11 глава гранатовый браслет – Статья «Непролитые слёзы»Желткова. Анализ Х главы рассказа А.И.Куприна «Гранатовый браслет» (11 класс)

Гранатовый браслет (Куприн)/Глава 11 — Викитека

Княгиня Вера Николаевна никогда не читала газет, потому что, во-первых, они ей пачкали руки, а во-вторых, она никогда не могла разобраться в том языке, которым нынче пишут.

Но судьба заставила ее развернуть как раз тот лист и натолкнуться на тот столбец, где было напечатано:

«Загадочная смерть. Вчера вечером, около семи часов, покончил жизнь самоубийством чиновник контрольной палаты Г.С.Желтков. Судя по данным следствия, смерть покойного произошла по причине растраты казенных денег. Так, по крайней мере, самоубийца упоминает в своем письме. Ввиду того что показаниями свидетелей установлена в этом акте его личная воля, решено не отправлять труп в анатомический театр».

Вера думала про себя:

«Почему я это предчувствовала? Именно этот трагический исход? И что это было: любовь или сумасшествие?»

Целый день она ходила по цветнику и по фруктовому саду. Беспокойство, которое росло в ней с минуты на минуту, как будто не давало ей сидеть на месте. И все ее мысли были прикованы к тому неведомому человеку, которого она никогда не видела и вряд ли когда-нибудь увидит, к этому смешному Пе Пе Же.

«Почем знать, может быть, твой жизненный путь пересекла настоящая, самоотверженная, истинная любовь», — вспомнились ей слова Аносова.

В шесть часов пришел почтальон. На этот раз Вера Николаевна узнала почерк Желткова и с нежностью, которой она в себе не ожидала, развернула письмо:

Желтков писал так:

 

«Я не виноват, Вера Николаевна, что богу было угодно послать, мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей — для меня вся жизнь заключается только в Вас. Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь. Если можете, простите меня за это. Сегодня я уезжаю и никогда не вернусь, и ничто Вам обо мне не напомнит.

Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою богу было угодно за что-то меня вознаградить.

Пусть я был смешон в Ваших глазах и в глазах Вашего брата, Николая Николаевича. Уходя, я в восторге говорю: «Да святится имя Твое». Восемь лет тому назад я увидел Вас в цирке в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я ее люблю потому, что на свете нет ничего похожего на нее, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды

ru.wikisource.org

Гранатовый браслет (Куприн)/Глава 10 — Викитека

Заплеванная лестница пахла мышами, кошками, керосином и стиркой. Перед шестым этажом князь Василий Львович остановился.

— Подожди немножко, — сказал он шурину. — Дай я отдышусь. Ах, Коля, не следовало бы этого делать…

Они поднялись еще на два марша. На лестничной площадке было так темно, что Николай Николаевич должен был два раза зажигать спички, пока не разглядел номера квартиры.

На его звонок отворила дверь полная, седая, сероглазая женщина в очках, с немного согнутым вперед, видимо, от какой-то болезни, туловищем.

— Господин Желтков дома? — спросил Николай Николаевич.

Женщина тревожно забегала глазами от глаз одного мужчины к глазам другого и обратно. Приличная внешность обоих, должно быть, успокоила ее.

— Дома, прошу, — сказала она, открывая дверь. — Первая дверь налево.

Булат-Тугановский постучал три раза коротко и решительно. Какой-то шорох послышался внутри. Он еще раз постучал.

— Войдите, — отозвался слабый голос.

Комната была очень низка, но очень широка и длинна, почти квадратной формы. Два круглых окна, совсем похожих на пароходные иллюминаторы, еле-еле ее освещали. Да и вся она была похожа на кают-компанию грузового парохода. Вдоль одной стены стояла узенькая кровать, вдоль другой очень большой и широкий диван, покрытый истрепанным прекрасным текинским ковром, посередине — стол, накрытый цветной малороссийской скатертью.

Лица хозяина сначала не было видно: он стоял спиною к свету и в замешательстве потирал руки. Он был высок ростом, худощав, с длинными пушистыми, мягкими волосами.

— Если не ошибаюсь, господин Желт-ков? — спросил высокомерно Николай Николаевич.

— Желтков. Очень приятно. Позвольте представиться.

Он сделал по направлению к Тугановскому два шага с протянутой рукой. Но в тот же момент, точно не замечая его приветствия, Николай Николаевич обернулся всем телом к Шеину.

— Я тебе говорил, что мы не ошиблись.

Худые, нервные пальцы Желткова забегали по борту коричневого короткого пиджачка, застегивая и расстегивая пуговицы. Наконец он с трудом произнес, указывая на диван и неловко кланяясь:

— Прошу покорно. Садитесь.

Теперь он стал весь виден: очень бледный, с нежным девичьим лицом, с голубыми глазами и упрямым детским подбородком с ямочкой посредине; лет ему, должно быть, было около тридцати, тридцати пяти.

— Благодарю вас, — сказал просто князь Шеин, разглядывавший его очень внимате

ru.wikisource.org

Александр Иванович Куприн: Гранатовый браслет. Глава 11.

      11

   Княгиня Вера Николаевна никогда не читала газет, потому что, во-первых,

они ей пачкали руки, а во-вторых, она никогда не могла разобраться  в  том

языке, которым нынче пишут.

   Но судьба заставила ее развернуть как раз тот лист  и  натолкнуться  на

тот столбец, где было напечатано:

   «Загадочная смерть. Вчера вечером, около  семи  часов,  покончил  жизнь

самоубийством чиновник контрольной  палаты  Г.С.Желтков.  Судя  по  данным

следствия, смерть покойного произошла по причине растраты казенных  денег.

Так, по крайней мере, самоубийца упоминает в своем письме. Ввиду того  что

показаниями свидетелей установлена в этом акте его личная воля, решено  не

отправлять труп в анатомический театр».

   Вера думала про себя:

   «Почему я это предчувствовала? Именно этот трагический исход? И что это

было: любовь или сумасшествие?»

   Целый день она ходила по цветнику и по фруктовому  саду.  Беспокойство,

которое росло в ней с минуты на минуту, как будто не давало ей  сидеть  на

месте. И все ее мысли были прикованы к тому неведомому человеку,  которого

она никогда не видела и вряд ли когда-нибудь увидит, к этому  смешному  Пе

Пе Же.

   «Почем знать, может быть,  твой  жизненный  путь  пересекла  настоящая,

самоотверженная, истинная любовь», — вспомнились ей слова Аносова.

   В шесть часов пришел почтальон. На  этот  раз  Вера  Николаевна  узнала

почерк Желткова и с нежностью, которой она в себе не  ожидала,  развернула

письмо:

   Желтков писал так:

   «Я не виноват, Вера Николаевна, что богу было угодно послать, мне,  как

громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не  интересует  в

жизни ничто: ни политика, ни наука, ни  философия,  ни  забота  о  будущем

счастье людей — для меня вся жизнь заключается  только  в  Вас.  Я  теперь

чувствую, что каким-то  неудобным  клином  врезался  в  Вашу  жизнь.  Если

можете, простите меня за это. Сегодня я уезжаю и  никогда  не  вернусь,  и

ничто Вам обо мне не напомнит.

