Бабушка, Пушкин и я — Православный журнал «Фома»
10 февраля — день смерти А. С. Пушкина. Повод печальный, но все же повод — лишний раз задуматься, что значит Александр Сергеевич в нашей культуре — и не только в культуре. Мы предлагаем нашим читателям размышление 17-летней Кати Резниченко из Томска о том, как повлиял Пушкин на ее жизнь.Пушкин вошел в мою плоть и кровь с самого детства. Его произведения вынянчили меня, а сам образ Александра Сергеевича навсегда тесно связался с бабушкой.
Моя бабушка умерла год назад. Она очень меня любила, больше, чем просто бабушки просто внучек. Меня даже и назвали в ее честь — Екатериной. Бабушка была папиной мамой, и у нее были такие же черные глаза-маслинки. Летом и по выходным я часто гостила у нее. В маленькой, но уютной комнате всегда было чем заняться. Бабушка почти всегда вязала что-нибудь для меня. А я училась у нее вязать для кукол. Мы играли во все-все детские игры, в которые обычно взрослым некогда играть. С бабушкой можно было многое, чего не разрешали делать родители. Например, гонять вместе с соседскими мальчиками по улице, позабыв о том, что ты — девочка, или играть в морской бой. Можно было есть вареники без лука и мороженое в ангину, думать про птиц и мечтать вслух.
С моим появлением в бабушкиной квартире, кроме стареньких часов с ходиками, обнаружились синие собаки и куклы в цветастых платьях, и несколько детских книг. У бабушки было много книг, но все они были про здоровый образ жизни. Да еще три толстеньких томика, коричневых, без картинок, таинственных. Вечером сначала я читала бабушке, а потом она — мне. Но все свои приносимые книжки — Заходера, Успенского, Зощенко — я прятала. Те, коричневые, были вожделенней. На всех на них красовались причудливые золотистые завитушки — как будто тоже буквы. А вверху обычным шрифтом легко можно разобрать: «А. С. Пушкин».
— А кто это такой?
— Так просто и не скажешь… Он книги писал. И стихи. А потом его убили… Да ты лучше почитай.
Открываю на первой попавшейся странице:
«Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На черный отдаленный путь;
Тоска, предчувствия, заботы
Теснят твою всечасно грудь.
То чудится тебе…».
Бабушка! Кто же этот Пушкин, что он знает бабушку? Он нам родственник? И как удивительно он сказал про бабушку и про ее наморщенные руки… Подруга дней моих суровых… А ведь мы с бабушкой — большие друзья, и часто о моих радостях, бедах и секретах она узнавала даже раньше, чем родители. Я стала медленно листать книжку, но нигде больше ничего про бабушку не нашлось. Зато нашелся Анчар.
И перед глазами так и вставала пустая пустыня-пустошь, в которой только и были злое дерево, раб и владыка, а больше никого — там даже дождь мертвый. И было страшно оказаться там совсем одной.
До сих пор я не могу объяснить, что именно меня манило и влекло в «Анчаре», где все, где каждое слово — смерть и отрава, сушит и жжет.
Когда я взахлеб рассказывала маме о друге-родственнике Пушкине, она стала вторым после бабушки моим проводником в мир поэта. Мама поделилась со мной котом ученым и русалкой, князем Гвидоном и островом Буяном, золотой рыбкой, волшебным петухом, зеркалом и хрустальным гробом на цепях и песнями западных славян. Но все-таки с родителями стихи Александра Сергеевича мы читали мало, и главным пушкинистом в моей жизни все-таки стала именно бабушка с ее заветными тремя томиками. И очень долго мои познания о Пушкине исчерпывались этими немногими, но глубокими произведениями. Они лились, как бабушкина колыбельная, такие знакомые и родные, даже если в первый раз читаемые. От них, как от свежих пирожков, веяло теплом и заботой.
Скоро я пошла в школу, видеться с бабушкой мы стали реже, но три толстенькие коричневые книжки с золотыми завитушками на обложках были всегда. Спустя некоторое время я узнала, что это — не весь Пушкин, это — только бабушкин. А есть еще другой Пушкин. Он — в библиотеке. Так я попала в храм книг, и именно Александр Сергеевич распахнул передо мной его двери и любезно согласился быть проводником. И все прочитанные мною книги были прочитаны через Пушкина и оценены мерилом-Пушкиным.
