Как пишется о невозможности: Как правильно пишется невозможность / не возможность?

Вместе с тем вводится возможность направления осужденного к лишению свободы или к принудительным работам в исправительное учреждение (исправительный центр), расположенное в том субъекте РФ, в котором проживает один из его близких родственников. Это будет возможно по решению ФСИН России на основании письменного заявления осужденного, либо с его согласия по заявлению одного из близких родственников. «В случае невозможности размещения в указанном регионе, осужденный может быть направлен в исправительное учреждение (центр), расположенное наиболее близко к его месту жительства или месту жительства его близких родственников, в котором имеются условия размещения», — сообщил Председатель Комитета по государственному строительству и законодательству Павел Крашенинников

Аналогичным образом закрепляется возможность перевода уже отбывающего наказание осужденного — из одного исправительного учреждения (исправительного центра) в другое в том субъекте РФ, в котором проживает один из его близких родственников. Это будет возможно однократно в период отбывания наказания — по решению ФСИН России на основании личного заявления или заявления близкого родственника с согласия осужденного. При невозможности размещения перевод будет осуществлен в наиболее близкое исправительное учреждение (центр), в котором имеются условия размещения.

Павел Крашенинников отметил, что предлагаемые изменения повысят доступность мест отбывания наказания для родственников осужденных и обеспечат возможность их общения с членами семьи.

Любая борьба с нашим менталитетом упирается в невозможность существовать

Писатель делится своими впечатлениями от прошедшей недели: возрождение вытрезвителей, предложение о запрете мата, воспоминание о Жванецком, проигрыш сборной России по футболу и цензура в Ютубе

Это «Хроники Цыпкина» на Радио «Комсомольская правда».

16 ноября 2020 года. Прочел тут, что собираются вернуть вытрезвители в нашей стране. Кстати, всегда было для меня загадочное слово. Я забывал, как писать – «вытрезвитель» или «вотрезвитель». Ну важно. Кстати, ни разу в нем не был. В детстве только помню фильм «Осенний марафон».

Идея, в общем, неплохая, конечно. Потому что, действительно, очень часто люди находятся в таком состоянии, что домой им идти нельзя. И где-то надо пересидеть. Может быть, даже принудительно. Но меня вот что беспокоит. В связи с тем, что значительное количество сограждан живет на таком уровне жизни, что качественно отстроенный вытрезвитель для них будет неким повышением даже этого уровня, не начнут ли пить люди ради того, чтобы попасть в вытрезвитель? Ну, то есть так ты, к сожалению, сложилась жизнь, живешь в очень тяжелых условиях, может быть, даже на улице. Ну, и стараешься хотя бы не пить. А тут открывается комфортный вытрезвитель. Я думаю, если будут они новые, то, действительно, будут хорошо очень выглядеть, удобные и комфортные внутри. И тут встает вопрос: а не начат ли пить ради того, чтобы туда попасть? Это как раньше ходила шутка по стране, что ради норвежской тюрьмы можно и преступление совершить. Я, кстати, не думаю, что это даже в некоторой степени шутка. Потому что люди состоятельные они как-то, я думаю, решат вопрос, чтобы туда не попасть.

С другой стороны, в эпоху Инстаграма, в эпоху публичности, когда любая фотография может поставить крест на твоей карьере, не важно причем, являешься ли ты публичным человеком или просто занимаешь руководящий пост среднего уровня, может быть, даже, ну и вот какой-то незадачливый менеджер среднего звена, который только-только заступил на свою позицию, ну, перебрал в баре, как со всеми бывает. Приехала полиция, которая, разумеется, будет проводить, наверное, какие-то рейды, и его забрали. Сообщили, что неплохо бы ему в вытрезвителе посидеть. Я не знаю, какая будет правовая база для этого, кто будет решать, но не важно. И попал человек туда, его там коллеги по этому тяжелому ремеслу сфотографировали, выложили видео, не важно, кто это сделал. Но тем не менее, и такое видео может очень сильно испортить жизнь в дальнейшем. Потому что никто разбираться не будет. И если в доинтернет период могли на работу написать, но у этого не было какого-то вирусного эффекта. То здесь – не позавидуешь человеку, я бы так сказал, после такого визита. Поэтому, мне кажется, могут иметь такие неприятные последствия.

Ну и, наконец, самое главное, что делается в принципе с алкоголизмом в стране. Да, эта проблема большая. Она, кстати, коснулась не только России. В свое время много пили и в Англии, и в Швеции. Конечно, в Швеции купить алкоголь в выходные дни просто запрещено. А в будни специальные только места, по-моему, они работают какой-то ограниченный период времени. Конечно, с этим нужно что-то делать. Но любая борьба с этой практически частью нашего менталитета упирается в невозможность иногда существовать на трезвую голову. Ну, или происходят такие перегибы, как во времена Михаила Сергеевича Горбачева, когда боролись с пьянством. И чем все кончилось? Вообще все рухнуло. Поэтому аккуратней, конечно, нужно с этой материей взаимодействовать.

А что касается вытрезвителей, то при хорошем законодательстве, при правильной организации дело полезное. Надеюсь никогда туда не попасть, ибо перешел практически на ЗОЖ. Возраст диктует свои правила.

17 ноября 2020 года. Прочел очередную инициативу в нашей Государственной Думе. Не помню, кто, но предложили ввести уголовную ответственность за публичное использование мата. Ну, действительно, нечем заняться в стране, кроме как ловить по всей стране матерящихся и штрафовать. Можно, конечно, бюджет тем самым наполнить. Но тоже, мне кажется, странно, особенно если все стоят в масках, и ты не можешь по губам подтвердить, матерился этот человек, не матерился.

Меня всегда в таких законах изумляет вот что. Думают ли люди о механизме реализации? Как это все работать будет? Вот как? Мат – это неотъемлемая част нашей речи. Кто будет заниматься ловлей этих матерящихся? Как они будут это оспаривать? Какая будет доказательная база? Куда будут платить? А уголовная ответственность – вообще сажать за это будут. Где столько тюрем взять? Полстраны придется держать в лагерях. Запретить ли мат в самих тюрьмах? Или будут там повторные наказания? Человек один раз сказал нехорошее слово и больше из тюрьмы никогда не вышел. Что делать с грузчиками, допустим? Будут ли какие-то профессии, которым публичный мат будет разрешен? Будет ли уголовное преследование тех, кто, допустим, матерился прямо непосредственно перед какой-нибудь, не дай бог, катастрофой? Ему задним числом будут ли статью пришивать или нет? Все это, честно говоря, бессмысленно и смешно.

Я еще могу понять, хотя вопрос спорный, когда мат ограничивают на телеканалах. Действительно, смотрят дети. К сожалению или к счастью, не важно, дети рано или поздно узнают все эти слова. Хорошо, с телевидением я согласен. Или когда есть маркировка, да, мне тоже понятно, я вообще выпускаю книги – одну книгу с нецензурной лексикой, для тех, кто это любит, и одну книгу без – я уважаю разные взгляды на использование мата. Но в целом это какое-то лицемерие. Потому что основная часть страны, независимо от социального статуса, сословия, количества денег и даже образования – энциклопедического или никакого, — все равно использует эту лексику.

Я тут не могу не привести пример, забавная история. Мы гуляем с женой по Бангкоку. Вот что значит старость, когда ты приезжаешь и экскурсии берешь. И вот нас приводит экскурсовод к некой колонне и говорит: это наш самый главный памятник. И тут я понимаю, что это не совсем колонна, а это такой восьмиметровый фаллос на постаменте. И какие-то женщины стоят на постаменте и натирают его тряпками. Со стороны абсолютно инфернальное зрелище. Я поинтересовался: а что это за фаллос? О, это наш очень известный волшебный фаллос. Он чудесный. В чем чудо и волшебство? Если его потереть, то случится чудо. Видите, вон там сограждане натирают. Я, конечно, не мог не пошутить, что, в общем-то, у многих мужчин так, не то чтобы чудо случится, но достаточно интересно, чудненько.

И думаю: как можно развести туристов на такую дичь как в сознательном возрасте забраться на постамент, тереть каменный член и думать, что произойдет с тобой чудо? Пишу немедленно об этом пост. Влез в Инстаграм. И я забываю, как пишется «фаллос» — с двумя «л» или с одной. Мне лень лезть в Гугл. И я использую русское нецензурное слово на букву «х». Называю пост «Волшебный, сами понимаете, что». Мне звонит бабушка. Я понимаю, что она вряд ли просто так звонит. Потому что я уехал в отпуск, всем сообщил. Думаю, наверное, как-то связано с постом моим последним? Скорее всего, Новый год, сестры ей показали пост и сказали: вот, видишь, а ты его любишь, а вот он что на всю страну пишет. И как в воду глядел.

Она мне говорит: слушай, я по поводу твоего последнего поста. А у меня уже речь заготовлена по поводу того, что мат – это мой нонконформизм, это материя, объединяющая все социальные группы в стране, о том, что мне уже достаточно лет, чтобы я мог использовать те слова, которые мне кажутся правильными. Ну и дальше такого философского свойства трактат. Она говорит: не имею никаких претензий к тому, что ты используешь мать, мне это не нравится, но это твое право. Можно не позорить меня на всю страну и «-тся» в своем посте написать правильно, с мягким знаком? Да что ж это такое! Вот уголовная ответственность за «-тся» — можно подумать. Я, правда, к сожалению, сразу сяду.

18 ноября 2020 года. Михаил Михайлович Жванецкий умер уже некоторое время назад. Просто вчера у меня состоялся такой интересный разговор на эту тему. Вот к какой мысли я вчера пришел и хотел бы с вами поделиться. Вы знаете, Михаил Михайлович — Лионель Месси русской литературы. Сейчас я объясню свою метафору или параллель.

Лионель Месси, безусловно, как мне кажется, величайший игрок футбола за всю его историю. Ну уж точно величайший сегодня. Богом поцелованный. То, что он делает, не поддается какому-то механическому или материалистическому анализу. Ты не можешь натренироваться и быть как Месси. В отличие от того же Роналду, наверное, можно поставить себя на эти рельсы и тренироваться бесконечно, достичь его результатов. Тоже игрок выдающийся. Но в Месси прослеживается вот эта божественная искра, которая всегда была и у Жванецкого. Потому что невозможно научиться писать так, как он. Он владеет словом, возможно, лучше всех за длительное время в нашей литературе.

Тем не менее, всегда, когда оценивают Месси, говорят: но вот чемпионат мира-то он не выиграл. Какой же он самый великий? Чемпионата мира нет в его копилке. Забывают, что он играл в финале и в других финалах. Не важно, так сложились обстоятельства, он не выиграл чемпионат мира. Становится ли он от этого менее великим? В моей системе координат – нет. Но я понимаю тех людей, которые говорят: нет, это знак. И вот какая-то похожая ситуация, мне кажется, произошла с Михаилом Михайловичем Жванецким. В России же нужно обязательно, чтобы был либо большой роман, либо драма серьезнейшая, либо хотя бы драма в жизни. Мы можем вспомнить Бабеля, Зощенко – их трагические судьбы. В общем, тоже трагическую судьбу Довлатова.

Просто сатирическими шедеврами и со стороны кажущейся успешной жизнью сложно попасть в пантеон великого русского писателя. Хотя это всего лишь какая-то странная субъективная оценка, надуманная, как мне кажется, вызванная русским менталитетом, российским, требующим трагедии и драмы для серьезности восприятия искусства.

Мое мнение, что в XXI веке очень немного авторов, единицы, которые попадают в категорию «великий писатель». И для меня Михаил Михайлович Жванецкий – великий писатель. Мне посчастливилось ему сказать это лично, и не один раз. Просто потому, что он, как и вышеуказанный Месси, его бог поцеловал в макушку и продолжал следить, чтобы это место не запылилось ничем. Может быть, поэтому он в целом его и оградил от каких-то трагедий. Либо мы, может быть, не всегда знаем о них, и нам кажется со стороны. Но он прожил долгую жизнь, его любили и зрители, и близкие. В общем, любили Михаила Михайловича.

Я очень надеюсь, что бог, который его поцеловал в макушку, послушает его сейчас. Уверен, Михаил Михайлович задаст ему не самые, наверное, приятные вопросы. Потому что он был человеком, который видит трагедию в окружающей действительности, просто старается ее как-то смягчить своими текстами.

