Лесков что написал: Биография Николая Лескова — РИА Новости, 02.03.2020

   В 1857 Лесков ушел с работы и поступил на коммерческую службу в большую сельскохозяйственную компанию своего дяди-англичанина, по делам которой за три года объездил большую часть России. После закрытия фирмы, в 1860 году вернулся в Киев.

  1860 год считают началом творческого Лескова-писателя, в это время он пишет и публикует статьи в различные журналы. Через полгода он переезжает в Санкт-Петербург, где планирует заниматься литературной и журналистской деятельностью. В 1862 году Лесков стал постоянным сотрудником газеты «Северная пчела». Работая в ней корреспондентом, посетил Западную Украину, Чехию и Польшу. Ему была близка и симпатична жизнь западных народов-побратимов, потому он углубился в изучение их искусства и быта. В 1863 году Лесков вернулся в Россию.

Долго изучая и наблюдая за жизнью русского народа, сочувствуя его горестям и нуждам, из-под пера Лескова выходят рассказы «Погасшее дело» (1862), повести «Житие одной бабы», «Овцебык» (1863), «Леди Макбет Мценского уезда» (1865).

  В романах «Некуда»(1864), «Обойденные» (1865), «На ножах» (1870) писатель раскрыл тему неготовности России к революции. Максим Горький сказал «…после злого романа «На ножах» литературное творчество Лескова сразу становится яркой живописью или, скорее, иконописью, — он начинает создавать для России иконостас её святых и праведников».

  Имея разногласия с революционными демократами, Лескова отказывались публиковать многие журналы. Единственным, кто печатал его работы, был Михаил Катков, редактор журнала «Русский вестник». Лескову с ним было невероятно сложно работать, редактор правил практически все произведения писателя, а некоторые и вовсе отказывался печатать.

  В 1870 — 1880 он написал романы «Соборяне» (1872), «Захудалый род» (1874), где раскрыл национальную и историческую проблематику. Роман «Захудалый род» не был дописан Лесковым из-за разногласий с издателем Катковым. Также в это время он написал несколько повестей: «Островитяне»(1866), «Очарованный странник» (1873), «Запечатленный ангел»(1873). К счастью, «Запечатленного ангела» не коснулась редакторская правка Михаила Каткова.

  В 1881 году Лесков написал рассказ «Левша» (Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе) — старинной легенде о мастерах оружейного дела.

  Повесть «Заячий ремиз» (1894) была последним большим произведением писателя. В нем он критиковал политическую систему России того времени. Повесть была опубликована лишь в 1917 году после Революции.

  Лев Толстой говорил о Николае Семеновиче Лескове как о «самом русском из наших писателей», Антон Чехов, наряду с Иваном Тургеневым, считал его одним из своих главных наставников.

В сборник вошли произведения замечательного русского писателя, для которых характерна яркая антицерковная направленность: «Мелочи архиерейской жизни», «Заметки неизвестного», «Полунощники», «Заячий ремиз».

В книгу вошли наиболее известные повести и рассказы писателя, такие, как «Леди Макбет Мценского уезда», «Очарованный странник», «Левша» и др.

Катерина Измайлова, молодая красавица, по расчету выданная за нелюбимого, годами томится в удушливой чопорной атмосфере богатого купеческого дома, изнывая от скуки… и внезапно загорается пагубной, непреодолимой страстью к дерзкому приказчику Сергею.

     Лесков, Николай Семенович (1831-1895). На ножах : роман в 6 частях / Н. С. Лесков ; [составление, вступительная статья, примечания А. А. Шелаевой]. – Москва : Русская книга, 1994. – 463 с.

Роман «На ножах» очень долгое время находился под запретом. Между тем роман обладает высокими достоинствами лесковской зрелой прозы, он читался современниками «нарасхват и с азартом». Перипетии любовных отношений, семейные тайны в духе готических романов, острая политическая борьба – составляют сюжет этого произведения.

События рассказа происходят в крепостном театре орловского графа Каменского, известного своей жестокостью. Историю тупейного художника Аркадия рассказывает бывшая актриса орловского крепостного театра, а сейчас нянька младшего брата рассказчика Любовь Онисимовна.

     Умер Николай Семёнович Лесков 21 февраля [5 марта] 1895 года в Петербурге от очередного приступа астмы, мучившей его последние пять лет жизни. Похоронен на Волковском кладбище в Санкт-Петербурге.

Приглашаем познакомиться с представленными изданиями в Нерчинской ЦРБ!!!

Библиотека Дома Гоголя: книжно-иллюстративные выставки

О Событии

190 лет со рождения Н. С. Лескова

«Лесков – писатель будущего, и его жизнь
в литературе глубоко поучительна»

Л.Н. Толстой

16 февраля – день рождения известного русского писателя ХІХ века Николая Семеновича Лесковa.  

Писатель жил, служа «родине словом правды и истины». Каждое его произведение – это художественно развернутый факт жизни, это мелодия, возникающая на основе реальных событий. 

Судьба писателя драматична, жизнь, небогатая крупными событиями, полна напряженных идейных исканий.

Лесков был внуком священника и всегда подчеркивал свою связь с духовным сословием, изображение которого считал своей литературной «специализацией». Хотя отец Лескова не стал священнослужителем, семейное воспитание определило и духовный облик будущего писателя.

Дебют Лескова-публициста случился довольно поздно — в 26 лет. Первые заметки, написанные им, появились в газете «Петербургские ведомости».  Литературный бомонд Петербурга вскоре осознал, что Николай Лесков является представителем новой волны, его талант проявлялся во всех жанрах журналистики. Свои произведения он писал  на злобу дня, они являли собой пример классической сатиры.

Дебют Лескова-писателя состоялся еще позже, в 1863 году, когда в журнале «Библиотека для чтения» была опубликована его первая короткая повесть «Житие одной бабы». При жизни писателя оно не переиздавалось, и лишь в 1924 г., уже под другим заголовком — «Амур в лапоточках» — оно было опубликовано вновь.

Свой писательский дар Лесков не сразу обнаружил в себе. Сначала даже писал под псевдонимами:  Стебницкий, М. С., М. Лесков-Стебницкий, Фрейшиц, Кто-то, Псаломщик, Дивьянк, Любитель старины, Проезжий, Николай Горохов 

В 1872 г.  Лесков написал повесть «Запечатленный ангел», которая стала единственным литературным произведением, избежавшим редакторского вмешательства. Несмотря на критику властей, проходившей красной нитью по всему повествованию, повесть произвела фурор в официальных структурах и даже при императорском дворе.      

В том же году была написана еще одна повесть под названием «Очарованный странник», которая также была признана достаточно одиозным произведением, но, тем не менее, имела успех. Лейтмотивом повести была признана «нравственная и физическая стойкость народа русского», хотя сам Лесков так не считал.

Самым известным произведением Лескова  стал сказ о тульском оружейнике-самородке, сумевшем подковать блоху,  – «Левша». 

До самого конца Лесков оставался экспериментатором в области литературы. Он блестяще имитировал язык XVIII века, любил красочность, умел писать изысканно и в то же время просто.

Мастер языка, новатор и тончайший стилист, Николай Семенович Лесков до сих пор является одним из самых непрочитанных «пророков» русской литературы.

Книги

Семь вещиц Николая Лескова — Год Литературы

Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»

16 февраля, 190 лет назад, родился Николай Лесков – писатель, которого банально называть неразгаданным, но от правды не убежишь. Он и сам искусно запутывал следы. Дело не только в псевдонимах, но и в его стратегии – не задерживаться ни в какой «партии», оставаться демонстративно противоречивым.

Ему довелось жить в эпоху небывалого расцвета русской прозы, когда выходили новые романы, повести, рассказы Льва Толстого, Фёдора Достоевского, Ивана Тургенева, Ивана Гончарова, Михаила Салтыкова-Щедрина… То, что Лескову удалось сказать свое слово в литературе, мало для кого было очевидным. Наконец, в ХХ веке его признали. У него учились. Он стал не просто классиком, а влиятельной литературной силой. Но и сегодня – так сложилось – Лескова либо любят крепко и безоглядно, либо пролистывают, почти не прочитав, хотя заочно «уважают». Такая судьба.

ЛЕВША, 1881

А начал бы я всё-таки с «Левши».

В ХХ веке именно этот сказ превратил уважаемого писателя в классика, ввел его, по словам Юрия Нагибина, в литературное Политбюро.

Между прочим, именно Нагибин о Лескове писал глубоко, с личной нотой. Во многом он отождествлял себя с ним. И уж точно эту книгу читали почти все.

Аркадий Тюрин. Иллюстрация к «Левше». 1967 год

«Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе», а по сути – притча о русском умельце едва не зачислили в ведомство детской литературы. Мультфильм Иванова-Вано, снятый по этой повести, действительно незабываем. Но и он, на мой взгляд, предназначен не для детской аудитории. По крайней мере, не только для нее. Среди многочисленных экспериментов Лескова со сказовой интонацией и речью трагикомический «Левша» наиболее гармоничен. В этой притче нет ни ура-патриотизма, ни, простите на слове, атас-капитулянтства. Правда сюжета сплетена с правдой умышленно простодушного рассказа. Первый, второй, третий план…

Несмотря на очаровательные лукавства жанра, Левша – не фольклорный герой, не Петрушка, не Иван Дурак. Лесков не случайно включил эту повесть в цикл «Праведники». Левша находчив, молчалив, он, по Некрасову, «до смерти работает, до полусмерти пьет», но никогда не забывает о государственном деле! В смертельной лихорадке он повторяет: «Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть бы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся». Как еще по-народному объяснить неудачу России в Крымской войне? Лучше и не разъяснишь. И горше не разъяснишь.

Никто поначалу не считал эту вещицу литературным шедевром. Лесков опубликовал ее в газете, со скромным предисловием, что записал эту легенду со слов старого сестрорецкого оружейника, «тульского выходца». Но, думаю, и сегодня читать «Левшу» можно (я-то убежден, что и нужно) и с улыбкой, и со слезами. Сам этот сказ стал литературным чудом мельчайшей отделки – с секретами. В этом чудо «Левши».

«Левша» — фильм по мотивам одноимённого сказа Н. С. Лескова Сергея Овчарова, «Ленфильм», 1986 год Фото: kinopoisk.ru

НЕКУДА (1864), НА НОЖАХ (1870)

Без этих скандальных книг никак не обойтись. Написал их (особенно «Некуда») почти начинающий автор. Роман этот считается антинигилистическим. Действительно, «новые люди» показаны там неприглядно, с ехидцей. Само название книги определяло тупик, в который затаскивали русское общество отчаянные нигилисты со своими коммунами. Лескова-Стебницкого полюбили консерваторы, в то время яростно боровшиеся за умы с «прогрессистами».

Николай Лесков. 1860 год Фото: Wikipedia

Лесков писал: «Роман этот писан весь наскоро и печатался прямо с клочков, нередко писанных карандашом, в типографии. Успех его был очень большой. Первое издание разошлось в три месяца». Но в «прогрессивных кругах» прошёл слух, что «господин Стебницкий написал роман по заказу III отделения». Многие обиделись за писателя Василия Слепцова, карикатуру на которого, как считалось, набросал Стебницкий. Что ж, писательской злости Лескову всегда хватало. Cтебницкого ненавидели. Но равнодушных к нему было немного. «Прогрессивные круги» в те годы не столь окрепли, чтобы перечеркнуть эту книгу. Читатели ее приняли, переизданий хватало. Это была почти массовая литература своего времени. Уйти от приемов бульварного романа он, возможно, и не пытался. И Достоевский сбивался на нечто схожее, например, в финале «Подростка». Два консерватора не ладили, хотя скрывали это. Особенно не приглянулся Фёдору Михайловичу второй антинигилистический роман Лескова – «На ножах», написанный не просто по заказу, но и под обременительным для писателя редакторским наблюдением Михаила Каткова. «Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит», — так оценивал роман «На ножах» автор «Бесов», считавший, что Лесков недооценивает то зло, которое могут нанести России революционеры. У Лескова они – просто пустышки, сплошь продажные, лишенные искреннего фанатизма. Таких одолеть – как насекомое раздавить. Получилась злая карикатура, не более. Лесков и сам понимал, что роман получился несколько прямолинейный.

Титульный лист издания 1872 года Фото: Wikimedia

И, что касается борьбы с «новыми людьми», с их скороспелыми мечтами о реформах, иронический святочный рассказ с «секретом» «Путешествие с нигилистом» (1882), на мой взгляд, тоньше. Хотя и был это простой газетный рассказ.

CОБОРЯНЕ, 1866–1872 г.

Разгадать эту книгу невозможно. Классический роман – все-таки не его жанр. Слишком едок лесковский язык. Слишком тянет «Стебницкого» – как Гоголя – к отступлениям от основной линии повествования.

Невозможно понять, когда он восхищается, а когда… чуть-чуть глумится. От «чуть-чуть», как известно, зависит многое. То у него издёвка, то умиление. И то и другое – чистой воды. Он куражится над всеми своими героями. Хотя Савелия Туберозова, скорее всего, все-таки любит. У него даже хитрости простодушны – а Лесков так боялся находить в людях (и в своих героях) коварство. Но этих простодушных хитростей в «Соборянах» так много, что лесковское лукавство явно побеждает патетику. А Россию он знал – и вовсе не только столицы и богатые усадьбы. Работал в десятках городов, много путешествовал, еще не будучи ни известным журналистом, ни сравнительно состоятельным человеком.

В «Соборянах» нет сомнений: провинциальную жизнь он изучал не со стороны.

Роман насыщен и даже перенасыщен «правдой жизни», хотя Лесков и преподносит ее не без гротеска.

ЛЕДИ МАКБЕТ МЦЕНСКОГО УЕЗДА (в первой публикации – «ЛЕДИ МАКБЕТ НАШЕГО УЕЗДА» (1864)

Н. С. Лесков. Примерно 1880-е гг. Фото: Wikipedia

Эта вещица, сложившаяся почти одновременно с антинигилистическими начинаниями Лескова, в ХХ веке снискала необыкновенную популярность. Тут и опера Дмитрия Шостаковича, и знаменитая театральная постановка, и экранизации… Авторское определение жанра – очерк. Лесков стремился к документальности криминального репортажа. Но получилась все-таки повесть. И появилась она в журнале братьев Достоевских «Эпоха» в 1864 году.

К Шекспиру в антураже родных осин писатели того времени обращались не раз. Достаточно вспомнить Тургенева с «Гамлетом Щигровского уезда» и «Степным королем Лиром». Лесков, пожалуй, свободнее от литературных ассоциаций. Он не связывает себя шекспировской фабулой.

Вещица, конечно, страшная. Страсть купчихи Катерины Измайловой к приказчику оборачивается цепочкой убийств. А когда их отправляют на каторгу, он смеется над ее любовью и изменяет Катерине с другой узницей. Она гибнет в волжских водах, убив и свою соперницу. Время было политизированное, разгар Великих реформ. В литературе напряженно искали и непременно находили идеологию. Лесковскую леди Макбет сравнивали с тезкой – Катериной из «Грозы». Вроде как обеих погубила «пошлая среда», обе хотели вырваться из заскорузлой купеческой рутины. Таковы стереотипы восприятия того времени. Все знали добролюбовское определение Катерины Островского: «Луч света в темном царстве».

О Катерине Измайловой говорили иначе, но в связи с этим клише: «она не луч солнца, падающий в темноту, а молния, порождённая самим мраком и лишь ярче подчёркивающая непроглядную темень купеческого быта». Всё это было не столь важно для Лескова.

Лескова интересовали аномалии психики, это история о том, как страсть приводит к гибели.

Это есть и в опере Шостаковича, хотя, пожалуй, интерпретаторы несколько возвысили Катерину Измайлову. А вещица у Лескова получилась неповторимая. Гораздо сильнее его первых романов!

ОЧАРОВАННЫЙ СТРАННИК, 1873

В отличие от Гоголя, он все-таки написал «третий том «Мёртвых душ» – про почти образцовых людей. Его очерки о замечательных людях – несколько идиллические – постепенно превратились в специфический лесковский жанр. Что-то он почерпнул из житий святых, что-то из пасхальных и рождественских историй. Таковы лесковские «Праведники». И праведники без кавычек.

«Мы плыли по Ладожскому озеру от острова Коневца к Валааму и на пути зашли по корабельной надобности в пристань к Кореле». Да, некоторые книги хочется цитировать с самого начала, как музыкальную фразу.

Бронзовые скульптуры героев повести — Ивана Северьяновича и Грушеньки, у памятника Н. С. Лескову в Орле Фото: Wikimedia

Лесков опасался самоповторений. После «Катерины Измайловой» (и не только) немудрено обращение к людям светлым. Ведь Лесков был еще и богоискателем. Да, ему принадлежит несколько циничный афоризм «В России легче найти святого, чем честного человека». Но в этом тоже кредо Лескова – мыслить «с подковыркой». В этом он, пожалуй, предзнаменовал Василия Розанова. И все-таки Лесков искал праведников.

И «Очарованный странник» почти лишен привычной лесковской язвительности. Найти светлого героя, да еще при лесковском характере, неимоверно трудно. Попыток он сделал много, пытаясь воспроизвести по-своему каноны житийной литературы. Но житейские мытарства Ивана Северьяновича Флягина в этой россыпи останутся непревзойденными.

И не только из-за всегдашнего лесковского изящества в воспроизведении речи рассказчиков. Лесков в этой повести как будто кается, столько чистоты в этой повести. Как в ладожской воде. Он снова не приукрашивает мир, в повести хватает трагического. Флягин проходит через мытарства, через соблазны. В это нужно погрузиться, нырнуть. Кстати, и опера Родиона Шедрина по этой повести заслуживает внимания. Хотя многим из нас иногда кажется, что Шостакович и Прокофьев «закрыли тему».

Лесков как будто сосредоточенно постился, сочиняя эту повесть. Но не переменился после нее! Остался и спорщиком, и язвой. И снова создавал шаржи, снова готов был порвать и с прогрессивными, и с консервативными коллегами. Такова повесть «Заячий ремиз» — книга ерническая, посвященная безумию и написанная лихо, в игровом ключе, со столь любимыми Лесковым неожиданными аттракционами для читателей. В наше время эту повесть рекомендуют школьникам. Думаю, им непросто разбираться в горькой лесковской иронии, в его ребусах. Но – рекомендуют, значит, всё продумано. Наша жизнь и впрямь напоминает желтый дом.

Рассказать бы Лескову про плетения виртуальной реальности – уж он бы всё понял и написал бы какую-нибудь повесть в небывалом жанре, про страдальцев и праведников с гаджетами.

…Что же дальше – понадобится ли Лесков через 20, через 50 лет? Если говорить о писательской кухне, его «ехидные» интонации, его жанровые поиски, открывшие классической литературе некоторые таинственные фольклорные направления. В этом смысле он оказался родоначальником целой линии в нашей словесности. И она не прервалась.

Энциклопедия

Лесков Николай Семенович (4.02.1831, село Горохово Орловской губернии — 21.02.1895, Санкт-Петербург) — писатель.

Этот великолепный знаток народного быта и языка несколько лет прожил в Пензенской губернии, о чем вспоминал с удовольствием все последующие годы, черпая в воспоминаниях сюжеты и образы для своих произведений. В 1857 году Николай Семенович вышел в отставку. По его собственным словам он «бросил довольно удачно начатую казенную службу и пошел служить в одну из вновь образованных в то время торговых компаний» — фирму «Скотт и Вилькенс», которая находилась в селе Николо-Райское (сейчас Городищенского района). Ее управляющим состоял родственник по матери — Александр Яковлевич Шкотт — англичанин «из иностранцев Великого британского королевства», приведенный «к присяге на вечное подданство России». Жил Николай Семенович то в Николо-Райском, то в городе Пензе, много разъезжал по всей России. Позднее писатель говорил, вспоминая эти годы: «Это самое лучшее время моей жизни, когда я много видел».