   Я бесконечно благодарен  Вам  только  за  то,  что  Вы  существуете.  Я

проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою

богу было угодно за что-то меня вознаградить.

   Пусть я был смешон в Ваших глазах и  в  глазах  Вашего  брата,  Николая

Николаевича. Уходя, я в восторге говорю: «_Да святится имя Твое_».

   Восемь лет тому назад я увидел Вас в пирке в ложе, и тогда же в  первую

секунду я сказал себе: я ее люблю потому, что на свете нет ничего похожего

на нее, нет ничего лучше,  нет  ни  зверя,  ни  растения,  ни  звезды,  ни

человека прекраснее Вас и нежнее. В  Вас  как  будто  бы  воплотилась  вся

красота земли…

   Подумайте, что мне нужно было делать? Убежать в другой город? Все равно

сердце было всегда около Вас, у Ваших ног, каждое мгновение дня  заполнено

Вами, мыслью о Вас, мечтами о Вас… сладким бредом.  Я  очень  стыжусь  и

мысленно краснею за  мой  дурацкий  браслет,  —  ну,  что  же?  —  ошибка.

Воображаю, какое он впечатление произвел на Ваших гостей.

   Через десять минут я уеду, я успею только  наклеить  марку  и  опустить

письмо в почтовый ящик, чтобы не поручать этого  никому  другому.  Вы  это

письмо сожгите. Я вот сейчас затопил печку и сжигаю все самое дорогое, что

было у меня в жизни: ваш платок,  который,  я  признаюсь,  украл.  Вы  его

забыли на стуле на балу в Благородном собрании. Вашу записку, — о,  как  я

ее целовал, — ею Вы запретили мне  писать  Вам.  Программу  художественной

выставки, которую Вы однажды держали в руке и потом забыли  на  стуле  при

выходе… Кончено. Я все отрезал, но все-таки думаю и даже уверен, что  Вы

обо мне вспомните. Если Вы обо мне вспомните, то… я знаю, что  Вы  очень

музыкальны, я Вас видел чаще всего на бетховенских квартетах, —  так  вот,

если Вы обо мне вспомните, то сыграйте или прикажите сыграть сонату D-dur,

N 2, op. 2.

   Я не знаю, как мне кончить письмо. От глубины души благодарю Вас за то,

что Вы были моей единственной радостью в  жизни,  единственным  утешением,

единой мыслью. Дай бог Вам счастья, и пусть ничто временное и житейское не

тревожит Вашу прекрасную душу. Целую Ваши руки.

   Г.С.Ж.».

   Она пришла к мужу с покрасневшими от слез глазами и вздутыми губами  и,

показав письмо, сказала:

   — Я ничего от тебя не хочу скрывать, но я чувствую, что  в  нашу  жизнь

вмешалось что-то ужасное. Вероятно, вы  с  Николаем  Николаевичем  сделали

что-нибудь не так, как нужно.

   Князь Шеин внимательно прочел письмо, аккуратно  сложил  его  и,  долго

помолчав, сказал:

   — Я не сомневаюсь в искренности этого человека, и  даже  больше,  я  не

смею разбираться в его чувствах к тебе.

   — Он умер? — спросила Вера.

   — Да, умер, я скажу, что он любил тебя, а вовсе не был  сумасшедшим.  Я

не сводил с него глаз и видел каждое его движение,  каждое  изменение  его

лица. И для него не существовало жизни  без  тебя.  Мне  казалось,  что  я

присутствую при громадном страдании, от  которого  люди  умирают,  и  даже

почти понял, что передо мною мертвый человек. Понимаешь, Вера, я не  знал,

как себя держать, что мне делать…

   — Вот что, Васенька, — перебила его Вера Николаевна, —  тебе  не  будет

больно, если я поеду в город и погляжу на него?

   — Нет, нет. Вера, пожалуйста, прошу тебя. Я сам поехал  бы,  но  только

Николай испортил  мне  все  дело.  Я  боюсь,  что  буду  чувствовать  себя

принужденным.

kyprin.blogspot.com

Александр Иванович Куприн: Гранатовый браслет. Глава 10.

      10

   Заплеванная лестница пахла мышами, кошками, керосином и стиркой.  Перед

шестым этажом князь Василий Львович остановился.

   — Подожди немножко, — сказал он шурину. — Дай я отдышусь. Ах, Коля,  не

следовало бы этого делать…

   Они поднялись еще на два марша. На лестничной площадке было так  темно,

что Николай Николаевич должен  был  два  раза  зажигать  спички,  пока  не

разглядел номера квартиры.

   На его звонок отворила дверь полная, седая, сероглазая женщина в очках,

с немного согнутым вперед, видимо, от какой-то болезни, туловищем.

   — Господин Желтков дома? — спросил Николай Николаевич.

   Женщина тревожно забегала глазами  от  глаз  одного  мужчины  к  глазам

другого и обратно. Приличная внешность обоих, должно быть, успокоила ее.

   — Дома, прошу, — сказала она, открывая дверь. — Первая дверь налево.

   Булат-Тугановский постучал три  раза  коротко  и  решительно.  Какой-то

шорох послышался внутри. Он еще раз постучал.

   — Войдите, — отозвался слабый голос.

   Комната была очень низка, но очень широка и  длинна,  почти  квадратной

формы. Два  круглых  окна,  совсем  похожих  на  пароходные  иллюминаторы,

еле-еле ее освещали. Да и вся она была похожа на  кают-компанию  грузового

парохода. Вдоль одной стены стояла узенькая кровать,  вдоль  другой  очень

большой и широкий диван, покрытый истрепанным прекрасным текинским ковром,

посередине — стол, накрытый цветной малороссийской скатертью.

   Лица хозяина сначала не было  видно:  он  стоял  спиною  к  свету  и  в

замешательстве потирал руки. Он был  высок  ростом,  худощав,  с  длинными

пушистыми, мягкими волосами.

   — Если не ошибаюсь, господин Желтков?  —  спросил  высокомерно  Николай

Николаевич.

   — Желтков. Очень приятно. Позвольте представиться.

   Он сделал по направлению к Тугановскому два шага с протянутой рукой. Но

в тот же момент, точно не  замечая  его  приветствия,  Николай  Николаевич

обернулся всем телом к Шеину.

   — Я тебе говорил, что мы не ошиблись.

   Худые, нервные пальцы Желткова забегали по борту коричневого  короткого

пиджачка, застегивая и расстегивая пуговицы. Наконец он с трудом произнес,

указывая на диван и неловко кланяясь:

   — Прошу покорно. Садитесь.