19 ноября 2020 года. Эх, 5:0 – это больно, конечно. Но скажу откровенно, после ситуации с Дзюбой, о которой я говорил на прошлой неделе, по-другому, мне кажется, чисто кармически не могло произойти. Мне кажется, каждый игрок думал о Дзюбе в этот момент. С сопереживанием, либо со страхом: ну вот теперь-то прилетит. Когда ты суеверный, ты начинаешь притягивать к себе какие-то события. И тут некая черная кошка пробежала по всей нашей сборной – не приглашенный Дзюба. Совершенно не факт, что он помог бы. Но мне кажется, он хорошо играет. Может быть, 5:0 не случилось бы. Хочешь – не хочешь, начнешь верить в карму. Хочешь – не хочешь, начнешь увлекаться эзотерикой. Я уже молчу про видео соответствующее. Может быть, как-то игрокам запретили прикасаться к ряду частей своего тела, и вот такое случилось несчастье.

Но я не о том. Ну что же мы так быстро забываем все хорошее, что было сделано? Я повторюсь, может быть, Станислав Черчесов с психологической точки зрения и правильно сделал, но вспомните, как мы любили и его, и парней, когда они нам принесли столько радостных моментов на чемпионате мира. Да и вообще не так плохо играли. Ну и тут, конечно, после этого разгрома разверзлись небеса, все, кто только недавно восхвалял, тут же обернулись против. Тогда, может быть, не стоит так хвалить в свое время? Сборным свойственно проигрывать. Иногда свойственно проигрывать с большим счетом. Так бывает. От этого они не становятся менее любимыми игроками. Моя «Барселона» замечательная вообще 2:8 «Баварии» влетела. Ну что теперь делать? Отвернуться, что ли? Это как твои близкие или дети получили оценки – двойки, допустим, и от них отвернуться. Нет, так делать, как мне кажется, нельзя.

И, кстати, о двойках. Это была такая прелюдия, вводная часть. Один замечательный ученик, не помню какой школы, написал замечательное сочинение. Я вам его прочту. На тему басни «Ворона и лисица»: «Мне кажется, что положительный герой – сыр. Потому что он ничем не провинился. Лиса – хитрая, ворона – глупая. Стрельбу окончил». Учительница написала: «Глупость». И поставила двойку. Это вопиющее безобразие, непрофессионализм. Я не хотел бы, чтобы затравили учительницу. Мало ли что у нее случилось в тот момент жизни. Или достал ученик. Хотя очень приятный по фотографии парень.

Во-первых, это класс написанное сочинение, особенно в новое время, когда короткий текст отражает мысль. Это неординарно. Есть о чем подумать. И очень возможно, что автор басни согласился бы с этим. И вообще про это написал. Просто прошло лет двести со времен басни Крылова, и только сейчас мы поняли, что это про сыр. Во-вторых, учитель в школе обязан развивать желание ребенка думать неординарно. И вообще думать. Вот таким «Глупость. 2» — ты убиваешь любую мотивацию, любую инициативу и взращиваешь посредственность. Соответственно учитель не выполняет своей главной функции. Ставить двойку за это сочинение нельзя. Только в том случае, если бы было заранее объявлено, что сочинение – две страницы. Тогда можно сказать: я не принимаю это сочинение, напиши другое. А давай это рассмотрим. А тут тебе факультативно поставлю пятерку, четверку. Поговорить с ребенком. Дети – это те же самые взрослые. Они требуют внимания не только эмоционального, но интеллектуального. Наша задача – вырастить из них тех, кто будет лучше, чем мы. Скажете – легко вырастить лучше, чем мы. Не обязательно. Я рад, что ребенка поддержали. И опять же, благодаря социальным сетям это произошло, какое-то бешеное внимание. Надеюсь, он от этого не пострадает, не зазвездит. И дальше будет удивлять нас замечательными интересными точками зрения на, казалось бы, классические произведения и сюжеты. Молодец, парень! Мы тобой гордимся.

20 ноября 2020 года. Не думал, что когда-то мне придется это сказать. Но свободу Владимиру Соловьеву! Не думал не потому, что я не поддерживаю Владимира Соловьева. У меня может быть другая точка зрения на его политическую позицию, но он имеет на нее право. И, безусловно, талантливый журналист. Я про то, что не думал, что мне в России придется когда-то это сказать. Потому что Владимир Соловьев в целом в рамках государственной идеологии находится.

Нет, я про другое. Ютуб что-то там, в общем, как-то запретил Владимира Соловьева. Я не вдавался в тему, то ли совсем его заблокировали на Ютубе, его канал, очень популярный, то ли из каких-то он выпал категорий. Тем не менее, ограничения налицо. Пытается Ютуб объяснить, что произошла опечатка, техническая какая-то проблема. Тем не менее, давайте рассмотрим эту ситуацию. Насколько Ютуб может или не может блокировать популярного в России человека. Точнее, он может. И как мы должны на это реагировать.

То есть, с одной стороны, Ютуб, безусловно, частная компания. Это частный дом, можно сказать, куда мы все приходим, что-то там начинаем делать. И, в общем, владелец дома может нас выгнать из этого дома всегда. Это его безусловное право. Плохо ли то, что основные наши политические дискуссии происходят в чужом доме? То есть Ютуб, Фейсбук, Телеграм, Инстаграм. Ну, наверное, не очень хорошо. Но это был наш путь. Мы не создали своего, куда хотели бы заливать свой контент. В общем, никто не мешал ни Владимиру Соловьеву, ни мне, ни кому-либо еще выбрать отечественную платформу. Но мы их не выбрали. Казалось бы, с этой точки зрения к Ютубу не придраться.

С другой стороны, это как вот дискуссия – имеет ли право звезда напиться, принимать наркотики, вообще вести образ жизни, который не может послужить примером для подрастающего поколения. Вроде бы звезда – тот же человек, это его право. Но есть некая ответственность. Мне кажется, что американские компании, которые стали всемирными, они несут некую цивилизационную ответственность за то, чтобы продвигать те идеалы, в которые, во-первых, верит сам американский народ. И с этой точки зрения не очень демократично, наверное, блокировать то, что не нарушает уголовного законодательства, не призывает к убийству, нарушению прав человека. С этим приходится сталкиваться. Мои друзья неоднократно попадали в социальных сетях под баны на Фейсбуке, — за высказывание позиции, а не за призывы к свержению власти, ни в коем случае.

Поэтому с этой точки зрения, наверное, такие крупные компании, мне кажется, неправильно, что они себя так ведут. Должны ли мы взамен блокировать их на территории России? Нет, мы опустимся до их уровня. Тем более, что огромное количество людей создали свои бизнесы внутри этих платформ, пытаются как-то зарабатывать деньги. И компании, и частные лица. Я не считаю, что адекватный ответ – запретить все. Это ни к чему не приведет. Надо было, условно говоря, думать раньше. И, может быть, идти по китайскому пути, хотя он мне не близок. Либо развивать свои каналы. Или государственным структурам их таким образом поддерживать, чтобы все туда пришли. И чтобы Юрий Дудь там завел канал, и его не трогали никак, и уважаемый Владимир Соловьев.

Поэтому мне кажется неправильным вводить хоть какую-то цензуру. Это недемократично, это плохой пример детям, я бы так сказал. Но реагировать запретом внутри страны тоже не совсем корректно. А главное, это не приведет к особому результату, пока мы не создадим свои альтернативные платформы. Но создавать их нужно. Потому что, конечно, когда любой сисадмин за океаном может просто выключить микрофон у отечественного спикера, который ему не интересен или не нужен, или ему такой приказ дадут, и остановится некая пропагандистская или информационная работа в ту или иную сторону, да, мы же никогда не знаем, может, в какой-то момент Ютуб поменяет точку зрения и почему-то запретит Юрия Дудя. Как у них там в Америке сложится, никто никогда не знает. Это рискованная зона. Нужно, конечно, что-то свое иметь. Пойду-ка я проверю, как там моя страничка ВКонтакте.

кому положен медотвод от прививки и как его оформляют — РТ на русском

С введением обязательной вакцинации отдельных категорий граждан в Москве у некоторых жителей столицы возникли вопросы по поводу медотводов, позволяющих не делать прививку. 2 июля Минздрав России выпустил рекомендации по вакцинации, где в том числе содержатся сведения о заболеваниях, при которых прививка противопоказана. Кому положен медотвод, что нужно сделать, чтобы его получить, и какие организации этим занимаются — в материале RT.

«Если есть медотвод — отвод по медицинским соображениям, — требовать вакцинации никто не имеет права», — заявил Владимир Путин на недавней прямой линии с россиянами. 

Медотводы могут быть временными или постоянными — это зависит от характера противопоказаний, выявленных у конкретного пациента.

Отсрочку от вакцинации могут получить люди с острыми инфекционными и неинфекционными заболеваниями, а также с обострениями хронических болезней.

Во временных рекомендациях о вакцинации от 2 июля, выпущенных Минздравом РФ, сказано, что противопоказанием для вакцинации может быть приём препаратов, которые подавляют иммунитет (иммуносупрессоры), — у пациентов может не сформироваться иммунный ответ на прививку.

Серьёзным противопоказанием, исключающим проведение вакцинации, являются острые аллергические реакции на один из компонентов вакцины. Кроме того, если после первой дозы препарата у пациента развился анафилактический шок либо другие серьёзные (отличные от обычных) реакции на вакцину, врач может принять решение об отмене второго этапа вакцинации или о замене препарата.

К категориям граждан, которым следует повременить с прививкой, относятся и дети до 18 лет, хотя в России уже проводятся исследования возможности вакцинации детей и подростков препаратом «Спутник V». 

Ранее прививки нельзя было делать беременным женщинам, однако последние рекомендации Минздрава допускают вакцинацию беременных — по информации ведомства, нет данных, что вакцинация представляет опасность для беременной или плода. 

Медотводы могут получить и другие категории пациентов — однако в этих случаях решение о целесообразности вакцинации должен принимать лечащий врач. Это, к примеру, люди с хроническими заболеваниями печени и почек, эндокринными заболеваниями, нарушениями функций кроветворения, эпилепсией и серьёзными нарушениями работы ЦНС. Сюда же относят пациентов с нарушением мозгового кровообращения и воспалительными процессами в тканях сердца.

В Минздраве также рекомендуют взвешивать потенциальные риски и пользу от вакцинации для людей с аутоиммунными и онкологическими заболеваниями — по решению лечащего врача они также могут получить медотвод.

Если с противопоказаниями для проведения вакцинации всё относительно понятно, то алгоритм действий человека, желающего получить медотвод, до конца не ясен. В частности, оказалось, что далеко не каждый врач имеет право выдавать подобные справки, особенно если речь идёт о серьёзных противопоказаниях, а не о временной отсрочке от прививки.

Обзвонив московские частные и государственные клиники, RT выяснил, что выдачей постоянных медотводов в столице занимаются лишь несколько государственных поликлиник.

Получить временный медотвод тоже можно не везде. Те москвичи, которые привыкли пользоваться услугами частных медучреждений, с большой долей вероятности не смогут получить там справку, освобождающую от вакцинации.

«Наши врачи не дают медотводы — для этого надо обращаться в поликлинику по месту жительства. Точных данных о том, занимаются ли медотводами другие частные клиники, у нас нет», — сообщили RT в сети клиник «Будь здоров!».

В свою очередь, представители сети «Поликлиника.Ru» сообщают, что могут предоставить лишь временный медотвод «при острых состояниях», в то время как постоянными медотводами занимаются специальные центры в Москве. Приводим их полный список.

• © Поликлиника.Ру

Связаться удалось лишь с одним из приведённых в данном перечне медицинских учреждений. В городской поликлинике №218 сообщили, что пока не выдают справки о невозможности вакцинации от COVID-19.

«У нас в поликлинике данные медотводы не делают. Пока не было официального приказа от Департамента здравоохранения Москвы, кабинеты по медотводам не могут начать работу. Я знаю, что приказ вообще не вышел по поводу нашей и других пяти поликлиник [из списка]. Говорят, что [приказ] всё же готовят — а до тех пор у нас эти кабинеты не открыты», — пояснили в медучреждении.

Попытки узнать о выдаче медотводов в поликлиниках Москвы, не входящих в список, не увенчались успехом — в медучреждениях не могут дать чёткого ответа о возможности получения подобной справки и советуют «записаться на приём к терапевту».

«Врач сразу выдал заключение»

Москвич Александр (имя героя изменено с целью неразглашения личной медицинской информации. — RT) рассказал RT, что из-за хронической аллергии принимает иммуносупрессоры по назначению врача — это является противопоказанием к вакцинации, поскольку у пациента может не сформироваться иммунный ответ. Тем не менее получить медотвод мужчине пока не удалось.

«Я обратился в городскую поликлинику №209 в Москве, записался к терапевту. На приёме я объяснил врачу, что на постоянной основе принимаю иммуносупрессоры, и попросил дать мне медотвод. Врач сказал, что не может этого сделать, и велел записаться на медкомиссию, которая проводится два раза в неделю. К терапевту я пришёл 2 июля, и уже тогда на эту медкомиссию запись была доступна только на август. Я решил, что пока повременю с медотводом — работа позволяет, а без ресторанов и кафе я как-нибудь проживу», — рассказал собеседник RT.