Впервые взялся за перо Лесков тоже на пензенской земле. В 1859 году, когда по Пензенской губернии, как и по всей России, прокатилась волна «питейных бунтов», Николай Семенович написал «Очерки винокуренной промышленности (Пензенская губерния)», опубликованные в «Отечественных записках» и повествовавшие не только о винокуренном производстве. Лесков писал, что земледелие в губернии «далеко не в цветущем состоянии», а крестьянское скотоводство — «в совершенном упадке». Он считал, что винокурение мешает развитию сельского хозяйства губернии, «состояние которого безотрадно в настоящем и не может обещать ничего хорошего в будущем…».

Об А.Я. Шкотте Лесков вспоминает в рассказе «Продукт природы». Один из первых рассказов писателя «Разбойник» прямо начинается с упоминания пензенских мест. Повествуя о державшем почтовые станции генерале Цыганове, люди которого, «надеясь на барскую защиту, творили, что хотели», автор предупреждал, что фамилия — вымышленная: под ней он вывел пензенского предводителя дворянства, генерал-лейтенанта А.Н. Арапова.

Литературоведы считают, что воспоминания и впечатления о пребывании Н.С. Лескова на пензенской земле послужили материалом его повести «Очарованный странник». Ее главный герой Иван Северьянович приезжает в Пензу, называет Селиксы, Мордовский Ишим — село, расположенное неподалеку от Николо-Райского.

В сатирическом рассказе «Железная воля» писатель опять воспроизводит пензенскую действительность и создает образ тупого и чванливого прусского инженера Гуго Пекторалиса, прототипом которого послужил мекленбургский инженер Крюгер, работавший в Николо-Райском.

В рассказах «Умершее сословие» и «Белый орел» современники без труда узнавали губернатора Пензы Александра Алексеевича Панчулидзева и его «достойного соратника» Александра Николаевича Арапова.

В память о писателе, который жил в Пензе, одна из улиц областного центра названа его именем.

Публикация подготовлена по информации из открытых источников и по материалам издания «Пензенская энциклопедия»: / Гл. ред. К.Д. Вишневский. — Пенза: Министерство культуры Пензенской области, М.: Большая Российская энциклопедия, 2001.

«Самый русский из наших писателей» (к 185-летию Н.С.Лескова)

В честь юбилейной даты со дня рождения известного русского писателя Н.С.Лескова сотрудников библиотеки №37 им.В.А.Добркова посетили шестиклассники школы №73.

Вначале, как водится, поговорили о том, какие произведения писателя ребята знают и читали. Потом вспоминали вместе, что еще написал Лесков. Кроме «Левши», это: «Тупейный художник», «Человек на часах», «Леди Макбет Мценского уезда», романы «Соборяне», «На ножах»… 

Затем с помощью презентации познакомились с биографией писателя. С юности у Лескова пробудился горячий интерес к Герцену, к великому поэту Украины Тарасу Шевченко, к украинской культуре; он увлекся старинной живописью и архитектурой         Киева, став в дальнейшем знатоком древнего русского искусства. При этом, по делам фирмы, в которой он служил, отправлялся в «странствования по России», что также способствовало его знакомству с языком и бытом разных областей страны. «…Это самые лучшие годы моей жизни, когда я много видел и писал легко», — позже вспоминал Н.С.Лесков.  

Писательская карьера Н.С.Лескова началась в 1863 году, когда появились его первые повести; тогда же в журнале «Библиотека для чтения» начал публиковаться  роман «Некуда». В этом же журнале в 1863 году печатаются его повести: «Житие одной бабы», «Леди Макбет Мценского уезда». В 1870 году вышел в публикацию роман «На ножах». 

Как отмечал Горький «… после публикации злого романа «На ножах» литературное творчество Лескова сразу становится яркой живописью или, скорее, иконописью, —  он начинает создавать для России иконостас ее святых и праведников». Основными героями произведений Лескова стали представители русского духовенства, отчасти – поместного дворянства. В 1872 году  в «Русском вестнике» печатается его роман «Соборяне». Одним из самых ярких  образов в галерее лесковских «праведников» стал Левша (Сказ о тульском косом  Левше и о стальной блохе», а также «Тупейный художник» и «Человек на часах». Повесть «Заячий ремиз» была последним крупным произведением писателя.

«Я… думаю, что я знаю русского человека в самую его глубь, и не ставлю себе этого ни в какую заслугу. Я не изучал народа по разговорам с петербургскими извозчиками, а  я вырос в народе, на гостомельском выгоне, с казанком в руке, я спал с ними на росистой траве ночного, под теплым овчинным тулупом, да на замашной панинской толчее за кругами пыльных замашек…  

Николай Семенович Лесков был истинно русским писателем; в каждом из его произведений мы это, несомненно, видим.

Гений Николая Лескова

Подобно ископаемому топливу, количество великой русской литературы, все еще находящейся в подполье, должно быть ограничено. Итак, Николай Лесков (1831-1895). Не неизвестный писатель, а игнорируемый. Его сырье ждет в подземных пещерах, пахнущее прибылью. Мы не читаем его, потому что он противоположен тому, что нас учили любить. Он многословный миниатюрист, человек неопределенной преданности. Он не знает, куда идет. Он нас угощает. Его рассказы превращают чеховское человечество в донкихотскую массу.Он скучен там, где любой грамотный выпускник МИД был бы интересен. И интересно именно там, где нам всем скучно.

Лесков раненый средней тяжести. Рано вызвав гнев нигилистов, он сделал ложный выпад. Он хромал за Толстым и Достоевским; он был не из тех, кто поддерживает всеобъемлющее видение; и не мог он, достигнув художественной зрелости, написать роман любой длины. Он все сделал не так. Он писал просчитанную пряжу зияющей длины. Он сочинял в стиле сказ , который, по-видимому, был русским для нарратологической комковатости .Что еще хуже, его герои были квадратными. Вспомните «Украинские сказки» Гоголя, переделанные бойскаутом, не верящим в волшебство.

Гений Лескова заключается в скромности его рассказчиков, их беспомощности перед искусством повествования. Один персонаж говорит о «полной откровенности рассказчика, от которой он, очевидно, не мог отказаться». «Особой истории не было», — скажет рассказчик, прежде чем погрузиться в длинное повествование. Один персонаж жалуется, что другой «начал рассказывать мне грандиозную историю» — как будто масштаб истории не был выбором рассказчика.

Сюжеты, которые даже родственный рассказчик XIX века, такой как Генрих фон Клейст или Джованни Верга, восхищались человеческим интересом и высокой моральной страстью, чудесно затуманиваются в рассказе Лескова. Рассмотрим «Единого разума», историю о курьере по пересеченной местности, который, читая Библию между городами, становится своего рода святым-самоучкой, упрямо честным человеком, который невероятным образом поднимается, становится шерифом и, наконец, награжденным дворянином. Все это похоже на шутку. Но не шутка с точкой.

Самым большим желанием Лескова было написать «рассказы о праведниках» — не потому, что он был поллианским, а потому, что он сопротивлялся (и возмущался) прекращением сатиры. Поскольку он отказывался разъяснять свою политику или, по крайней мере, был ранен из-за того, что на него навешивали ярлык (как правого), он выступал за веселье путаницы и приравнивал замешательство к невиновности.

Отсюда его любовь к эскапистским, беззаботным писателям, таким как Лоуренс Стерн и Мигель де Сервантес. Лесков сделает отступление, к черту критики.Он пытался заклеймить то, что делал, назвав это «новеллистической хроникой» или «расширенным взглядом на мемуарную форму». Еще в 1877 году он защищал свой стиль, как бы его ни называли, как «более живой или, лучше, более серьезный, чем изображающие сцены, в группировке которых даже у таких мастеров, как Вальтер Скотт, очевидна принуждение. — вот что имеют в виду простые люди, когда говорят: «Это случилось как в романе» ».

В одной из рецензий на свежий перевод Лескова, сделанный Пивером и Волохонским, « Очарованный странник », говорится:« Нет смысла подводить итоги. сюжеты этих рассказов.«Но я хочу попытаться предоставить образец.

Рассказ« Бессмертный Головань »начинается с размышления над эпитетом одноименного Голована, который, как признается рассказчик, не совсем понимает -« потому что в детстве я об этом не думал. Затем рассказчик рассказывает яркое детское воспоминание, когда Голован, сосед, спас его от бешеной собаки. Это будет последний рассказ рассказчика о Головане от первого лица. далее описывает Голованя — мускулистого, хромого мужчину.Его дом и семья описаны подробно, с особым акцентом на Павле, женщине, известной как «грех Головани». Затем подробно рассказывается о молочном бизнесе Голована и о «плевках», сотканных его родственницами. Рассказчик задается вопросом, откуда Головань взял свою пряжу. Затем мы узнаем о карьере Голована как советчика. Наконец, эпитет «бессмертный» получил некоторое объяснение из-за бесстрашных действий Голована во время чумы. Затем знакомят помощника пастуха Панка. У Панки, как мы узнали, не очень теплая одежда, и мы проводим с ним холодную ночь, когда он пытается спать на берегу реки.Его разбудил человек, идущий по воде. Чтобы объяснить это призрачное происшествие, мы получаем массу слухов о недавней смерти ненавистного епископа. Но тут Панка понимает, что это всего лишь Головань, пересекающий воду на хрупком плоту. Обратите внимание, что мы еще не знакомы с каким-либо объединяющим сюжетным конфликтом. Это история Лескова, памятник собственной уродливой массивности.

Лесков добивается успеха или проигрывает на условиях, чуждых моему собственному критическому разговору. Как учитель художественной литературы, я снова и снова подчеркивал сцены и сценические конфликты, но не мог объяснить кое-что более сложное: талант к ткани повествования, шарф истории.Я думаю, что я не одинок в том, что меня постоянно пробуждают такие индивидуалисты, как Лесков — Томас Бернхард, В. Г. Себальд и Хавьер Мариас привлекли столько внимания именно потому, что они так широко текут за пределы канавы традиционной сценической структуры. Может быть, такое письмо неподражаемо, необучаемо. Но я собираюсь попробовать обучить Лескова на следующем семинаре. Я надеюсь, что и другие тоже.

Николай Лесков | Проект рассказа

Николай Семенович Лесков (1895-1831) был одним из величайших русских авторов XIX века.Большая часть его известности связана с написанными им рассказами и романами. Очень немногие в его жизни ставили его на высокий уровень. Следует отметить, что Лев Толстой был в числе этих немногих. Истинное признание Ласков получил только после его смерти. Его ненавязчивая религиозность, а также незаурядный интерес к людям, живущим в мире веры, не способствовали его популярности. Лесков использовал исключительный русский язык, резко отклоняющийся от литературных норм. Он щедро использовал уникальную лексику, полученную из разговорного языка и путаницу слов, характерную для такой речи.Лишь в начале ХХ века, когда языковая игра, интерес к лингвистической экзотике и диалектам стали литературной нормой, отношение к Лескову изменилось. Один из самых влиятельных писателей того времени, Максим Горький, заявил, что он был учеником Лескова и что он был одним из классических русских писателей — наряду с Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Достоевским и Толстым. Лесков родился в селе Грохово, недалеко от Орла, где его отец работал писарем в уголовном суде.Отец Лескова, сын священника, посещал духовную семинарию и был знаком с учением православной веры, но отказался стать священником. Мать Лескова происходила из небогатой дворянской семьи. Семья Лесковых вела традиционный образ жизни, типичный для российского среднего класса провинции. Семья была окружена церковными священниками и тщательно соблюдала все церковные обряды. В детстве Лесков изучал учение христианской веры под руководством священника.На протяжении жизни у Лескова было много связей вокруг церкви. Как писатель, он неоднократно обращался в своем творчестве к описанию жизни и быта русских священнослужителей. В 1848 году, после смерти отца, Лесков бросил школу и был принят на работу в канцелярию уголовного суда, где до него работал его отец. Через год он переехал в Киев и был принят на работу в местное отделение Минфина. В течение своей жизни в Киеве Лесков читал, выучил польский и украинский языки и в качестве бесплатного студента посетил Киевский университет по широкому кругу предметов.В 1857 году он навсегда оставил государственную службу и был нанят компанией, принадлежащей его дяде. За почти четыре года работы в компании Лесков много путешествовал по провинциальным городам России. В 1861 году он покинул труппу и приехал в Петербург, чтобы посвятить себя писательской карьере. В первые годы своей жизни в Петербурге Лесков писал и публиковал статьи, но постепенно оставил журналистику и стал писать рассказы и романы чисто литературного характера. В 1864 году он начал серию романа «Нет места», в котором осуждал нигилистические настроения некоторых русских революционеров, хотя и выражал поддержку прогрессивным социальным реформам.После публикации романа Лесков потерял поддержку левых кругов российской интеллигенции, которые обвинили его в сотрудничестве с тайной полицией. В результате некоторые произведения того периода в то время не были опубликованы, в том числе его шедевр — повесть «Леди Макбет Мценского уезда». Несмотря на свою верность традиционному русскому христианству, в 1880-х годах он начал критиковать и обвинять его в чрезмерном консерватизме, национализме и слишком тесных отношениях с государством.Из-за критики религии и режима Лесков был уволен с работы в Министерстве образования России, но вновь получил поддержку либеральных и революционных кругов российского общества. Лесков был дважды женат. Со второй женой он развелся в 1877 году и продолжал воспитывать сына Андрея в одиночестве. Он умер в Санкт-Петербурге в 1895 году.

И другие рассказы (винтажная классика): Лесков, Николай, Певеар, Ричард, Волохонский, Лариса: 9780307388872: Амазонка.com: Книги

Лесков — писатель, доставляющий огромное удовольствие, преодолевая сектантские литературные и идеологические предпосылки. Более того: мы живем в момент снижения культурных и эмоциональных ожиданий после падения модернизма, но ничто не может заменить его. Вернуться к некоторым более ранним авторам — значит вновь обрести чувство человеческих возможностей. Вернуться к Лескову — значит вернуть чувство страсти, а иногда и радости, которая может быть частью человеческого предприятия.
— Ирвинг Хоу, «Справедливость для Лескова»

I.

Николай Лесков, младший современник Достоевского и Толстого и один из великих мастеров русской фантастики, — писатель, которого все время открывают. Первым его обнаружил сам Лесков. Ему было под тридцать, и он работал бизнес-агентом у своего дяди, обрусевшего шотландца по имени Александр Скотт, чья фирма управляла огромными поместьями двух знатных русских семей. Позже Лесков назвал те годы, с 1857 по 1859 год, лучшим периодом своей жизни.Он объездил всю Россию, «от Черного моря до Белого и от Брода до Красного Яра», и отправлял отчеты в виде писем своему дяде. «Мне не нужно было расчищать себе путь к людям через книги и готовые идеи», — писал он позже. «Я изучил их на месте. Книги были для меня бесценной помощью, но я был рулевым. Следовательно, я не прихожу ни в какую школу, потому что я учился не в школе, а на баржах Скотта ». Эти путешествия подарили ему большой запас впечатлений, которые он оставил на всю жизнь.

Скотт был поражен литературным качеством отчетов Лескова и привык читать их вслух своим соседям, один из которых хвалил их так высоко, что это натолкнуло Лескова на мысль стать писателем. Как он довольно сухо прокомментировал в «Записке о себе» от третьего лица тридцать лет спустя: «Его сочинение началось случайно».

Он родился в селе Горохово, недалеко от города Орёл (произносится «Орел»), в 1831 году. Орел, расположенный в центре России, так называемой «деревянной России», примерно в двухстах двадцати милях к юго-западу. Москвы, — это декорации пяти из семнадцати рассказов настоящего сборника.Еще один расположен в Мценске, что в Орловской области, и еще пять — в других провинциальных городах России. Это преобладание провинциальности типично для творчества Лескова в целом, хотя, как увидит читатель, он также умел рассказывать сложные и остроумные истории, происходящие в Петербурге, Москве, Вене. . .

По отцовской линии Лесков происходил из нескольких поколений священников, служивших в селе Лески, что и дало им свою фамилию. Его отец тоже получил духовное образование, но он порвал с традициями и поступил на государственную службу в орловские суды, в итоге получив чин коллежского асессора, который давал потомственное дворянство.Его мать была из бедной аристократической семьи: ее отец, московский дворянин, потерявший все во время французского вторжения в 1812 году, работал управляющим имением в Горохово; ее мать, о которой Лесков дает нам прекрасный портрет в последней главе «Бессмертного Головани», была из московского купечества и, как говорит Лесков, «была взята замуж в дворянскую семью» не за свое богатство, а за нее. красота ». Таким образом, Лесков соединил в себе три сословия — дворянское, торговое и духовное, — но в причудливо смешанных и смягченных формах.

Впервые он познакомился с четвертым сословием, крестьянами (в то время крепостными), в 1839 году, когда его отец отказался от должности мирового судьи в Орле и купил небольшую усадьбу Панино в Кромском районе на двадцать с лишним лет. км от Орла. Этот шаг и некоторые из переживаний, к которым он привел, описаны в первых главах его рассказа «Ведьмак». Знания о крестьянской жизни, которые он приобрел тогда, а позже обогатились его путешествиями для Александра Скотта, сильно отличались от абстракций радикальной социальной теории, которые становились модными в Москве и Петербурге.

Формальное образование Лескова ограничивалось пятью годами, с 1841 по 1846 год, которые он провел в средней школе в Орле. Позже он писал, что ему «ужасно скучно, но учился хорошо», но на самом деле он был посредственным учеником, и в пятнадцатилетнем возрасте бросил школу, не закончив ее, и пошел на госслужбу в качестве клерка в Орловском уголовном суде. В 1848 году его отец умер во время вспышки холеры, оставив матери управлять небольшим имением в Панино и растить семерых детей, из которых он был старшим.В 1849 году его дядя по материнской линии, Сергей Петрович Алфериев, доктор из Киева и профессор университета, пригласил его в гости. Лесков был очень впечатлен городом и решил остаться. Он ушел в отпуск со своей должности в Орле и к февралю 1850 года был принят младшим писарем в Киевский военкомат. Этот близкий опыт работы российской бюрократии и судьбы призывников (срок военной службы в то время составлял двадцать пять лет) будет снова и снова появляться в его сочинениях.

Лесков провел восемь лет в Киеве, подружился со студентами и профессорами в университете через своего дядю, сидел на курсах, много читал, выучил украинский и польский языки и случайно стал свидетелем строительства знаменитого Николаевского цепного моста через реку Днепр. , разработанный англо-ирландским инженером Чарльзом Блэкером Виньолесом. Это был первый многопролетный подвесной мост в Европе и на то время самый длинный в мире. Рабочие и работа на мосту занимают центральное место в его рассказе «Запечатанный ангел» (1873 г.), и хотя он сознательно избегает называть город, обстановка здесь очень яркая.Руководителями настоящего проекта были англичане, как и в Лескове, и в письмах и бумагах Виньоля (которые, конечно, Лесков никогда не видел) описываются те же стихийные бедствия, наводнения и разрушение льда, которые играют такую ​​важную роль в истории. В 1853 году, когда мост был официально открыт, Лесков женился на Ольге Смирновой, дочери киевского купца.

Страдания и коррупция, свидетелем которых Лесков ежедневно являлся в системе призыва на военную службу при императоре Николае I, уравновешивались интеллектуальной широтой и нравственным идеализмом, с которыми он встречался в кругу своего дяди.Многие из них оказали на него сильное влияние, в частности, человека, которого он называет в автобиографической заметке «известным статистиком-аболиционистом Дмитрием Петровичем Журавским». Журавский (1810–1856) был экономистом, который не только теоретически выступал за отмену крепостного права, но и практиковал его на практике, выкупая домашних крепостных и освобождая их. После смерти он оставил свое небольшое наследство для продолжения этой практики. В письме своему другу, славянофильскому публицисту Ивану Аксакову 2 декабря 1874 года, Лесков сказал о Журавском: «Он был чуть ли не первым живым человеком, который в дни моей киевской юности дал мне понять, что добродетель существует не только в абстракциях. .