   Теперь он стал весь виден: очень бледный, с нежным  девичьим  лицом,  с

голубыми глазами и упрямым детским подбородком с  ямочкой  посредине;  лет

ему, должно быть, было около тридцати, тридцати пяти.

   — Благодарю вас, — сказал просто князь Шеин, разглядывавший  его  очень

внимательно.

   — Merci, — коротко ответил Николай Николаевич. И оба остались стоять. —

Мы к вам всего только на несколько минут.  Это  —  князь  Василий  Львович

Шеин,    губернский    предводитель    дворянства.    Моя    фамилия     —

Мирза-Булат-Тугановский. Я — товарищ прокурора. Дело, о котором  мы  будем

иметь честь говорить с вами, одинаково  касается  и  князя  и  меня,  или,

вернее, супруги князя, а моей сестры.

   Желтков, совершенно растерявшись, опустился вдруг на диван и пролепетал

омертвевшими  губами:  «Прошу,  господа,  садиться».  Но,   должно   быть,

вспомнил, что уже  безуспешно  предлагал  то  же  самое  раньше,  вскочил,

подбежал к окну, теребя волосы, и вернулся обратно  на  прежнее  место.  И

опять его дрожащие руки забегали, теребя пуговицы, щипля светлые рыжеватые

усы, трогая без нужды лицо.

   — Я к вашим услугам, ваше сиятельство, — произнес он  глухо,  глядя  на

Василия Львовича умоляющими глазами.

   Но Шеин промолчал. Заговорил Николай Николаевич.

   — Во-первых, позвольте возвратить вам вашу вещь, — сказал он и,  достав

из кармана красный футляр, аккуратно положил его на стол. — Она,  конечно,

делает честь вашему вкусу,  но  мы  очень  просили  бы  вас,  чтобы  такие

сюрпризы больше не повторялись.

   — Простите… Я сам знаю, что очень виноват, — прошептал Желтков, глядя

вниз, на пол, и краснея. — Может быть, позволите стаканчик чаю?

   — Видите ли, господин Желтков,  —  продолжал  Николай  Николаевич,  как

будто не расслышав последних слов Желткова. — Я очень рад, что нашел в вас

порядочного человека, джентльмена, способного понимать с  полуслова.  И  я

думаю, что мы договоримся сразу. Ведь, если я не ошибаюсь, вы  преследуете

княгиню Веру Николаевну уже около семи-восьми лет?

   — Да, — ответил Желтков тихо и опустил ресницы благоговейно.

   — И мы до  сих  пор  не  принимали  против  вас  никаких  мер,  хотя  —

согласитесь — это не только можно было бы, а даже и нужно было сделать. Не

правда ли?

   — Да.

   — Да. Но последним вашим поступком, именно присылкой этого  вот  самого

гранатового браслета,  вы  переступили  те  границы,  где  кончается  наше

терпение. Понимаете? — кончается. Я от вас  не  скрою,  что  первой  нашей

мыслью было — обратиться к помощи власти, но мы  не  сделали  этого,  и  я

очень рад, что не сделали, потому что — повторяю — я сразу  угадал  в  вас

благородного человека,

   — Простите. Как вы сказали?  —  спросил  вдруг  внимательно  Желтков  и

рассмеялся. — Вы хотели обратиться к власти?.. Именно так вы сказали?

   Он положил руки в карманы, сел удобно в угол дивана, достал портсигар и

спички и закурил.

   — Итак, вы сказали, что вы хотели прибегнуть к помощи власти?.. Вы меня

извините, князь, что я сижу? — обратился он к Шеину. — Ну-с, дальше?

   Князь придвинул стул  к  столу  и  сел.  Он,  не  отрываясь,  глядел  с

недоумением и  жадным,  серьезным  любопытством  в  лицо  этого  странного

человека.

   — Видите ли, милый мой, эта мера от вас никогда не уйдет,  —  с  легкой

наглостью продолжал Николай Николаевич. — Врываться в чужое семейство…

   — Виноват, я вас перебью…

   — Нет, виноват, теперь уж я вас перебью… — почти закричал прокурор.

   — Как вам угодно. Говорите. Я слушаю. Но у меня есть несколько слов для

князя Василия Львовича.

   И, не обращая больше внимания на Тугановского, он сказал:

   — Сейчас настала самая тяжелая минута в моей жизни. И я должен,  князь,

говорить с вами вне всяких условностей… Вы меня выслушаете?

   — Слушаю, — сказал Шеин. —  Ах,  Коля,  да  помолчи  ты,  —  сказал  он

нетерпеливо, заметив гневный жест Тугановского. — Говорите.

   Желтков в  продолжение  нескольких  секунд  ловил  ртом  воздух,  точно

задыхаясь, и вдруг покатился, как с обрыва. Говорил он  одними  челюстями,

губы у него были белые и не двигались, как у мертвого.

   — Трудно выговорить такую… фразу… что я люблю вашу  жену.  Но  семь

лет безнадежной и вежливой любви дают мне право на это. Я соглашаюсь,  что

вначале, когда Вера Николаевна была еще барышней, я писал ей глупые письма

и даже ждал на них ответа. Я соглашаюсь с тем, что мой последний поступок,

именно посылка браслета, была еще большей глупостью. Но… вот я вам прямо

гляжу в глаза и чувствую, что вы меня поймете. Я  знаю,  что  не  в  силах

разлюбить  ее  никогда…  Скажите,  князь…  предположим,  что  вам  это

неприятно… скажите, — что бы вы сделали  для  того,  чтоб  оборвать  это

чувство? Выслать меня в другой город, как сказал Николай  Николаевич?  Все

равно и там так же я буду любить Веру  Николаевну,  как  здесь.  Заключить

меня в тюрьму? Но и там я найду способ дать ей знать о моем существовании.

Остается только одно — смерть… Вы хотите, я  приму  ее  в  какой  угодно

форме.

   — Мы вместо дела разводим какую-то  мелодекламацию,  —  сказал  Николай

Николаевич, надевая шляпу. — Вопрос очень короток: вам предлагают одно  из

двух: либо вы  совершенно  отказываетесь  от  преследования  княгини  Веры

Николаевны, либо, если на это вы не согласитесь, мы примем  меры,  которые

нам позволят наше положение, знакомство и так далее.

   Но Желтков даже не поглядел на  него,  хотя  и  слышал  его  слова.  Он

обратился к князю Василию Львовичу и спросил:

   — Вы позволите мне отлучиться на десять минут? Я от вас не  скрою,  что

пойду говорить по телефону с княгиней Верой Николаевной. Уверяю  вас,  что

все, что возможно будет вам передать, я передам.

   — Идите, — сказал Шеин.

   Когда  Василий  Львович  и  Тугановский  остались  вдвоем,  то  Николай

Николаевич сразу набросился на своего шурина.

   — Так нельзя, — кричал он, делая вид, что бросает правой рукой на землю

от груди какой-то невидимый предмет. — Так  положительно  нельзя.  Я  тебя

предупреждал, что всю деловую часть разговора я беру на себя. А ты  раскис

и позволил ему распространяться о своих чувствах. Я бы это сделал  в  двух

словах.