Александр также отметил, что его супруга, пришедшая за медотводом в другую поликлинику Западного административного округа Москвы, без проблем получила необходимую справку. Правда, в её случае речь шла лишь о временной отсрочке от вакцинации, уточняет Александр.

«Моя жена обратилась к лору из-за воспаления уха, у неё был отит, — пояснил мужчина. — Температура была повышена. Так вот ей из-за острого состояния врач сразу выдал заключение, в котором написал, что временно не рекомендует проведение вакцинации от COVID-19. С этой бумажкой жена пошла к терапевту, и тот уже распечатал ей QR-код. Отсрочку дали на месяц».

На неразбериху с медотводами жалуются и в других регионах РФ, где введена обязательная вакцинация от COVID-19 для отдельных категорий граждан или бесковидный режим работы общепита и развлекательных заведений.

«Болезнь смерти» Маргариты Дюрас, «Блюетс» Мэгги Нельсон и «Конец истории» Лидии Дэвис на JSTOR

«Болезнь смерти» Маргариты Дюрас, «Конец истории» Лидии Дэвис и «Блюетс» Мэгги Нельсон обращаются к горе и страданиям сексуальных отношений или, точнее, к неродственности. Рецит Дюраса дает возможность подойти к сложным вопросам, связанным с нарушением отношений, и написанием этого отказа, что, как я думаю, интересует Дэвиса и Нельсона.«Болезнь смерти» может дать введение в понятие невозможных отношений и то, как конфронтация с этой невозможностью может привести к другому типу отношений — отношениям, которые и ускользают от письма, и разыгрываются им. «Голубые» Нельсона начинаются как размышление о ее любви к синему цвету и вскоре раскрываются как работа, которая также исследует природу потери и трудности познания и любви к другому человеку. Наконец, Дэвис в «Конец истории» сосредотачивается на том, как мы рассказываем о потере отношений, иногда еще до того, как это произошло, как на способе попытаться осмыслить то, что, вероятно, всегда ускользает от нашего понимания.

Comparative Lite Studies публикует сравнительные критические эссе, охватывающие богатые традиции Африки, Азии, Европы, Северной и Южной Америки, и исследующие литературные отношения между Востоком и Западом, Севером и Югом. Статьи могут также исследовать движения, темы, формы, историю идей, отношения между авторами, основы критики и теории, а также вопросы языка и перевода.Каждый выпуск CLS также содержит многочисленные книжные обзоры важнейших сравнительных литературных монографий и сборников эссе.

Являясь частью Университета штата Пенсильвания и отделом библиотек и научных коммуникаций Университета штата Пенсильвания, издательство Penn State University Press обслуживает университетское сообщество, граждан Пенсильвании и ученых всего мира, продвигая научное общение по основным гуманитарным дисциплинам. и социальные науки.Пресса объединяется с выпускниками, друзьями, преподавателями и сотрудниками, чтобы вести хронику жизни и истории университета. И как часть учреждения, предоставляющего землю и поддерживаемого государством, Press выпускает как научные, так и популярные публикации о Пенсильвании, призванные способствовать лучшему пониманию истории, культуры и окружающей среды штата.

Этот предмет является частью коллекции JSTOR.
Условия использования см. В наших Положениях и условиях
Авторские права © 2018 Государственного университета Пенсильвании.Все права защищены.
Запросить разрешения

Три грош: Мангель, муза невозможности

Иисус сделал возможным семь невозможных

1 августа 2018 г.

Пастор Чак Суиндолл

Невозможно!

Это слово в последнее время мелькало у вас на губах, когда вы вглядывались в неразрешимую проблема? Словарь определяет impssibl e как «неспособный к быть сделано, достигнуто или реализовано: непреодолимо сложно.” ¹

Итак, в чем ваше «непреодолимо трудное» обстоятельство? Возможно, взрослый ребенок заблудился не в том направлении? Может быть брак, в котором вы и ваш супруг почти не разговариваете друг с другом? А физический недуг, объявленный врачом неизлечимым? Категории «Невозможности» продолжаются и продолжаются. Каким бы ни было препятствие, это непроходимые ; в любой ситуации невыносимо . Ни советник, ни друг, ни пастор, ни член семьи не могут принести необходимые изменения.

Если я описал вашу ситуацию, у меня отличные новости. Я так рад, что запомнил его много лет назад и часто вспоминаю. Вот: Мы все столкнулись с рядом прекрасных возможностей, блестяще замаскированные под невозможные ситуации.

Это невозможное в твоей жизни? Внутри его непробиваемой оболочки находится невероятная возможность ждать, чтобы ожить. Откуда мне знать? Потому что У Иисуса есть сила сделать невозможное возможным! Как я могу быть уверен? Потому что Иисус продемонстрировал такую ​​силу во время Своего служения.Книга Иоанна записывает семь чудес, которые показывают удивительную власть Иисуса над вещами это может поставить нас в тупик. Давайте кратко рассмотрим все семь и их силу. отображать:

1. Власть важнее качества . На свадьбе в Кане, когда разлилось вино Иисус сказал слугам наполнить шесть каменных горшков водой и взять стакан метрдотелю. Подставив чашку к губам, официант попробовал что Иисус превратил не только воду в вино, но и лучших вино (Иоанна 2: 1–12).

2. Мощность на расстоянии . Позже в Кану приехал королевский чиновник, чтобы попросите Иисуса исцелить его умирающего сына в Капернауме, примерно в двадцати милях от него. Не двигаясь, Иисус сказал ему: «Иди домой. Ваш сын будет живи! »(4:50). Он исцелил мальчика на расстоянии.

3. Мощность во времени . У пруда Вифезда Иисус увидел человека, который был инвалидом 38 лет. Господь повелел ему: «Встань. вставай, возьми свою циновку и иди! »(5: 8). Это не имело значения что этот человек хромал почти четыре десятилетия; когда Иисус сказал «Гуляй», он гулял!

4. Количество Power over . Затем Иисус накормил толпу из более чем 5000 человек. люди с пятью хлебами и двумя рыбками размером с сардину (6: 1–15). Как такое маленькое может накормить столько? Математика не сумела учеников, но недостаток достаточного количества никогда не ограничивал способности Иисуса.

5. Власть над природой . Когда сильный ветер всколыхнул море и Испуганные ученики напряглись на веслах, чтобы добраться до берега, Иисус ходил по воде и успокаивал бурю (6: 16–21).

6. Власть над несчастьем . В Иерусалиме Иисус заметил слепого человека с рождения. Без шумихи или шумихи Свет Мира принес свет в глаза мужчины (9: 1–7).

7. Власть над смертью. Когда Лазарь умер, надежды его сестер умер вместе с ним. Однако Иисус превратил их невозможность в прекрасная возможность прославить Бога, вернув Лазаря к жизни (11: 1–44).

По-человечески говоря, каждая из этих проблем казалась такой же невозможной, как и вычисления. дошкольнику.Но для Иисуса решение было очевидным. Он понял, «То, что невозможно для людей, возможно с Бог »(Луки 18:27). Он жил каждый день по Иеремии молитва:

«О Суверенный L ORD ! Вы сделали небеса и землю своим сильным рука и мощная рука. Для тебя нет ничего слишком сложного! » (Иеремия 32:17)

Почему бы вам не помолиться молитвой Иеремии о твоя невозможность? Закончите фразу: «О Суверенный Господь, ничто не слишком сложно для Вас относительно _____________ »и запишите свой личная невозможность.Затем примите решение отказаться от этой невозможности Господь с этого дня.

Чудеса удивительны, необъяснимы и редки, как безупречная жемчужина. Но они случаются! Мы не можем предсказать, когда Бог суверенно скажет: «Сейчас» и превратить невозможное в возможности. Что мы можем сделать, так это верить в Его силу и покоиться в Его суверенитете.

Позвольте мне добавить последнюю мысль. Когда Иисус издал Великое Поручение, Он пригласил каждого из нас жить в царстве невозможного по-человечески.В Insight for Living Ministries, мы преуспеваем в невозможном, потому что честно говоря, если мы не пытаемся сделать невозможное, мы можем упустить возможность для Бога. Ты к нам присоединишься? Присоединяйтесь к нам в достижении нашей цели Vision 195 — готовить учеников во всем. 195 стран. Давайте посмотрим, как Иисус делает невозможное возможным в наши дни !

Об этике невозможности — Имманентный каркас

Джессика Херли и Дэн Синикин опубликовали книги об апокалипсисе в 2020 году: Инфраструктуры апокалипсиса: американская литература и ядерный комплекс (Миннесота) и Американская литература и долгий спад: неолиберальный апокалипсис (Оксфорд) соответственно.Они вместе писали об апокалипсисе и раньше, будучи соредакторами специального выпуска ASAP / Journal под названием «Апокалипсис» (осень 2018).

__________

Дэн Синыкин : Настраиваюсь на Апокалипсис заставил меня осознать возможность того, что ткань реальности может распасться на моих глазах, как это было и происходит сейчас для многих. Но у него есть также заставили меня скептически относиться к переменам, воплощенным в президентских преемственности, особенно когда это изменение берет в свои руки восстановление статус кво.Пишу утром после инаугурации Джо Байдена. Его победа поражение Дональда Трампа; это также победа неолиберализма: бесплатно торговля, американский империализм и человеческий капитал превалируют над нарастающим нелиберальным национализмом. Америка возвращается . Неолиберализм остается доминирующий.

Ваша книга, Инфраструктуры Апокалипсиса , указывает на встречу между непрерывностью и разрывом как в основе апокалипсиса. Апокалипсис, как вы нас учите, — это не только образ мышления, но и практика.И чтобы исследовать суть этой практики, вы начинаете с того, что вы называете «простым, но неотложным вопросом: что делает апокалипсис для людей, чье будущее уже находится под невозможной угрозой или исключается?»

Прежде чем я прочитал вашу книгу, я ответил на этот вопрос с некоторым цинизмом. Апокалипсис, как мне показалось, был соблазнительной реакцией на ощущение отсутствия политической воли. Будь то в Книге Откровения или в произведениях Джеймса Болдуина, я видел, как писатели реагировали на подавляющие империи, воображая их крах, фантазия, которая успокаивала отчаяние и которая могла быть очень мучительной для чтения, но на самом деле была квиетистской.Что еще хуже, я видел, как эти с силой , но которые считали себя преследуемыми, использовали апокалипсис, чтобы укрепить эту власть, с помощью таких романов, как Дневники Тернера и Оставленные .

Но потом я прочитал вашу книгу. Как вы демонстрируете, сама инфраструктура Соединенных Штатов — их автомагистрали. и города, пригороды, трубопроводы и шахты, и истории, которые хранят это имеющаяся инфраструктура — постоянный источник структурного расизма и экологическая несправедливость, закрывающая будущее обездоленных.Ты убедил меня в освободительной силе апокалипсиса не только словами Болдуин, но также Сэмюэл Делани, Тони Кушнер и Лесли Мармон Силко. Для вы утверждаете, что апокалипсис преображает . Как? Эти писатели признают отсутствие будущего, обещанное неолиберализмом («там альтернативы нет »), закодированные в инфраструктуре и проявляющиеся в белых пригородах, облученные резервации и эпидемия СПИДа. Приняв безнадежность, они отрицают непрерывность колониализма поселенцев, и это открывает пространство переосмыслить жизнь в настоящем, пространство, в котором можно выжить — самостоятельно термины.Здесь, в апокалипсисе или апокалипсисе, для вас нет ничего утопического или окончательного. преображение. Ваше видение скромное, но меняющее.

Джессика Херли : Это замечательный чтение моей книги, и это уместно, так как я подозреваю, что буду больше склоняться в мою пессимистическую сторону для этого форума! [Примечание автора: этого не произошло.]

Чтение вашей книги прояснило для меня кое-что, что кажется здесь важным: успех неолиберализма — это конец повествования о прогрессе, которого он, казалось бы, требует.Ранние формы капитализма расовых поселенцев требовали сомнительно светской телеологии под названием прогресс : идея о том, что будущее будет значимо отличаться от прошлого (даже если это различие воспринималось как положительное только для тех, кто извлек выгоду из капитализма, колониализма и белых людей). превосходство). Однако неолиберализм исключает идею о том, что в будущем ситуация улучшится; Как вы пишете в книге, «центральным в неолиберализме является его тезис, который он принудительно реализует, о том, что альтернативы свободному рыночному капитализму нет.Окончательность неолиберализма, его низведение любой другой политики до невозможности, вызывает чувство клаустрофобии, бессилия и безнадежности — апокалиптические чувства ». Сама идея прогресса — которая, как отмечает Анна Цинг, является центральной для политических мечтаний о прогрессивной политике, как и для политических нарративов XIX века, с которыми мы ее традиционно связываем, — была заменена в неолиберальную эпоху, я бы сказал скажем, невыносимым модным словом «инновация», которое обозначает бессмысленные, но прибыльные вариации одного и того же, а не любую идею реального развития.