Еще более сильное влияние на молодого Лескова оказал еще один его киевский знакомый, более близкий ему по возрасту. Это был Степан Степанович Громека (1823–1877), дворянин из Полтавы, прикомандированный к генерал-губернаторскому штабу, когда они встретились в 1852 году. У Громеки была довольно странная карьера. Политически он начинал как либерал, выступавший за реформы, а не за революцию. Он защищал монархию, надеясь улучшить ее. В 1857–1858 гг. Он опубликовал серию сатирических статей о полиции в известном московском журнале «Русский вестник».Он также участвовал в выпуске либерального петербургского ежемесячника «Отечественные записки» и радикального журнала «Колокол», который редактировал в Лондоне эмигрант Александр Герцен. Но его журналистская карьера ограничилась пятью-шестью годами. К 1862 году он восстал против Герцена, а в конце 1860-х годов вернулся на государственную службу, закончив губернатором провинции Седльце в русской Польше, где он выступал за присоединение униатской (восточно-римско-католической) церкви к Русской православной церкви. и был известен своим жестоким обращением с крестьянами, которые сопротивлялись.

Лесков пошел по совершенно иному пути, чем Громека, но в своей «Записке о себе» он признал, что их дружба во время его пребывания в Киеве «оказала решающее влияние на дальнейшую судьбу Лескова. Пример Громека, который отказался от государственной службы и пошел работать в Российское общество судоходства и торговли, побудил Лескова сделать то же самое ». Так получилось, что Лесков оставил свою должность в военкомате и перешел на работу к Александру Скотту. Но в 1860 году фирма Скотта потерпела неудачу, и он больше не мог держать своего племянника на работе.Лесков вернулся в Киев, и здесь влияние Громеки снова оказалось решающим. Громека опередил Лескова в бизнесе; он также предшествовал ему в журналистике. В начале 1860-х годов именно Громека связала Лескова с такими выдающимися московскими и петербургскими редакторами, как Михаил Катков из «Русского вестника», Степан Дудышкин и Андрей Краевский из «Отечественных записок», Михаил и Федор Достоевские из «Времени и эпохи» («Леди Макбет»). Мценск »впервые было издано в« Эпохе »в 1865 г.). В той же «Записке о себе» он признался, что «решительное порабощение Лескова литературой было снова делом той же Громеки.С тех пор он пишет ».

Самая ранняя статья Лескова «Очерки винокуренного дела (Пензенская губерния)» была опубликована в апреле 1861 года в «Отечественных записках». К тому времени тридцатилетний автор сам переехал в Петербург. Это был его первый вкус к столичной жизни, и это был пьянящий момент для российского общества. В 1855 году репрессивный император Николай I умер, и его сын Александр II (1818–1881) вступил на престол. В марте 1861 года Александр II выпустил манифест об освобождении крестьян, за что получил прозвище «царь-освободитель».В 1864 году была проведена далеко идущая судебная реформа, впервые в которой были учреждены открытые суды, суд присяжных и коллегия адвокатов. Были также проведены военные реформы, в том числе сокращение срока службы и устранение телесных наказаний. Но это было также время нигилистов, так называемых «новых людей», которые не были удовлетворены реформами Александра или либерализмом в целом и призывали к гораздо более радикальным изменениям. Термин «нигилист» впервые вошел в русскую литературу в романе другого орловского писателя — Ивана Тургенева.В его «Отцах и сыновьях», опубликованном в 1862 году, он применяется к Евгению Базарову, которого Тургенев считал «героем нового типа». Аркадий Кирсанов, близкий друг Базарова, объясняет значение этого термина своему отцу: «Нигилист — это человек, который не преклоняется ни перед какой властью, который не принимает на веру никаких принципов, какое бы почтение этот принцип ни соблюдал. в.» Радикальный журналист Дмитрий Писарев (1840–1868) выразился более прямо: «Все, что можно разбить, должно быть разбито». Это было время ожесточенной полемики, подпольных публикаций, первых экспериментов с коммунами, а также нескольких попыток покушения на царя-освободителя, последняя из которых, в марте 1881 года, увенчалась успехом.

Переехав в Петербург, Лесков оказался втянут в противоречия времени и как журналист быстро оказался втянут в них. Рассказывая о «литературных началах Лескова», французский ученый Жан-Клод Маркаде заметил: «Статьи Лескова интересны тем, что они демонстрируют тот же темперамент публициста, что и писатель на протяжении всей его карьеры. Ему было невозможно сочинять аккомпанементные произведения, скрывать правду так, как он ее чувствовал »*. Под конец жизни, в интервью В.В. Протопопов, Лесков сказал о себе:


Я люблю литературу как средство, позволяющее выразить то, что я считаю истинным и хорошим. Если я не могу этого сделать, литература не представляет для меня никакой ценности: смотреть на нее как на искусство — не моя точка зрения. Я абсолютно не могу понять концепцию «искусство ради искусства». Нет, искусство должно быть полезным. Только тогда это имеет точное значение. Я не признаю искусство рисовать обнаженных женщин. То же самое и с литературой. Если с помощью искусства нельзя служить истине и добру, писать бесполезно, и нужно бросить занятие.*



Он был плодовитым журналистом и оставался им всю свою жизнь, написав в общей сложности более шестисот статей. Но в 1862 году он также опубликовал свою первую художественную литературу в «Северной пчеле», которая, в соответствии со временем, превратилась из реакционного журнала в либеральный.

Прогрессисты разделились на два лагеря: «градуалистов» и «нетерпеливых». По его словам, Лесков остался с градуалистами, потому что считал их модерацию более надежной. К тому же он был несколько старше большинства «новых людей» и имел за собой гораздо более глубокое и разнообразное представление о российских реалиях.Но у него было несколько хороших друзей среди «нетерпеливых», и когда в 1861–1862 годах вспыхнули студенческие волнения в Петербурге, а затем в Москве, он посочувствовал их делу. На их основе он пришел к идее, воплощенной в его полемическом романе «Нет выхода» (1864), что есть хорошие нигилисты и плохие нигилисты, и что хорошие скоро будут отличать себя от «нигилизирующих болтунов».

В Москве 18 мая 1862 г. появилась подпольная прокламация «Россия молодая», призывающая радикальную молодежь «взять топоры» и «нанести удар по имперской партии», где бы она ни находилась — «на площадях». .. . улицы, поля, села »- и с каждым ударом кричать:« Да здравствует Российская социал-демократическая Республика! » «Имперская партия» означала не только императора и его семью, но и дворянство, торговцев, чиновников, землевладельцев — все они должны были участвовать в кровавой бойне. Копии воззвания раздавались на улицах и во дворах, отправлялись по почте, засовывались в карманы пальто, распространялись в церквях, расклеивались на стенах. Это вызвало большую тревогу у жителей обеих столиц, и начали распространяться всевозможные слухи.В разгар этого волнения ближе к концу мая в Петербурге вспыхнула серия пожаров. Консерваторы сразу же обвинили в них студентов и революционеров. В ответ прогрессисты заявили, что они были расценены полицией как провокация. (Некоторые также предположили, что это была просто работа владельцев собственности, которые хотели взыскать по своей страховке. Фактически до сих пор никто не знает, были ли пожары преднамеренными или случайными.) Пожар на рынках Апраксина и Щукина 28 мая вызвал величайшую панику и разрушение.Двумя днями позже Лесков опубликовал передовую статью в The Northern Bee в ответ на слухи о поджогах, отметив, что «общественность также указывает на то, что за люди поджигают, и ненависть к таким людям (он старательно избегает упоминания студентов) растет. с неслыханной скоростью ». Он выразил обеспокоенность по поводу опасности, с которой «члены этого тела» могут столкнуться в результате слухов. Он не собирался судить, насколько обоснованными были подозрения и в какой степени они могли быть связаны с «последней мерзкой и отвратительной прокламацией, призывающей к свержению всего гражданского строя нашего общества.Но, чтобы избежать худших беспорядков, он призвал полицию сразу же обнародовать всю достоверную информацию, которой они располагали. «Они должны смело сказать, имеют ли слухи, ходящие в столице о пожарах и поджогах, наименьшее основание. Нельзя щадить подлых негодяев; но также неуместно рисковать хоть одним волосом на единственной голове, живя в столице и подвергаясь обвинениям со стороны полностью напуганного населения ».

Редакционная статья несколько неуклюже сформулирована, но ясно, что Лесков хотел докопаться до правды, чтобы слухи не разрастались и не угрожали невиновным людям.Он не верил, что студенты несут ответственность за пожары. Он самым решительным образом осудил провозглашение «России молодой» и хотел отделить ее от большинства студентов, но, по мнению радикалов, на самом деле он связывал их с пожарами и даже натравливал против них полицию. Резкость их реакции поразила Лескова и глубоко его ранила. Его обвинили в том, что он правительственный агент и, что еще хуже, перебежчик. Пресс-секретарь нигилистов Дмитрий Писарев предал его анафеме, назвав его одновременно реакционным и нечестным, и фактически исключил его со страниц либеральной прессы.Более того, говорят, что император недоволен передовой статьей. Хотя он никогда не отказывался и фактически не от чего отказывался, попытки Лескова объясниться в последующих статьях только усугубили положение как справа, так и слева. Ему даже угрожали смертью. 6 сентября 1862 года, чтобы избежать суматохи и очистить голову, Лесков уехал за границу в качестве иностранного корреспондента «Северной пчелы». Выбрав поездку на дилижансе, а не на поезде *, он проехал через Украину, Польшу, Чехию и, наконец, поселился в Париже, где провел четыре месяца, вернувшись в Россию только в марте следующего года.

Среди либеральной интеллигенции Лесков всю жизнь носил совершенно неуместное клеймо реакционера, которое сохранилось и в советские времена. В письме своему другу Петру Щебальскому от 10 ноября 1875 г. он копировал общее редакционное мнение о нем: «Он так четко обозначил себя. . . кроме того, они говорят, что он близок к Третьему отделу »(то есть к тайной полиции). Рецензент, восхвалявший язык «Запечатанного ангела» в 1873 году, добавил: «Лесков имеет такую ​​репутацию, что для его похвалы требуется определенная смелость.В результате, хотя у него всегда были читатели, которых со временем становилось все больше и больше, он всю жизнь страдал от почти полного критического пренебрежения. Даже его поклонники из числа критиков не хотели писать о нем из-за подозрений, которые он вызывал. Его считали второстепенным писателем, и большая оригинальность его творчества не принималась во внимание. В этом смысле он оставался неоткрытым.

В 1880-х годах ситуация стала меняться. Молодое поколение писателей, художников и мыслителей, которые сами отвергли жестокие и доктринерские суждения нигилизма, обратилось к Лескову как к мастеру.Это было его второе открытие. В 1881 году новый еженедельный юмористический журнал Fragments опубликовал рассказ Лескова «Дух мадам де Жанлис». Два года спустя в том же журнале была опубликована «Маленькая ошибка». Тем временем там стали появляться рассказы молодого Антона Чехова. Чехов учился в медицинском институте и зарабатывал себе на жизнь тем, что размещал повсюду комические зарисовки (двести семьдесят из них были опубликованы в период с 1882 по 1887 годы). В 1883 году он познакомился с Лесковым в Москве. «Лейкин привел с собой моего любимого писателя, известного Н.С. Лесков », — написал он в письме к брату. Ему было двадцать три года, Лескову пятьдесят два. После ночного кутежа они вместе оказались в такси. «Лесков обращается ко мне наполовину пьяный, — писал в том же письме Чехов, — и спрашивает:« Знаешь, кто я? »« Знаю ».« Нет, не знаешь. Я мистик. «Я знаю.» Он смотрит на меня выпученными глазами своего старика и пророчествует: «Ты умрешь раньше своего брата.» Может быть, и так. «Я помажу тебя маслом, как Самуил сделал Давида. . . . Пиши ». Этот человек представляет собой смесь элегантного француза и лишенного сана священника.Но он значительный. Чехов отнесся к освящению Лесковым более серьезно, чем кажется. И на самом деле у них было много общего: у них был большой опыт России и русской жизни и неидеализированное знание народа. И еще кое-что более важное. В своей биографии Чехова * Дональд Рейфилд говорит о «мистической стороне Чехова — его иррациональной интуиции о том, что в космосе есть смысл и красота», что «сближает его больше с Лесковым, чем с Толстым в русской литературной традиции.

Еще одним первооткрывателем Лескова стал художник Илья Репин (1844–1930), один из крупнейших русских художников конца XIX века. Он познакомился с Лесковым и проиллюстрировал некоторые из его рассказов. В сентябре 1888 года в письме с просьбой разрешить (безуспешно) написать портрет Лескова он писал: «Не только я, но и вся образованная Россия знает вас и любит вас как выдающегося писателя с неоспоримыми достоинствами и в то же время мыслящий человек ». Поэт и философ Владимир Соловьев (1853–1900), центральная интеллектуальная фигура тогда и сейчас, также поддерживал творчество Лескова.Они стали личными друзьями в 1891 году и часто встречались. Соловьев отнес рукопись повести Лескова «Ночные совы» редактору либерального, прозападного вестника Европы М.М. Стасюлевичу, который однажды заявил, что Лесков — «тот, кого я никогда не опубликую», и уговорил его сменить свое мнение. разум. Когда Лесков умер в феврале 1895 года, Соловьев опубликовал некролог:



В своем завещании Лесков написал: «Я знаю, что во мне было много плохого; Я не заслуживаю ни похвалы, ни жалости.Что же до тех, кто хочет обвинить меня, они должны знать, что я уже сделал это сам ». Но невозможно исполнить такие желания, когда речь идет о таком замечательном человеке. Поэтому я буду соответствовать духу, а не букве этого завещания, и позволю себе выразить в нескольких словах то, что я думаю о личности покойного и его работе.

Что больше всего бросалось в глаза в Николае Семеновиче, так это его страстная натура; в преклонном возрасте и хотя, казалось бы, бездействующий, он все еще был жертвой постоянного душевного волнения.Ему требовалась весьма необычная духовная сила, чтобы сдерживать свой пылкий характер. Кроме того, в его произведениях чувствовалось страстное и беспокойное отношение к тому, что он описывал, которое, если бы его талант был меньше, могло бы превратиться в явное пристрастие. Но у Лескова, как и у любого великого писателя, эта страсть закаляется и выдает себя только тайно, хотя кое-где в его произведениях все еще остается какой-то след идеологической вовлеченности. . .

Вполне вероятно, что сочинения Лескова вызовут критические суждения, столь же серьезные, сколь и глубокие; и тогда, несмотря на то, что написано в его завещании, покойный писатель станет объектом множества похвал и упреков.Но все они обязательно признают в нем блеск и необычайную оригинальность таланта, который никогда не оставался похороненным, например, острую тоску по истине, которая управляла его существом и его работой.

Николай Лесков — шутка

Здесь немного поздно, но я написал очерк о Николае Лескове в «Ежеквартальном разговоре», фантастическом и странном русском писателе XIX века. Надеюсь, его работы будут перепечатаны и переведены.

Мое старое толкование его величайшего произведения «Очарованный странник» все еще доступно здесь.

ЗАБЫТЫЙ РУССКИЙ ВЕЛИКИЙ XIX ВЕКА

Из великих русских прозаиков XIX века Николай Лесков был чужаком. Он не принадлежал к дворянству, у него не было привилегированного образования, и он писал о простых крепостных и деревенском духовенстве на их родном языке. Ему удалось оттолкнуть как левое, так и правое крыло российской интеллигенции в начале своей карьеры, и, хотя его работа была популярной, критики отвергли ее. Его работы были полны тьмы и жестокого цинизма, но в них отсутствует тревога, романтическая и экзистенциальная, присущая многим другим произведениям прозы того времени.(Тем не менее, один из его рассказов был настолько противоречивым в плане критики русской церкви, что был опубликован только спустя десятилетия.) И сам Лесков был настолько сбит с толку своими сильными сторонами, что сказал, что его блестящие способности рассказчика будут забыты в пользу его идей, тогда как на самом деле его наследие заключается в уникальных качествах его историй, которые забавны, непредсказуемы, сюрреалистичны и часто сбивают с толку.

Уолтер Бенджамин и Ирвинг Хоу отдали дань уважения Лескову (эссе Бенджамина характерно, кажется, больше связано с навязчивыми идеями Бенджамина, чем с самим Лесковым), но ни один из них не в полной мере характеризует явную особенность лучших работ Лескова, где повествование материал подвержен извращениям в духе Еврипида, Клейста, Гоголя или Кафки, хотя и с гораздо меньшей злобой.Структурные извращения Лескова служат особой, своеобразной форме морали, не такой доктринальной или особой, как у Толстого или Достоевского, но прославляющей смирение перед лицом судьбы.

[продолжение]

Николай Лесков (1831 — 1895), русский писатель

Фон

Он родился в Орловской губернии в России в 1831 году.Все предки Лескова по отцовской линии были священнослужителями села Леска Орловской губернии, отсюда и название Лескова.

Карьера

Его называли самым русским из писателей; но его интеллектуальное образование во многом обязано нерусским влияниям — особенно украинской культуре, с которой он познакомился за восемь лет проживания в молодом возрасте в Киеве, и английской культуре, которую он впитал за годы тесного общения со своим дядей. по браку Александр Скотт.

В Санкт-Петербурге, где он жил с 1861 года до своей смерти, он культивировал роль провинциала и аутсайдера в русской литературе и постоянно шел против основных течений петербургской литературной моды. Литературная продукция Лескова настолько разнообразна, что трудно выделить даже полдюжины произведений, которые могли бы удовлетворительно проиллюстрировать ее диапазон. Его пожизненный интерес к религии проиллюстрирован в «Соборяне» (1872; Соборный народ), «Запечатленный ангел» (1873; «Запечатанный ангел») и «На краю света» (1875; «На краю земли»).Левша (1881; «Стальная блоха») — самый известный пример его комического, яркого, почти непереводимого языка. Напротив, «Леди Макбет из Мценского района» — это суровый рассказ о незаконных страстях и убийствах, в отличие от всего, что когда-либо писал Лесков. «Очарованный странник» (1873; «Очарованный странник») — русский роман в жанре пикареской тематики, в котором главный герой, однако, не столько мошенник, сколько жертва негодяев. Несмертельный Головань (1880; «Бессмертный Головань») представляет одну из длинных серий комических героев Лескова Лескова на красочном фоне русской провинциальной жизни.Полунощники (1891; «Ночные совы») — это защита толстовства, в которой суммируются все основные моменты гениальности Лескова: его сказочная манера, в которой он использует персонажа в качестве рассказчика, его словесная виртуозность и юмор, а также его умение получать свое имеется ввиду мимо русской цензуры. Его последний шедевр, Заячи ремиз (1894; Мартовский Заяц) — пророческое нападение на политическую охоту на ведьм.

Религия

Христианство Лескова, как и христианство Толстого, было антиклерикальным, внеконфессиональным и чисто этичным.

Политика

Лесков не верил в возможность аграрной революции в России и не хотел, чтобы это произошло, рассматривая образование и просвещение, часто религиозного характера, как факторы социального улучшения,

Просмотры

Глубокий анализ России через ее язык был для него главной целью.

Личность

Цитаты других людей о человеке

• Горький видел в Лескове настоящего художника, чье место «рядом с такими мастерами, как Л. Толстой, Гоголь, Тургенев и Гончаров, заслужено».

