет ни пульса, ни воли;
Корабль стоит на якоре в целости и сохранности, его рейс завершен;
Из ужасного путешествия приходит корабль-победитель с выигранным предметом;
Ликуйте, берега, и звоните, колокола!
Но я, скорбным поступком,
Иду по палубе, мой капитан лежит,
Падший холодный и мертвый.

Уитмен писал для простого человека, и простые люди почитали Авраама Линкольна.В некотором смысле Уитмен отождествлял себя с Линкольном; и президент, и поэт нравились среднему американцу. Он чувствовал, что простой американец составляет сердце этой демократии. Итак, из всех современников Линкольна Уитмен больше всего подходил для написания элегии Линкольна.

Современные элегии

Современная элегическая поэзия может не обязательно оплакивать потерю человека, но потерю в целом, такую ​​как потеря невинности, простоты или жизни до технологий. Например, Аллен Гинзберг , поэт 1950-х годов, написал в «Кадиш»:

Странно сейчас думать о тебе, лишенном корсета и глаз, пока я гуляю по солнечному тротуару Гринвич-Виллидж.

в центре Манхэттена, ясный зимний полдень, и я не спал всю ночь, разговаривал, разговаривал, читал вслух Кадиш, слушая блюз Рэя Чарльза вслепую на фонографе

ритм ритм — и ваш воспоминание в моей голове через три года — и прочитал вслух последние триумфальные строфы Адоная — плакал, понимая, как мы страдаем —

И как Смерть — это лекарство, о котором мечтают все певцы, поют, помнят, пророчествуют, как в еврейском гимне, или Буддийская книга ответов — и мое собственное воображение увядшего листа — на рассвете —

Сновидения назад через жизнь, Ваше время — и мое ускорение к Апокалипсису.. .

Краткое содержание урока

Элегическая поэзия оплакивает мертвых или потерю в целом. Эта форма поэзии возникла в Древней Греции, где она обычно состояла из двустиший и исполнялась вслух вместе с авлосом. С годами он продолжал развиваться и расширяться в определениях, хотя эта форма поэзии до сих пор используется, чтобы скорбеть о потере. Несколько известных поэтов, написавших элегии, включают Джона Донна, Уолта Уитмена и Аллена Гинзберга.

Интервью с Деборой Паредес — Проект Latinx в Нью-Йоркском университете

Йоллотль Лопес (YL): Я прочитал вашу новую книгу, и мне нравится ваше взаимодействие с памятью.Как мы увековечиваем память? Мне очень нравится, как вы это сделали в — Год Собаки . Каким было это путешествие, особенно когда поэт изображал настоящую жизнь? Пытаетесь изобразить и воспоминания, и чужие воспоминания?

Дебора Паредес (DP): Я всегда очень вкладывалась в память, увековечение и, в частности, размышляла об этом в рамках своего рода коричневой эстетики. Итак, для меня книга — Год Собаки — это год металлической собаки, год моего рождения, 1970, который также был годом, когда мой отец готовился к поездке во Вьетнам.Многие молодые люди из рабочего класса и бедные, черные и смуглые люди были призваны во Вьетнам. Как и во многих латинских общинах, когда мой отец, к счастью, вернулся с войны, в доме воцарилась ужасная тишина. Я помню, как был ребенком и чувствовал, что тишина в нашем доме, как это часто бывает в семьях с посттравматическим стрессовым расстройством, связана с войной. Я помню, как украдкой вошел в его комнату; как дети крадутся посмотреть на Playboy или что-то в этом роде. Я заходил туда и пытался просмотреть его фотоальбомы со снимками, которые он сделал во Вьетнаме.[Я подумал], может быть, в этих изображениях я найду ключ к разблокировке некоторых из этих безмолвий. Таким образом, книга в некотором смысле повествует о том моменте, когда вьетнамская эра, [когда] фотография переопределила наш способ видения и размышления об этом моменте, и пытается подорвать эти способы, буквально вырезая свои собственные фотографии, предлагая коричневый архив, чтобы бросить вызов тому, как мы думаем о том моменте.