Итак, мы оказываемся в странная двойная связь, когда дело доходит до неолиберального апокалипсиса, и я бы любопытно узнать, как вы к этому подойдете. Апокалипсис можно рассматривать как способ сломать из непрекращающейся непрерывности будущего, навязанной неолиберализмом (и, как вы говорите, это то, к чему я пытаюсь добраться, переопределяя апокалипсис как пережитое опыт безбудущего, который может иметь радикальный потенциал). Но мы могли бы также рассматривайте это как выбор между двумя одинаково бессильными апокалиптическими нарративы, в которые вкладывается чувство реальности.С одной стороны, есть бесконечное воспроизведение того же самого после Конца истории, которое мы могли определенно считаю апокалиптическим в тысячелетнем смысле. С другой, как ты пишут, есть более традиционно апокалиптическая «логика линейного времени и неизбежный катаклизм », который одновременно чрезвычайно привлекателен для тех, кто оказался в ловушке ограничивает неолиберальное настоящее и, как это ни парадоксально, бессильно заранее пишет историческое изменение. Интересно, как (если вообще) это изменяет опыт апокалипсиса формы или способы, которыми апокалипсис используется?

Мы вместе писали о множественности апокалипсиса; этот апокалипсис означает и переживался (и переживается) по-разному среди населения, определяемого расой, коренным происхождением, классом, полом, сексуальностью и ограниченными возможностями.На этом форуме мне интересно, есть ли что-то особенное в «неолиберальном апокалипсисе», которое отличало бы его от того, как эта форма работает в другие времена и в других местах. Вы позиционируете нас как писателей после инаугурации 2021 года, но что сразу же приходит мне на ум в контексте нашего контекста — это наступление вооруженных христианских сторонников превосходства белой расы на Капитолий США 6 января. Мы оба писали об апокалиптицизме превосходства белых, я в моей работе об Айн Рэнд и предполагаемом влиянии нуклеаризации на суверенитет белых, а вы в своей работе над Чарльзом Мэнсоном и Дневниками Тернера и предполагаемом влиянии экономической нехватки на суверенитет белых.Однако что бы означало рассматривать это событие как образец или поворотный момент в конкретном опыте неолиберального апокалипсиса? Одна вещь, которая меня особенно интересует, — это секуляризация пророчеств, которая была центральной в попытке государственного переворота. Протестантизм (и я вполне уверен, что говорю о евангелизме), очевидно, был общим фоном многих повстанцев, но это движение, скорее, чем библейские пророчества Хэла Линдси или Пэта Робертсона, следует с таким же рвением, как пророчества К.Является ли эта гибкость власти чем-то особенным для нашего момента неолиберального кризиса? Что-то специфическое для определенной современной структуры белизны? Индикатор новой формы апокалипсиса, появившейся за последние год или два? Мне любопытно услышать, что вы думаете.

DS: Да! В. Я люблю эти вопросы, которые вы задаете.

Я с большим интересом наблюдал за развитием QAnon. Как и Трамп, поначалу это казалось скорее смешным и донкихотным, чем опасным. Даже сейчас я удивляюсь, когда слышу, как журналисты описывают последователей как людей, которые верят, что Дональд Трамп — назначенный спаситель, чтобы победить элитную клику поклоняющихся сатане педофилов-каннибалов.Как сообщалось в подкасте Reply All , Q в какой-то момент был взломан, и его пароль оказался Мэтлоком — как в глупом телешоу Энди Гриффита из 90-х. Позже Q был снова взломан; Оказалось, что во второй раз его паролем снова был Мэтлок. Но теперь у нас есть Марджори Тейлор Грин, Джош Хоули, 1/6, и миллионы разочарованных QAnon сторонников превосходства белой расы.

В то время как те, кто верит в QAnon, являются восторженными апокалиптиками, для тех из нас, кто наблюдает, трудно оставаться внимательными к абсолютной бессмысленности деталей: синтаксическому анализу изображений и текстов для секретных сообщений.Они, как и мы с вами (как литературные критики), наследники библейской герменевтики, перевернутые задницей над чайником в зеркале похоронного дома. В честь Сианны Нгаи мы могли бы назвать это одурением зла. Нгаи придумал глупость — неологизм, сделанный из глупости и возвышенности, — чтобы понять эстетику Гертруды Стайн и Сэмюэля Беккета, но она подходит для Q. Подобно Штайн и Беккет, сторонники QAnon собирают «языковые обрывки и обрывки, выбрасывая« культурные »отходы. ” Они вызывают во мне как восхищение, так и утомление; они явно тупые.

Насколько я могу удерживать внимание, я вижу только гибкость власти в условиях апокалипсиса белого превосходства, на который вы намекаете. Такая гибкость также помогает мне объяснить призыв Трампа к белым евангелистам. Трамп непреднамеренно подключился к диспенсационалистскому нарративу: внешний мир хаотичен, упадочен и враждебен; неумолимые силы толкают нас к катаклизму; приход единственного лидера наведет порядок. Это тоже логика Q. Небеса, и что Антихрист прибудет, чтобы терроризировать остальных, не нужно далеко уезжать, по их мнению, чтобы поверить, что мы, возможно, уже во власти педофилов, поклоняющихся сатане.

Итак, восстание образцовый, может быть, кульминация неолиберальной апокалиптической мысли о белых разновидность сторонников превосходства, которая проходит через Чарльза Мэнсона, Дневники Тернера , Слева За и Трамп. Я называю это неолиберальным апокалипсис, потому что он порождается неолиберализмом и против него — в его Как вы заметили, корень — это воспринимаемое влияние экономической нехватки на белые суверенитет, отсюда антагонизм по отношению к глобальным элитам и Организации Объединенных Наций — но это в корне нелиберально.

Диспенсационализм, однако он питает превосходство белых, по сравнению с Q, пассивен. Что пугает о мутации первого — например, о мутации вируса, когда новый, более опасный вариант существует вместе с его оригиналом — это насильственный повстанческое качество QAnon. Это как Хэл Линдси и Уильям Лютер Пирс присоединился к созданию уникального движения.

QAnon попытался вызвать апокалипсис — Буря — через жестокое восстание, прорезавшее двойная связь неолиберального апокалипсиса: тысячелетняя преемственность неолиберализм или самая тихая фантазия об апокалипсисе.Они активисты-апокалиптики. Но это означало, что, войдя в Капитолий, они ожидали божественного вмешательство. Когда ничего не произошло, они были ошарашены.

Но я хочу вернуться к вопрос в основе вашей книги. Есть ли еще место для апокалипсиса от слева, снизу, для освобождения?

JH: Активный / пассивный различие, которое вы здесь проводите, действительно полезно, особенно для различения между моделью Left Behind диспенсационалистский аффект и новый Q-вариант.Одна вещь, которая всегда поражала мне о Left Behind серия что его персонажи в целом очень грустные; легко описать Left Behind как триумфальный рассказ (как и в макромасштабе), но главные герои проводят яркую количество времени, скорбя о людях, которых они потеряли, в том числе о людях, потерянных из-за Восторг, событие, которое, по логике романов, никто не должен оплакивать. В рамках нового стремительного роста белизны и мужественности (оба определены через отказ от негативных аффектов, таких как грусть, которые считаются слишком пассивными), однако этот более старый способ обитания апокалипсиса белого диспенсационализма похоже, было отклонено.Вместо этого обе вещи, которые могут чувства и сами чувства превращаются в гротескного клоуна версии самих себя.

Эпидемия жестокого обращения с детьми в этой стране огромное количество детей голодают, дети в клетке на границе; они дезавуируются и заменяются «элитной кликой Педофилы-каннибалы, поклоняющиеся сатане », и печаль, которую испытываешь, когда столкнувшись с этой реальностью, отрицается и заменяется праведным гневом и живое чувство отупения, которым наделяет Q-вера.Часть гибкости авторитета, определяющего Q и его апокалиптицизм, заключается в том, что Q всегда кажется подразумевают, что вы должны относиться к вещам серьезно и несерьезно одновременно. Вещи как Пиццагейт или бунт на Капитолии — смертельно серьезны и просто шутки, троллинг, LARPing позицию владеть библиотеками. Это похоже на неолиберализм и постмодернизм объединился, чтобы произвести исторически специфический бренд апокалиптизм в Q: тот, который стремится к разрыву без содержания. В этом в смысле, я полагаю, Q на самом деле вообще не будет противостоять неолиберализму; Это будет просто крыло неолиберализма творческого разрушения / инноваций, передний план против его пост-тысячелетнего стазисного крыла.

Если отвернуться от настоящего маклеры по недвижимости и военные менеджеры среднего звена Q к фактически обездоленным, однако, тогда я действительно верю, что 2020 год показал истинность феноменологического утверждают, что я пытался получить доступ через второстепенную литературу в своей книге: что жизненный опыт безбудущего открывает пространство, чтобы нарушить непрерывность общественное воспроизводство. В середине марта 2020 года непрерывный поток соцсетей воспроизводство, при котором настоящее неизбежно ведет к вероятному будущему, был разрушен на самом глубоком уровне, когда страна была заблокирована в ответ на новый коронавирус.Это был не только кризис общественного здравоохранения, но кризис временного опыта: будущее, которое мы представляли, было приостановленный; каждое будущее, которое могло последовать за настоящим, казалось неправдоподобно; мы буквально не знали, что будет дальше. Действия что раньше казалось невозможным (рост оплачиваемой безработицы; финансируемые государством схемы отпуска; жилье для бездомных) внезапно стали происходить вокруг нас. Будущее — как набор предположений о преемственности, определяющих то, что казалось возможно или необходимо в настоящем — были приостановлены и ранее немыслимые возможности в настоящем стало мыслимым (а в некоторых случаях и действительным).

Я хочу предположить, что именно в этом контексте произошло убийство Джорджа Флойда 25 мая Дереком Човеном при содействии Дж. Александра Куэна, Томаса Лейна и Тоу Тао. Убийство чернокожих и коренных жителей в Соединенных Штатах правоохранительными органами и дружинниками не является чем-то новым. Если есть одна социальная преемственность, которая определяет Соединенные Штаты, это наделение государственных агентов (будь то официально членами полиции или нет) правом лишать жизни чернокожих и коренных жителей без юридических последствий.Идея о том, что мы могли бы жить без полиции, исторически была одной из самых неправдоподобных идей за пределами относительно небольшой, хотя и чрезвычайно преданной, группы аболиционистов. Но прошлым летом все изменилось. Будущее уже стало неправдоподобным, непредсказуемым, непознаваемым. Если чума могла изменить всю нашу социальную ткань, то почему отмена — не просто реформирование, но отмена — полиции было менее правдоподобным? В тот момент, когда мы не могли представить себе, как бизнес продолжится в обычном режиме, требование отмены смертной казни стало по-новому мыслиться в широких масштабах в настоящее время.Огромные восстания изменили общественный и политический ландшафт Соединенных Штатов не только в крупных городах, но и повсюду (в моем маленьком пригородном городке Фэрфакс, штат Вирджиния, в основном богатом центристско-либеральном сообществе, проходили многочисленные протесты против насилия со стороны полиции по всему миру. несколько недель). «Это просто нереально» стало неуместным прилавком. Люди в масках протестовали на расстоянии шести футов друг от друга в разгар глобальной пандемии; кто еще мог сказать, каким может быть реальный результат? Мы были в середине апокалипсиса.Будущее было приостановлено. Может произойти все, что угодно. Почему не отмена?

Полиция все еще здесь; полиция все еще вооружен; полиция по-прежнему убивает людей; полиции по-прежнему не хватает средств на стоимость всех остальных элементов общественной жизни, включая общественное здравоохранение. В приостановка будущего не дает автоматически освобождающих результатов в рамках линейной краткосрочной причинно-следственной модели. Но это так, и сделал это летом производят освободительные обязательства. Очевидность, это как-то наша социальная реальность была отменена; это могло быть вновь заявило о себе сейчас, но об этом опыте не забывают.Идея отмены смертной казни стало мейнстримом, один из вероятных вариантов того, что может случится в будущем. И я искренне верю, что этого не произошло бы сейчас — именно в этот момент времени, таким образом — без апокалиптического приостановка будущего, созданного пандемией в марте.