   — Подожди, — сказал князь Василий Львович, — сейчас все это объяснится.

Главное, это то, что я вижу его лицо, и я чувствую, что  этот  человек  не

способен обманывать и лгать заведомо. И правда, подумай,  Коля,  разве  он

виноват в любви и разве можно управлять  таким  чувством,  как  любовь,  —

чувством, которое до сих пор еще не нашло себе истолкователя.  —  Подумав,

князь сказал: — Мне жалко этого человека. И мне не только  что  жалко,  но

вот я чувствую, что присутствую при какой-то громадной трагедии души, и  я

не могу здесь паясничать.

   — Это декадентство, — сказал Николай Николаевич.

   Через десять минут Желтков вернулся. Глаза его блестели и были глубоки,

как будто наполнены непролитыми слезами. И видно было, что он совсем забыл

о светских приличиях, о том, кому где надо сидеть, и перестал держать себя

джентльменом. И опять с больной, нервной чуткостью это понял князь Шеин.

   — Я готов, — сказал он, — и завтра вы обо мне ничего не услышите. Я как

будто бы умер для вас. Но одно условие — это я _вам_ говорю, князь Василий

Львович, — видите  ли,  я  растратил  казенные  деньги,  и  мне  как-никак

приходится из этого города бежать. Вы позволите мне написать еще последнее

письмо княгине Вере Николаевне?

   — Нет. Если кончил, так  кончил.  Никаких  писем,  —  закричал  Николай

Николаевич.

   — Хорошо, пишите, — сказал Шеин.

   — Вот и все, — произнес, надменно улыбаясь, Желтков. — Вы обо мне более

не услышите и, конечно, больше  никогда  меня  не  увидите.  Княгиня  Вера

Николаевна совсем не хотела со мной говорить. Когда я ее спросил, можно ли

мне  остаться  в  городе,  чтобы  хотя  изредка  ее  видеть,  конечно   не

показываясь ей на глаза, она ответила: «Ах, если  бы  вы  знали,  как  мне

надоела вся эта история. Пожалуйста, прекратите ее как  можно  скорее».  И

вот я прекращаю всю эту историю. Кажется, я сделал все, что мог?

   Вечером, приехав на дачу, Василий Львович передал жене очень точно  все

подробности  свидания  с  Желтковым.  Он  как  будто  бы  чувствовал  себя

обязанным сделать это.

   Вера  хотя  была  встревожена,  но  не  удивилась   и   не   пришла   в

замешательство. Ночью, когда муж пришел к ней в постель, она вдруг сказала

ему, повернувшись к стене:

   — Оставь меня, — я знаю, что этот человек убьет себя.

kyprin.blogspot.com

Александр Иванович Куприн: Гранатовый браслет. Глава 6.

      6

   Полковника Понамарева едва удалось заставить сесть играть в  покер.  Он

говорил, что не знает этой игры, что вообще  не  признает  азарта  даже  в

шутку, что любит и сравнительно хорошо играет только в винт. Однако он  не

устоял перед просьбами и в конце концов согласился.

   Сначала его приходилось учить  и  поправлять,  но  он  довольно  быстро

освоился с правилами покера, и вот не прошло и  получаса,  как  все  фишки

очутились перед ним.

   — Так нельзя! — сказала с  комической  обидчивостью  Анна.  —  Хоть  бы

немного дали поволноваться.

   Трое из гостей — Спешников,  полковник  и  вице-губернатор,  туповатый,

приличный и скучный немец, — были такого рода люди, что Вера  положительно

не знала, как их занимать и что с ними делать. Она составила для них винт,

пригласив четвертым Густава Ивановича. Анна издали, в виде  благодарности,

прикрыла глаза веками, и сестра сразу поняла ее. Все знали,  что  если  не

усадить Густава Ивановича за карты, то он целый вечер будет  ходить  около

жены, как пришитый, скаля свои гнилые зубы на лице  черепа  и  портя  жене

настроение духа.

   Теперь вечер потек  ровно,  без  принуждения,  оживленно.  Васючок  пел

вполголоса,  под  аккомпанемент   Женни   Рейтер,   итальянские   народные

канцонетты  и  рубинштейновские  восточные  песни.  Голосок  у  него   был

маленький, но приятного тембра, послушный и верный.  Женни  Рейтер,  очень

требовательная музыкантша, всегда  охотно  ему  аккомпанировала.  Впрочем,

говорили, что Васючок за нею ухаживает.

   В углу на кушетке Анна отчаянно кокетничала с гусаром. Вера подошла и с

улыбкой прислушалась.

   — Нет, нет, вы, пожалуйста, не смейтесь, — весело говорила  Анна,  щуря

на офицера свои милые, задорные татарские глаза. — Вы,  конечно,  считаете

за труд лететь сломя голову впереди эскадрона и брать барьеры на  скачках.

Но посмотрите только на наш труд. Вот теперь мы  только  что  покончили  с

лотереей-аллегри.  Вы  думаете,  это  было  легко?  Фи!  Толпа,  накурено,

какие-то дворники, извозчики, я  не  знаю,  как  их  там  зовут…  И  все

пристают с жалобами, с какими-то обидами… И целый, целый день на  ногах.

А впереди еще предстоит  концерт  в  пользу  недостаточных  интеллигентных

тружениц, а там еще белый бал…

   — На котором, смею надеяться, вы не откажете мне в мазурке?  —  вставил

Бахтинский и, слегка наклонившись, щелкнул под креслом шпорами.

   — Благодарю… Но самое, самое мое  больное  место  —  это  наш  приют.

Понимаете, приют для порочных детей…

   — О, вполне понимаю. Это, должно быть, что-нибудь очень смешное?

   — Перестаньте, как вам не совестно смеяться над такими  вещами.  Но  вы

понимаете, в чем наше несчастие? Мы хотим приютить этих несчастных детей с

душами, полными наследственных пороков и дурных примеров,  хотим  обогреть

их, обласкать…

   — Гм!..

   — …поднять их нравственность, пробудить в их душах сознание  долга…

Вы меня понимаете? И вот к нам ежедневно приводят детей сотнями, тысячами,

но между ними — ни одного порочного! Если спросишь родителей, не  порочное

ли дитя, — так можете представить — они даже  оскорбляются!  И  вот  приют

открыт,  освящен,  все  готово  —  и  ни  одного  воспитанника,  ни  одной

воспитанницы! Хоть премию предлагай  за  каждого  доставленного  порочного

ребенка.

   — Анна Николаевна, — серьезно и вкрадчиво перебил  ее  гусар.  —  Зачем

премию? Возьмите меня бесплатно. Честное слово, более порочного ребенка вы

нигде не отыщете.

   — Перестаньте! С вами нельзя говорить серьезно,  —  расхохоталась  она,

откидываясь на спинку кушетки и блестя глазами.