В библиотеке на длинных полосатых полках я нашла своего, ничуть не другого, а только чуть старше и потрепаннее, Пушкина. И снова мне навстречу вышли баба Бабариха и дядька Черномор, князь Олег и конь ретивый. Но ветер залистал страницы, и гром читал, как «буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя». А потом звенело подснежниками:
«Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!».
Зимой бабушка всегда так меня будила, и мы отправлялись во двор. А там — и вправду — желто-синий снег и желто-синее небо, и хруст, и свежесть, и веселье! Сладко и легко текли сахарно-снежные дни зимы, нежилась в юном солнце весна, и мы с бабушкой снова заводили разговор о птицах. Почему о них? Потому что они сильные и легкие одновременно, почти такие, как в «Узнике» и «В чужбине свято наблюдаю…». Весна — птицы, птицы — Пушкин, Пушкин — бабушка — радость. Одного только не понимала я тогда у Пушкина: «Ох, лето красное, любил бы я тебя, когда б не пыль да зной, да комары, да мухи». Разве можно лето не любить? А разве Пушкин его не любит? «Лето красное…». Он с ним говорит, к нему обращается: «лето красное». А красное — значит, красивое. И говорит он: «Ох, лето красное». Ох — значит, сожалеет, значит, все равно любит! А комары и пыль, правда, мешают, только чуть-чуть. Но Пушкин — и бабушкин друг, может, он тоже уже старенький, и поэтому комаров больше не любит?
Летом с бабушкой мы ездили на Алтай. Там бабушкина родина. Бабушка очень любила свое село и всегда много про него рассказывала: про детство и деревенские забавы ребят, про свой дом, семью, братьев и сестер. Но задорным и звенящим я не смогла узнать село. Для меня оно предстало тихим и глубинным, возвышенно-поэтичным и простецким, домашним и чужим, как будто у кого-то украденным.
Бабушка ездила на Алтай каждое лето не только дом детства и друзей повидать. Она болела раком, а здесь можно было подобрать травы в клинике, которые могли облегчить болезнь. Но больницы, врачи, анализы — все это днем, а на закате — задушевные вечера с гармоникой дяди Толи и печенной в костре картошкой, и шумом, и смехом на траве под луной. И бабушка вдруг снова грустнела посреди веселья:
«По небу крадется луна,
На холме тьма седеет,
На воды пала тишина,
С долины ветер веет,
Молчит певица вешних дней
В пустыне темной рощи,
Стада почили средь полей,
И тих полет полнощи…».
И:
«И тих мой будет поздний час;
И смерти добрый гений
Шепнет, у двери постучась:
«Пора в жилище теней!».
Так в зимний вечер сладкий сон
Приходит в мирны сени,
Венчанный маком и склонен
На посох томной лени…».
И никто не знал, почему вдруг и почему сейчас бабушка плакала. Потому что «пора в жилище теней»…
Но грустно-веселое лето кончалось, как и все кончается. Я аккуратно складывала тетрадки, в которых с одного конца были мои стихи, а с другого — Пушкина. Нет-нет, я совсем не претендовала на равенство: мне хотелось приобщиться к рифме, к ритму, к музыке слов…
«Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора…».
А пока солнышко все-таки блистало, мы с бабушкой гуляли по парку и собирали осенние листья. И бабушка, глядя вдаль, говорила нараспев:
«Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы».
И снова было грустно, но по-светлому грустно. Бабушка часто утешала и себя, и меня тоже словами Пушкина, словами света и надежды: «В день уныния смирись: День веселья, верь, настанет. Сердце в будущем живет…». А теперь и сама бабушка, вместе с сердцем, в будущем живет.