Как поэту всегда трудно писать о личном, семейном и воспоминаниях, о которых часто не говорят.Думаю, мой отец сказал бы то же самое, потому что мне приходилось делиться с ним по пути. Это может быть глубоко исцеляющим. Он может озвучить то, о чем иначе никогда не говорили бы. Это было ужасно страшно. И все же, поскольку я использовал его фотографии, мне пришлось на раннем этапе процесса спросить его: «Могу ли я использовать это?» Это действительно давало ему возможность говорить так, как он, возможно, не мог говорить раньше. Для меня было очень важно сохранить это. Я не собирался думать: «О, я говорю за него, верно?» Нет, не знал.И были способы, которыми я также пытался очень сильно защитить его конфиденциальность. Ни на одной из фотографий, которые он мне дал, никогда не было видно его лица. Есть способ, который меня также интересует, используя фрагменты, чтобы также сохранить его субъективность не совсем доступным способом.

Говоря об этой идее более крупной коричневой памяти, в названии книги также упоминается фигура Гекубы, которая после Троянской войны превратилась в собаку, потому что она воет и воет от ужасов войны. Она так предана своему горю, что, когда ее забирают греки в рабство вместе со всеми другими женщинами, она прыгает с корабля, превращается в собаку и проводит свою жизнь в море, на острове, воя от ужаса и горе.Он вызывает в памяти такую ​​фигуру, как Ла Льорона и другие в нашем сообществе. [Меня интересует] как других цветных женщин поступали? Какие способы они показали нам, как управлять и глубоко запоминать память о наших ужасах по поводу насилия, которое было совершено по отношению к нам, в наших сообществах? И поэтому эта книга находит отклик у меня в моем давнем интересе к демонстрации женщин; так что в книге рассказывается как история моего отца, так и более мифическая, более масштабная история о разновидности латиноамериканской феминистской элегии и о том, как она занимала центральное место в наших общинах.Как мы спроектировали жизнь и способ выжить благодаря нашей приверженности этой элегии?

YL: Мне нравится сочетание Овидия и всех этих разных ссылок, потому что истории маргинализированных людей в целом никогда не обсуждаются с «классиками» с точки зрения науки. И это похоже на то, что на самом деле черные и коричневые люди делали это целую вечность — возвращаясь к классике. На самом деле мой любимый — «Автопортрет во плоти и камне».«Мне нравится эта постоянная метафора рта, языка и языка из туфель. В нем также есть библейские намеки. Мне было интересно, хотите ли вы поговорить именно об этом стихотворении.

DP: Мы заслуживаем эпического рассказа и так часто не получаем его. Я хотел, чтобы книга была как по своим особенностям, так и эпической. Наши истории достойны эпоса, наше горе достойно эпоса, и я хочу, чтобы оно было таким масштабным. Был проведен вдумчивый обзор, в котором проницательно отмечалось: «Некоторые могут сказать, что эта книга — это как попытка сделать слишком много.И я подумал: «Да, это так, я хочу этого!» Я действительно согласен с этим обзором. Я хочу, чтобы это был эпический регистр, потому что именно в этом важны наши истории. Вот насколько велико наше горе, потому что эти истории отодвинуты на самый край эпического повествования. Но что касается поэмы «Плоть и камень», это был настоящий прорыв для меня, потому что мне также было очень интересно установить эти связи через своего рода метафору части тела, а также установить связи между Анзалдуа, Библией и Сильвией. Плат, моему отцу во Вьетнаме, но он хотел сделать это в некотором роде ассоциативно, не обязательно в повествовательной или линейной манере.Я чувствовал, что стихотворение учит меня способу удержания их всех вместе, — это сделать такую ​​ассоциативность и сделать это с помощью своего рода декларативного языка. Это стихотворение также открыло мне регистры, с помощью которых я хотел выступить в книге. Я хотел, чтобы он был таким вместительным. И еще, что конкретно. Таким образом, их соединение часто происходило с помощью языка, а не только родителя и ребенка, как мы видим в Персефоне или Кроносе , но также и посредством реального языка или рта.В целом в книге столько разбросанных по всему телу частей, сколько я работаю с идиомами. Я думаю, что это открыло мне путь к пониманию книги в целом из-за того, как в ней говорится. Связи через изображение или, в этом случае, часть тела более связаны между собой, чем в какой-то строгой линейности или повествовательности. Это был огромный прорыв. Для меня это было то, что помогло мне понять, как писать остальную часть книги. Для меня это было явным отклонением как по тону, так и по стилю. И он действительно открылся из того каркаса и формы, с помощью которой можно было затем двигаться вперед.