Подключения

6 апреля 1853 года Лесков женился на Ольге Васильевне Смирновой (1831–1909), дочери зажиточного киевского торговца.Брак Лескова был несчастливым; его жена страдала тяжелыми психологическими проблемами, и в 1878 году ее отправили в Свято-Николаевскую психиатрическую больницу в Санкт-Петербурге. В 1865 году гражданской женой Лескова стала Екатерина Бубнова (урожденная Савицкая), с которой он впервые познакомился в июле 1864 года.

Отец:

Семен Дмитриевич Лесков (1789–1848)

уважаемый следователь

Мать:

Мария Петровна Лескова (урожденная Алферьева, 1813–1886)

дочь обедневшего московского дворянина

Супруг:

Ольга Васильевна Смирнова

ребенок:

Вера Бубнова-Лескова (приемная)

ребенок:

Андрей

ребенок:

Варя Долина (она же Варя Кук, удочеренная)

ребенок:

Вера Лескова

ребенок:

Дмитрий

родился 23 декабря 1854 г., но умер в 1855 г.

гражданская жена:

Екатерина Бубнова (урожденная Савицкая)

Партнер:

Екатерина Бубнова (урожденная Савицкая)

Николай Лесков — Интересные рассказы об известных людях, биографии, юмористические рассказы, фото и видео.

16 февраля 1831 — 05 марта 1895

В октябре 1881 года журнал Rus начал издавать «Сказку косоглазого левши из Тулы и стальной блохи», которая в ретроспективе рассматривается как лучшее произведение Лескова, раскрывающее все лучшее в его стилистическом виртуозе и гениальности. рассказчик. Стиль Лескова — это типичный сказ, богатый игрой слов и оригинальный неологизмов, каждый из которых несет не только юмористические, но и сатирические послания. В Lefty точка зрения автора живо переплетается с точкой зрения главного (гротескно наивного, простодушного) персонажа.»Некоторые люди утверждали, что я мало что сделал, чтобы отличить хорошее от плохого, и что было трудно понять, кто был помощником и кто вкладывал гаечные ключи в дела. Это можно объяснить внутренней лживостью моего характера «, — писал позже Лесков. Нов (журнал), 1886, №7, р. 352 Самым лживым (по мнению критика Б.Бухштаба) было обращение автора с персонажем атамана Платова, действия которого, даже если они гротескно героически описаны простодушным героем, открыто высмеиваются автором.То, что позже станет одной из жемчужин русской литературы, подверглось яростным атакам как слева (которые обвинили Лескова в распространении ура-патриотических идей), так и справа, которые нашли общую картину существования простых людей, изображенную в рассказе. мрачновато на их вкус.

Leftie — публичная премьера в марте 1882 года на литературно-музыкальном вечере «Пушкинского кружка»; 16 апреля он вышел в виде книги. Рассказ Лескова Печерские шалости был написан в декабре и опубликован газетой Киевская старина в ее февральском и апрельском выпусках.К этому времени начал складываться большой цикл Русские Шалости , в котором Лесков реализовал, как он это видел, идею Николая Гоголя (сформулированную в Избранных отрывках из переписки с друзьями ) о «превознесении скромных рабочих». «Неверно и недостойно выделять худшее в душе русского человека, поэтому я отправился в свое собственное путешествие в поисках добродетельных. Кто бы я ни спросил, тот ответил бы, что они не знают таких святых и что все они мы были грешны, но они встретили несколько порядочных людей… и я только начал писать о них », — написал он в предисловии к одному из таких рассказов (« Однодум », , Единственная мысль, , 1879).Подобный цикл рассказов включает легенды раннего христианства, сюжетные линии которых взяты из «прологов» и византийских рассказов X и XI веков. Лесков безмерно гордился тем, что некоторые из этих произведений ( Pamphalone , Beautiful Azu ) были переведены на немецкий язык и высоко оценены издателями. Новым в них для русского читателя было, как отмечал Мирский, «смелая откровенная трактовка чувственных эпизодов»; некоторые критики обвиняли автора в том, что он «рассматривает свои моральные темы только как предлог для показа сладострастных и чувственных сцен».

Более поздние годы

В феврале 1883 г. в газете Исторический вестник был опубликован очерк «Чешуя в церковных и приходских прихотях» (основанный на официально задокументированном эпизоде ​​возмутительного поведения пьяного пастора и дьякона в церкви провинциального городка). Это вызвало скандал и стоило его автору работы в Министерстве образования. Министр Делянов предложил Лескову подписать пенсионную бумагу, но тот отказался. «Зачем тебе такая стрельба?» как сообщается, спросил министр.«За достойный некролог», — парировал Лесков. В апреле он сообщил директору Орловского лицея, что посылает ему золотую медаль, полученную от министерства, «для вручения беднейшим из выпускников того года».

К этому времени Русская Православная Церковь стала главным объектом сатиры Лескова. В письме 1883 года, вспоминая Духовенство Собора , он признался: «В эти дни я бы не стал их выполнять, я бы лучше написал Записок лишенного сана священника … чтобы показать, как выполняются все заповеди Распятого. развращенные и фальсифицированные… [Моя позиция] в наши дни будет определена как толстовская, а то, что не имеет ничего общего с учением Христа, будет названо Православием.Я бы не стал возражать против термина, скажу просто, христианство это не «. Сочинения Н.С. Лескова в 11 томах. Издательство» Художественная литература «. Москва. 1956-1958. Том 11, с.529 Религиозные очерки Лескова. в начале 1880-х годов продолжил ту же линию сочувственной поддержки бедных священнослужителей и высмеивания лицемерия высших чинов русского православия. В «Граф Толстой и Ф. М. Достоевский как ересиархи» и «Золотой век», оба 1883 г.) он защищал обоих от критики Константина. Леонтьев.Лесков так и не стал толстовцем, но его более поздние работы были пропитаны идеей «нового христианства», которую он сам отождествлял со Львом Толстым, с которым он сблизился в середине 1880-х годов и находился под неизбежным влиянием. 18 апреля 1887 года Лесков написал Толстому письмо с просьбой разрешить ему навестить его в Москве, чтобы выполнить «давнее желание». 25 апреля авторы встретились. «Какой яркий и оригинальный человек», — писал впоследствии Толстой в письме Черткову. Январь 1890 года Лесков провел с Чертковым и Толстым в Ясной Поляне, где Толстой читал свою пьесу «Плоды просвещения ».

Мценская Леди Макбет

Если «Леди Макбет из Мценска» — самое известное из произведений Николая Лескова за пределами России, то в основном благодаря опере Дмитрия Шостаковича по ней в 1934 году. Как и советские критики того времени, Шостакович видел в героине героиню. воплощение протеста против коррумпированного и отупляющего буржуазного общества и, следовательно, оправданного в своих действиях, если не совсем невиновного. Чтобы сделать это прочтение более убедительным, он исключил третье и самое ужасное из ее преступлений.Анджей Вайда не пошел так далеко в своей киноверсии , Сибирская леди Макбет (1962), , но он сделал третью жертву эгоистичным и манипулирующим маленьким существом и, следовательно, «заслуживающим» своей судьбы. История Лескова не допускает таких упрощающих социальных объяснений. Это драматическое изображение аморальной, двусмысленной, стихийной силы сексуальной страсти, столь же сильной по своему жару, как и по своей холодности. По стилистической прямолинейности и повествовательной концентрации она уникальна среди его произведений. Он написал это, когда навещал родственников в Киеве, где ему дали место в карцере университета.Позже он описал, как его волосы встали дыбом, когда он работал над ними в одиночку в этом невероятном месте, и поклялся, что больше никогда не будет описывать такие ужасы. Повесть, одна из самых ранних Лескова, впервые была опубликована в журнале Достоевского Эпоха в 1865 году . Ричард Пивер

Первая песня вызывает румянец на щеках.

— а поговорка

Глава первая

В наших краях иногда встречаются такие персонажи, которые, сколько бы лет назад вы ни встречали их, никогда не сможете вспомнить без внутреннего трепета.К числу таких персонажей принадлежит купчиха Катерина Львовна Измайлова, разыгравшая однажды страшную драму, после которой наши господа, по чьей-то удачной фразе, стали называть ее Леди Макбет Мценского .

Катерина Львовна не прирожденная красавица, но женщина очень приятной внешности. Ей было всего двадцать три года; не высокий, но стройный, с шеей, словно вырезанной из мрамора, округлыми плечами, твердой грудью, красивым прямым носиком, живыми черными глазами, высоким белым лбом и очень черными, почти иссиня-черными волосами.Она была из Тускара Курской губернии и выдана замуж за нашего купца Измайлова не из любви или какого-то влечения, а просто потому, что Измайлов прислал сваху сделать предложение, а она была бедной девушкой и не могла ее выбрать. женихов. Дом Измайлова был не последним в нашем городе: торговали белой мукой, держали большую арендованную мельницу в районе, сады за городом, а в городе был прекрасный дом. Как правило, это были зажиточные купцы. К тому же семья была очень маленькой: свекру Борису Тимофеичу Измайлову было уже почти восемьдесят, он давний вдовец; его сыну Зиновию Борисычу, мужу Катерины Львовны, было чуть больше пятидесяти; потом была Катерина Львовна и все.За пять лет брака Катерины Львовны с Зиновием Борисычем у нее не было детей. Не было у Зиновия Борисыча детей и от первой жены, с которой он прожил около двадцати лет, прежде чем овдоветь и жениться на Катерине Львовне. Он думал и надеялся, что Бог может подарить наследнику его купеческое имя и капитал от второго брака; но и в этом ему опять не повезло с Катериной Львовной.

Эта бездетность очень огорчала Зиновия Борисыча, и не только Зиновия Борисыча, но и старого Бориса Тимофеича, и даже самой Катерины Львовны.Во-первых, крайняя скука в купеческой запертой башне, с ее высокими стенами и бегающими собаками, не раз вызывала у молодой жены торговца тошноту, до оцепенения, и она была бы рада, Бог знает как приятно кормить грудью маленького ребенка; во-вторых, ее тоже надоели упреки: «Зачем выходить замуж, какой смысл выходить замуж; зачем связывать мужскую судьбу, бесплодная женщина? »- как будто она действительно совершила какое-то преступление и против своего мужа, и против своего тестя, и против всей их благородной купеческой семьи.

При всей своей легкости и достатке жизнь Катерины Львовны в доме свекра была скучнее всего. Она очень мало ходила в гости, и если она действительно пошла с мужем навестить его друзей-торговцев, это тоже не было радостью. Все они были строгими людьми: смотрели, как она сидит, как ходит, как стоит. Но у Катерины Львовны был пылкий характер, и когда она жила в бедности молодой девушкой, она привыкла к простоте и свободе, бегая к реке с ведрами, плавая под пирсом только в смену или бросая лузги подсолнечника. через садовые ворота на проходящем мимо молодом человеке.Здесь все было иначе. Ее свекор и муж встали как можно раньше, пили чай в шесть часов и занимались своими делами, в то время как она в одиночестве бродила из комнаты в комнату. Везде было чисто, везде тихо и пусто, перед иконами горели лампады, и нигде в доме не было живого звука, человеческого голоса.

Катерина Львовна бродила и бродила по пустым комнатам, начинала зевать от скуки и поднималась по лестнице в свою супружескую спальню в маленькой высокой антресоли.Там она тоже сидела, смотрела, как вешают коноплю или высыпают муку возле склада — опять начинала зевать, и радовалась этому: час-два засыпала, потом просыпалась — Опять та же русская скука, скука купеческого дома, на котором, мол, можно было даже с удовольствием повеситься. Катерина Львовна не любила читать, к тому же в их доме не было книг, кроме житий киевских святых.

Катерина Львовна все пять лет брака с нелюбимым мужем жила скучной жизнью в богатом доме свекра; но, как это часто бывает, на эту ее скуку никто не обратил ни малейшего внимания.

Глава вторая

Шестой весной Катерины Львовны замужества прорвало плотину мельницы Измайловых. Тогда на мельницу как бы нарочно завели много работы, и брешь оказалась огромной: вода попала под нижний подоконник, и заткнуть ее халтурой было невозможно. Зиновий Борисыч гнал людей на мельницу со всех сторон и постоянно сидел там сам; делом в городе руководил один старик, а Катерина Львовна целыми днями томилась дома в одиночестве.Поначалу ей было еще скучнее без мужа, но потом ей стало даже лучше: она чувствовала себя свободнее сама. Ее сердце никогда не переживало к нему, и без него над ней было бы по крайней мере на одного командира меньше.

Однажды Катерина Львовна сидела у окна своего верхнего этажа, зевала, зевала, ни о чем особенном не думая, и ей наконец стало стыдно зевать. А погода на улице была такая чудесная: теплая, яркая, веселая, и сквозь зеленую деревянную решетку сада можно было увидеть, как на деревьях с ветки на ветку порхали разные птицы.

«Что, собственно, я зеваю?» — подумала Катерина Львовна. «Я мог бы хотя бы встать и пойти прогуляться во двор или прогуляться в саду».

Катерина Львовна надела старую булатную куртку и вышла.

Снаружи было так светло и так бодрящий воздух, а в галерее у складов такой веселый смех.

«Чему ты так рад?» Катерина Львовна спросила у клерков свекра.

«Видите ли, дорогая Катерина Львовна, мы взвешивали живую свиноматку», — ответил старый писарь.

«Что сеять?»

«Вот эта сеянка Аксинья, которая родила сына Василия и не пригласила нас на крестины», — смело и весело сказал ей молодец с красивым дерзким лицом, обрамленным черными как смоль локонами, и с едва отрастающей бородкой. .

В этот момент из бочонка с мукой, подвешенного на бревне, выглянула толстая кружка румяной повара Аксиньи.

«Изверги, дьяволы с гладкими боками», — выругался повар, пытаясь ухватиться за железную балку и выбраться из качающейся ванны.

«Весит двести пятьдесят фунтов перед обедом, а как только она съест кучу сена, веса не хватит», — снова объяснил красивый молодой человек и, перевернув кадку, бросил кухарку на мешковину. сложены в углу.

Женщина, игриво выругавшись, начала приводить себя в порядок.

«Ну, а сколько я могу весить?» Катерина Львовна пошутила и, взявшись за веревки, ступила на доску.

«Сто пятнадцать фунтов», — сказал тот же молодой красавец Сергей, бросая на весы гири.»Удивительный!»

«Что удивительного?»

«Что вы весите больше ста фунтов, Катерина Львовна. Я считал, что мужчина может носить тебя на руках весь день и не уставать, а только чувствовать то удовольствие, которое это ему доставляет ».

«Что, ты имеешь в виду, что я не человек или что-то в этом роде? — Ты точно устанешь, — ответила Катерина Львовна, слегка покраснев, не привыкшая к таким разговорам и почувствовав внезапный прилив желания расслабиться и заговорить веселыми и игривыми словами.

«Боже, нет! Я бы довел тебя до счастливого Араби, — ответил на ее замечание Сергей.

«Вы не рассчитываете, молодой человек», — сказал крестьянин, наливая. «Что делает нас тяжелыми? Наше тело придает нам вес? Наше тело, дорогой мой, на весах ничего не значит: наша сила, это наша сила дает нам вес, а не тело! »

«В девичестве я была ужасно сильна», — сказала Катерина Львовна, снова не сдерживаясь. «Не каждый мог меня победить».

«Ну, тогда держите руку, мэм, если это действительно правда», — спросил красавчик.

Катерина Львовна смутилась, но протянула руку.

«Ай, кольцо, больно, отпусти!» Катерина Львовна заплакала, когда Сергей сжал ее руку в своей, и она толкнула его свободной рукой в ​​грудь.

Молодой человек отпустил руку своей госпожи, и ее толчок отбросил его на два шага назад.

«Мм-да, а ты считал, что она просто женщина», — удивился крестьянин.

«Тогда попробуем побороться», — парировал Сергей, откидывая кудри.

«Ну, давай», — оживившись, ответила Катерина Львовна и приподняла локти.

Сергей обнял молодую хозяйку и прижал ее твердые груди к своей красной рубашке. Катерина Львовна просто пыталась пошевелить плечами, но Сергей поднял ее с пола, обнял, прижал и осторожно усадил на перевернутую мерную ванну.

Катерина Львовна даже не успела проявить хваленую силу. Встав из кадки, вся красная, поправила сорвавшуюся с плеч куртку и тихонько двинулась из хранилища, но Сергей лихо закашлялся и крикнул:

«Давай, блаженные болваны! Налить, выглядеть резким, двигаться дальше; если будет плюс, тем лучше для нас.”

Как будто он не обратил внимания на то, что только что произошло.

«Он погонщик, проклял Сережку», — говорила кухарка Аксинья, таща за Катериной Львовной. «У вора есть все — рост, лицо, внешность. Какую бы женщину вы ни любили, мерзавец сразу знает, как ее упросить, а он умасливает ее и вводит в грех. А он непостоянен, негодяй, насколько может быть непостоянен! »

«А ты, Аксинья. . . » сказала молодая хозяйка, идя впереди нее, «то есть, ваш мальчик, он жив?»

«Он, милый, он есть — что с ним может случиться? Когда они не нужны, они живут.”

«Где ты его взял?»

«Эээ, просто из-за того, что дурачится — ведь ты живешь среди людей — только из-за того, что дурачишься».

«Давно ли он с нами, этот молодой человек?»

«Кто? Вы имеете в виду Сергея?

«Да».

«Около месяца. Раньше он работал у Копчоновых, но хозяин его выгнал ». Аксинья понизила голос и закончила: «Говорят, он занимался любовью с самой хозяйкой. . . Посмотри, какой он смельчак! »

Глава третья

Над городом нависли теплые молочно-белые сумерки.Зиновий Борисыч еще не вернулся с плотины. Свекра Бориса Тимофеича тоже не было дома: он пошел на именины друга и даже сказал, чтобы они не ждали его к ужину. Катерина Львовна, от нечего делать, рано поела, открыла окно в своей комнате наверху и, прислонившись к оконной раме, лущила семечки. Люди на кухне поужинали и пошли спать по двору: кто в сараи, кто в склады, кто поднялся на благоухающие сеновалы.Последним из кухни вышел Сергей. Он ходил по двору, развязал сторожевых псов, свистнул и, пройдя под окном Катерины Львовны, взглянул на нее и низко поклонился.

«Добрый вечер», — тихо сказала ему Катерина Львовна со своего взгляда, и двор затих, как пустыня.

«Госпожа!» — сказал кто-то через две минуты у запертой двери Катерины Львовны.

«Кто это?» — испуганно спросила Катерина Львовна.

«Пожалуйста, не пугайтесь: это я, Сергей», — ответил клерк.

«Что тебе нужно, Сергей?»

«У меня с вами небольшое дело, Катерина Львовна: хочу спросить у вашей чести; позвольте мне зайти на минутку ».

Катерина Львовна повернула ключ и впустила Сергея.

«Что это?» — спросила она, возвращаясь к окну.

«Я пришла к вам, Катерина Львовна, спросить, не есть ли у вас книжку почитать. Меня одолевает скука «.

«У меня нет книг, Сергей, я их не читаю», — ответила Катерина Львовна.

«Какая скука!» — пожаловался Сергей.

«Почему тебе должно быть скучно?»

«Помилуйте, как мне не скучать? Я молодой человек, мы живем как в каком-то монастыре, и все, что я вижу впереди, это то, что я могу просто пропасть в этом одиночестве до самой смерти. Иногда это даже приводит меня в отчаяние ».

«Почему бы тебе не выйти замуж?»

«Легко сказать, госпожа — выходите замуж! На ком я могу выйти замуж здесь? Я человек ничтожный: ни одна хозяйская дочка не выйдет за меня замуж, а от бедности, как тебе приятно знать, Катерина Львовна, мы все необразованные.Как будто они могут иметь какое-то правильное представление о любви! Вы только посмотрите, пожалуйста, какое понятие существует даже среди богатых. Теперь ты, я бы сказал, для любого такого человека, у которого есть чувства, ты был бы его собственным утешением, но здесь они держат тебя, как канарейку в клетке.