Итак, да: даже среди всего, продолжающегося климатического апокалипсиса, огромного социального неравенства, которое только усугубилось в прошлом году, усиления неолиберализма в атомизации социальной реакции на пандемию, а также в ее экономических последствиях, Реакция сторонников превосходства белой расы на неолиберальное лишение избирательных прав, которое в конечном итоге приводит к поддержке неолиберализма даже в его стремлении ниспровергнуть его, во всем этом я все еще вижу требования отмены смертной казни, в свою очередь, взаимопомощь, активизировавшиеся и усиленные политические требования левых. , апокалипсис снизу, который позволяет нам переосмыслить освобождение всех существ.Теоретик аболиционистов и активистка Анджела Дэвис сказала, что «вы должны действовать так, как если бы это было возможно радикально изменить мир. И вы должны делать это все время »1. Апокалипсис в смысле пережитого отсутствия будущего активизирует эту веру, твердо помещает нас в« как будто », которое описывает Дэвис. Апокалипсис как жанр — это закономерность. Но апокалипсис как жизненный опыт, как отказ от всех мыслимых вариантов будущего, — это нечто иное, что-то больше похоже на отмену паттерна, как вы сказали в начале этого обмена.Это опыт осознания того, «что ткань реальности может распасться на [наших] глазах», и действительно, что это уже произошло. Времена стали невероятными. Почему бы тогда не отменить смертную казнь? Почему не деколонизация? Почему не социализм? Будущее приостановлено, а мы живем как будто, как будто, как будто.

DS: Я в восторге от того, как вы проникнуть в туман современности, чтобы разглядеть логику — аффективную, временную, исторические — событий, которые мы переживаем. Вы формулируете эту логику, чтобы покажите нам, как более справедливая коллективная жизнь невозможна, если смотреть сверху, со стороны места силы, пробивается снизу в моменты, когда безнадежность царит.Я вижу в своем уме образ деревьев, растущих из того, что кажется только рок.

В своей книге вы называете это верность мимолетным вспышкам справедливой жизни «этика невозможности», этика, которая ориентирует нас «на тех, кого коллективное будущее стремится исключить: чернокожих, гомосексуалистов, коренных народов, инвалидов и других субъектов, отмечен как не имеющий будущего ». Вы замышляете мир, в котором «невозможное процветать.»

Вместо того, чтобы поддаться искушению представить справедливый мир как мир грядущего, как утопический, как результат спасительной революции, вы сопротивляетесь замкнутости.Замыкание слева так же заманчиво, как и справа. Одна популярная левая версия дошла до нас от Карла Маркса через Франкфуртскую школу: мессианизм Вальтера Беньямина или утопизм Теодора Адорно и Эрнста Блоха. Я думаю, что одна из опасностей такой телеологической политики состоит в том, что она проецирует невозможное, которое должно навсегда остаться невозможным: она ориентирована не столько на живую справедливость, сколько на мертвое совершенство. Простите меня за это: Тейлор Свифт в своем последнем альбоме воспевает сопротивление такому закрытию в личном романтическом реестре: «Мне не нужно ваше / закрытие, ваше закрытие.Второй куплет начинается со слов «Не относись ко мне как к какой-то ситуации, с которой нужно справиться». Фантазия о закрытии отрицает факт человеческой конечности, что для нас ничто не кончено, пока мы не умрем. (Для утопического прочтения «закрытия» Свифта прочтите это.)

Вы воплощаете свой отказ от замкнутости, телеологии, стазиса, уверенности в самом своем стиле письма: «как будто, как будто, как будто» — тик, тик, тик ряда. Вы развертываете анафору выше и в другом месте, чтобы вызвать чувство ожидания построения, но вы оставляете свой читатель в подвешенном состоянии, ваш тик никогда не превращается в ток : вы только ведете нас к дальнейшим тикам .Вы прямо заявляете, что отвергаете видение апокалипсиса, унаследованное нами из Книги Откровений, которое заканчивается Страшным Судом и Новым Иерусалимом. В коде к своей книге вы предлагаете квантовую альтернативу, в которой «акт чтения в квантовой вселенной не столько завершает смысл текста — как это происходит в более ньютоновских нарративных теориях — но и меняет смысл текста. сам текст. » Как в чтении, так и в жизни.

Неолиберализм, как вы упомянутый ранее в нашем обмене, также отвергает прогресс, телеологию.Но только потому что конец настал. Опять же, мы обнаруживаем, что неолиберализм и апокалипсис соперничают за гегемонию, и слишком часто кажется, что они — единственные варианты. Что я нахожу откровением в вашей книге, так это то, что вы открываете для нас третий путь, возможная невозможность.

JH: «Я вижу в своем уме образ деревьев, вырастающих из того, что кажется просто скалой». Мне это нравится, потому что это именно тот опыт, который я получил, когда глубоко погрузился в книги, которые сформировали все мои представления об апокалипсисе: Джеймса Болдуина «Расскажи мне, как долго шел поезд» , Сэмюэля Делани « Дхалгрен », Тони Кушнера. Ангелы в Америке , Лесли Мармон Силко Альманах мертвых и Рут Озеки Повесть для времени .Вопрос, который, как я подозреваю, лежит в основе этого форума — как нам жить без будущего? — не новый, хотя и неравномерно распределен. Эти тексты также небезупречны в своем отношении к неолиберализму, как вы указываете на некоторые из них в своей книге. Но они неуклонно смотрят в дуло безнадежности до тех пор, пока безнадежность не начинает преобразовывать жизненный опыт настоящего — процесс, в котором, как вы пишете в своей книге, «безнадежность диалектически трансформируется в надежду.«Сидя с ними, мы начинаем видеть деревья, растущие из того, что кажется всего лишь камнем.

И, о, закрытие. Это не что я этого не хочу! Замыкание, искупление, левый мессианизм; кто мог сопротивляться Это? Но иногда стрелка времени указывает прямо на вас; ты один (а) приносятся в жертву, чтобы обеспечить наступление предопределенного будущего. При котором В точке вы должны серьезно усомниться в собственном желании позволить стрелке лететь.

Проблема телеологии, конечно же, в том, что она позволяет многому уйти и так много упускает.Когда вы пишете, что телеологическая политика, даже слева, «проецирует невозможное, которое должно навсегда остаться невозможным: она ориентирована не столько на живую справедливость, сколько на мертвое совершенство», я вспоминаю, как Кэтрин Келлер проводила различие между невозможностью, которую она видит в Жаке Деррида — что всегда должно оставаться невозможным — и невозможность, которая действительно может ориентировать политические действия и чувства. Как она пишет: «Когда действительно происходят большие сдвиги, великий исход, крах апартеида, стены, невозможности внезапно уступает место действительности.Но разве это не происходит только через реально возможных ? Происходит ли это без загадочной настойчивости тех, кто посещает, но не знает, возможного? Кто против , что может оказаться возможным постфактум ввести в действие ? Другими словами, может ли какое-то непонятное дело, какая-нибудь трещина в самом невозможном, раскрыть какую-то другую возможность? »

Что мне нравится в книге Келлера, так это то, что она настаивает на множественности не только на уровне множественности возможных исходов, но и намного дальше, на множественности на уровне самой возможности: что может быть множество видов возможности и невозможности, множество видов время и отношения, разные виды всего.В своем стремлении к апофазу Келлер, как и Тейлор Свифт в прочтении Эбери и Уэлша, радикально требует от до — больше, чем мы можем себе представить, больше, чем мы можем знать. Моей любимой эстетикой Тейлор Свифт всегда была та, в которой она отказывается отпускать что-либо: Тейлор из «Стиля», «Из леса», «Все, что тебе нужно было сделать, это остаться», «Первое», «Изгнание». ” Когда Тейлор отказывается закрывать, получается — круто, . Это требование звучит в конце Angels in America : «Больше жизни.«Это отказ Силко писать роман размером с роман. Стремление к закрытию может только заставить нас требовать меньше, заставить нас с большей вероятностью принять этот конкретный конец истории. Отказаться от финала — значит потребовать еще .

Одна невозможность — MyStoryDoctor.com | Проверенные советы по написанию от автора бестселлеров

Если вы пишете роман, действие которого происходит в реальном мире, будь то исторический или современный, вам не нужно столько беспокоиться о «создании», сколько о «исследовании» своего окружения. Но если вы пишете научную фантастику или фэнтези, вы очень часто «создаете» мир с нуля.Есть несколько подходов, которые вы можете применить к этому.

Первый подход — сказать: «Я собираюсь описать свою историю в полностью воображаемом мире, и этому не будет никакого рационального объяснения». Короче говоря, вы можете сказать: «В моем мире свиньи умеют летать. Они вздувают воздух и расширяются, пока не взлетят, как воздушные шары ».

Конечно, вы можете это сделать, и похоже, что у вас может быть замечательный мир воображения, но все это довольно ограничивает. Альгис Будрис говорил, что у человеческого воображения есть «предел невозможности».Большинство читателей допускают, что в рассказе может произойти одно невозможное. Ладно, свиньи могут летать, как воздушные шары. Что дальше? Что ж, если вы решите добавить эльфов и динозавров, ваше правило единственной невозможности будет нарушено, и это постепенно подорвет веру вашего читателя в историю. В конечном итоге то, что у вас остается, — бессмысленная болтовня.

Если что-то может случиться в вашем мире, то кого волнует, что произойдет ? Нет никакого значимого конфликта, потому что все это можно разрешить волшебным образом.

Теперь я рискну предположить, что Альгис Будрис был неправ. Он проигнорировал тот факт, что есть множество людей, которым невозможно насладиться историей, в которой или степени невозможности. Я не знаю точных цифр, но подозреваю, что если вы добавите в историю один-единственный фантастический элемент — летающих свиней, — многим взрослым это не понравится. Такие люди скажут вам, что они буквально ненавидят фантазию и что они абсолютно честны.

Я знаю авторов в моей области, которые могут захотеть оскорбить таких людей.Они скажут: «Ну, они слишком глупы или лишены воображения, чтобы получать удовольствие от моей работы», но правда в том, что зачастую это умные и творческие люди сами по себе, которые считают, что добавление фантастических элементов в фиктивную работу просто подрывает эмоциональная сила произведения.

Как предложил поэт Сэмюэл Тейлор Кольридж, нам нужно заставить наших читателей достичь «добровольного прекращения неверия». Чем больше вы просите у аудитории приостановки недоверия, тем больше читателей вы потеряете.

Я никогда не видел, чтобы на эту тему проводились исследования, но я разговаривал со многими читателями и долгое время придерживался предположения, что добавление одного фантастического элемента дает снижение примерно на 25%. Если вы добавите в свою историю два фантастических элемента — скажем, у вас есть летающие свиньи и вампиры, — я считаю, что вы потеряете еще около 30% для своей аудитории. Если вы добавите третий фантастический элемент, скажем, говорящих динозавров, вы получите еще 40% потерь. После этого я считаю, что ваша аудитория становится ничтожной.

Так вот, добавление фантастики в ваши истории имеет ценность. Как показал нам Уильям Шекспир в «Сне в летнюю ночь», добавление фантастических элементов к рассказу привлекает внимание аудитории. Это заставляет их задуматься о том, что происходит, и может даже вызвать чувство удивления, но именно реалистичное изображение человеческой драмы действительно позволяет нам прикоснуться к другим мощным универсальным эмоциям.

Таким образом, в конечном итоге фантастическая сказка должна иметь ярко выраженные реалистичные моменты, чтобы быть глубоко трогательной.

Теперь позвольте мне перейти к кое-чему техническому: всем читателям требуются фантастические элементы в своих рассказах, чтобы привлечь их внимание. Если бы я написал историю о вас, когда сидел за компьютером и читал это электронное письмо, и я написал ее в обычном стиле, и он изобразил вашу жизнь в точности такой, какая она есть, вам было бы скучно до мозга костей. Так что мне нужно что-то, чтобы тебя схватить. Это могло быть использование возвышенного языка — такого вызывающего воспоминания и прекрасного, что кажется, будто его поют. Или я могу ошеломить вас силой своих наблюдений.Я мог бы сделать человека, не похожего на вас, читающего электронное письмо, человека, настолько отличающегося по своим мыслям и стилю, что она увлечет вас. Я мог бы поместить своего персонажа в такое место, о котором вы даже не догадывались, — скажем, в католической школе в Африке. Вот на каком уровне реалист подошел бы к этой задаче.

Я предпочитаю читать рассказы, в которых есть какой-то фантастический элемент, и правда в том, что большинство других людей тоже. Вот почему КАЖДЫЙ фильм в списке десяти бестселлеров этого года, скорее всего, будет содержать сильные элементы фэнтези или научной фантастики.