   Князь Василий Львович, сидя за большим круглым столом, показывал  своей

сестре,   Аносову   и   шурину   домашний    юмористический    альбом    с

собственноручными рисунками. Все четверо смеялись от души, и это понемногу

перетянуло сюда гостей, не занятых картами.

   Альбом служил как бы дополнением, иллюстрацией к сатирическим рассказам

князя Василия. Со своим непоколебимым спокойствием он показывал, например:

«Историю любовных похождений храброго генерала Аносова в Турции,  Болгарии

и других странах»; «Приключение петиметра князя Николя  Булат-Тугановского

в Монте-Карло» и так далее.

   — Сейчас увидите, господа,  краткое  жизнеописание  нашей  возлюбленной

сестры Людмилы Львовны, — говорил он, бросая быстрый смешливый  взгляд  на

сестру. — Часть первая — детство. «Ребенок рос, его назвали Лима».

   На листке альбома красовалась умышленно по-детски  нарисованная  фигура

девочки, с лицом в профиль, но с двумя  глазами,  с  ломаными  черточками,

торчащими вместо ног из-под юбки, с  растопыренными  пальцами  разведенных

рук.

   — Никогда меня никто не называл Лимой, — засмеялась Людмила Львовна.

   — Часть вторая. Первая любовь. Кавалерийский юнкер подносит девице Лиме

на коленях стихотворение собственного изделия. Там есть поистине жемчужной

красоты строки:

   Твоя прекрасная нога —

   Явленье страсти неземной!

   Вот и подлинное изображение ноги.

   А здесь юнкер склоняет невинную Лиму к побегу  из  родительского  дома.

Здесь самое бегство. А это вот — критическое положение: разгневанный  отец

догоняет беглецов. Юнкер малодушно сваливает всю беду на кроткую Лиму.

   Ты там все пудрилась, час лишний провороня,

   И вот за нами вслед ужасная погоня…

   Как хочешь с ней разделывайся ты,

   А я бегу в кусты.

   После истории девицы Лимы следовала  новая  повесть:  «Княгиня  Вера  и

влюбленный телеграфист».

   — Эта трогательная поэма только лишь иллюстрирована  пером  и  цветными

карандашами,  —  объяснял  серьезно   Василий   Львович.   —   Текст   еще

изготовляется.

   — Это что-то новое, — заметил Аносов, — я еще этого не видал.

   — Самый последний выпуск. Свежая новость книжного рынка.

   Вера тихо дотронулась до его плеча.

   — Лучше не нужно, — сказала она.

   Но Василий  Львович  или  не  расслышал  ее  слов,  или  не  придал  им

настоящего значения.

   — Начало относится к временам доисторическим. В один прекрасный майский

день одна девица, по имени Вера, получает по почте  письмо  с  целующимися

голубками на заголовке. Вот письмо, а вот и голуби.

   Письмо содержит в себе пылкое признание  в  любви,  написанное  вопреки

всем правилам орфографии. Начинается оно так:  «Прекрасная  Блондина,  ты,

которая… бурное море пламени, клокочущее в моей груди. Твой взгляд,  как

ядовитый змей, впился в  мою  истерзанную  душу»  и  так  далее.  В  конце

скромная подпись: «По роду оружия я бедный  телеграфист,  но  чувства  мои

достойны милорда Георга. Не смею  открывать  моей  полной  фамилии  —  она

слишком неприлична. Подписываюсь только начальными буквами:  П.П.Ж.  Прошу

отвечать мне в почтамт, посте  рестанте»  [до  востребования  (искаж.  фр.

poste restante)]. Здесь  вы,  господа,  можете  видеть  и  портрет  самого

телеграфиста, очень удачно исполненный цветными карандашами.

   Сердце Веры пронзено (вот сердце, вот стрела). Но, как  благонравная  и

воспитанная девица, она показывает письмо  почтенным  родителям,  а  также

своему другу детства и жениху, красивому молодому человеку Васе Шеину. Вот

и иллюстрация. Конечно, со временем здесь будут стихотворные объяснения  к

рисункам.

   Вася Шеин, рыдая, возвращает Вере обручальное кольцо. «Я не смею мешать

твоему счастию, — говорит он, — но, умоляю, не  делай  сразу  решительного

шага. Подумай, поразмысли, проверь и себя и его. Дитя, ты не знаешь  жизни

и летишь, как мотылек на блестящий огонь. А я, — увы! — я знаю  хладный  и

лицемерный свет. Знай, что телеграфисты увлекательны, но коварны. Для  них

доставляет неизъяснимое  наслаждение  обмануть  своей  гордой  красотой  и

фальшивыми чувствами неопытную жертву и жестоко насмеяться над ней».

   Проходит полгода. В вихре  жизненного  вальса  Вера  позабывает  своего

поклонника и выходит замуж за красивого Васю, но телеграфист  не  забывает

ее. Вот он переодевается трубочистом и,  вымазавшись  сажей,  проникает  в

будуар княгини Веры. Следы пяти пальцев и двух губ остались,  как  видите,

повсюду: на коврах, на подушках, на обоях и даже на паркете.

   Вот он в одежде  деревенской  бабы  поступает  на  нашу  кухню  простой

судомойкой. Однако излишняя благосклонность  повара  Луки  заставляет  его

обратиться в бегство.

   Вот он в сумасшедшем доме. А вот постригся в  монахи.  Но  каждый  день

неуклонно посылает он Вере страстные письма. И там, где падают  на  бумагу

его слезы, там чернила расплываются кляксами.

   Наконец он  умирает,  но  перед  смертью  завещает  передать  Вере  две

телеграфные пуговицы и флакон от духов — наполненный его слезами…

   — Господа, кто хочет чаю? — спросила Вера Николаевна.

kyprin.blogspot.com

Краткое содержание «Гранатовый браслет» А.И. Куприн — изложение для 11 класса

В августе отдых на пригородном морском курорте был испорчен плохой погодой. Опустевшие дачи грустно мокли под дождём. Но в сентябре погода снова переменилась, наступили солнечные дни. Княгиня Вера Николаевна Шеина не покидала дачи — в её доме шёл ремонт — и теперь радуется тёплым денькам.

Наступает день именин княгини. Она рада, что он выпал на дачный сезон — в городе пришлось бы давать парадный обед, а Шеины «едва сводили концы с концами».

Княгиня Вера, у которой прежняя страстная любовь к мужу давно уже перешла в чувство прочной, верной, истинной дружбы, всеми силами старалась помочь князю удержаться от полного разорения.

На именины к Вере приезжают её младшая сестра Анна Николаевна Фриессе, жена очень богатого и очень глупого человека, и брат Николай. Ближе к вечеру князь Василий Львович Шеин привозит и остальных гостей.

Свёрток с небольшим ювелирным футляром на имя княгини Веры Николаевны приносят в разгар нехитрых дачных развлечений. Внутри футляра оказывается золотой, невысокой пробы дутый браслет, покрытый гранатами, которые окружают маленький зелёный камешек.