«Да, мне скучно», — убежала Катерина Львовна.

«Как не скучать, хозяйка, с такой жизнью! Даже если бы у вас был кто-то на стороне, как это делают другие, вам было бы невозможно его увидеть ».

«Ну вот.. . это совсем не то. Что касается меня, если бы у меня был ребенок, я думаю, было бы весело с нами вдвоем ».

«А вот что, позвольте мне объяснить вам, хозяйка, ребенок тоже бывает по какой-то причине, и не только. Я уже столько лет живу среди мастеров и видела, какой жизнью живут женщины среди купцов, разве я тоже не понимаю? Как поется в песне: «Без миленьки, жизнь тосклива и тосклива», и эта мрачность, позвольте мне объяснить вам, Катерина Львовна, так мучительно мое сердце ломает, могу вам сказать, что я могла бы просто вырезать это из мою грудь стальным ножом и брось к твоим ножкам.И мне тогда было бы легче, в сто раз легче. . . »

Голос Сергея дрожал.

«Что ты делаешь, говоря со мной о своем сердце? Это не имеет ко мне никакого отношения. Уходите . . . »

«Нет, пожалуйста, госпожа», — дрожа всем телом, сказал Сергей и шагнул навстречу Катерине Львовне. «Я знаю, очень хорошо вижу и даже чувствую и понимаю, что тебе в этом мире не легче, чем мне; за исключением того, что сейчас, — сказал он на одном дыхании, — сейчас, на данный момент, все это в ваших руках и в вашей власти.”

«Что? Что это такое? Зачем ты пришел ко мне? Я выскочу в окно, — сказала Катерина Львовна, чувствуя себя в невыносимой силе неописуемого страха, и ухватилась за подоконник.

«О, моя жизнь несравненная, зачем бросаться?» — легкомысленно прошептал Сергей и, оторвав от окна молодую хозяйку, крепко обнял ее.

«О! Ой! Отпусти меня, — тихо простонала Катерина Львовна, расслабляясь от горячих поцелуев Сергея и невольно прижимаясь к его могучему телу.

Сергей поднял любовницу на руки, как ребенка, и отнес ее в темный угол.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только размеренным тиканьем карманных часов мужа, висящих над изголовьем кровати Катерины Львовны; но это ничему не мешало.

«Иди», — сказала Катерина Львовна через полчаса, не глядя на Сергея и поправляя растрепанные волосы перед зеркальцем.

«Почему я должен уйти отсюда сейчас?» Сергей ответил ей счастливым голосом.

«Мой тесть закроет дверь».

«Ах, душа моя, душа моя! Что за люди вы знаете, если дверь — их единственный путь к женщине? Для меня двери везде — в тебя или от тебя, — ответил молодой человек, указывая на столбики, поддерживающие галерею.

Глава четвертая

Зиновий Борисыч не приходил домой еще неделю, и всю эту неделю, каждую ночь до средь бела дня, его жена веселилась с Сергеем.

В те ночи в спальне Зиновия Борисыча было выпито много вина из подвала свекра и съедено много сладостей, и много было поцелуев на сладких губах хозяйки и игр с черными локонами на мягкой подушке. Но никакая дорога не бывает гладкой вечно; тоже есть неровности.

Борис Тимофеич не спал: бродил старик по тихому дому в ситцевой рубашке, подходил к одному окну, потом к другому, выглядывал, а красная рубаха молодца Сергея тихонько скользила по столбу под его дочерью. окно свекрови.Есть новости для вас! Борис Тимофеич выскочил и схватил парня за ноги. Сергей взмахнул рукой, чтобы сердечно пощекотать ухо мастеру, но остановился, посчитав, что это будет большое дело.

«Долой», — сказал Борис Тимофеич. «Где ты был, ты вор?»

«Где бы я ни был, меня уже нет, Борис Тимофеич, сэр», — ответил Сергей.

«Провели ночь с невесткой?»

«Насчет того, где я ночевал, хозяин, я знаю, но вы послушайте, что я говорю, Борис Тимофеич: то, что натворили, батюшка, нельзя отменить; по крайней мере, не позорь свой купеческий дом.Скажи мне, что тебе теперь от меня нужно? Какого удовлетворения вы хотели бы? »

«Я хочу накинуть тебе пятьсот ударов, змей», — ответил Борис Тимофеич.

«Я виноват — воля твоя», — согласился молодой человек. «Скажи мне, куда идти, и развлекайся, пей мою кровь».

Борис Тимофеич привел Сергея к своей каменной кладовой и хлестал его плетью до тех пор, пока у него самого не осталось сил. Сергей не издал ни единого стона, но половину рукава рубашки прогрыз зубами.

Борис Тимофеич бросил Сергея в кладовку до тех пор, пока не зажил фарш на спине, подтолкнул к нему глиняный кувшин с водой, повесил на дверь тяжелый замок и послал за сыном.

Но пройти сотню миль по русской проселочной дороге и сейчас не так уж и быстро, а для Катерины Львовны прожить лишний час без Сергея уже стало невыносимо. Она внезапно раскрыла всю широту своей пробужденной натуры и стала такой решительной, что ее уже было не остановить.Она узнала, где находится Сергей, поговорила с ним через железную дверь и бросилась искать ключи. «Отпусти Сергея, папа», — подошла она к тестю.

Старик просто позеленел. Он никогда не ожидал такой наглой дерзости от своей грешной, но до тех пор всегда послушной невестки.

«Что вы имеете в виду, такая-то?» — начал он пристыдить Катерину Львовну.

«Отпустите его», — сказала она. «Клянусь своей совестью, между нами еще не было ничего плохого.”

«Ничего плохого!» — сказал он, скрипя зубами. «А что вы делали по ночам? Набираешь подушки мужу?

Но она продолжала: «Отпусти, отпусти».

«В таком случае, — сказал Борис Тимофеич, — вот что получишь: муж, честная жена, придет, мы тебя в конюшне собственноручно порвём, а этого мерзавца отправлю в тюрьму. завтра.»

Так решил Борис Тимофеич; но его решению не суждено было осуществиться.

Глава пятая

Вечером Борис Тимофеич поел гречневой каши с грибами и получил изжогу; затем внезапно возникла боль в подложечной области; его схватила страшная рвота, и он под утро умер, как умирали крысы в ​​его хранилищах, Катерина Львовна всегда готовила для них особую пищу собственными руками, используя вверенный ей опасный белый порошок.

Катерина Львовна вытащила Сергея из каменной кладовой старика и, не стыдясь перед глазами людей, уложила его в постель к мужу, чтобы он отдыхал от избиения свекра; а тестя Бориса Тимофеича похоронили без раздумий, по христианскому правилу. Удивительно, но никто об этом не подумал: Борис Тимофеич умер, умер от поедания грибов, как многие умерли от их поедания. Бориса Тимофеича похоронили поспешно, даже не дожидаясь сына, потому что стояла теплая погода, и человек, посланный на мельницу за Зиновием Борисычем, не нашел его там.У него была возможность дешево купить лесной участок в сотне миль отсюда: он пошел посмотреть на него и никому как следует не сказал, куда он собирается.

Разрешив это дело, Катерина Львовна совсем отпустила себя. Раньше она не отличалась робостью, но теперь было невозможно предсказать, что она придумает для себя; она расхаживала, отдавала приказы всем в доме и не позволяла Сергею отойти от нее. Слуги недоумевали, но щедрая рука Катерины Львовны сумела всех их найти, и недоумение вдруг утихло.«Хозяйка интригует с Сергеем, вот и все», — подумали они. «Это ее дело, она за это ответит».

Между тем Сергей выздоровел, разогнул спину, и опять лучший из ребят, умный сокол, прогулялся рядом с Катериной Львовной, и снова они вели приятнейшую жизнь. Но время шло не только для них: обиженный муж Зиновий Борисыч спешил домой после долгого отсутствия.

Глава шестая

Во дворе после обеда было палящее зноя, и нестерпимо надоедали летящие мухи.Катерина Львовна закрыла ставни в спальне, накрыла окно изнутри шерстяной шалью и легла отдыхать с Сергеем на высокую купеческую кровать. Катерина Львовна спит и не спит, она в каком-то оцепенении, лицо ее залито потом, а дыхание горячее и тяжелое. Катерина Львовна чувствует, что ей пора просыпаться, пора идти в сад пить чай, но она просто не может встать. Наконец пришел повар и постучал в дверь: «Самовар остывает под яблоней», — сказала она.Катерина Львовна с усилием перевернулась и стала ласкать кошку. А кот идет между ней и Сергеем трет себя, а он такой красивый, серый, большой и толстый, насколько это возможно. . . и у него есть бакенбарды, как у деревенского старосты. Катерина Львовна чувствует его пушистую шерсть, и он теребит ее носом: он тупит своей тупой мордочкой в ​​ее упругую грудь и поет нежную песенку, как бы говоря ей о любви. «Как этот кот попал сюда?» Катерина Львовна думает. «Я положила крем на подоконник: мерзкая штука наверняка поглотит его.Его следует выгнать », — решила она и собиралась схватить его и выбросить, но ее пальцы прошли сквозь него, как туман. «Откуда вообще взялась эта кошка?» Катерина Львовна рассуждает в своем кошмаре. «У нас никогда не было кошек в нашей спальне, и посмотрите, что у них есть!» Она снова пошла схватить его, и снова его не было. «Ой, что это за чертовщина? Неужели это кошка? » — подумала Катерина Львовна. Она внезапно оцепенела, ее сонливость и сновидения полностью исчезли.Катерина Львовна оглядела комнату — кошки нет, там только красавец Сергей лежит, прижимая своей могучей рукой грудь к своему горячему лицу.

Катерина Львовна встала, села на кровать, поцеловала Сергея, целовала и ласкала его, поправила помятую перину и пошла в сад пить чай; и солнце уже село довольно низко, и чудесный волшебный вечер спускался на полностью нагретую землю.

«Я слишком долго спала», — сказала Катерина Львовна Аксинье, усаживаясь на коврик под цветущей яблоней, чтобы попить чаю.«Что бы это могло значить, Аксинюшка?» — спросила она кухарку, вытирая блюдце салфеткой.

«Что это, моя дорогая?»

«Это было не похоже на сон, но кошка продолжала как-то толкать меня в бодрствующем состоянии».

«О, что ты говоришь?»

«Действительно, кошка подталкивает».

Катерина Львовна рассказала, как в нее втыкался кот.

«А зачем ты его ласкал?»

«Ну вот и все! Сам не знаю, зачем ласкал его.”

«Чудо, правда!» — воскликнул повар.

«Я не могу перестать восхищаться собой».

«Скорее всего, дело в том, что кто-то подкрадывается к вам, или что-то в этом роде».

«Но что именно?»

«Ну, , что именно — это то, что вам никто не может объяснить, моя дорогая, что именно, только что-то будет».

«Я все время видела во сне полумесяц, а потом была эта кошка», — продолжила Катерина Львовна.

«Полумесяц означает младенца.”

Катерина Львовна покраснела.

«Разве я не могу послать сюда Сергея в вашу честь?» — рискнула Аксинья, предлагая себя в качестве наперсницы.

«Ну, все-таки, — ответила Катерина Львовна, — ты прав, пойди и пошли его: я с ним чаю здесь попою».

«То, что я говорю, пошли его сюда», — заключила Аксинья и, как утка, поплелась к садовой калитке.

Катерина Львовна тоже рассказала Сергею о кошке.

«Чистая фантазия», — ответил Сергей.

«Тогда почему, Сережа, у меня никогда раньше не было этой фантазии?»

«Есть много такого, чего раньше не было! Раньше я просто смотрел на тебя и томился, а теперь — хо-хо! — у меня все твое белое тело.”

Сергей обнял Катерину Львовну, закружил ее в воздухе и игриво посадил на пушистый коврик.

«Ой, голова кружится!» — сказала Катерина Львовна. «Сережа, иди сюда; сядь рядом со мной, — позвала она, откинувшись на спинку кресла и вытянувшись в роскошной позе.

Молодой человек, нагнувшись, прошел под невысокую яблоню, залитую белыми цветами, и сел на коврик у ног Катерины Львовны.

«Так ты по мне тосковал, Сережа?»

«Как я тосковал!»

«Как ты тосковал? Расскажи мне об этом.”

«Как я могу об этом рассказать? Можно ли описать, как вы изнываете? Мне было больно ».

«Почему, Сережа, я не чувствовал, что ты из-за меня мучаешься? Говорят, вы это чувствуете ».

Сергей молчал.

«А зачем пели песни, если по мне тосковали? А? Разве я не слышал, как ты поешь в галерее? » Катерина Львовна продолжала нежно спрашивать.

«Ну и что, если я буду петь песни? Комар тоже всю жизнь поет, но не на радость, — сухо ответил Сергей.

Произошла пауза. Катерина Львовна пришла в восторг от этих признаний Сергея.

Она хотела поговорить, но Сергей надулся и промолчал.

«Смотри, Сережа, какой рай, какой рай!» — воскликнула Катерина Львовна, глядя сквозь покрывающие ее густые ветви цветущей яблони чистое голубое небо, в котором висела прекрасная полная луна.

Лунный свет, пробивающийся сквозь листья и цветы яблони, разбрасывал самые причудливые яркие пятна по лицу Катерины Львовны и всему лежащему телу; воздух был неподвижен; только легкий теплый ветерок слегка шевелил сонные листья и распространял тонкий аромат цветущих трав и деревьев.Было дыхание чего-то томного, ведущего к лени, сладости и непонятным желаниям.

Не получив ответа, Катерина Львовна опять замолчала и продолжала смотреть на небо сквозь бледно-розовые яблони. Сергей тоже молчал; только небо его не интересовало. Обхватив руками колени, он пристально смотрел на свои ботинки.

Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворное живительное тепло. Далеко за оврагом, за садом, кто-то затянул звонкую песню; у забора, в черемухе, кричал и громко бился соловей; в клетке на высоком шесте заревел сонный перепел, и за конюшней стеной лениво вздохнула толстая лошадь, а за садовой оградой бесшумно промчалась веселая стая собак по зелени и исчезла в густой черной тени половинки. -разрушенные старые соляные склады.

Катерина Львовна приподнялась на локте и посмотрела на высокую садовую траву; и трава играла с лунными лучами, рассыпанная цветами и листьями деревьев. Все это было позолочено этими замысловатыми яркими пятнами, которые вспыхивали и дрожали на нем, как живые огненные бабочки, или как будто вся трава под деревьями была поймана лунной сетью и раскачивалась из стороны в сторону.

«Ах, Сережечка, как мило!» — воскликнула Катерина Львовна, оглядываясь.

Сергей равнодушно огляделся.

«Что ты такой безрадостный, Сережа? Или тебе уже надоела моя любовь? »

«К чему этот пустой разговор!» Сергей ответил сухо и, нагнувшись, лениво поцеловал Катерину Львовну.

«Ты обманщик, Сережа, — ревниво сказала Катерина Львовна, — ты несущественен».

«Такие слова даже не относятся ко мне», — спокойно ответил Сергей.

«Тогда почему ты так меня поцеловал?»

Сергей вообще ничего не сказал.

— Только мужья и жены, — продолжала Катерина Львовна, играя с его кудряшками, — вот так стряхивают пыль с губ друг друга.Поцелуй меня, чтобы эти молодые яблони, распустившиеся над нами, упали на землю. Вот так, вот так, — прошептала Катерина Львовна, обвиваясь вокруг своего любовника и страстно целуя его.

— Слушай, Сережа, — начала Катерина Львовна чуть позже. «Почему они говорят о тебе только одно — то, что ты обманщик?»

«Кто так тявкает обо мне?»

«Ну, люди говорят».

«Может, я обманул недостойных.”

«И почему вы были настолько глупы, чтобы иметь дело с недостойными? К недостойным не должно быть любви ».

«Давай, говори! Разве подобные вещи делаются рассуждениями? Это все искушение. Вы просто нарушаете с ней заповедь, без каких-либо этих намерений, и тогда она висит у вас на шее. Это любовь к тебе! »

«Слушай, Сережа! Как было с теми, кого я не знаю и знать не хочу; только с тех пор, как ты уговорил меня на эту настоящую нашу любовь, и ты сам знаешь, что я согласился на это не столько по своей воле, сколько по твоей хитрости, если ты обманешь меня, Сережа, если ты променяешь меня на кого-то другого, не важно на кого Значит, прости, друг моего сердца, живьем с тобой не расстанусь.”

Сергей вздрогнул.

«Но Катерина Львовна, свет мой яркий!» он начал. «Посмотрите, как у нас дела. Вы только что заметили, что я сегодня задумчива, но не задумываетесь, как я могу избавиться от задумчивости. Как будто все мое сердце утонуло в запекшейся крови! »

«Скажи, Сергей, расскажи о своем горе».

«Что тут сказать? Вот сейчас, во-первых, с благословения Божия, возвращается ваш муж, а вы, Сергей Филиппыч, уходите с собой в садовый двор с музыкантами и смотрите из-под сарая, как горит свеча в спальне Катерины Львовны, пока она набивает перину и ложится спать со своим законным Зиновием Борисычем.”

«Этого никогда не будет!» Катерина Львовна весело протянула и махнула рукой.

«Как этого никогда не будет? Я так понимаю, что все остальное для вас даже совершенно невозможно. Но у меня тоже есть сердце, Катерина Львовна, и я вижу свои страдания ».

«Ну, хватит обо всем этом».

Катерине Львовне понравилось это выражение ревности Сергея, она засмеялась и снова стала целовать его.

«И повторюсь, — продолжал Сергей, осторожно освобождая голову от обнаженных до плеч рук Катерины Львовны, — и, повторюсь, должен сказать, что самая незначительная моя позиция заставляла меня не раз задумываться о том и ином. и, может быть, больше десятка раз.Если бы я был, так сказать, равным вам, джентльменом или купцом, я бы никогда в жизни не расстался с вами, Катерина Львовна. Но как оно есть, подумайте сами, что я за мужчина рядом с вами? Теперь, когда ты видишь, как твои белоснежные руки тебя схватили и повели в спальню, мне придется вытерпеть все это в своем сердце, и, может быть, я превращусь в человека, который навсегда презирает себя. Катерина Львовна! Я не похож на тех, кто все равно находит это, пока они получают удовольствие от женщины. Я чувствую, что такое любовь и как она засасывает мое сердце, как черная змея.”

«Почему ты продолжаешь говорить со мной обо всем этом?» Катерина Львовна прервала его.

Ей стало жалко Сергея.

«Катерина Львовна! Как я могу не говорить об этом? Как? Когда, может быть, ему все уже объяснили и написали, а может быть, в кратчайшие сроки, но даже к завтрашнему дню в доме не останется и следа Сергея? »

«Нет-нет, не говори об этом, Сережа! Никогда на свете не останется без тебя, — утешала его такими же ласками Катерина Львовна.«Если все пойдет так. . . либо он, либо я не выживем, но ты останешься со мной ».

— Нет, Катерина Львовна, — ответил Сергей, печально и печально покачивая головой. «Я не рад своей жизни из-за этой любви. Я должен был любить то, что стоит не больше, чем я, и довольствоваться этим. Может ли между нами быть постоянная любовь? Для вас большая честь иметь меня в качестве любовника? Я хотел бы быть твоим мужем перед вечным святым жертвенником: тогда, даже считая себя всегда меньшим, чем ты, я все равно мог бы всем публично показать, как я заслуживаю свою жену, оказывая ей честь.. . »

Катерина Львовна была сбита с толку этими словами Сергея, этой его ревностью, его желанием жениться на ней — желанием, которое всегда доставляет удовольствие женщине, какой бы кратковременной ни была ее связь с этим мужчиной до замужества. Катерина Львовна теперь была готова ради Сергея пройти через огонь, через воду, в тюрьму, на крест. Он заставил ее так полюбить его, что ее преданность ему не знала меры. Она сошла с ума от счастья; ее кровь закипела, и она больше не могла ничего слушать.Она быстро остановила губы Сергея ладонью и, прижав его голову к своей груди, сказала:

«Что ж, теперь я знаю, что сделаю из вас торговца и буду жить с вами самым приличным образом. Только не зря меня расстраивай, пока дела еще не дошли ».