Два самых больших бабушкиных подарка в мире друга-Пушкина — «Я помню чудное мгновенье…» и «Евгений Онегин». Конечно, мало что я тогда понимала так, чтобы потом могла объяснить. Но понимать ведь и не всегда обязательно, чаще достаточно чувствовать и разделять…
Я не понимала как больно и тяжело, как немного осталось бабушке. Это в самом воздухе витало, почти как призыв — пора в жилище теней. И бабушка, с поблекшими маслинками под седыми бровями, худела и бледнела, все более походя на тень. Последние дни мы были вместе. И вспоминали наше детство и нашего друга-Пушкина, морской бой, горки и птиц. И нашу троицу (меня, бабушку и друга-Пушкина) нельзя было разбить. Мы вспоминали лицеистов и пушкинскую молодость, — у нас все было одно на троих. И бабушка говорила о жизни, о любви, о моей юности, о своей, о дружбе, и, конечно, о птицах. Теперь она сама становилась птицей. И улетала.
Бабушка умерла в последние лучистые деньки сентября. В бабье лето. Не в бабье, а в бабушкино.
Всегда, наверное, чья-то смерть заставляет задуматься о собственной жизни. У бабушки нет жизни, а у меня есть. А зачем мне жизнь? Зачем вообще жить? Зачем так много делать ненужного, если стихи — летом, и Пушкин — только по выходным и на каникулах? Все эти вопросы мучили меня, и ответы на них мне тоже были открыты в творчестве Пушкина — в его знаменитом диалоге с митрополитом Филаретом, который на искренние вопрошания поэта о смысле жизни однажды написал: «Не напрасно, не случайно жизнь от Бога мне дана…». Теперь и я могу воскликнуть всем своим существом: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать!», и это будет правдой.
Бабушка не со мной, нет Алтая, — без бабушки он другой, да и пусто там, нет того парка с листьями, не медлят больше поминутно спицы в ее наморщенных руках. И часов с ходиками тоже больше нет — бабушка больше не ждет меня на каникулы. Но желто-синий снег и три толстых коричневых книжки со мною есть всегда. Вот и теперь листаю их пожелтевшие страницы — и словно глажу морщинистые бабушкины руки. Я взрослела вместе с Пушкиным, и живу вместе с ним. Я взрослела с бабушкой. Бабушка умерла. И я когда-нибудь умру. Но только сначала я стану бабушкой. И у меня будут любопытные глазенки внучат и парк, и снег, и князь Гвидон. И Пушкин, который никогда не умрет, потому что я познакомлю их с ним, как меня познакомила и подружила с Александром Сергеевичем бабушка. И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть.
Рисунки Кати Резниченко.
foma.ru
Няне (подруга дней моих суровых)
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На черный отдаленный путь;
Тоска, предчувствия, заботы
Теснят твою всечасно грудь.
То чудится тебе.
Стихотворение А.С. Пушкина «Няне» — одно из самых лучших его лирических стихов.
Стихотворение — послание посвящено няне поэта — Арине Родионовне Яковлевой. С первых строк стихотворение волнует своей сердечностью. Любовь к няне, нежность и забота выражается в нем щедро и открыто. И в то же время произведение пронизано грустью, щемящей болью, чувством вины. Лирический герой не может быть рядом с няней и обращается к ней мысленно. Как и в стихотворении «Зимний вечер», поэт выражает признательность няне за дружеское участие в трудные для него времена. «Подруга дней моих суровых»- образ почти высокий, утверждающий равенство отношений и духовную связь. Во второй перифразе «голубка дряхлая моя» — выражение нежности и сыновней заботы. Сердечное, народное слово «голубка» соединяется с неожиданным, с легким оттенком дружеской шутки словом «дряхлая»; местоимение «моя» усиливает ласковый тон обращения.
Эта нежность и забота так понятны, когда представляешь преданность самой няни своему воспитаннику. Вся ее жизнь в думах о нем, в ожидании.
Стихотворение написано астрофической строкой, но его можно разделить на 4 части.
Первая- обращение лирического героя к няне. Строки второй части рисуют забытый домик в глуши сосновых лесов. Во третьей части. мысленно возвращаясь туда, лирический герой словно видит няню внутренним взором, угадывая все ее переживания и душевные движения. Вот она горюет «под окном своей светлицы». и сравнение «будто на часах» передает постоянство ее томительного ожидания. Метафора «медлят поминутно спицы в ее наморщенных руках» позволяет предположить, что няне так и хочется прислушаться. не доносится ли издали звук колокольчика, не едет ли кто – нибудь…вот она подходит к воротам ( или смотрит на них из окна) все с тем же чувством… Но нет никого … Эпитет «забытые» передает тяжесть одиночества няни. В душе ее беспокойство о нем, о воспитаннике, горестные предчувствия: ведь не ясна его судьба, не устроена жизнь, и «черный отдаленный путь» превращается почти в символ разлуки… Об этом четвертая часть стихотворения.