YL: Я не хочу превращать Латинидад в этот монолит молчания, но существует культура молчания, которая не только окружает войну и посттравматическое стрессовое расстройство, но и окружает все виды травм, особенно с мужчинами, которые выросли в эта [идея] мужественности типа: «Вы мужчины, держите это в себе, вы переживаете это, вы должны быть сильными!» Тогда вы об этом не рассказываете. Сейчас мы более склонны к разговорной терапии, но это все еще не находит отклика в латиноамериканском сообществе. Многие ли из нас выросли с молчаливым и стойким отцом? Вы частично ответили на него, прося разрешения у отца или более подробно о некоторых вещах.На что было похоже то путешествие?

DP: Для меня было важно то, что, хотя эта книга в некотором роде о нем, мне приходилось постоянно осознавать, что я вырос в этом доме, где война все еще велась через своего рода повсеместное молчание или своего рода изменчивый гнев, который был капризным. Несмотря на то, что история о нем, это моя история. В конечном итоге это делается с точки зрения девочки, которая затем становится дочерью. Это история дочери. Стало ясно, что я имею полное право рассказать эту историю, потому что она о дочери, о том, как женщина плачет об ужасах продолжающейся войны.То, что человек приходит домой, не означает, что все кончено.

Для меня, и я думаю, для многих художников, которым приходится писать о сложных семейных историях, является понимание того, какую часть истории я должен рассказать. Понимание того, что были моменты, которые я не стал бы рассказывать или не мог бы рассказать, потому что это его история, и, возможно, ее никогда не расскажут или расскажут по-разному. Это было частью того, как я могла рассчитывать на то, что рассказывала дочь. Это постоянные переговоры о том, как быть приверженными истине, какой бы она ни была, и не использовать эту истину как оружие, чтобы навредить тем, кто был ее частью.И я думаю, что отчасти мы это делаем, и, конечно же, мы делаем это постоянно в науке, но я думаю, что то же самое относилось и к моей поэзии. Если вы проведете структурный анализ, вы точно поймете силы, которые давят на него, так что стихотворение «Эджвудская элегия» буквально дезориентирует вас и страницу, и себя как читателя, это понимание, это среда, которая создала тишина. Это не просто демонизированный образ отца-мачиста.

YL: Мне особенно нравится, что в целом это изображение травмы, передаваемой из поколения в поколение.Травма отца доходит до детей, приходит к нему домой, доходит до всех вокруг ветерана.

DP: История травмы часто является историей травмы, передаваемой из поколения в поколение. У дочери всегда есть что рассказать. У меня были давние разговоры, например, с дочерьми вьетнамских беженцев, потому что опыт беженцев и опыт ветеранов, особенно из Вьетнама, вызывает столько резонанса среди детей той войны, которые, возможно, не испытали это на собственном опыте. , но часть этого абсолютно пережила через родителей.Было очень важно сразу же выделить это на первый план, а не просто историю, которую я унаследовал. Конечно, травмы той войны, но я также унаследовал латинскую феминистскую традицию понимания того, как кричать против нее. Таким образом, материнское стихотворение помогает понять, что еще я унаследовала и как меня позиционирует мое сообщество, благодаря феминистской элегической традиции в моей латиноамериканской культуре и литературе, которая волнует меня в греках.

YL: Мне нравится включение всех этих изображений, и мне нравится, как они похожи на эти фрагменты бумаги.Были ли это уже фрагменты бумаги? Или вы собирали и обрезали определенные части?

DP: Все фотографии, к которым мне удалось получить доступ, были полностью целыми, когда я их получил. Будь то фотография Мэри Энн Веккьо, которую Джон Фило сделал в штате Кент, или снимок пейзажа, сделанный моим отцом, или снимок моего отца, который один из его соседей пил текилу или работал в стоматологическом отделении. . Для моей собственной эстетики в том, что мы называем более широко документальной поэзией, была работа по объединению и фрагментации и использованию фрагментов как способа как разрушить официальный архив, так и признать, что независимо от наших поисков исправления или восстановления, это всегда частичное .Таким образом, фрагментация действительно стала методологией, имеющей эстетическое и политическое значение, методом, позволяющим выдвинуть на первый план фрагментацию, которая происходит с телом и психикой. Например, на обратной стороне фотографий моего отца были подписи. Для меня было очень важно поместить туда его собственное сочинение. Но опять же, путем фрагментации, он захватил и его собственное повествование, и еще один снимок, [который] позволяет нам понять связи между пистолетом и камерой; способы, которыми они опасно создают определенные вещи в своем поле зрения.Это также дало мне возможность не воспроизводить то, что я считаю насилием на знаковых фотографиях, и особенно на фотографии Фан Тхи Ким Фока Ника Утта. Так что для меня это был способ предложить фотографию, которую мы знаем, не воспроизводя ее полностью.