Когда Вера … повернула браслет перед огнём электрической лампочки, то в них, глубоко под их гладкой яйцевидной поверхностью, вдруг загорелись прелестные густо-красные живые огни.

Кроме гранатового браслета в футляре обнаруживается письмо. Неизвестный даритель поздравляет Веру с днём ангела и просит принять браслет, принадлежавший ещё его прабабке. Зелёный камешек — это весьма редкий зелёный гранат, сообщающий дар провидения и оберегающий мужчин от насильственной смерти. Автор письма напоминает княгине, как семь лет назад писал ей «глупые и дикие письма». Заканчивается письмо словами: «Ваш до смерти и после смерти покорный слуга Г. С. Ж.».

Князь Василий Львович демонстрирует в этот момент свой юмористический домашний альбом, открытый на «повести» «Княгиня Вера и влюблённый телеграфист». «Лучше не нужно», — просит Вера. Но муж всё же начинает полный блестящего юмора комментарий к собственным рисункам. Вот девица Вера получает письмо с целующимися голубками, подписанное телеграфистом П. П. Ж. Вот молодой Вася Шеин возвращает Вере обручальное кольцо: «Я не смею мешать твоему счастью, и всё же мой долг предупредить тебя: телеграфисты обольстительны, но коварны». А вот Вера выходит замуж за красивого Васю Шеина, но телеграфист продолжает преследования. Вот он, переодевшись трубочистом, проникает в будуар княгини Веры. Вот, переодевшись, поступает на их кухню судомойкой. Вот, наконец, он в сумасшедшем доме.

После чая гости разъезжаются. Шепнув мужу, чтобы тот посмотрел футляр с браслетом и прочёл письмо, Вера отправляется провожать генерала Якова Михайловича Аносова. Старый генерал которого Вера и её сестра Анна зовут дедушкой, просит княгиню пояснить, что же в рассказе князя правда.

Г. С. Ж. преследовал её письмами за два года до замужества. Очевидно, он постоянно следил за ней, знал, где она бывала на вечерах, как была одета. Служил он не на телеграфе, а в «каком-то казённом учреждении маленьким чиновником». Когда Вера, тоже письменно, попросила не беспокоить её своими преследованиями, он замолчал о любви и ограничился поздравлениями по праздникам, как и сегодня, в день её именин. Выдумывая весёлый рассказ, князь заменил инициалы неизвестного воздыхателя на свои.

Старик предполагает, что неизвестный может оказаться маньяком.

А может быть, Верочка, твой жизненный путь пересекла именно такая любовь, которой грезят женщины и на которую неспособны больше мужчины.

Вера застаёт своего брата Николая очень раздражённым — он тоже прочёл письмо и считает, что его сестра попадёт «в смешное положение», если примет этот нелепый подарок. Вместе с Василием Львовичем он собирается отыскать поклонника и вернуть браслет.

На другой день они узнают адрес Г. С. Ж. Им оказывается голубоглазый человек «с нежным девичьим лицом» лет тридцати, тридцати пяти по фамилии Желтков. Николай возвращает ему браслет. Желтков ничего не отрицает и признаёт неприличность своего поведения. Обнаружив некоторое понимание и даже сочувствие в князе, он объясняет ему, что любит его жену, и это чувство убьёт разве что смерть. Николай возмущён, но Василий Львович относится к нему с жалостью.

Разве он виноват в любви и разве можно управлять таким чувством, как любовь, — чувством, которое до сих пор ещё не нашло себе истолкователя.

Желтков признаётся, что растратил казённые деньги и вынужден бежать из города, так что они о нем больше не услышат. Он просит у Василия Львовича разрешения написать его жене последнее письмо. Услышав от мужа рассказ о Желткове, Вера почувствовала, «что этот человек убьёт себя».

Утром Вера узнаёт из газеты о самоубийстве чиновника контрольной палаты Г. С. Желткова, а вечером почтальон приносит его письмо.

Желтков пишет, что для него вся жизнь заключается только в ней, в Вере Николаевне. Это любовь, которою Бог за что-то вознаградил его. Уходя, он в восторге повторяет: «Да святится имя Твоё». Если она вспомнит о нём, то пусть сыграет ре-мажорную часть бетховенской «Сонаты № 2», он от глубины души благодарит её за то, что она была единственной его радостью в жизни.

Вера едет проститься с этим человеком. Муж вполне понимает её порыв и отпускает жену.

Гроб с Желтковым стоит посреди его бедной комнаты. Его губы улыбаются блаженно и безмятежно, будто он узнал глубокую тайну. Вера приподнимает его голову, кладёт под шею большую красную розу и целует его в лоб. Она понимает, что любовь, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо неё. Вечером Вера просит знакомую пианистку сыграть для неё «Аппассионату» Бетховена, слушает музыку и плачет. Когда музыка заканчивается, Вера чувствует, что Желтков её простил.
источник

Краткое содержание «Гранатовый браслет» Вариант 2

Содержание

1. О произведении
2. Главные герои
3. Другие персонажи
4. Краткое содержание
5. Заключение

О произведении

Рассказ «Гранатовый браслет» Куприна, написанный в 1910 году, занимает значительное место в творчестве писателя и в русской литературе. Историю любви мелкого чиновника к замужней княгине Паустовский назвал одним «из самых благоуханных и томительных рассказов о любви». Настоящая, вечная, являющаяся редким даром любовь – тема произведения Куприна.

Главные герои

Вера Шеина – княгиня, жена предводителя дворянства Шеина. Вышла замуж по любви, со временем любовь переросла в дружбу и уважение. Начала получать письма от любящего ее чиновника Желткова еще до замужества.

Желтков – чиновник. Безответно много лет влюблен в Веру.

Василий Шеин – князь, губернский предводитель дворянства. Любит жену.

Другие персонажи

Яков Михайлович Аносов – генерал, друг покойного князя Мирза-Булат-Тугановского, отца Веры, Анны и Николая.

Анна Фриессе – сестра Веры и Николая.

Николай Мирза-Булат-Тугановский – помощник прокурора, брат Веры и Анны.

Женни Рейтер – подруга княгини Веры, знаменитая пианистка.

Краткое содержание

Глава 1

В середине августа на побережье Черного моря пришла непогода. Большая часть обитателей прибрежных курортов стала спешно переселяться в город, оставляя свои дачи. Княгиня Вера Шеина вынуждена была оставаться на даче, поскольку в ее городском доме шел ремонт.

Вместе с первыми днями сентября пришло тепло, стало солнечно и ясно, и Вера была очень рада чудесным дням ранней осени.

Глава 2

В день своих именин 17 сентября Вера Николаевна ожидала гостей. Муж с утра уехал по делам и должен был привезти гостей к обеду.