И снова поцелуи и ласки.

Старый клерк, спавший в сарае, сквозь свой крепкий сон в тишине ночи начал слышать то шепоток и тихий смех, как будто озорные дети обсуждали какой-то нечестивый способ издеваться над немощным стариком; теперь звенящий и веселый хохот, как будто озерные русалки кого-то щекочут.Все это Катерина Львовна резвилась и играла с молодым клерком мужа, купаясь в лунном свете и катаясь по мягкому коврику. Белые молодые соцветия с листовой яблони полились на них, полились, а потом перестали поливаться. Между тем шла короткая летняя ночь; луна спряталась за крутыми крышами высоких складов и косо глядела на землю, становясь все тусклее и тусклее; пронзительный кошачий дуэт донесся с крыши кухни, затем плюнул, злобно рычал, после чего две или три кошки, теряя хватку, с шумом рухнули на связку досок, прислоненных к крыше.

— Пойдем спать, — медленно, как измученная, сказала Катерина Львовна, вставая с пледа и, как она лежала там, в одной рубашке и белой юбке, пошла по тихой, смертоносной. на тихом купеческом дворе, а за ней шел Сергей с ковриком и блузкой, которые она скинула во время их шалостей.

Глава седьмая

Как только Катерина Львовна задула свечу и легла совершенно раздетая на мягкую перину, сон накинул ей на голову плащ.Насытившись игрой и удовольствием, Катерина Львовна так крепко заснула, что спит нога и спит рука; но снова во сне она слышит, как дверь, кажется, снова открывается, и вчерашний кот падает тяжелым комком на кровать.

«Что это за наказание с кошкой?» — рассуждала усталая Катерина Львовна. «Я только что специально запер дверь собственными руками, окно закрыто, а он снова здесь. Я его сейчас вышвырну ». Катерина Львовна пошла вставать, но ее сонные руки и ноги отказываются служить ей; и кошка ходит вокруг нее и мурлычет так своеобразно, как если бы он говорил человеческие слова.У Катерины Львовны даже мурашки по коже.

«Нет, — думает она, — единственное, что нужно сделать, — это принести завтра немного святой воды в постель, потому что этот странный кот меня взял».

Но кот мурлыкает ей на ухо, прячет морду, а потом ясно говорит: «Что за кошка! Как будто я кот! Очень умно с вашей стороны, Катерина Львовна, рассудить, что я вовсе не кот, а уважаемый купец Борис Тимофеич. Только мне сейчас плохо, потому что у меня все кишки лопаются от маленького угощения невестки.Вот почему меня так опустили, — мурлычет он, — и теперь я кажусь кошкой тем, кто плохо понимает, кто я на самом деле. Ну как у вас жизнь, Катерина Львовна? Соблюдаете ли вы свой закон? Я приехала с кладбища посмотреть, как вы с Сергеем Филиппычем греете постель мужа. Мур-мур-мур, но я ничего не вижу. Не бойся меня: видишь ли, у меня глаза сгнили от твоего угощения. Посмотри мне в глаза, друг мой, не бойся! »

Катерина Львовна посмотрела и закричала до небес.Опять кот лежит между ней и Сергеем Филиппычем, а голова этого кота Бориса Тимофеича такая же большая, как у мертвеца, а на месте глаз два огненных круга, вращающихся, вращающихся в разные стороны!

Сергей проснулся, успокоил Катерину Львовну и снова заснул; но сон совершенно покинул ее — к счастью.

Она лежит с открытыми глазами и внезапно слышит шум, как будто кто-то взобрался на калитку во дворе. Теперь собаки прибегают, потом успокаиваются — должно быть, начали подлизываться.Проходит еще минута, щелкает железная защелка, и дверь открывается. «Либо я все это себе представляю, либо это мой Зиновий Борисыч приехал домой, потому что дверь отперла запасным ключом», — подумала Катерина Львовна и поспешно подтолкнула Сергея.

«Слушай, Сережа», — сказала она, приподнялась на локте и навострила уши.

Кто-то действительно поднимался по лестнице, осторожно ступая одной ногой за другой, приближаясь к запертой двери спальни.

Катерина Львовна быстро вскочила с постели в одной только смене и распахнула окно. В это же время босиком Сергей выскочил на галерею и обвил ногами столб, по которому не раз спускался из спальни хозяйки.

«Нет, не надо, не надо! Ложись здесь. . . — далеко не уходи, — прошептала Катерина Львовна и бросила ему туфли и одежду, а сама бросилась обратно под одеяло и лежала в ожидании.

Сергей послушался Катерины Львовны: по столбу не соскользнул, а на галерее забился под коврик.

Между тем Катерина Львовна слышит, как ее муж подходит к двери и слушает, затаив дыхание. Она даже слышит учащенное биение его ревнивого сердца; но не жалость, а злой смех разражается Катериной Львовной.

«Иди на поиски прошлых лет», — думает она про себя, улыбаясь и дыша, как невинный младенец.

Это длилось около десяти минут; но Зиновий Борисыч наконец устал стоять за дверью и слушать спящую жену: он постучал.

«Кто там?» Катерина Львовна позвала не сразу, а как бы сонным голосом.

«Это я».

«Это ты, Зиновий Борисыч?»

«Это я», — ответил Зиновий Борисыч. «Как будто ты не слышишь!»

Катерина Львовна вскочила так же, как и в смену, впустила мужа в комнату и нырнула обратно в теплую постель.

«Перед рассветом становится холодно», — сказала она, укутываясь в одеяло.

Зиновий Борисыч вошел, осмотрелся, помолился, зажег свечу и еще раз огляделся.

«Как твоя жизнь?» — спросил он свою супругу.

«Неплохо», — ответила Катерина Львовна и, встав, стала надевать ситцевую куртку.

«Самовар поставить?» спросила она.

«Ничего, позвони Аксинье, пусть она сама».

Катерина Львовна быстро сунула босые ноги в туфли и выбежала. Ее не было около получаса. Все это время она сама завела самовар и тихонько вылетела к Сергею на галерею.

«Оставайся здесь», — прошептала она.

«Как долго?» — спросил Сергей тоже шепотом.

«Ах, какой ты болван! Останься, пока я тебе не скажу.

А Катерина Львовна сама вернула его на прежнее место.

Оттуда, с галереи, Сергей мог слышать все, что происходило в спальне. Он слышит, как снова открывается дверь, и Катерина Львовна возвращается к мужу. Он слышит каждое слово.

«Что ты там так долго делал?» — спросил Зиновий Борисыч жену.

«Ставим самовар», — спокойно ответила она.

Произошла пауза. Сергей слышит, как Зиновий Борисыч вешает пальто на вешалку. Теперь он умывается, фыркает и брызгает водой; теперь он просит полотенце; разговор начинается снова.

«Ну, так как же ты похоронил папу?» — спрашивает муж.

«Вот так, — говорит жена, — он умер, мы его похоронили».

«И что это было потрясающе!»

«Бог его знает», — ответила Катерина Львовна и затрясла чашками.

Зиновий Борисыч скорбно ходил по комнате.

«Ну, а как ты здесь провел время?» Зиновий Борисыч снова стал расспрашивать жену.

«Наши радости здесь, я полагаю, всем известны: мы не ходим на балы, равно как и в театры».

«А ты, кажется, мало радуешься за своего мужа», — предположил Зиновий Борисыч, поглядывая краем глаза.

«Мы не так молоды, чтобы терять рассудок при встрече. Как ты хочешь, чтобы я радовался? Смотри, как я суетюсь, бегаю тебе в удовольствие.”

Катерина Львовна снова выбежала за самоваром и снова прыгнула к Сергею, дернула его и сказала: «Смотри, Сережа!»

Сергей не совсем понимал, в чем дело, но все равно собрался.

Катерина Львовна вернулась, а Зиновий Борисыч стоял на коленях на кровати, вешая свои серебряные часы с бисерной цепочкой на стену над изголовьем.

«Почему, Катерина Львовна, вы в одиночестве застелили постель на двоих?» — вдруг как-то своеобразно спросил он жену.

«Я все ждала тебя», — ответила Катерина Львовна, спокойно глядя на него.

«Я смиренно благодарю вас за это. . . А теперь этот маленький предмет, как он может лежать на твоей кровати? »

Зиновий Борисыч поднял с простыни узкий шерстяной кушак Сергея и держал его за один конец на глазах у жены.

Катерина Львовна ни на минуту не задумывалась.

«Нашла в саду, — сказала она, — связала им юбку».

«Ах да!» Зиновий Борисыч произнес с особенным акцентом.»Мы также кое-что слышали о ваших юбках».

«Что ты слышал?»

«Все о ваших добрых делах».

«У меня нет таких дел».

«Ну, мы разберемся, все разберемся», — ответил Зиновий Борисыч, поднося пустую чашку к жене.

Катерина Львовна молчала.

— Мы раскроем все твои дела, Катерина Львовна, — продолжал после долгой паузы Зиновий Борисыч, хмуро глядя на жену.

«Ваша Катерина Львовна не так страшно напугана. — Она этого не особо боится, — ответила она.

«Что? Какие?» — воскликнул Зиновий Борисыч, повышая голос.

«Ничего, брось», — ответила его жена.

«Ну, берегись! Ты становишься слишком разговорчивым! »

«Почему бы мне не быть разговорчивым?» — возразила Катерина Львовна.

«Тебе лучше посмотреть на себя».

«Мне незачем следить за собой. Виляющие языками что-то тебе виляют, и мне приходится брать на себя всевозможные оскорбления! Это новый! »

«Не трепыхание языками, но определенные знания о ваших любовных отношениях.”

«О каких любовных отношениях?» — крикнула Катерина Львовна, непринужденно краснея.

«Я знаю что».

«Знаешь, говори яснее!»

Зиновий Борисыч помолчал и снова поднес пустую чашу к жене.

— Понятно, что говорить не о чем, — пренебрежительно ответила Катерина Львовна, демонстративно бросив чайную ложку на блюдце мужа. «Ну, скажи, кого тебе донесли? Кто, по твоему мнению, мой возлюбленный? »

«Вы узнаете, не торопитесь.”

«Это они о Сергее тявкают?»

«Узнаем, узнаем, Катерина Львовна. Мою власть над вами никто не забрал и никто не может забрать. . . Ты сам будешь говорить. . . »

«Ой, я этого не вынесу!» Катерина Львовна заскрежетала зубами и, побледнев, как полотно, неожиданно выскочила за дверь.

«Ну, вот он», — сказала она через несколько секунд, ведя Сергея за рукав в комнату. «Спросите его и меня о том, что вы знаете.Может быть, вы узнаете гораздо больше, чем хотели бы! »

Зиновий Борисыч растерялся. Он взглянул то на Сергея, стоявшего в дверях, то на его жену, которая спокойно сидела на краю кровати, скрестив руки на груди, и ничего не понимала из того, что приближалось.

«Что ты делаешь, змей?» он с трудом заставил себя произнести, не вставая с кресла.

«Спросите нас о том, что вы так хорошо знаете», — нагло ответила Катерина Львовна. «Вы думали, что напугаете меня побоями», — продолжила она, многозначительно подмигнув.«Этого никогда не будет; но то, что я знал, я сделаю с тобой, даже до этих твоих угроз, я собираюсь сделать ».

«Что это? Убирайся!» — крикнул на Сергея Зиновий Борисыч.

«О да!» Катерина Львовна издевалась.

Она ловко заперла дверь, сунула ключ в карман и снова растянулась на кровати в своей маленькой куртке.

«А теперь, Сережечка, иди сюда, иди, милый», — подозвала она клерка.

Сергей покачал локонами и смело сел к любовнице.

«О, Господи! О Господи! Что это? Что вы делаете, варвары !? » — закричал Зиновий Борисыч, побагровев и вставая со стула.

«Что? Тебе это не нравится? Смотри, смотри, мой яркий сокол, как красиво! »

Катерина Львовна засмеялась и страстно поцеловала Сергея на глазах у мужа.

В это же время оглушительная пощечина обожгла ее по щеке, и Зиновий Борисыч бросился к открытому окну.

Глава восьмая

“Ах.. . ах, вот и все! . . . Что ж, дорогой друг, спасибо тебе большое. Это именно то, чего я ждал! » — воскликнула Катерина Львовна. «Теперь все ясно. . . это будет мой путь, а не твой. . . »

Одним движением она оттолкнула Сергея от себя, быстро бросилась на мужа и, прежде чем Зиновий Борисыч успел дотянуться до окна, схватила его сзади за горло своими тонкими пальцами и бросила на пол, как влажный пучок конопли.

Тяжело упав и со всей силы ударившись затылком об пол, Зиновий Борисыч окончательно потерял рассудок.Он никогда не ожидал такой быстрой развязки. Первое насилие, которое его жена применила к нему, показало ему, что она готова на все, лишь бы избавиться от него, и что его нынешнее положение чрезвычайно опасно. Зиновий Борисыч понял все это моментально в момент своего падения и не вскрикнул, зная, что его голос не дойдет до чьего-либо уха, а только еще больше ускорит дело. Он молча переместил глаза и с выражением гнева, упрека и страдания остановил их на своей жене, тонкие пальцы которой крепко сжимали его горло.

Зиновий Борисыч не защищался; его руки в плотно сжатых кулаках лежали вытянувшись и судорожно дергаясь. Один из них был совершенно бесплатным; другая Катерина Львовна прижата к полу коленом.

«Держи его», — равнодушно прошептала она Сергею, обращаясь к самому мужу.

Сергей сел на своего хозяина, прижав обе его руки коленями, и собирался обхватить руками горло Катерины Львовны, но тут он и сам отчаянно вскрикнул.Увидев своего обидчика, кровная месть пробудила в Зиновии Борисыче все последние силы: он страшным усилием вырвал скованные руки из-под колен Сергея и, схватив Сергея за черные кудри, вонзил зубы ему в горло, как зверь. Но это длилось недолго: Зиновий Борисыч тотчас тяжко застонал и уронил голову.

Катерина Львовна, бледная, почти задыхающаяся, стояла над мужем и любовником; в ее правой руке был тяжелый металлический подсвечник, который она держала за верхний конец, а тяжелую часть вниз.По виску и по щеке Зиновия Борисыча текла тонкая струйка малиновой крови.

«Священник», — глухо простонал Зиновий Борисыч, запрокидывая голову с ненавистью, насколько мог от Сергея, сидевшего на нем. «Признаюсь», — произнес он еще неразборчивее, дрожа и краем глаза глядя на теплую кровь, стекающую под его волосами.

«Вот так с тобой все будет», — прошептала Катерина Львовна.

«Ну, не надо больше с ним возиться», — сказала она Сергею.«Сожми его горло хорошо и хорошо».

Зиновий Борисыч прохрипел.

Катерина Львовна наклонилась, прижалась собственными руками к рукам Сергея, лежавшим на горле ее мужа, и приложила ухо к его груди. Спустя пять тихих минут она встала и сказала: «Хватит, он уже получил».

Сергей тоже встал и глубоко вздохнул. Зиновий Борисыч лежал мертвый, с раздавленным горлом и ушибленным виском. Под его головой с левой стороны было небольшое пятно крови, которое, однако, больше не текло из запекшейся раны, забитой волосами.

Сергей отнес Зиновия Борисыча в подвал под полом той же каменной кладовой, где его самого недавно запер покойный Борис Тимофеич, и вернулся в комнату наверху. Между тем Катерина Львовна, закатав рукава пиджака и высоко заправив юбку, тщательно смывала мыльной губкой пятно крови, оставленное Зиновием Борисычем на полу его спальни. Еще не остыла вода в самоваре, из которого Зиновий Борисыч испарил купеческую душу отравленным чаем, и пятно смыло бесследно.

Катерина Львовна взяла медный таз и мыльную губку.

«Свет, сюда», — сказала она Сергею, подходя к двери. «Опустите, держите ниже», — сказала она, внимательно изучая все половицы, по которым Сергей затащил Зиновия Борисыча в подвал.

Всего в двух местах на крашеном полу было два крошечных пятна размером с вишню. Катерина Львовна потерла их губкой, и они исчезли.

«Это научит вас не подкрадываться к жене, как вор, и не шпионить за ней», — сказала Катерина Львовна, выпрямляясь и глянув в сторону кладовой.

«Прикончено», — сказал Сергей и вздрогнул от звука собственного голоса.

Когда они вернулись в спальню, тонкая красная полоска зари прорезала восток и, слегка позолив цветущие яблони, заглянула через зеленые рейки садовой ограды в комнату Катерины Львовны.

Старый служащий в коротком пальто, накинутом на плечи, крестился и зевая, пробирался через двор из сарая в кухню.

Катерина Львовна осторожно прикрыла ставни и внимательно оглядела Сергея, как бы желая заглянуть в его душу.

«Так теперь ты купец», — сказала она, кладя белые руки Сергею на плечи.

Сергей не ответил.

Его губы дрожали, он лихорадочно трясся. Губы Катерины Львовны были просто холодными.

Через два дня у Сергея появились большие мозоли на руках от кирки и тяжелой лопаты; но Зиновий Борисыч так хорошо похоронен в своем погребе, что без помощи его вдовы или ее любовника никто не смог бы найти его до всеобщего воскресения.

Глава девятая

Сергей ходил, закутав шею в красный платок, и жаловался на опухоль в горле. Между тем, еще до того, как зажили следы, оставленные на Сергее зубами Зиновия Борисыча, по мужу Катерины Львовны не хватало. Сам Сергей стал говорить о нем даже чаще других. Он сидел вечером у калитки с другими молодыми людьми и говорил: «Право, ребята, как же хозяин еще не явился?»

Удивили и ребята.

А потом с мельницы пришло известие, что хозяин нанял лошадей и давно уехал домой. Водитель, который его увез, сказал, что Зиновий Борисыч, похоже, был в беде, и отпустил его как-то странно: примерно в двух милях от города, недалеко от монастыря, он слез с телеги, взял свою сумку и ушел. Услышав эту историю, все были удивлены еще больше.

Зиновий Борисыч исчез, вот и все.

Был произведен обыск, но ничего не обнаружено: торговец растворился в воздухе.Из показаний задержанного водителя стало известно только, что купец вышел у монастыря на реке и ушел. Дело так и не выяснилось, но между тем Катерина Львовна в своем положении вдовы свободно жила с Сергеем. Были случайные предположения, что Зиновий Борисыч был здесь или там, но Зиновий Борисыч все еще не вернулся, а Катерина Львовна лучше всех знала, что ему совершенно невозможно вернуться.

Так прошел месяц, и еще, и третий, и Катерина Львовна почувствовала себя тяжелой.

«Столица будет наша, Сережечка; У меня есть наследник », — сказала она Сергею и пошла жаловаться в городской совет, что она так и так считает, что беременна, а бизнес стоит в застое: пусть она все берет на себя.

Коммерческое предприятие не должно разориться. Катерина Львовна была законной женой мужа: явных долгов не было, а значит, ее следовало бы отпустить. Так они и сделали.

Катерина Львовна жила как царица; а рядом с ней Сергея теперь звали Сергей Филиппыч; а затем из ниоткуда пришла новая беда.Кто-то написал старосте из Ливен, что Борис Тимофеич не торговал полностью на свой капитал, что в бизнес вложено больше денег, чем его собственных, денег его молодого племянника Федора Захаровича Лямина, и что дело должно быть быть изученным и не оставленным в руках только Катерины Львовны. Пришла новость, староста поговорила об этом с Катериной Львовной, а через неделю, бац, приезжает старушка из Ливен с маленьким мальчиком.