Итак, как фантазер, я не чувствую необходимости оскорблять людей, которые говорят мне, что их нет в моей аудитории. Это нормально. Им нравится ваниль, мне нравится шоколад. Я даже понимаю их чувства. Не люблю в сказках слишком много фантастики. Лично я никогда не мог насладиться Алисой в стране чудес, даже в детстве. Произошло слишком много странных вещей, ни одна из них не имела никакого смысла, и в конце концов я потерял интерес и заснул в кинотеатре.

Итак, вот мой урок на сегодня: если вы хотите создать мощную фантазию, вам нужно понять, что одно только воображение не сделает вашу работу мощной.Вам необходимо понимать и использовать письменные приемы, используемые в движении реалистов (те, о которых вы узнаете на уроках письма в колледже). Конечно, вы можете написать роман о вампирах, который привлечет широкую аудиторию, но по мере того, как вы добавляете оборотней, космических пришельцев и летающие тостеры, все больше и больше ваших читателей ответят: «Какого черта?»

Я вспоминаю, как много лет назад читал рукопись большого конкурса писателей, которая была написана очень хорошо. Он начался с юной эльфийской принцессы, мчащейся через лес, пытаясь поймать пикси в сеть, когда она споткнулась о бревно.Когда она встает, бревно начинает двигаться, и она понимает, что это на самом деле хвост дракона, который начинает фыркать, готовясь выдохнуть огонь. Эльфийская принцесса в раздражении сжимает свою волшебную палочку и ЗАП! она превращает этого мерзкого старого дракона в лепестки цветов.

Что ж, каким бы прекрасным стилистом ни был автор, слишком много всего происходило. Ненавижу эльфов. Они чрезмерно используются. Пикси и единороги тоже. Я даже драконов не очень люблю. Сложите их все вместе и бросьте волшебные жезлы высшей силы, и я гарантирую, что у вас получится стонать история.

И все же может показаться, что некоторые из величайших фантазий нарушают одно правило невозможности. У Толкина, конечно, были драконы, эльфы, гномы и все виды невозможного в «Властелине колец». Так как он это делает?

Ответ довольно прост: представляя свои невозможности, с самого начала свяжите их вместе. Толкин связывает все свои невозможности под одним заголовком: альтернативный мир. Если вы, как автор, просто скажете: «Моя история происходит в мире Гонратена», вам многое сойдет с рук.Магические силы могут быть обычным делом, и нам не нужно объяснять. Там тоже могут быть странные существа.

Но в наши дни кажется, что современный фэнтези, установленный в нашем мире, в моде. Так как же его создать? Придерживайтесь одного правила невозможности, но затем связывайте вспомогательные идеи со своей основной идеей.

Таким образом, вы могли бы, например, разворачивать свою историю в лесу на Украине, где раса «эльфов» жила в укрытии от остального мира в течение тысячи лет, опасаясь преследований за свои острые уши и странные способности.Они люди, мы могли бы узнать из первых абзацев, но они эволюционировали иначе, чем мы, и поэтому обладают телепатическими способностями, которые заставляют людей бояться их, потому что эльфы могут «шептать» мысли человеческому разуму и контролировать другие.

Вы видите, как я только что связал эльфов и телепатию? Пока вы делаете оба вместе, это не проблема. Но если вы создали эльфов, а затем внезапно скажете нам в третьей книге своей серии, что у них есть телепатия, читатель возмутился.

Итак, теперь мы связываем некоторые возможные последствия всего угла телепатии с нашей основной идеей: поскольку наши эльфы могут читать мысли, они могут учиться с поразительной быстротой и овладевать всеми формами человеческих технологий, просто наблюдая за другим в его ремесле.Они могут овладеть языками за считанные минуты. Более того, они могут заглядывать в умы животных и, таким образом, узнавать у птиц, бродят ли поблизости какие-либо люди, и так далее. Они могут заглядывать в сердца простых людей и судить их, чтобы узнать, добрые они или злые.

Итак, у вас есть две возможности, которые связаны между собой на раннем этапе — скрытая раса людей и телепатия, и вы связали второстепенные понятия о телепатии с основной идеей.

Теперь вы можете расширить список этих эльфов, сделав больше ссылок.Среди эльфийских телепатов на Украине еще более новый вид. Они выращивали интеллект, силу и скорость в течение ста поколений, и, возможно, появилась новая порода, класс воинов под названием Шарр, которые считают, что пора выйти из укрытия и взять под контроль мир. Таким образом, эльфы оказались вовлеченными в гражданскую войну, которая разливается по всей Европе. Видите, как мы перешли от «магических сил» к изучению социальных условий среди наших эльфов?

Видите ли вы, как можно взять одну основную идею и развить ее, связав второстепенные концепции так, чтобы аудитория приняла огромное количество невозможного?

Но нужно быть осторожным.Легко увлечься, попытаться втиснуть в рассказ слишком много фантастических элементов.

Читателям нравится, когда в их рассказах присутствуют фантастические элементы, но вы должны установить набор правил на раннем этапе, а затем придерживаться их. Я вспоминаю, как много лет назад слушал, как писатель-фантаст бормотал «всю эту фэнтезийную чушь» с ее волшебной ерундой и полным пренебрежением к таким вещам, как логика и физика. Спустя пару лет, когда фэнтези стало более популярным, его агент предложил ему написать фэнтези.Я увидел его через несколько месяцев после того, как он опубликовал свою первую фантазию, и спросил, как это произошло. Он сказал: «Вы знаете, писать фэнтези — это самое трудное, что я когда-либо делал. Я понятия не имел, насколько это сложно. Вы должны установить свою собственную логику и правила, а затем придерживаться их! »

Ага, вот и ключ: установите правила своего мира как можно раньше, а затем придерживайтесь их до конца.

***

Я получаю много благодарностей от людей, которым я помог с их написанием, но редко упоминаю об этом.Но у меня есть пара, от которой мне особенно хорошо.

«Я был рад получить известие о том, что произведение« Ядерное детство », над которым я работал в вашем семинаре в Прово в марте 2018 года, удостоилось почетной награды на 88-м ежегодном конкурсе Writer’s Digest. Я благодарен вашему семинару за то, что он помог мне улучшить и повысить качество моего письма…. Еще раз спасибо. » Джилл Варник (выпускница Мастерской написания чарующей прозы)

«Я еще даже не сказал своей семье, но я хотел, чтобы вы узнали первыми — я только что подписал традиционный договор на публикацию серии THE XXX! Я бы никогда не начал и не закончил бы это без ваших превосходных занятий и ваших добрых слов поддержки.В ближайшие несколько дней будет официальное объявление на Publishers Marketplace ». Имя не разглашается в ожидании официального объявления (выпускник Story Puzzle Workshop)

В отделе хороших новостей,

Мой бывший студент Мартин Шумейкер в прошлом месяце занял первое место в списке бестселлеров Amazon со своим романом «Последний танец». Более того, он остался в первой десятке за месяц!
https://www.amazon.com/Last-Da nce-Martin-L-Shoemaker / dp / 1542 007984

Краткое объявление: Пик писателя быстро приближается, а время для регистрации истекает.Семинар состоится в субботу, 16 ноября. Узнайте больше здесь: https://mystorydoctor.com/online-creative-writing-courses/

НЕОБХОДИМОСТЬ И НЕВОЗМОЖНОСТЬ БЫТЬ ЕВРЕЙСКИМ ПИСАТЕЛЕМ

Холокост не был отклонением от нормы
года. истории, это было окончательное и неизбежное
следствие — окончательное решение, в остальном
слова — из длинного исторического
дискурс.

Клод Ланцманн

Необходимо говорить, писать и продолжать говорить и писать (чтобы мы не забыть) о еврейском Холокосте во время нацистского периода, даже если слова не могут выразить это чудовищное событие.

Невозможно говорить или писать о Холокосте, потому что слова не могут выразить это чудовищное событие.

Это дилемма еврейского писателя сегодня во всех уголках мира. Ибо вопрос не в том: О ЧЕМ говорить / писать, а КАК говорить / писать. об этой непростительной чудовищности, когда мы живем в конце постгитлеровской эры, пока не будет совершено какое-то другое непростительное чудовище и не сотрет память о эта эпоха.Наступает время, когда даже реальность самого события кажется вымышленным (как наглядно продемонстрировали недавние фильмы и романы). Но, возможно, так и должно быть, ибо только в художественной литературе, в сфере воображение может превратить невозможность быть еврейским писателем в необходимость.

Меня часто спрашивают, как пережившего Холокост и как писателя: «Федерман, расскажи нам историю своего выживания ». И я могу только ответить:« Нет история. Моя жизнь — это история.Вернее, история — это моя жизнь ». ключевой вопрос, который стоит сегодня перед еврейским писателем: как отличить его жизнь из его рассказа — реальность из вымысла?

В моем романе «Возьми или оставь это», опубликованном в 1976 году, главный герой, француз Еврей, переживший Холокост, говорит следующие слова:

Возьмем, к примеру, мой случай. Как ты думаешь, я был бы сегодня, если бы не были для Гитлера? Ты знаешь, кем бы я был сегодня? Я имею в виду, если ничего произошло.Ни войны, ни оккупации, ни сотрудничества, ни депортации, ни истребление — никакого холокоста. Да, ты знаешь, кем я был бы сегодня? А портной. Маленький еврейский портной работал в ателье на бульваре дез. Итальянцы в Париже. Или еще институт в каком-нибудь умственно отсталом школа в провинции Франции. Но позвольте заверить вас [а здесь автор и главный герой сливаются в одно], я бы не был писателем (экспериментальный писатель, как мне сказали), посвященный такой важной теме, как Холокост.Нет, меня бы здесь не было, я бы не создавал свою жизнь по ходу дела. Конечно нет. Поэтому, как бы смешно это ни звучало, тревожно и гротескно это ни звучало, Гитлер в некотором роде был моим спасителем. Да, я знаю, это смешно, нелепо, но это правда.

Этот отрывок, хотя и выдуманный, поднимает фундаментальный вопрос: сколько Европейские евреи сегодня были бы портными или посредственными школьными предателями, если бы не для Гитлера? Сколько бы из них остались невыполненными и молчали, вместо того, чтобы стать писателями — еврейскими писателями — говорить и писать о Холокост, разве не Хилтер и его банда? Достаточно назвать тех кто нас больше всего тронул: Тадеуш Боровски, Жан Амри, Примо Леви, Эли Визель, Аарон Аппельфельд, Самуэль Писар и многие другие, кто столкнулся с необходимость и невозможность написать о непростительной чудовищности в котором они были замешаны, а в некоторых случаях были вынуждены уничтожить сами постфактум.

Многие из нас стали писателями, изгнанными писателями в результате Холокост, это прекрасное печальное дело искусства. Многие из нас обрели голос говорить и писать в постгитлеровскую эпоху из-за наших трагических и травматический опыт в эпоху Гитлера. Ведь это факт, что этикетка «Еврейский писатель» был изобретен после Второй мировой войны, по необходимости, я предположим, что после того, как Холокост стал известен как правда, а не как ложь или ложь.

Конечно, были еврейские писатели, особенно романисты, до Второй мировой войны. Мировая война, во многих частях мира, а также в Америке, а точнее там было много писателей, которые до войны были евреями, но они были писатели сначала, и только случайно, иногда считались «еврейскими писателями» (кроме тех, кто писал на идиш, или той небольшой группы американских евреев, писатели первой половины века — писатели многоквартирных домов — которые изображал еврейскую жизнь в Америке).

Большинству довоенных еврейских писателей было нечего делать, много о чем можно было сказать. Еврейская жизнь, еврейская история, еврейские традиции, еврейская религия или еврейский страдали, и никто не ожидал, что они займутся этими вопросами. Случай в частности, Кафка, которого считали еврейским писателем только после Второй мировой войны. До этого он был просто великим писателем, писателем-экспериментатором. Возможно то же самое можно было сказать о Марселе Прусте, хотя он был наполовину евреем. Самый довоенных еврейских писателей больше интересовали социальные и политические вопросы, связанные с состоянием человека в целом или с обществом, в котором они жили, а не конкретными еврейскими проблемами.Некоторые на самом деле были больше озабочен эстетическими проблемами, чем социальными, политическими или религиозные вопросы. Я имею в виду, конечно, писателей-фантаст, а не богословы или историки иудаизма. Это правда, что еврейское происхождение некоторых из этих рассказчиков стали частью их письма, но это было не главное. Мало кто из этих писателей чувствовал необходимость моральные или религиозные выразители остального еврейского народа. Как важность на самом деле, многие из них избегали раскрывать свое еврейство, свою религию, их происхождение, во всяком случае, в их книгах.