Вера радовалась, что именины пришлись на дачный сезон и можно не устраивать пышный прием. Семья Шеиных была на грани разорения, а положение князя обязывало ко многому, поэтому супругам приходилось жить не по средствам.
Вера Николаевна, любовь которой к мужу давно переродилась в «чувство прочной, верной, истинной дружбы», как могла, поддерживала его, экономила, во многом отказывала себе.

Помочь Вере по хозяйству и принимать гостей приехала ее сестра Анна Николаевна Фриессе. Не похожие ни внешностью, ни характерами, сестры были очень привязаны друг к другу с детских лет.

Глава 3

Анна давно не видела моря, и сестры ненадолго присели на скамью над обрывом, «отвесной стеной падавшего глубоко в море» – полюбоваться прелестным пейзажем.

Вспомнив о приготовленном подарке, Анна вручила сестре записную книжку в старинном переплете.

Глава 4

К вечеру начали съезжаться гости. Среди них был генерал Аносов, друг князя Мирза-Булат-Тугановского, покойного отца Анны и Веры. Он был очень привязан к сестрам, они, в свою очередь, обожали его и называли дедушкой.

Глава 5

Собравшихся в доме Шеиных развлекал за столом хозяин, князь Василий Львович. У него был особый дар рассказчика: в основе юмористических повествований всегда лежало событие, случившееся с кем-нибудь из знакомых. Но в своих историях он так «сгущал краски», так причудливо соединял правду и вымысел и говорил с таким серьезным и деловым видом, что все слушатели смеялись без остановки. В этот раз история его касалась неудавшейся женитьбы брата, Николая Николаевича.

Вставая из-за стола, Вера непроизвольно пересчитала гостей – их оказалось тринадцать. И, поскольку княгиня была суеверна, ей стало неспокойно.

После обеда все, кроме Веры, сели играть в покер. Она собиралась выйти на террасу, когда горничная позвала ее. На стол в кабинете, куда зашли обе женщины, прислуга выложила небольшой пакет, перевязанный лентой, и объяснила, что его принес посыльный с просьбой передать лично Вере Николаевне.

Вера обнаружила в пакете золотой браслет и записку. Сначала она стала рассматривать украшение. В центре низкопробного золотого браслета выделялись несколько великолепных гранатов, каждый из которых был размером с горошину. Рассматривая камни, именинница повернула браслет, и камни вспыхнули, как «прелестные густо-красные живые огни».
С тревогой Вера поняла, что огни эти похожи на кровь.

Потом она стала читать письмо. «Ах, это — тот!» — так подумала с недовольством княгиня, поняв, что автором послания был ее тайный поклонник.

Он поздравлял Веру с Днем ангела, просил не держать на него зла за то, что несколько лет назад осмелился писать ей письма и ожидать ответа. Просил принять в дар браслет, камни которого принадлежали еще его прабабушке. С ее серебряного браслета он, в точности повторив расположение, перенес камни на золотой и обращал внимание Веры на то, что браслет еще никто не носил. Он писал: «впрочем, полагаю, что и на всем свете не найдется сокровища, достойного украсить Вас» и признавался, что все, что теперь осталось в нем – «только благоговение, вечное преклонение и рабская преданность», ежеминутное желание счастья Вере и радость, если она счастлива.

Вера размышляла, стоит ли показывать подарок мужу.

Глава 6

Вечер протекал ровно и оживленно: играли в карты, разговаривали, слушали пение одного из приглашенных. Князь Шеин демонстрировал нескольким гостям домашний альбом с его собственными рисунками. Альбом этот был дополнением к юмористическим рассказам Василия Львовича. Рассматривающие альбом смеялись так громко и заразительно, что гости постепенно передвигались к ним.

Последняя история в рисунках называлась «Княгиня Вера и влюбленный телеграфист», и текст самой повести, по словам князя, еще «изготовлялся». Вера попросила мужа: «Лучше не нужно», но он то ли не услышал, то ли не обратил внимания на ее просьбу и начал свое веселое повествование о том, как княгиня Вера получала страстные послания от влюбленного телеграфиста.

Глава 7

После чая несколько гостей уехали, оставшиеся разместились на террасе. Генерал Аносов рассказывал истории из своей армейской жизни, Анна и Вера слушали его с удовольствием, как в детстве.

Перед тем, как пойти провожать старого генерала, Вера предложила мужу прочитать письмо, которое она получила.

Глава 8

По дороге к экипажу, ожидавшему генерала, Аносов разговаривал с Верой и Анной о том, что не встречал в своей жизни настоящей любви. По его представлению, «любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире».

Генерал спросил Веру о том, что в истории, рассказанной мужем, является правдой. И она с удовольствием поделилась с ним: «какой-то безумец» преследовал ее своей любовью и отправлял письма еще до замужества. Княгиня рассказала и о посылке с письмом. В раздумье генерал заметил, что вполне возможно, жизнь Веры пересекла «единая, всепрощающая, на все готовая, скромная и самоотверженная» любовь, о которой мечтает любая женщина.

Глава 9

Проводив гостей и вернувшись в дом, Шеина включилась в разговор брата Николая и Василия Львовича. Брат считал, что «глупости» поклонника нужно немедленно прекратить – история с браслетом и письмами могла испортить репутацию семьи.

После обсуждения, как поступить, решено было, что на следующий день Василий Львович с Николаем найдут тайного обожателя Веры и, потребовав оставить ее в покое, вернут браслет.

Глава 10

Шеин и Мирза-Булат-Тугановский, муж и брат Веры, нанесли визит ее поклоннику. Им оказался чиновник Желтков, мужчина лет тридцати-тридцати пяти.

Николай сразу объяснил ему причину прихода – своим подарком тот преступил черту терпения близких Веры. Желтков сразу согласился с тем, что виноват в преследовании княгини.

Обращаясь к князю, Желтков заговорил о том, что любит его жену и чувствует, что никогда не сможет разлюбить ее, и все, что остается ему – смерть, которую он примет «в какой угодно форме». Прежде, чем говорить дальше, Желтков попросил разрешения отлучиться на несколько минут, чтобы позвонить Вере.

Во время отсутствия чиновника в ответ на упреки Николая в том, что князь «раскис» и жалеет поклонника жены, Василий Львович объяснил шурину, что чувствует. «Этот человек не способен обманывать и лгать заведомо. Разве он виноват в любви и разве можно управлять таким чувством, как любовь, — чувством, которое до сих пор еще не нашло себе истолкователя».
 Князю не просто жаль было этого человека, он понял, что стал свидетелем «какой-то громадной трагедии души».

Вернувшись, Желтков попросил разрешения написать последнее письмо Вере и обещал, что больше о нем посетители не услышат и не увидят его. По просьбе Веры Николаевны он «как можно скорее» прекращает «эту историю».

Вечером князь передал супруге подробности визита к Желткову. Она не удивилась услышанному, но была слегка взволнована: княгиня почувствовала, что «этот человек убьет себя».