Произведение очень лирично, эмоциональность усиливается повторами: «Давно, давно ты ждешь меня», в стихотворении прямо названы чувства няни: ждешь, горюешь, тоска. предчувствия, заботы, а также метафорически: «теснят твою всечасно грудь».
Звучание стихотворения создает музыкальный, почти песенный ритм. Длинные строки подчеркивают грустное настроение лирического героя, его тоску по близкому человеку. В стихотворении мы словно слышим вздохи бедной старушки, ждущей своего питомца. Четырехстопный ямб как нельзя лучше передает понятные всем переживания и няни. и поэта.
Лирический герой представляется мне глубоко переживающим человеком. Он печалится. Страдает от разлуки с няней, его терзает чувство вины за долгое отсутствие.
В этом небольшом стихотворении при всей его внешней простоте таятся пушкинская глубина и мудрость. Поэтом создан поразительный образ любящей женской души. В чувствах няни так много того, что близко каждой женщине- матери: самоотверженная забота о своих детях и бесконечная любовь к ним, тоска в разлуке с ними, постоянное ожидание встречи и горе одиночества. Удивительно образное представление состояния няни открывает и глубину души самого поэта, отражает его сердечное участие. Стихотворение пробуждает душевный отклик читателя вот уже почти два столетия и не может оставить равнодушным.
Александр Пушкин: няне (подруга дней моих суровых).
«Стихи о любви и стихи про любовь» — Любовная лирика русских поэтов & Антология русский поэзии. © Copyright Пётр Соловьёв.
velikiy-pushkin.ru
Александр Пушкин — Жених: читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих
Три дня купеческая дочь
Наташа пропадала;
Она на двор на третью ночь
Без памяти вбежала.
С вопросами отец и мать
К Наташе стали приступать.
Наташа их не слышит,
Дрожит и еле дышит.
Тужила мать, тужил отец,
И долго приступали,
И отступились наконец,
А тайны не узнали.
Наташа стала, как была,
Опять румяна, весела,
Опять пошла с сестрами
Сидеть за воротами.
Раз у тесовых у ворот,
С подружками своими,
Сидела девица — и вот
Промчалась перед ними
Лихая тройка с молодцом.
Конями, крытыми ковром,
В санях он, стоя, правит,
И гонит всех, и давит.
Он, поравнявшись, поглядел,
Наташа поглядела,
Он вихрем мимо пролетел,
Наташа помертвела.
Стремглав домой она бежит.
«Он! он! узнала! — говорит,—
Друзья мои, спасите!»
Печально слушает семья,
Качая головою;
Отец ей: «Милая моя,
Откройся предо мною.
Обидел кто тебя, скажи,
Хоть только след нам укажи».
Наташа плачет снова.
И более ни слова.
Наутро сваха к ним на двор
Нежданная приходит.
Наташу хвалит, разговор
С отцом ее заводит:
«У вас товар, у нас купец:
Собою парень молодец,
И статный, и проворный,
Не вздорный, не зазорный.
Богат, умен, ни перед кем
Не кланяется в пояс,
А как боярин между тем
Живет, не беспокоясь;
А подарит невесте вдруг
И лисью шубу, и жемчуг,
И перстни золотые,
И платья парчевые.
Катаясь, видел он вчера
Ее за воротами;
Не по рукам ли, да с двора,
Да в церковь с образами?»
Она сидит за пирогом
Да речь ведет обиняком,
А бедная невеста
Себе не видит места.
«Согласен,— говорит отец,—
Ступай благополучно,
Моя Наташа, под венец:
Не век девицей вековать,
Не все касатке распевать,
Пора гнездо устроить,
Чтоб детушек покоить».
Наташа к стенке уперлась
И слово молвить хочет —
Вдруг зарыдала, затряслась,
И плачет, и хохочет.
В смятенье сваха к ней бежит,
Водой студеною поит
И льет остаток чаши
На голову Наташи.
Крушится, охает семья.