«Я двоюродная сестра покойного Бориса Тимофеича, — говорит она, — а это мой племянник Федор Лямин.”

Их приняла Катерина Львовна.

Сергей, наблюдавший за этим приходом со двора, и прием Катериной Львовной, который давала новоприбывшим, побелел как полотно.

«Что случилось?» — спросила любовница, заметив его смертельную бледность, когда он вошел вслед за прибывшими и остановился в гостиной, изучая их.

«Ничего», — ответил он, поворачиваясь из гостиной в коридор. «Я просто думаю, какая прекрасная Ливни», — закончил он со вздохом, закрывая за собой дверь в коридор.

«Ну, что нам теперь делать?» — спросил Сергей Филиппыч Катерину Львовну, сидящую с ней ночью над самоваром. «Теперь весь наш совместный бизнес превратился в пыль».

«Зачем пудрить, Сережа?»

«Потому что теперь все будет разделено. Зачем сидеть здесь, управляя бесполезным бизнесом? »

«Тебе мало, Сережа?»

«Дело не во мне; Я только сомневаюсь, что мы будем так же счастливы, как раньше.

«Почему? Почему мы не будем счастливы, Сережа?

«Потому что, любя тебя, как я, Катерина Львовна, я бы хотел видеть тебя настоящей дамой, а не такой, какой ты жил до сих пор», — ответил Сергей Филиппыч.«Но теперь, наоборот, оказывается, что с уменьшенным капиталом нам придется спуститься на еще более низкий уровень, чем раньше».

«Что мне до этого, Сережа?»

«Может быть, Катерина Львовна, что вы совсем не интересуетесь, но мне, раз уж я вас уважаю, и снова смотреть на это чужими глазами, какими бы низкими и завистливыми они ни были, это будет ужасно больно. Вы, конечно, можете думать как хотите, но мне, исходя из собственных соображений, никогда не удастся быть счастливым в этих обстоятельствах.”

И Сергей снова и снова играл на той же ноте для Катерины Львовны, что он из-за Феди Лямина стал несчастнейшим из людей, лишенным возможности возвысить и отличить ее перед всем купеческим имением. Сергей каждый раз заканчивался тем, что, если бы не этот Федя, ребенок родился бы у Катерины Львовны менее чем через девять месяцев после исчезновения мужа, ей достался бы весь капитал, и тогда не было бы ни конца, ни меры. к их счастью.

Глава десятая

И тут Сергей вдруг вообще перестал говорить о наследнике. Как только разговоры о нем утихли с Сергея, Федя Лямин поселился в уме и сердце Катерины Львовны. Она стала задумчивая и еще менее ласковая к Сергею. Спала ли она, занималась своим делом или молилась Богу, в ее голове было одно и то же: «Как это может быть? Почему я должен быть лишен капитала из-за него? Я столько страдала, столько греха на душе взяла, — подумала Катерина Львовна, — а он приходит и забирает у меня без труда.. . Хорошо, если бы он был мужчиной, но он ребенок, маленький мальчик. . . »

На улице ранний мороз. О Зиновии Борисыче, естественно, нигде не было ни слова. Катерина Львовна росла и ходила в раздумьях; в городе было много барабанного боя, связанного с ней, выясняя, как и почему молодая женщина Измайлова, которая всегда была бесплодной, тонкой как булавка, вдруг начала опухать впереди. А молодой сонаследник Федя Лямин ходил по двору в легкой беличьей шкуре, ломая лед на ухабах.

«Привет, Федор Игнатич! Эй, купеческий сын! — кричала ему повар Аксинья, бегая по двору. — Тебе, купеческому сыну, прилично копаться в лужах?

Но сонаследник, беспокоивший Катерину Львовну и ее любимый предмет, безмятежно вскинул ноги, как козленок, и еще спокойнее спал напротив своей заботливой старой тети, никогда не думая и не воображая, что он пересек чью-то дорогу или умалил чье-то счастье. .

Федя, наконец, заболел ветряной оспой, с сопутствующими простудой и болями в груди, и мальчик лег в постель.Сначала его лечили травами и бальзамами, а потом послали за доктором.

Приходил врач, выписывал лекарства, старая тётя сама давала их мальчику по часам, а потом иногда спрашивала Катерину Львовну.

«Возьми себя в руки, Катеринушка, — говорила она, — ты сама беременна, ждешь божьего суда — бери на себя».

Катерина Львовна никогда ей не отказывала. Когда старуха шла на вечернее бдение помолиться за «лежащего на постели больного ребенка Федора» или на раннюю литургию, чтобы включить его в причастие, Катерина Львовна села с больным мальчиком и дала ему воды и лекарства. в нужное время.

Так старуха пошла на всенощное бдение накануне праздника Входа и попросила Катеринушку присмотреть за Федюшкой. К тому времени мальчику уже стало лучше.

Катерина Львовна вошла в комнату Феди, а он сидел на своей кровати в беличьей шкуре и читал жития святых.

«Что ты читаешь, Федя?» — спросила Катерина Львовна, садясь в кресло.

«Я читаю жизней, , тетушка».

«Интересно?»

«Очень интересно, тётя.”

Катерина Львовна подперла голову рукой и стала наблюдать за шевелящимися губами Феди, и вдруг показалось, будто демоны высвободились, и на нее спустились все прежние мысли о том, сколько зла причинил ей этот мальчик и как хорошо было бы, если бы его там не было.

«Но опять же, — подумала Катерина Львовна, — он болен; ему дают лекарства. . . все может случиться в болезни. . . Все, что вам нужно сказать, это то, что врач прописал неправильное лекарство ».

«А тебе лекарство пора, Федя?»

«Пожалуйста, тётя», — ответил мальчик и, проглотив ложку, добавил: «Очень интересно, тётя, что написано о святых.”

«Итак, прочти», — упала Катерина Львовна и, окинув холодным взглядом по комнате, уперлась им в узорчатые инеем окна.

«Я должна сказать им закрыть ставни», — сказала она и вышла в гостиную, а оттуда в приемную, а оттуда в свою комнату наверху и села.

Минут через пять Сергей молча подошел к ней наверх в флисовой куртке, отороченной пушистой тюленьей шкурой.

«Они закрыли ставни?» — спросила его Катерина Львовна.

«Да», — коротко ответил Сергей, снял табак со свечи и встал у плиты.

Воцарилась тишина.

«Сегодняшнее бдение скоро закончится?» — спросила Катерина Львовна.

«Накануне большого праздника; — ответил Сергей.

И снова пауза.

«Надо к Феде, он там один», — сказала Катерина Львовна, вставая.

«Один?» — спросил Сергей, искоса поглядывая на нее.

«Одна, — ответила она шепотом, — что из этого?»

И между их глазами вспыхнуло что-то вроде паутины молний, ​​но они больше не сказали друг другу ни слова.

Катерина Львовна спустилась вниз, прошла по пустым комнатам: везде полная тишина; лампады горели тихо; ее собственная тень порхала по стенам; окна за закрытыми ставнями начали таять и плакать. Федя сидит и читает. Увидев Катерину Львовну, он только говорит:

«Тетя, возьми, пожалуйста, эту книгу и отдай мне, пожалуйста, ту с полки с иконами.”

Катерина Львовна сделала, как просил племянник, и передала ему книгу.

«Ты не пойдешь спать, Федя?»

«Нет, тетя, я подожду свою старую тетю».

«Зачем ее ждать?»

«Она обещала принести мне благословенного хлеба с бдения».

Катерина Львовна вдруг побледнела, ее собственный ребенок впервые повернулся под сердцем, и она почувствовала холод в груди. Она постояла какое-то время посреди комнаты, а затем вышла, потирая холодные руки.

«Ну!» — прошептала она, тихо зайдя в спальню и снова обнаружив Сергея в том же положении у плиты.

«Что?» — еле слышно спросил Сергей и поперхнулся.

«Он один».

Сергей нахмурился и тяжело дышал.

«Поехали», — сказала Катерина Львовна, резко повернувшись к двери.

Сергей быстро снял сапоги и спросил:

«Что мне взять?»

«Ничего», — тихо ответила Катерина Львовна и тихонько повела его за собой за руку.

Глава одиннадцатая

Больной вздрогнул и опустил книгу на колени, когда Катерина Львовна в третий раз вошла в его комнату.

«Что случилось, Федя?»

«О, тетя, я чего-то испугался», — сказал он, тревожно улыбаясь и прижимаясь к углу кровати.

«Чего ты боишься?»

«Кто был с тобой, тётя?»

«Где? Никто не пришел, дорогая.”

«Никто?»

Мальчик наклонился к изножью кровати и, прищурившись, посмотрел в сторону двери, через которую вошла его тетя, и был уверен.

«Я, наверное, это вообразил», — сказал он.

Катерина Львовна стояла, опершись локтем о изголовье кровати племянника.

Федя посмотрел на тетю и заметил, что она почему-то очень бледна.

В ответ на это замечание Катерина Львовна нарочно закашляла и выжидательно взглянула на дверь в гостиную.Там тихонько скрипнула половица.

«Я читаю житие моего ангела-хранителя, святого Федора Стратилатоса, тети. Был человек угодный Богу ».

Катерина Львовна молча стояла.

«Сядь, если хочешь, тетушка, я прочту тебе это», — попытался восполнить ее племянник.

«Подожди, я пойду к лампаде в приемной», — ответила Катерина Львовна и торопливыми шагами вышла.

В гостиной раздался тихий шепот; но среди общей тишины она достигла чуткого уха ребенка.

«Тетя, что это? Кому ты там шепчешься? » мальчик плакал со слезами в голосе. «Иди сюда, тетя, я боюсь», — позвал он секунду спустя, еще более слезливо, и ему показалось, что он слышал, как Катерина Львовна сказала: «Ну?» в гостиной, которую мальчик воспринял как относящуюся к нему.

«Чего ты боишься?» — спросила его Катерина Львовна слегка хриплым голосом, входя смелыми решительными шагами и стоя у его кровати так, что дверь в гостиную прикрывалась от больного мальчика ее телом.«Ложись», — сказала она ему после этого.

«Не хочу, тётя».

«Нет, Федя, ты меня послушай: ложись, пора, ложись», — повторила Катерина Львовна.

«Что случилось, тётя? Совершенно не хочу.

«Нет, ложись, ложись», — сказала Катерина Львовна измененным, шатким голосом и, взяв мальчика под руки, уложила его у изголовья кровати.

Тут Федя истерически закричал: он увидел, как вошел бледный, босоногий Сергей.

Катерина Львовна зажала испуганному ребенку рот, в ужасе разинув рот, и крикнула:

«Быстрее, держи его прямо, чтобы он не бился!»

Сергей держал Федю за руки и за ноги, а Катерина Львовна одним движением накрыла детское лицо больного большой пуховой подушкой и прижала к нему своей твердой упругой грудью.

Минуты четыре в комнате воцарилась гробовая тишина.

«Все кончено», — прошептала Катерина Львовна и как раз собиралась навести порядок, когда стены тихого дома, скрывающего столько преступлений, содрогнулись от оглушительных ударов: задрожали окна, качнулись полы, цепи виселицы. лампады дрожали и отбрасывали фантастические тени, блуждающие по стенам.

Сергей задрожал и бросился бежать изо всех сил; Катерина Львовна бросилась за ним, и шум и грохот последовали за ними. Казалось, что какие-то неземные силы сотрясают грешный дом до основания.

Катерина Львовна боялась, что Сергей, движимый ужасом, выскочит на улицу и от страха выдаст себя; но он бросился прямо наверх.

Взбежав по лестнице, Сергей в темноте ударился головой о полуоткрытую дверь и со стоном упал, совершенно обезумев от суеверного страха.

«Зиновий Борисыч, Зиновий Борисыч!» — пробормотал он, летя вниз головой и таща за собой Катерину Львовну, сбив ее с ног.

«Где?» спросила она.

«Он просто пролетел над нами с листом железа. Вот он снова! Ай, ай! » — воскликнул Сергей. «Гремит, снова гремит!»

К этому времени было совершенно ясно, что многие руки бьют по окнам снаружи и кто-то выламывает дверь.

«Дурак! Встаньте!» — воскликнула Катерина Львовна и с этими словами сама порхнула обратно к Феде, положила его мертвую голову на подушку в самом естественном спящем положении и твердой рукой отперла дверь, в которую собиралась ворваться толпа людей.

Зрелище было устрашающим. Катерина Львовна посмотрела поверх голов толпы, осаждающей крыльцо, и целыми рядами незнакомых людей перелезали через высокий забор во двор, а на улице гудели человеческие голоса.

Прежде, чем Катерина Львовна успела что-то разгадать, люди, окружавшие крыльцо, набросились на нее и швырнули внутрь.

Глава двенадцатая

Вся эта тревога возникла так: на бдение перед большим праздником во всех церквях городка, где жила Катерина Львовна, хоть и провинциального, но довольно большого размера и торгового центра всегда собиралось бесчисленное множество людей. , а в церкви, названной в честь этого праздника, даже во дворе не было места, чтобы яблоко упало.Здесь обычно пел хор, состоящий из молодых купцов, которым руководил специальный руководитель, тоже принадлежавший к ценителям вокального искусства.

Наши люди благочестивы, ревностны к церкви Божией и, как следствие, в известной мере артистичны: церковное великолепие и гармоничное «органное» пение составляют одно из их высших и чистейших удовольствий. Где бы ни поет хор, собирается почти половина нашего города, особенно молодые торговцы: лавочники, мальчики на побегушках, фабричные рабочие и сами хозяева со своими лучшими половинками — все собираются в одну церковь; всем хочется постоять хотя бы на веранде или у окна в палящем зною или на морозе, чтобы услышать, как гудят октавные звуки, а экстатический тенор извлекает самые замысловатые грациозные ноты.

Приходская церковь Измайловых имела часовню Входа Богородицы в Храм, а потому накануне этого праздника, как раз во время описанного выше эпизода с Федей, вся молодежь города находились в этой церкви и, уходя в шумной толпе, обсуждали достоинства известного тенора и случайные промахи не менее известного баса.

Но не всех интересовали эти громкие вопросы: в толпе были люди, которых волновало другое.

«Вы знаете, ребята, о молодой Измайловской женщине рассказывают странные вещи», — сказал молодой механик, привезенный из Петербурга купцом для своей паровой мельницы, когда они подходили к дому Измайловых. «Говорят, — продолжал он, — что она и их клерк Сережка занимаются любовью каждую вторую минуту. . . »

«Все это знают», — ответил синий нанкинский плащ на флисовой подкладке. «И, кстати, ее сегодня не было в церкви».

«Церковь, ха! Грязная девка стала такой мерзкой, что не боится ни Бога, ни совести, ни чужих глаз.”

«Смотри, на их месте светится», — заметил механик, указывая на яркую полосу между ставнями.

«Загляните в трещину, посмотрите, что они замышляют», — кричали несколько голосов.

Механик оперся на плечи двух своих товарищей и только взглянул в узкую щель, когда он во весь голос закричал:

«Братья, друзья, они кого-то душат, там кого-то душат!»

И механик отчаянно стучал руками в ставни.Несколько десятков человек последовали его примеру и, подбежав к окнам, начали прикладывать к ним кулаки.

Толпа росла ежеминутно, и результатом стала осада уже известного нам дома Измайлова.

«Видел, собственными глазами видел», — засвидетельствовал механик над мертвым Федей. «Ребенок лежал на кровати, и они вдвоем его душили».

В тот же вечер Сергея доставили в полицию, Катерину Львовну отвели в ее комнату наверху и поставили над ней двух охранников.

В доме Измайловых было очень холодно: печи не горели; дверь никогда не закрывалась; одна плотная толпа любопытных сменила другую. Все подошли посмотреть на Федю, лежащего в гробу, и на другой большой гроб, крышка которого плотно прикрыта широкой пеленой. На лбу Феди была белая атласная корона, закрывающая красный шрам, оставленный отверстием черепа. Судебно-медицинское вскрытие показало, что Федя умер от удушья, а Сергей, когда его подвели к своему трупу, при первых словах священника о Страшном суде и наказании нераскаявшихся, расплакался и не только открыто признался в убийстве Феди. но также просил их выкопать Зиновия Борисыча, которого он похоронил без похорон.Труп мужа Катерины Львовны, закопанный в сухой песок, еще не полностью разложился: его вынули и положили в большой гроб. Своим сообщником в обоих этих преступлениях Сергей назвал свою юную любовницу, к всеобщему ужасу. Катерина Львовна на все вопросы ответила только: «Я ничего об этом не знаю». Сергей был вынужден выставить ее на очную ставку. Выслушав его признание, Катерина Львовна посмотрела на него с немым удивлением, но без гнева, а затем равнодушно сказала:

«Если он хочет рассказать об этом, нет смысла отрицать это: я убил их.”

«Зачем?» ее спросили.

«Для него», — ответила она, указывая на Сергея, который опустил голову.

Преступников посадили в тюрьму, и страшное дело, вызвавшее всеобщее внимание и возмущение, было решено очень быстро. В конце февраля суд объявил Сергею и вдове купца третьей гильдии Катерине Львовне, что решено наказать их поркой на рыночной площади их городка, а затем отправить на каторжные работы.В начале марта холодным морозным утром палач отсчитал назначенное количество сине-пурпурных рубцов на белой спине Катерины Львовны, а затем выбил свою порцию на плечах Сергея и заклеймил его красивое лицо тремя осужденными отметками.

За все это время Сергей почему-то вызвал гораздо больше симпатий, чем Катерина Львовна. Измазанный и окровавленный, он споткнулся, спускаясь с черного эшафота, но Катерина Львовна спускалась медленно, только стараясь не дать толстой рубашке и грубому тюремному пальто касаться ее разорванной спины.

Даже в тюремной больнице, когда ей дали ребенка, она сказала только: «Ой, прочь с ним!» И, повернувшись к стене, без стона, без жалоб, она положила грудь на жесткую кроватку.

Глава тринадцатая

Праздник, на котором оказались Сергей и Катерина Львовна, когда весна начиналась только по календарю, а, как гласит народная пословица, «Солнца было много, а тепла — нет».

Ребенка Катерины Львовны передали на воспитание старшей сестре Бориса Тимофеича, потому что младенец, считающийся законным сыном мужа преступницы, остался единственным наследником всего состояния Измайлова.Катерина Львовна была этому очень довольна и совершенно равнодушно отдала ребенка. Ее любовь к отцу, как и любовь многих слишком страстных женщин, нисколько не распространялась на ребенка.

Во всяком случае, для нее не существовало ничего на свете: ни света, ни тьмы, ни добра, ни зла, ни скуки, ни радости; она ничего не понимала, никого не любила, не любила себя. Она с нетерпением ждала, когда вечеринка отправится в путь, когда она надеялась снова увидеть своего любимого Сергея, и даже забыла подумать о ребенке.

Надежды Катерины Львовны не обманули: закованный в цепи, заклейменный, Сергей вышел из тюремных ворот в одной группе с ней.

Человек, насколько это возможно, приучает себя к любой отвратительной ситуации и в каждой ситуации сохраняет, насколько это возможно, свою способность преследовать свои скудные радости; но Катерине Львовне не к чему приспосабливаться: она снова видит своего Сергея, и с ним счастьем расцветает даже каторжная тропа.

Катерина Львовна взяла с собой в холщовый мешок очень мало ценных вещей и еще меньше денег.Но задолго до Нижнего она все отдала солдатам конвоя в обмен на возможность прогуляться рядом с Сергеем или постоять часок, обнимая его, темной ночью в холодном углу узкого коридора пересыльной тюрьмы.