Глава 11

Следующим утром из газет Вера узнала, что из-за растраты государственных денег чиновник Желтков покончил с собой. Весь день Шеина думала о «неведомом человеке», которого ей так и не пришлось увидеть, не понимая, почему предчувствовала трагическую развязку его жизни. Вспомнила она и слова Аносова о настоящей любви, возможно, встретившейся на ее пути.

Почтальон принес прощальное письмо Желткова. Тот признавался, что любовь к Вере расценивает как огромное счастье, что вся его жизнь заключена только в княгине. Просил простить за то, что «неудобным клином врезался в жизнь» Веры, благодарил просто за то, что она живет на свете, и прощался навсегда. «Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою богу было угодно за что-то меня вознаградить. Уходя, я в восторге говорю: «Да святится имя Твое», – писал он.

Прочитав послание, Вера сказала мужу, что хотела бы поехать посмотреть на человека, который любил ее. Князь поддержал это решение.

Глава 12

Вера нашла квартиру, которую снимал Желтков. Ей навстречу вышла хозяйка квартиры, и они разговорились. По просьбе княгини женщина рассказала о последних днях Желткова, потом Вера зашла в комнату, где он лежал. Выражение лица покойного было таким умиротворенным, как будто человек этот «перед расставаньем с жизнью узнал какую-то глубокую и сладкую тайну, разрешившую всю человеческую его жизнь».

На прощанье хозяйка квартиры рассказала Вере, что в случае, если вдруг умрет и к нему попрощаться придет женщина, Желтков просил передать ей, что лучшее произведение Бетховена – его название он записал – «L. van Beethoven. Son. № 2, op. 2.
Largo Appassionato».

Вера заплакала, объяснив свои слезы тягостным «впечатлением смерти».

Глава 13

Домой Вера Николаевна вернулась поздно вечером. Дома ее ждала только Женни Рейтер, и княгиня бросилась к подруге с просьбой что-нибудь сыграть. Не сомневаясь, что пианистка исполнит «то самое место из Второй сонаты, о котором просил этот мертвец с смешной фамилией Желтков», княгиня с первых аккордов узнала музыку. Душа Веры как будто разделилась на две части: одновременно думала о повторяющейся раз в тысячу лет любви, которая прошла мимо, и о том, почему именно это произведение она должна слушать.

«В уме ее слагались слова. Они так совпадали в ее мысли с музыкой, что это были как будто бы куплеты, которые кончались словами: «Да святится имя Твое». Слова эти были о великой любви. Вера плакала о прошедшем мимо чувстве, а музыка будоражила и успокаивала ее одновременно. Когда звуки сонаты стихли, княгиня успокоилась.

На вопрос Женни, почему она плачет, Вера Николаевна ответила только ей понятной фразой: «Он меня простил теперь. Все хорошо».

Заключение

Рассказывая историю искренней и чистой, но безответной любви героя к замужней женщине, Куприн подталкивает читателя к размышлению о том, какое место занимает чувство в жизни человека, на что дает право, как меняется внутренний мир того, кто имеет дар любить.

Знакомство с произведением Куприна можно начинать с краткого пересказа «Гранатового браслета». А затем, уже зная сюжетную линию, имея представление о героях, с удовольствием погружаться в остальное повествование писателя об удивительном мире настоящей любви.

Краткое содержание «Гранатовый браслет» | источник

sochinenie-o.ru

Александр Иванович Куприн: Гранатовый браслет. Глава 13.

      13

   Вера Николаевна вернулась домой поздно вечером  и  была  рада,  что  не

застала дома ни мужа, ни брата.

   Зато ее дожидалась пианистка Женни Рейтер, и,  взволнованная  тем,  что

она видела и слышала, Вера кинулась к ней и, целуя ее  прекрасные  большие

руки, закричала:

   — Женни, милая, прошу тебя, сыграй для меня что-нибудь, — и  сейчас  же

вышла из комнаты в цветник и села на скамейку.

   Она почти ни одной секунды не сомневалась в том, что Женни  сыграет  то

самое место из Второй сонаты, о котором  просил  этот  мертвец  с  смешной

фамилией Желтков.

   Так оно и было.  Она  узнала  с  первых  аккордов  это  исключительное,

единственное по глубине произведение. И душа ее как будто бы  раздвоилась.

Она единовременно думала о  том,  что  мимо  нее  прошла  большая  любовь,

которая повторяется только один раз в тысячу лет. Вспомнила слова генерала

Аносова и спросила себя: почему этот человек заставил  ее  слушать  именно

это бетховенское произведение, и  еще  против  ее  желания?  И  в  уме  ее

слагались слова. Они так совпадали в ее мысли с музыкой, что это были  как

будто бы куплеты, которые кончались словами: «Да святится имя Твое».

   «Вот сейчас я вам покажу в  нежных  звуках  жизнь,  которая  покорно  и

радостно обрекла себя на  мучения,  страдания  и  смерть.  Ни  жалобы,  ни

упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я перед тобою  —  одна  молитва:  «Да

святится имя Твое».

   Да,  я  предвижу  страдание,  кровь  и  смерть.  И  думаю,  что  трудно

расстаться телу с душой, но. Прекрасная, хвала  тебе,  страстная  хвала  и

тихая любовь. «Да святится имя Твое».

   Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки.  Сладкой

грустью, тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания.  Но

я не причиню тебе горя. Я ухожу  один,  молча,  так  угодно  было  богу  и

судьбе. «Да святится имя Твое».

   В предсмертный печальный час я молюсь только тебе. Жизнь могла бы  быть

прекрасной и для меня. Не  ропщи,  бедное  сердце,  не  ропщи.  В  душе  я

призываю смерть, но в сердце полон хвалы тебе: «Да святится имя Твое».

   Ты, ты и люди, которые окружали тебя, все вы не  знаете,  как  ты  была

прекрасна. Бьют часы. Время. И, умирая, я в  скорбный  час  расставания  с

жизнью все-таки пою — слава Тебе.

   Вот она идет, все усмиряющая смерть, а я говорю — слава Тебе!..»

   Княгиня Вера обняла ствол акации, прижалась к нему  и  плакала.  Дерево

мягко сотрясалось. Налетел легкий ветер и, точно сочувствуя ей, зашелестел

листьями. Острее запахли звезды  табака…  И  в  это  время  удивительная

музыка, будто бы подчиняясь ее горю, продолжала:

   «Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь?

Ты ведь моя единая и последняя любовь. Успокойся, я с тобой.  Подумай  обо

мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно

мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я чувствую

твои слезы. Успокойся. Мне спать так сладко, сладко, сладко».

   Женни Рейтер вышла из комнаты, уже кончив  играть,  и  увидала  княгиню

Веру, сидящую на скамейке всю в слезах.

   — Что с тобой? — спросила пианистка.

   Вера, с глазами, блестящими от  слез,  беспокойно,  взволнованно  стала

целовать ей лицо, губы, глаза и говорила:

   — Нет, нет, — он меня простил теперь. Все хорошо.

kyprin.blogspot.com