Опомнилась Наташа
И говорит: «Послушна я,
Святая воля ваша.
Зовите жениха на пир.
Пеките хлебы на весь мир,
На славу мед варите
Да суд на пир зовите».
«Изволь, Наташа, ангел мой!
Готов тебе в забаву
Я жизнь отдать!» — И пир горой;
Пекут, варят на славу.
Вот гости честные нашли,
За стол невесту повели;
Поют подружки, плачут,
А вот и сани скачут.
Вот и жених — и все за стол,
Звенят, гремят стаканы,
Заздравный ковш кругом пошел;
Все шумно, гости пьяны.
Ж е н и х
А что же, милые друзья,
Невеста красная моя
О чем невеста тужит?
Невеста жениху в ответ:
«Откроюсь наудачу.
Душе моей покоя нет,
И день и ночь я плачу:
Недобрый сон меня крушит».
Отец ей: «Что ж твой сон гласит?
Скажи нам, что такое,
Дитя мое родное?»
«Мне снилось,— говорит она,—
Зашла я в лес дремучий,
И было поздно; чуть луна
Светила из-за тучи;
С тропинки сбилась я: в глуши
Не слышно было ни души,
И сосны лишь да ели
Вершинами шумели.
И вдруг, как будто наяву,
Изба передо мною.
Я к ней, стучу — молчат. Зову —
Ответа нет; с мольбою
Дверь отворила я. Вхожу —
В избе свеча горит; гляжу —
Везде сребро да злато,
Все светло и богато».
Ж е н и х
А чем же худ, скажи, твой сон?
Знать, жить тебе богато.
Н е в е с т а
Постой, сударь, не кончен он.
На серебро, на злато,
На сукна, коврики, парчу,
На новгородскую камчу
Я молча любовалась
И диву дивовалась.
Вдруг слышу крик и конский топ…
Подъехали к крылечку.
Я поскорее дверью хлоп
И спряталась за печку.
Вот слышу много голосов…
Взошли двенадцать молодцов,
И с ними голубица
Красавица-девица.
Взошли толпой, не поклонясь,
Икон не замечая;
За стол садятся, не молясь
И шапок не снимая.
На первом месте брат большой,
По праву руку брат меньшой,
По леву голубица
Красавица-девица.
Крик, хохот, песни, шум и звон,
Разгульное похмелье…
Ж е н и х
А чем же худ, скажи, твой сон?
Вещает он веселье.
Н е в е с т а
Постой, сударь, не кончен он.
Идет похмелье, гром и звон,
Пир весело бушует,
Лишь девица горюет.
Сидит, молчит, ни ест, ни пьет
И током слезы точит,
А старший брат свой нож берет,
Присвистывая точит;
Глядит на девицу-красу,
И вдруг хватает за косу,
Злодей девицу губит,
Ей праву руку рубит.
«Ну это,— говорит жених,—
Но не тужи, твой сон не лих,
Поверь, душа-девица».
Она глядит ему в лицо.
«А это с чьей руки кольцо?» —
Вдруг молвила невеста,
И все привстали с места.
Кольцо катится и звенит,
Жених дрожит, бледнея;
Смутились гости.— Суд гласит:
«Держи, вязать злодея!»
Злодей окован, обличен
И скоро смертию казнен.
Прославилась Наташа!
И вся тут песня наша.
Читать стих поэта Александр Пушкин — Жених на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
rustih.ru
Иван Тургенев — Старуха (Стихотворение в прозе): читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих
Я шел по широкому полю, один.
И вдруг мне почудились легкие, осторожные шаги за моей спиною… Кто-то шел по моему следу.
Я оглянулся — и увидал маленькую, сгорбленную старушку, всю закутанную в серые лохмотья. Лицо старушки одно виднелось из-под них: желтое, морщинистое, востроносое, беззубое лицо.
— Кто ты? Чего тебе нужно? Ты нищая? Ждешь милостыни?
Старушка не отвечала. Я наклонился к ней и заметил, что оба глаза у ней были застланы полупрозрачной, беловатой перепонкой, или плевой, какая бывает у иных птиц: они защищают ею свои глаза от слишком яркого света.
Но у старушки та плева не двигалась и не открывала зениц… из чего я заключил, что она слепая.