YL: Говоря с точки зрения воспроизведения, всегда есть разница между стихотворением на странице и стихотворением устным. Есть ли какие-то из этих произведений, которые вам нравятся, или вы имели в виду их как перформативные произведения?

DP: Я так долго был паж-поэтом.Я хотел бы сказать пару вещей. Первое: стихотворение в игровой форме, это стихотворение настаивало на том, чтобы быть пьесой с несколькими персонажами, «Автопортрет в одном действии». И поэтому мне было бы интересно посмотреть, что люди с ним делают. У меня были люди, которые говорили мне, что они хотели бы, чтобы «Эджвудская элегия» превратилась в музыкальное произведение.

Недавно я читал книгу Араселису Гирме, одному из моих любимых поэтов и людей в мире. Она прочитала вступительное стихотворение «Автопортрет в год собаки».«Это был такой подарок для меня, потому что она читала его и заметила, сколько раз звук« глаз »встречается в этом стихотворении. Так что в некотором роде это высказывание субъекта «Я». Но она также прочитала это как «ау», как чувство боли и потери. Мысль о том, что кто-то сможет услышать это таким образом, я думаю, что кто-то, кто будет настроен на своего рода коричневую феминистскую элегию, необычайно тронула меня и является моим самым большим стремлением, но не тем, что я намеревался сделать прямо. Я всегда говорю своим ученикам: если вы сделаете свое искусство правильно, оно будет намного умнее вас.Итак, вы знаете, в таком случае, я бы хотел, чтобы люди услышали и «я», и «ай» в этом вступительном стихотворении.

YL: Один из вопросов, который меня интересовал, был «Сердца и умы», особенно с использованием скобок. Будь то стихотворение на странице или перформанс, все дело в отсутствии, все в тишине. Мне просто интересно, это одно из произведений, которые вы исполняете на чтениях?

DP: Я почти никогда не выполняю это именно потому, что не понял, как выполнять эти молчания так, чтобы это меня устраивало.Может, если бы я работал с режиссером. У меня есть перформанс, но я чувствую, что мне нужно спросить некоторых из моих более опытных поэтов: «Хорошо, а как бы мне выполнить эти скобки?» Я читал книгу с Наташей Тротуэй, которая только что опубликовала мемуары об убийстве своей матери под названием Memorial Drive , которые я очень рекомендую. Она также использует скобки на протяжении всей книги. Недавно у нас был разговор, когда она записывала аудиокнигу и пыталась продумать, как вы выполняете эти скобки в звуковой сфере? Это очень важный вопрос, который нужно обдумать, например, как бы я это сделал? И как, помимо заклинания тишины, это будет выглядеть и звучать? У меня пока нет ответа.Так что я всегда открыт для идей.

YL: Любой совет, который вы могли бы дать не только начинающим, но и опытным поэтам и писателям, которые пытаются достичь такого тонкого баланса, запечатлевая что-то историческое, но и семейное? Так много всего висит на волоске, особенно если люди, о которых вы пишете, не прошли. Как вы справляетесь со своей семьей? Как они относятся к тому, что вы изображаете их жизнь? Как вы относитесь к умершим? Что можно посоветовать писателям, отправляющимся в такое путешествие?

DP: Мемуаристы все время говорят об этом: какую историю вы можете рассказать? Я считаю, что это важное различие.И быть полностью подготовленным, и владеть тем, что вы рассказываете, понимая, что любое письмо сопряжено с риском. Может быть понимание, что могут быть последствия, если кто-то действительно вкладывается в истину, а не использует правду как оружие. Саидия Хартман пишет [о том], что мы должны быть осторожны, чтобы не использовать мертвых на службе у наших романов. Я думаю, это можно сказать не только о мертвых, но и о тех, кто не может говорить. И, наконец, что произойдет, если мы подумаем о стихотворении как о любовном письме девушке, которой мы были? Что произойдет, если оно оформлено как любовное письмо? Тогда каким образом можно было бы рассказать эту историю, достойную истины?

.