Напротив, послевоенные еврейские писатели, независимо от того, пострадал он или нет, прямо из Холокоста, вынужден был взять на себя ответственность, моральная ответственность за всю историю и страдания евреев люди. От него этого требовали, от него ожидали. Андр Шварц-Барт с LE DERNIER DES JUSTES, Эли Визель с большинством его книг, но также и многие американские писатели, такие как Сол Беллоу, Бернард Маламуд, Генри Рот, Синтия Озик и многие другие быстро откликнулись на это требование и взяли на себя тяжелое бремя еврейских страданий.Действительно, большинство еврейских писателей — я имею в виду писатели-беллетристы, а не историки, психологи или статистики — как в Европе, так и в Америке чувствовали себя морально ответственными, и исторически совершенный, и поэтому стал летописцы Холокоста. Список бесконечен. От них требовалось, ожидается от них. И все же мы не просим художника, живописца, скульптора, композитор, музыкант, который оказался евреем (а таких художники, работающие в области современного искусства, многие из них пережившие Холокост) рисовать, лепить, сочинять или разыгрывать еврейские сюжеты и тем самым выражать еврейские страдания.Некоторые устали, но в большинстве случаев с треском терпят неудачу. художественная точка зрения, то есть.

Однако писатель, во всяком случае еврейский писатель, не должен уклоняться от своих моральных устоев. Нам говорят, что он несет ответственность, и он не может избежать своего еврейства. Это требуется от него, от нее. И сам писатель чувствует себя обязанным Расскажи и перескажи печальную историю, чтобы не забыть. Другими словами, даже писатель-фантаст должен стать историком Холокоста.Он должен сказать правда, «реальная история». Но как? Как? Это ключевой вопрос, который противостоит нам сегодня.

Итак, давайте послушаем голос одного из этих писателей, когда он говорит, что тема еще раз. На этот раз это главный герой моего романа под названием THE ДВУХЧАСТНАЯ ВИБРАЦИЯ (1982) говорящий — безымянный Старик, восемьдесят два года. старый, сам писатель, который в ближайшем будущем станет свидетелем повтора истории сам себя двояким образом, ожидая депортации в космические колонии: «Ошеломляющая правда», — говорит он автору-рассказчику романа по имени Федерман », что Холокост — это эпическое событие ХХ века. поразительное дно в резонансе своего трагического факта.Даже самый банальный аспекты жизни в лагерях смерти, самые простые, самые невинные вопросы о повседневной жизни депортированных, например, как они чистить зубы? они стригли ногти? они высморкались лагеря? они занимались любовью? они когда-нибудь улыбались? достичь уровня Греческая трагедия или хотя бы уровень Театра абсурда. А также поэтому не следует оставлять без ответа, особенно сейчас ». И Старик затем вспоминает и перефразирует молодого польского писателя Тадеуша Боровского, который покончил жизнь самоубийством в 1951 году, пережив Освенцим: «Этот путь к душ, дамы и господа, и дорогие дети, потому что это закон лагеря, в которых идущие на смерть люди должны быть обмануты до самого конца.Это старый исторический трюк. Здесь маленькие мальчики, маленькие девочки, есть кусочек шоколад, чтобы избавиться от страха. Газу понадобится всего три минуты. душить тебя. Обман — единственная допустимая форма благотворительности в этом процессе. истребления ». Но Старик заключает:« Однако в этой истории мой история, если я вообще буду иметь дело с лагерями смерти, это нужно будет прояснить что главная забота не в уничтожении евреев, в том числе моих вся семья, мать, отец, сестры, но стирание этого истребления как центральное событие.И это, я считаю, двойственное отношение к стиранию. это заряжает мою жизнь эмоционально и информирует о ее рисках ».

Еврейский Холокост (но, конечно, то же самое можно сказать и о ядерной бомбардировка Хиросимы и Нагасаки или другие недавние этнические чистки в различных частей света) было совершенно универсальным делом, в котором все человечество было замешано и все еще замешано. Поэтому, продолжая жить в постгитлеровскую эпоху, важно бороться с Холокостом в усилия раз и навсегда примириться с его непонятностью, это остается коллективным делом.Однако центральное событие в художественной литературе, и, более конкретно, в моей художественной литературе, это не истребление евреев, а стирание (отмена, отрицание) этого истребления как центрального мероприятие. Это, я считаю, наша проблема сегодня, проблема художественной литературы. писатель (независимо от того, подходил ли он с моральной, политической или религиозной точки зрения вид), то есть тонкое и необходимое смещение оригинала событие (рассказ) в сторону его стирания (отсутствие рассказа), даже если один при этом должны полагаться на вымышленные уловки или типографские символы.Для пример маленький (x-x-x-x) в скобках, чтобы отметить смерть, окончательный отсутствие четырех человек (моих родителей и сестер), как я делал во всех моя фантастика.

Критик Чарльз Карамелло заявил в эссе о моей художественной литературе: « истребление семьи Федермана в Освенциме … »- [Я надеюсь, что это понял, что когда я использую имя Федерман, я имею в виду не только конкретному человеку, но всем евреям, которые разделяли опыт, похожий на что Федерман] — «… представлен в его художественной литературе только как (x-x-x-x), кажется быть его центральным невыразимым событием «. И Карамелло продолжает предполагать, что возможно, это форма «уклонения […], но настойчивого и навязчивого». Действительно, лингвистические и типографские игры, в которые я играл в своей художественной литературе, могут быть просто сокрытие, частичное уничтожение прошлого, но тем не менее они указывают на неадекватность языка перед лицом такого ужасного и столь же ужасного события. невыразимо, как Холокост.

В большей части современной художественной литературы, особенно когда речь идет о трагических событиях, молчание — это то, что придает работе поверхностную тривиальность.Нет лучше чем великий Сэмюэл Беккет продемонстрировал силу молчания в своем работы, и как никакие высказывания не могут придать форму хаосу жизни, как язык — это то, что приводит нас туда, куда мы хотим пойти, и мешает нам получить там. И тем не менее, часто простое извержение слов в отступлении и прерывистая мода позволяет писателю избежать конфронтации со своим прошлым делая вид, что пишу об этом. Таким образом писатель вписывает центральную невыразимое событие в эстетике художественной литературы, которая запрещает оба необходимость и невозможность.Эта концепция уклонения и отступления, поскольку она был назван некоторыми критиками современной художественной литературы, прямо подводит нас к к сути проблемы.

Как часто мы слышим, как люди говорят, столкнувшись с трагическим событием: возможно, не такого масштаба, как Холокост или Хиросима, или недавние трагические бедствия (естественные или неестественные), унесшие жизни тысяч и тысяч людей, а просто смерть друга, родственника, даже знакомство, да, как часто мы слышали, и сами использовали такие клише: Я не могу найти слов, чтобы выразить свое горе; слова не достаточно, чтобы сказать вам, как мне грустно; это лишает меня дара речи; нет слова, способные выразить всю глубину моей печали; если бы я только мог найти слова, чтобы выразить мою печаль; и так далее.Да, можно было и дальше играть словесно и синтаксические игры, бесконечно перетасовывая эти жалкие слова, эти жалкие семантические подушки, как их называл Сэмюэл Беккет, тщетно пытающиеся выразить какие слова якобы нельзя выразить, но это было бы бесполезно и бессмысленно; это ни к чему не приведет.

И все же ожидается, что писатель, особенно еврейский писатель, найдет слова: правильные слова, чтобы выразить невыразимость Холокоста. Многие писатели пытались рассказать и пересказать эту историю — ужасные переживания Евреи в концлагерях.Но слишком часто рассказывание этих «историй» просто мелодраматизирует их, сентиментализирует, сводит к безобидным анекдоты, приемлемые драмы, иначе превращают их в голливудское мыло оперы, так и не доходя до центрального события — дыры, пустоты, отсутствие, тишина в центре Холокоста. Следовательно, что писатель должен попытаться выразить, какие требования должны быть выражены, не является само событие, каким бы трагичным, каким бы пугающим ни было оно ни было, отталкивающее, отвратительное, непонятно, может быть, то, что нужно сказать и пересказать, не является история Холокоста и страданий евреев в лагерях, но отсутствие слов, чтобы выразить это событие.Другими словами, это невозможность озвучить или записать такое событие, отсутствие адекватного язык, который должен стать первоочередной и необходимой заботой — «срочный и навязчивой «озабоченности» современного писателя, особенно еврейского писатель.

Но сказать это тоже стало клише, тупиком. Сказать, что это невозможно сказать то, что нельзя сказать, действительно тупик в сегодняшнем литературе, если не рассматривать этот пробел, этот недостаток, эту лингвистическую пустоту существенная моральная и эстетическая забота, которая вытесняет исходное событие к его стиранию и, таким образом, превосходит «историю».»Другими словами, это больше не через функции памяти, что можно столкнуться с проблемой, но с силой воображения. Уже не вспоминаются события, какими бы печальными они ни были, это даст нам решение (если решение необходимо), но загадка выдуманных событий и процесса, позволяющего такое изобретения.

Это, на мой взгляд, то, что писатель сегодня — включая, конечно, перемещенный еврейский писатель — должен постоянно противостоять.Это невозможность говорить то же самое старое тем же старым способом, который должен стать необходимостью, и таким образом позволить писателю снова связаться с нами, снова сдвинуть с места и заставить нас, возможно, чтобы понять то, что мы не смогли понять больше чем пятьдесят лет. Это НЕ через содержание, а через форму, НЕ через числа или статистику, но художественную литературу и поэзию, с которыми мы в конечном итоге смиримся. Холокост и его последствия.

Быть еврейским писателем сегодня — значит не просто хорошо рассказывать истории, но и быть хорошим рассказчиком. кто-то, кто ставит под сомнение саму среду рассказывания историй, или что В другом месте я назвал «высокомерие рассказывания историй».»

Покойный Эдмон Джабс, египетский еврей, который жил в изгнании в Париже и писал на французском языке, был, пожалуй, единственным еврейским писателем со времен Второй мировой войны, который безоговорочно признавал в своей работе невозможность речи при общении с Холокостом и концентрационными лагерями. Поднимая центральную вопрос написания и основной вопрос книги, он задал безжалостно, как мы можем говорить то, что нельзя говорить, и, возможно, следует остаются невысказанными и, таким образом, сталкиваются с реальной проблемой.Именно в этом смысле в невозможность сказать, говоря, что еврейский писатель может в конце концов смирился со своей одержимостью страдающим евреем. Для нас Джабс написал в КНИГЕ ВОПРОСОВ, как бы говоря от имени всех нас: «Я мог бы был этим человеком, я разделял его тень. Расскажи нам о тени, которая у нас есть в общем ».

Трагедия необходимости связать исходное событие — связать происхождение — в том, что у него нет конца, и что это должно быть написано, чтобы быть вписанным где-то.Все события в конечном итоге производятся как тексты, производятся вне события, как тексты. Современная литература (еврейская или нееврейская) показала нам как невозможно переступить через наш язык. Это научило нас, что мы тела, пожираемые языком, и тела, пожирающие язык. Что за движение современной художественной литературы выражает, особенно экспериментальной фантастики, до крайних пределов самосознания и саморефлексии, является момент его собственного поглощения, своего собственного необходимого потребления.Следовательно, если Художественная литература сообщает что угодно, это может быть только смещением, смещением — словесный континуум, который когда-нибудь может достичь нужного пункта назначения, правильную совокупность, но не оглядываясь назад на прошлое и его начало, но глядя на свой собственный процесс в настоящем. Рассказы и статистика Холокоста имеют большое значение, но больше Возможно, для нас сегодня важно то, что вписано в наш пост-холокост сознание.

Позвольте мне уточнить. Трудность быть евреем сегодня сливается с трудность письма, поскольку, как известно с библейских времен, или как Эдмон Джабс выразился так: «Иудаизм и писательство — это одно и то же ожидание, одна надежда, та же эрозия ». В процессе безмолвного смещения к сущности Еврейская ситуация становится примером ситуации говорящего и письма. Еврей — это тот, кто пишет, и кто пишет. Сложность быть евреем и писателем, то есть трудность быть вечный выживший, заставляет нас задаться вопросом, способны ли мы по-прежнему литература в эпоху постхолокоста.Это дилемма еврейского письма Cегодня. Столкнувшись с недавней историей евреев, мы должны постоянно спросите себя, способны ли мы изменить невозможность бытия [a Еврейский] писатель в необходимость.

В конце концов, события как таковые не имеют большого значения. Важен счет события. В истории, как и в литературе, это борьба учетные записи, которые имеют значение. Холокост для большинства из нас сегодня, и даже для тех, кто кто пережил это, пережил это, это всего лишь история, серия уродливых историй, превратился в художественную литературу.Если мы не признаем и не примем этот неизбежный факт, мы обманываем самих себя. Те, кто выжил в лагерях, рассказали свои истории; те кто никогда не ходил в cmaps, тоже рассказывал истории. Им пришлось, даже пятьдесят лет спустя. Но в любом случае мы никогда не сталкиваемся с чудовищным реальность момента, но его пересказ, представление, воспоминание, художественная литература. Всегда фантастика. Это великое смещение всех смещения.