Только заклейменный молодой друг Катерины Львовны как-то очень сдержался по отношению к ней: он не столько разговаривал, сколько огрызался на нее; свои тайные свидания с ней, за которые, не думая ни о еде, ни о питье, она давала нужные двадцать пять копеек из тощего кошелька, он не очень дорожил; и не раз даже говорил:

«Лучше отдайте мне деньги, которые вы дали солдату, вместо того, чтобы мы терлись об углы в коридоре.”

«Все, что я ему дала, Сережечка, двадцать пять копеек», — извинилась Катерина Львовна.

«Как будто двадцать пять копеек — это не деньги? Ты по дороге много собрал этих двадцати пяти копеек, что так свободно их раздаешь? »

«Вот как мы могли видеться, Сережа».

«Ну, где же радость видеться после таких страданий! Я могу проклинать всю свою жизнь, а не только эти встречи ».

«И для меня это не имеет значения, пока я увижу тебя.”

«Это все глупости», — ответил Сергей.

Катерина Львовна иногда кусала губы до крови, слыша такие ответы, а иногда глаза ее, не преданные слезам, наполнялись слезами гнева и досады в темноте их ночных встреч; но она все терпела, хранила молчание и хотела обмануть себя.

Таким образом, в этих новых отношениях друг с другом они дошли до Нижнего Новгорода. Здесь их партия слилась с другой партией, которая шла в Сибирь по Московскому шоссе.

В этой большой компании, среди множества самых разных людей в женском отделе, было два очень интересных человека. Одна из них — Фиона, солдатская жена из Ярославля, великолепная, пышная женщина, высокая, с густой черной косой и томными карими глазами, прикрытыми, как загадочной вуалью, густыми ресницами; а другая — остролицая семнадцатилетняя блондинка с нежно-розовой кожей, маленьким ртом, ямочками на свежих щеках и золотистыми светлыми прядями, которые упорно выбивались на ее лоб из-под каторжного платка.В партии эту девушку назвали Сонеткой.

У красивой Фиона был мягкий и ленивый нрав. Все в ее компании знали ее, и никто из мужчин не радовался особенно успеху с ней, и никого не расстраивало то, что она даровала такой же успех другому поклоннику.

«Наша тетя Фиона — добрая женщина, она никого не обижает», — в один голос пошутили все осужденные.

А вот Сонетка была совсем другого сорта.

О ней сказали:

«Угорь: проскальзывает сквозь пальцы и никогда не задерживается.”

Сонетка имела вкус, выбирала блюда, может быть, даже очень строго; она хотела, чтобы страсть была предложена ей, не мягко, а с пикантной, острой приправой, со страданиями и жертвами; в то время как Фиона была русской простотой, которой даже лень сказать «уходи», и которая знает только одно, что она женщина. Такие женщины очень ценятся в разбойничьих бандах, каторжных партиях и социал-демократических коммунах Петербурга.

Появление этих двух женщин в одной сводной партии с Сергеем и Катериной Львовной имело для последней трагические последствия.

Глава четырнадцатая

С первых дней переезда объединенной партии из Нижнего Новгорода в Казань Сергей открыто стал искать благосклонности у солдатской жены Фионы и не потерпел неудач. Томная красавица Фиона не заставляла томиться Сергея, как своей добротой она никого не заставляла томиться. На третьей или четвертой остановке, в ранние сумерки, Катерина Львовна подкупом устроила встречу с Сережечкой и лежала без сна: все ждала, пока дежурный приедет в любую минуту, слегка подтолкнет ее, и прошептать: «Беги скорее.Дверь открылась один раз, и в коридор выскочила женщина; дверь снова открылась, и другая заключенная быстро вскочила с другой койки и тоже исчезла вслед за охранником; наконец-то дернули пальто, которым накрылась Катерина Львовна. Молодая женщина поспешно встала с отшлифованной осужденными койки, накинула пальто на плечи и подтолкнула стоящего перед ней охранника.

Катерина Львовна, идя по коридору, в одном месте, слабо освещенном тусклой лампой, наткнулась на две-три пары, которых нельзя было разглядеть издали.Катерина Львовна, проходя мимо комнаты осужденных мужского пола, как бы сквозь прорезанное в двери окошечко слышала сдержанный смех.

«Развлекается», — прорычал охранник Катерины Львовны и, взяв ее за плечи, толкнул в угол и удалился.

Катерина Львовна пощупала рукой пальто и бороду; другая ее рука коснулась горячего лица женщины.

«Кто это?» — полушепотом спросил Сергей.

«А что ты здесь делаешь? Кто это с тобой? »

В темноте Катерина Львовна стянула с соперницы головной платок.Женщина поскользнулась, бросилась прочь, наткнулась на кого-то в коридоре и упала.

Из мужских покоев послышался хохот.

«Злодей!» Катерина Львовна прошептала и ударила Сергея по лицу кончиками платка, сорванного с головы его новой подруги.

Сергей поднял руку; но Катерина Львовна легонько промелькнула по коридору и схватилась за дверь. Хохот из мужских покоев, последовавших за ней, повторился так громко, что охранник, который апатично стоял рядом с фонарем и плюнул в носок сапога, поднял голову и залаял:

«Тихо!»

Катерина Львовна молча легла и так лежала до утра.Ей хотелось сказать себе: «Я не люблю его», и она чувствовала, что любит его еще сильнее. И теперь перед ее глазами она снова и снова представляет, как его ладонь дрожала под головой этой женщины , как его другая рука обнимала ее горячие плечи.

Бедная женщина заплакала и неохотно призвала ту же ладонь оказаться под ее головой в эту минуту, а другую его руку обнять ее истерически дрожащие плечи.

«Ну, верни мне все равно платок», — утром разбудила ее солдатская жена Фиона.

«Ах, так это были вы? . . . »

«Пожалуйста, верните!»

«Но почему ты встал между нами?»

«Как я оказался между вами? Вы должны злиться из-за любви или из искреннего интереса? »

Катерина Львовна на секунду задумалась, потом вынула из-под подушки сорванный ночью платок и, швырнув его в Фиону, повернулась к стене.

Она почувствовала облегчение.

«Тьфу, — сказала она себе, — неужели я буду завидовать этой раскрашенной ванне? Она может упасть замертво! Противно даже сравнивать себя с ней.”

«Дело в том, Катерина Львовна», — сказал Сергей, когда они шли по дороге на следующий день. «Пожалуйста, поймите, что, во-первых, я для вас не Зиновий Борисыч, а, во-вторых, что вы теперь уже не жена большого купца: так милостиво, не надейтесь. Бодать коз с нами нет рынка.

Катерина Львовна на это ничего не сказала и целую неделю шла, не обменявшись ни словом, ни взглядом с Сергеем. Как обиженная сторона, она стояла твердо и не хотела делать первый шаг к примирению в этой первой ссоре с ним.

Между тем, пока Катерина Львовна сердилась, Сергей стал строить глазки и флиртовать с блондинкой Сонеткой. То он приветствует ее «с особой честью», то улыбается, то, встречая ее, пытается обнять и прижать. Катерина Львовна все это видит, и сердце ее все сильнее кипит.

«Может, мне следует помириться с ним?» Катерина Львовна думает, спотыкаясь и не видя земли под ногами.

Но ее гордость теперь больше, чем когда-либо, запрещает ей сначала пойти к нему и помириться.А между тем Сергей все настойчивее привязывается к Сонетке, и всем кажется, что ускользнувшая, как угорь, недоступная Сонетка теперь становится более ручной.

«Вот ты плакала надо мной, — сказала однажды Фиона Катерине Львовне, — а что я тебе сделала?» Со мной все приходило и уходило, но лучше берегись Сонетки.

«Да пропадет моя гордость: я непременно должна помириться сегодня», — решила Катерина Львовна, теперь только раздумывая, как ловко приступить к примирению.

Сам Сергей помог ей в этом затруднении.

«Львовна!» — позвал он ее, когда они остановились. «Приходи ко мне сегодня вечером на минутку: это дело».

Катерина Львовна ничего не сказала.

«Что, может ты все еще злишься и не придешь?»

Катерина Львовна опять промолчала.

Но Сергей и все, кто наблюдал за Катериной Львовной, увидели, что, подходя к пересыльной тюрьме, она стала приближаться к старшему караулу и отдала ему семнадцать копеек, накопленных за милостыню.

«Дам еще десять, как только сберегу», — умоляла его Катерина Львовна.

Солдат сунул деньги за наручники и сказал:

«Хорошо».

Когда переговоры были завершены, Сергей крякнул и подмигнул Сонетке.

«Ах, Катерина Львовна!» — сказал он, обнимая ее, когда они поднимались по ступенькам пересыльной тюрьмы. «По сравнению с этой женщиной, ребята, такой нет во всем мире».

Катерина Львовна покраснела и задохнулась от счастья.

В ту ночь, как только дверь тихонько приоткрылась, она сразу выбежала: она дрожала и нащупывала Сергея руками в темном коридоре.

«Моя Катя!» — сказал Сергей, обнимая ее.

«Ах, дорогой негодяй!» Катерина Львовна ответила сквозь слезы и прижалась к нему губами.

Охранник ходил по коридору и, остановившись, плюнул на сапоги и снова зашагал, за дверью храпели уставшие сокамерники, мышь грызла перо, под печкой сверчки щебетали один громче другого, а Катерина Львовна была все еще в блаженстве.

Но восторги утихли, и началась неизбежная проза.

«Мне смертельно больно: кости болят от щиколоток до колен», — пожаловался Сергей, сидя с Катериной Львовной на полу в углу коридора.

«Что делать, Сережечка?» — спросила она, прячась под юбкой его пальто.

«Может, я попрошу в лазарет в Казани?»

«Ой, Сережа, неужели все так плохо?»

«Как я уже сказал, это моя смерть, как больно.”

«Так ты останешься, а меня поедут?»

«Что я могу сделать? Это раздражает, я говорю вам, это раздражает, цепь порезана почти до костей. Если бы только у меня были шерстяные чулки или что-нибудь, что можно было бы подкладывать, — сказал Сергей мгновение спустя.

«Чулки? У меня еще есть пара новых чулок, Сережа.

«Ну да ладно!» Сергей ответил.

Не говоря ни слова, Катерина Львовна кинулась в камеру, встряхнула свой мешок на койке и поспешно побежала опять к Сергею с парой толстых темно-синих шерстяных чулок с яркими часами по бокам.

«Теперь все должно быть в порядке», — сказал Сергей, прощаясь с Катериной Львовной и принимая ее последние чулки.

Счастливая Катерина Львовна вернулась на свою кроватку и заснула.

Она не слышала, как, вернувшись, Сонетка вышла в коридор и тихонько вернулась незадолго до утра.

Это произошло всего в двух днях пути от Казани.

Глава пятнадцатая

Холодный серый день с порывистым ветром и дождем, смешанным со снегом, уныло встретил отряд, когда они шагнули через ворота душной пересыльной тюрьмы.Катерина Львовна начала довольно бодро, но только заняла место в очереди, как она позеленела и задрожала. Все потемнело в ее глазах; все суставы болели и обмякли. Перед Катериной Львовной стояла Сонетка в слишком знакомых темно-синих чулках с яркими часами.

Катерина Львовна шла скорее мертвая, чем живая; только глаза ее жутко смотрели на Сергея и не моргали.

На первой остановке она спокойно подошла к Сергею, прошептала «Мерзавец» и неожиданно плюнула ему прямо в глаза.

Сергей собирался на нее напасть; но он сдержался.

«Погоди!» — сказал он и вытер лицо.

«Как же мило, как храбро она с тобой обращается», — насмехались заключенные над Сергеем, и Сонетка растворилась в особенно веселом смехе.

Эта маленькая интрига, на которую поддалась Сонетка, как нельзя лучше пришлась ей по вкусу.

«Ну, это тебе не сойдет с рук», — пригрозил Сергей Катерине Львовне.

Измученная непогода и маршем, с разбитым сердцем Катерина Львовна беспокойно спала в ту ночь на своей койке в соседней пересыльной тюрьме и не слышала, как двое мужчин вошли в женский барак.

Когда они вошли, Сонетка встала с койки, молча указала на Катерину Львовну, снова легла и закуталась в пальто.

В ту же секунду пальто Катерины Львовны взлетело у нее над головой, и толстый конец двойной скрученной веревки со всей мужской силой вырвался ей на спину, прикрытый только грубой рубахой.

Катерина Львовна закричала, но ее голоса не было слышно из-под пальто, прикрывавшего ее голову. Она билась, но тоже безуспешно: стойкий каторжник сидел у нее на плечах и крепко держал ее за руки.

«Пятьдесят», голос, который никому не трудно было узнать как Сергея, наконец отсчитался, и ночные посетители исчезли за дверью.

Катерина Львовна обнажила голову и вскочила: никого не было; только неподалеку кто-то радостно захихикал под пальто. Катерина Львовна узнала смех Сонетки.

Это преступление было сверх всякой меры; и безмерно было то чувство злобы, которое в этот момент вскипело в душе Катерины Львовны.Не обращая внимания, она бросилась вперед и, не обращая внимания, упала на грудь Фионы, которая обняла ее.

На той полной груди, где еще недавно неверный любовник Катерины Львовны наслаждался сладостью распутства, она теперь плакала о своем невыносимом горе и цеплялась за свою мягкую и глупую соперницу, как ребенок за свою мать. Теперь они были равны: оба были равны по стоимости, и от обоих отказались.

Они были равны — Фиона, при первой возможности, и Катерина Львовна, разыгрывающая драму любви!

Катерина Львовна, однако, уже ни на что не обиделась.Зарыдав, она окаменела и с деревянным спокойствием приготовилась идти на перекличку.

Барабан бьет: ратта-тат-тат; Во двор выливаются закованные и раскованные узники — Сергей, Фиона, Сонетка, Катерина Львовна, старообрядка, скованная евреем, поляк на одной цепи с татарином.

Они все собрались вместе, затем собрались в какой-то порядок и двинулись в путь.

Безрадостная картина: горстка людей, оторванных от мира и лишенных всякой тени надежды на лучшее будущее, тонет в холодной черной грязи грунтовой дороги.Все вокруг них ужасно уродливо: бесконечная грязь, серое небо, мокрый веник без листьев и взъерошенная ворона в его растопыренных ветвях. Ветер то стонет, то бушует, то воет и ревет.

В этих адских, раздирающих душу звуках, завершающих весь ужас картины, можно услышать совет жены библейского Иова: «Прокляни тот день, когда ты родился и умрешь».

Кто не хочет слушать эти слова, кого не привлекает, а пугает мысль о смерти даже в этой мрачной ситуации, должен попытаться заглушить эти воющие голоса чем-то еще более ужасным.Простой человек прекрасно это понимает: тогда он раскрывает всю свою животную простоту, начинает глупеть, издеваться над собой, над людьми, над чувствами. Не очень ласковый вначале, он становится вдвойне злым.

*

«Что же, купчиха? Ваша честь здорова? — нагло спросил Сергей Катерину Львовну, как только группа перешла мокрый бугор и потеряла из виду село, в котором ночевали.

С этими словами он тотчас обратился к Сонетке, накрыл ее юбками сюртука и спел высоким фальцетом:

Светловолосая голова мелькает в темноте за окном.

Так ты не спишь, моя мучительница, ты не спишь, милая

чит.

Я накрою тебя своими юбками, чтобы никого не было видно.

С этими словами Сергей обнял Сонетку и громко поцеловал ее на глазах у всей компании. . .

Катерина Львовна все видела и не видела: шла, как совершенно безжизненный человек. Они начали ее подталкивать и указывать на возмутительное поведение Сергея с Сонеткой. Она стала объектом насмешек.

«Оставь ее», — защищала ее Фиона, когда кто-то в компании попытался посмеяться над споткнувшейся Катериной Львовной. «Разве вы, черти, не видите, что женщина очень больна?»

«Должно быть, она намочила ноги», — сказал молодой заключенный.

«Она, знаете ли, из купеческой: воспитание изнеженное», — ответил Сергей.

«Конечно, если бы у нее были хотя бы теплые чулки, было бы лучше», — продолжал он.

Катерина Львовна как будто проснулась.

«Подлый змей!» — сказала она, не в силах сдержаться.«Продолжай издеваться, негодяй, продолжай издеваться!»

«Нет, купчиха, я совсем не издеваюсь над тобой, но у Сонетки есть на продажу очень хорошие чулки, так что я подумал, что жена нашего купца может их купить».

Многие смеялись. Катерина Львовна шла, как заведенный автомат.

Погода становилась ненастной. Из серых облаков, закрывавших небо, стал сыпаться мокрыми хлопьями снег, который, едва коснувшись земли, растаял, сделав грязь еще глубже. Наконец появляется темная свинцовая полоска; его другая сторона не видна.Эта полоса и есть Волга. Над Волгой дует довольно суровый ветер, гоняющий медленно поднимающиеся темные волны с широко раскрытыми ртами взад и вперед.

Группа промокших и промерзших заключенных медленно подошла к переправе и остановилась в ожидании переправы.

Пришел мокрый темный паром; бригада начала погрузку пленных.

«Говорят, на этом пароме у кого-то есть водка», — заметил один из заключенных, когда паром под ливнем мокрых снежинок оторвался и качнулся на больших волнах бурной реки.

«Да, прямо сейчас небольшая закуска не повредит», — ответил Сергей и, преследуя Катерину Львовну для забавы Сонетки, сказал: «Купчиха, ради старой дружбы, угостите меня водкой. Не скупись. Помни, моя сладкая, наша прежняя любовь, и как хорошо мы с тобой провели время, моя радость, просидев вместе долгим осенним вечером, отправляя своих родственников на вечный покой без священников и дьяконов ».

Катерина Львовна вся дрожала от холода.Но, кроме холода, пронзившего ее до костей под промокшим платьем, во всем существе Катерины Львовны происходило еще кое-что. Ее голова горела, как будто в огне; зрачки ее глаз были расширены, сияли резким, блуждающим блеском, и пристально смотрели в катящиеся волны.

«А еще водки хочу: холод невыносимый», — раздался голос Сонетки.

«Давай, купчиха, угости нас!» Сергей все втирал.

«Ах, у тебя совести нет!» — сказала Фиона, укоризненно качая головой.

«Это вам не заслуга», — поддержала пленная Гордюшка жене солдата.

«Если тебе не стыдно перед ней, ты должен быть перед другими».

«Ты обыкновенная табакерка!» — крикнул Сергей Фионе. «Стыдно! Чего мне стыдиться! Может, я никогда ее не любил, а сейчас. . . Изношенная туфля Сонетки мне дороже, чем ее облезлая кошачья рожа; что ты на это скажешь? Пусть любит косоглазую Гордюшку; или . . . » он взглянул на невысокого коня в войлочной накидке и военной фуражке с кокардой и добавил: «Или, еще лучше, позволь ей прижаться к этому транспортному офицеру: по крайней мере, его плащ убережет ее от дождя.”

«И назовут ее женой офицера», — вмешалась Сонетка.

«Правильно! . . . И ей легко достанется чулок », — поддержал Сергей.

Катерина Львовна не защищалась: все пристальнее вглядывалась в волны и шевелила губами. Сквозь гнусную речь Сергея она услышала грохот и стон открывающихся и грохочущих волн. И вдруг из одной набегающей волны ей предстает голубая голова Бориса Тимофеича; ее муж, качаясь, выглядывает из другого, держа Федю с опущенной головой.Катерина Львовна хочет вспомнить молитву, и она шевелит губами, но губы ее шепчут: «Как хорошо мы с тобой сидели вместе долгим осенним вечером, отправляя людей из этого мира жестокой смертью».

Катерина Львовна дрожала. Ее блуждающий взгляд стал неподвижным и диким. Ее руки раз или два вытянулись куда-то в космос и снова упали. Еще мгновение — и она вдруг начала закачиваться, не сводя глаз с темных волн, нагнулась, схватила Сонетку за ноги и одним взмахом выбросила девушку и себя за борт.

Все были потрясены изумлением.