Что внезапно становится очевидным, когда писатель пытается рассказать свою историю, так это что еврейский опыт Холокоста превращается в лабиринт творческие процессы.Невозможность рассказать историю, невозможность способность воссоздать историческую действительность во всем ее ошеломляющем ужасе становится не только основной силой еврейской письменности, но и эстетическим формула всей художественной литературы, написанной сегодня (я имею в виду серьезную художественную литературу), а также основа всей современной литературы — постмодерна и постхолокоста.

Еврейское письмо тогда, как и все другие формы современного письма, должно измениться. его видение и его энергия от содержания к форме (от ЧТО к КАК), но не потому, что содержание слишком сложно выразить, а потому, что, как мы научились распознавать, содержание — это форма, и именно форма текста в конечном итоге позволит нам осознать трагедию Холокоста.Уильям Блейк однажды написал: «Огонь радует своей формой». Для меня это не просто мистическое утверждение, но глубокая мысль, несущая в себе реальную силу это показывает, что форма — это не что иное, как расширение содержания.

В его «настойчивых и навязчивых» усилиях примириться со своей историей и История своего народа еврейский писатель воссоединяет со всеми другими современниками писатели, которые размышляют над своей задачей, которые задают вопросы в книге, когда они сформулировать новое определение художественной литературы при написании художественной литературы, и как таковое переопределить себя как писателей.Именно в этом смысле еврей и Писатель сливается в единое существо, которое сталкивается с необходимостью своего существования. и о его выживании в постоянном смещении слов.

CODA

МУСОР И ДИЗАЙН ХОЛОКОСТА

Как говорить невыразимое? Как изобразить отсутствие? Эти вопросы спрашивают снова и снова уже более пятидесяти лет. Но возможно это были неправильные вопросы.Сказать, что нельзя сказать то, что нельзя сказать, чтобы представить то, что отказывается представить себя, действительно тупик, если не сделать из этой невозможности, из этой пустоты, это отсутствие, существенная моральная и эстетическая забота, которая вытесняет оригинальное событие, Непростительная мощь Холокоста, приближает его стирание. Возможно, это были неправильные вопросы, потому что когда-то огонь погаснет, остается только запах дыма — и мусор.

Ужасный пожар потушен, и, несмотря на все безумные действия, все еще продолжается в мире сегодня, чтобы собирать, записывать, сохранять, помните, что отказывается говорить или быть представленным, Непростительная необъятность неизбежно исчезнет в собственном безмолвии и собственном отсутствии.

Историки, статистики, архивисты, мемориалисты сделали свое Работа. Отчетность написана, памятники воздвигнуты, освящены памятники, музеи распахнули двери перед Холокост туристы, а Непростительное огромное количество все еще не имеет смысла.Тела пересчитаны. Ущерб оценен. Выплачены репарации. Великий пожар потушен. Но запах дыма, который всегда задерживается после того, как большой пожар все еще проникает.

И поэтому, когда историки закрывают свои книги, когда статистики останавливаются считая, мемориалисты и свидетели могут вспомнить дольше, чем поэт, писатель, художник приходит и осматривает опустошенный пейзаж, оставленный огонь — пепел.Он роется в мусоре в поисках конструкции. Ведь если суть, значение или бессмысленность Холокоста будут пережить нашу грязную историю, она будет в произведениях искусства.

[АВТОРСКОЕ ИНТЕРВЬЮ] Интервью с Кэти Апперман, автором книги «Невозможность нас»!

Я имел удовольствие взять интервью у Кэти о ее следующей книге «Невозможность нас», которая будет выпущена Swoon Reads 31 июля 2018 года! Прошлым летом я брал у нее интервью о ее дебютном романе «Поцелуи Макса Холдена», который вы можете посмотреть здесь.В конце этого поста я включил ссылки на все свои посты и обзоры книг Кэти!

Вот синопсис «Невозможности нас»:

Меньше всего Элизе хочется начать выпускной год в новом городе. Но после смерти брата в Афганистане они с матерью переезжают из Сан-Франциско в сонную прибрежную деревню.

Когда Элиза встречает Мати, они быстро обнаруживают, что у них много общего. Мати тоже новичок в городе, он посетил U.С. с семьей. В течение лета их отношения начинают расцветать, и то, что начинается с дружбы, становится намного больше.

Но по мере того, как Элиза и Мати сближаются, ее семья становится все более и более неудобной из-за их отношений, и все их опасения сосредоточены на одном факте — Мати афганец.

Красиво написанный, чрезвычайно убедительный и, в конечном счете, обнадеживающий, НЕВОЗМОЖНОСТЬ НАС задает вопрос: насколько храбрым вы можете быть, когда все, кого вы любите, ставят под сомнение ваши отношения?

COURTNEY: Что вдохновило вас на написание «Невозможности нас»?

КЭТИ: Не столько то, что вдохновляло меня, сколько то, кто вдохновлял меня — вообще-то мой муж.Еще в 2014 году я сказал ему, что хочу принять участие в Национальном месяце написания романов, но у меня нет никаких книжных идей, которые меня по-настоящему волновали. Он провел довольно много времени в Афганистане и только что вернулся из поездки туда; он предложил мне написать об американской девушке, которая встречает афганского мальчика, и о проблемах, с которыми они могут столкнуться в связи с их разными культурами, религиями и воспитанием. Я был сразу заинтригован, и после того, как я провел некоторое предварительное исследование, я понял, что его предложение было тем, с чем я хотел бы работать.Каждый раз, когда о книге сейчас заговаривают, он сразу дает людям понять, что это была его идея. 

COURTNEY:  Чем ваш процесс написания для TIOU отличался от процесса для KMH?

КАТИ: Была большая разница! Я потратил почти восемь лет, работая над «Поцелуя Макса Холдена»: за это время постоянно редактировал, редактировал, переписывал и тонко настраивал. Когда я впервые начал эту историю, у меня не было четкого понимания сюжета и высоких ставок, поэтому мне пришлось изучить множество книг по ремеслам и постоянно переделывать рукопись.К счастью, я научился на собственном опыте и смог применить эти знания в «Невозможности нас». Для TIOU потребовалось гораздо больше исследований, чем для KMH, но это был довольно быстрый процесс разработки (50 000 в ноябре 2014 г., затем еще 25 000 в феврале 2015 г.) и несколько относительно безболезненных раундов пересмотра (определенно не несколько лет, потраченных на пересмотр, как KMH!) . Честно говоря, все книги, над которыми я работал, сильно отличались от писательского опыта
до этого. Каждая история сопряжена со своим набором проблем.Единственное, что остается неизменным, — это этапы моего процесса: вдохновение, построение, разработка, редактирование.

COURTNEY:  Что (или кто) больше всего изменилось от первого черновика до готовой копии?

КЭТИ: Все персонажи сильно изменились в своих мотивах и сложности, но я думаю, что персонаж, который изменился больше всего, от начала до конца, — это мать Мати, Хала. Изначально она была настолько праведной, что производила впечатление злодейки. С ней было трудно общаться, но по неправильным причинам.Благодаря некоторым вдумчивым отзывам одного из первых читателей и некоторым тонким настройкам, она стала тем, кто глубоко любит свою семью, кем-то, кто глубоко набожен, и кем-то с историей, которая подсказывает ее поведение. Я надеюсь, что читатели оценят ее опыт и мотивацию, даже если они не всегда соглашаются с ее действиями.

COURTNEY:  Как вы решили написать POV Мати в стихах? Было ли это труднее, чем писать главы для Элизы?

КЭТИ: Я не помню, чтобы я принимала сознательное решение написать POV Мати в стихах.Изначально история должна была быть рассказана только с точки зрения Элизы, но когда я углубился в черновик, я понял, что это требует также точки зрения Мати. Я много думал о том, какие наблюдения он мог бы сделать в своей записной книжке, и эти наблюдения всегда приходили ко мне в вольном стихе. Итак, когда я сел, чтобы попытаться создать главу из его точки зрения, это то, что естественно возникло. Написать POV Мати в стихах было определенно сложнее, чем написать POV для Элизы в прозе. Голос Элизы не так уж отличается от того, как я думаю и говорю, поэтому ее главы не требовали столько размышлений и сознательных усилий.Главы Мати заставили меня обдумывать каждое слово и уделять ритму и потоку больше внимания, чем когда-либо прежде. Тем не менее, я любил писать главы Мати. Я думаю, было бы очень интересно включить стихи в будущие книги.

COURTNEY:  Если бы TIOU нужно было адаптировать к фильму, кто бы стал вашими фанатами?
О, черт возьми, это так сложно! Могу ли я выбрать модели обложек? Потому что они оба очень близки к персонажам, которых я представлял во время работы над книгой. Это в лучшем случае жутко — видеть их на обложке, таких красивых и влюбленных друг в друга.

COURTNEY:  Какую сцену вам больше всего понравилось писать? Какую сцену вам больше всего нравится читать читателям?

КЭТИ: Примерно треть пути через книгу происходит, когда Элиз и Мати едут домой из однодневной поездки в Сакраменто. Это точка зрения Мати, и он делает несколько радикальных заявлений о родственных душах, судьбе и любви, но это тоже очень осторожное, нежное и обнадеживающее. Когда я это читаю, у меня все еще возникают маленькие бабочки.Надеюсь, читатели думают так же!

COURTNEY:  Какую сцену вам было труднее всего написать? (Или как насчет книги в целом вам было труднее всего написать, если так легче ответить)

КЭТИ: По сути, любые сцены, где Элиз и / или Мати переживают суматоху, было трудно написать. Я такой глупый — ненавижу причинять боль своим вымышленным людям! Но самой сложной сценой для работы была (это будет расплывчато, потому что никаких спойлеров!), Где Мати является мишенью какого-то интенсивного и очень ужасного расизма.Я ненавидел писать это, и я ненавидел его исправлять, и, честно говоря, я надеюсь, что читатели ненавидят это читать. Это такая сцена.

COURTNEY:  Была ли сцена, которая вам очень понравилась, которую вам пришлось вырезать из окончательного варианта? Если да, можете ли вы мне что-нибудь об этом рассказать?
Не совсем, нет, и вот почему … Если мне действительно нравится сцена, но я знаю, что она не работает (либо у меня есть чувство, либо я получаю обратную связь от моих CP или редактора), я делаю все возможное, чтобы переработать ее таким образом, чтобы сохраняет то, что мне нравится в нем.Итак, если есть определенная линия, или обстановка, или чувство, которое мне дает сцена, я стараюсь придерживаться этого элемента при переработке или переписывании, чтобы лучше передать историю. Иногда мне действительно приходится полностью удалять сцены, потому что я избавляюсь от персонажа или сюжета, но ни разу я не оглядывался на подобный монтаж с сожалением. Что делает историю сильнее, верно?

COURTNEY: Есть ли у вас еще какие-нибудь романы в работе? Вы думаете, что когда-нибудь вернетесь, чтобы вернуться к каким-либо другим персонажам в TIOU, или вы думаете, что он останется автономным?

КЭТИ: Я определенно рассматриваю «Невозможность нас» как отдельную статью.Потому что, чтобы вернуться к Элизе и Мати, мне пришлось бы вызвать у них конфликт, и я предпочитаю каким-то образом представить их, живущими долго и счастливо. Мой следующий проект — это роман для молодых взрослых под названием How the Light Gets In , выпускающий «Лето 2019» от Swoon Reads / Macmillan. Это история о привидениях о сестрах, плавании, горе и любви. Действие происходит в прибрежном городке на западном побережье, в одном из моих любимых мест — Кэннон-Бич, штат Орегон.

ОГРОМНОЕ спасибо Кэти за то, что позволила мне взять у нее интервью! Вы все не захотите пропустить эту книгу!

ДРУГИЕ ССЫЛКИ:

О КАТИ:

Кэти Апперман — выпускница Университета штата Вашингтон, бывшая учительница начальной школы
и ненасытная читательница.Когда Кэти не пишет романы для молодежи, ее можно встретить за приготовлением партии шоколадного печенья или прогулкой по стране со своим мужем и девочками. «ПОЦЕЛУЙ МАКСА ХОЛДЕНА» — ее дебютный роман; ее второкурсник роман «НЕВОЗМОЖНОСТЬ НАС» выходит 31 июля 2018 г., а затем «КАК ПРОХОДИТ СВЕТ», запланированный на лето 2019 г.

Нравится:

Нравится Загрузка .