— Хочешь милостыни? — повторил я свой вопрос. — Зачем ты идешь за мною? — Но старушка по-прежнему не отвечала, а только съежилась чуть-чуть.
Я отвернулся от нее и пошел своей дорогой.
И вот опять слышу я за собою те же легкие, мерные, словно крадущиеся шаги.
«Опять эта женщина! — подумалось мне. — Что она ко мне пристала? — Но я тут же мысленно прибавил: — Вероятно, она сослепу сбилась с дороги, идет теперь по слуху за моими шагами, чтобы вместе со мною выйти в жилое место. Да, да; это так».
Но странное беспокойство понемногу овладело моими мыслями: мне начало казаться, что старушка не идет только за мною, но что она направляет меня, что она меня толкает то направо, то налево, и что я невольно повинуюсь ей.
Я круто поворачиваю назад… Старуха опять передо мною… но она видит! Она смотрит на меня большими, злыми, зловещими глазами… глазами хищной птицы… Я надвигаюсь к ее лицу, к ее глазам… Опять та же тусклая плева, тот же слепой и тупой облик…
«Ах! — думаю я… — эта старуха — моя судьба. Та судьба, от которой не уйти человеку!»
«Не уйти! не уйти! Что за сумасшествие?.. Надо попытаться». И я бросаюсь в сторону, по другому направлению.
Я иду проворно… Но легкие шаги по-прежнему шелестят за мною, близко, близко… И впереди опять темнеет яма.
Я опять поворачиваю в другую сторону… И опять тот же шелест сзади и то же грозное пятно впереди.
И куда я ни мечусь, как заяц на угонках… всё то же, то же!
«Стой! — думаю я. — Обману ж я ее! Не пойду я никуда!» — и я мгновенно сажусь на землю.
Старуха стоит позади, в двух шагах от меня. Я ее не слышу, но я чувствую, что она тут.
И вдруг я вижу: то пятно, что чернело вдали, плывет, ползет само ко мне!
Боже! Я оглядываюсь назад… Старуха смотрит прямо на меня — и беззубый рот скривлен усмешкой…
— Не уйдешь!
Читать стих поэта Иван Тургенев — Старуха (Стихотворение в прозе) на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
rustih.ru
Есенин — Письмо матери (Ты жива еще, моя старушка): Читать текст, стих Сергея Есенина
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто xодишь на дорогу
В старомодном ветxом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.
Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.
я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.
я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что отмечалось,
Не волнуй того, что не сбылось,-
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не xоди так часто на дорогу
В старомодном ветxом шушуне.
Анализ стихотворения «Письмо матери» Есенина
Трогательное и чистое стихотворение «Письмо матери» было написано Есениным в 1924 г. К этому времени поэт уже имел широкую славу, его окружали многочисленные поклонники. Бурная жизнь не давала поэту возможности побывать на своей родине, в селе Константиново. Однако в мыслях Есенин всегда возвращался туда. Лирика Есенина пропитана мотивами родного дома. После восьмилетнего отсутствия поэт все же находит возможность совершить поездку в свое село. Накануне отъезда он и написал произведение «Письмо матери».
Стихотворение начинается с радостного приветствия.
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
После долгих лет разлуки встреча могла и не состояться. Мать поэта уже очень стара, а он сам вполне мог расстаться с жизнью со своим неугомонным характером. До Есенина доходят сведения о состоянии матери. Она знает о сыне также по рассказам и слухам. Поэт понимает, что его литературная слава и известность не имеют для матери никакого значения. Крестьянская женщина представляла будущее своего сына совершенно другим: спокойная семейная жизнь и простой деревенский труд. Поэтическая деятельность для нее – бесполезное несерьезное занятие, за которую сын получает деньги от таких же чудаков и неудачников. Да и какое счастье может быть в деньгах, если они уходят на бесконечные праздники и попойки.
О Есенине и в городских кругах шла недобрая слава, как о хулигане и скандалисте. Известны его частые столкновения с органами правопорядка. Поэт понимает, какого чудовищного размера могли достигнуть эти слухи, дойдя до отдаленной деревни через десятки человек. Есенин с горечью представляет себе переживания матери, ее бессонные ночи, во время которых возникает зловещий образ «финского ножа», направленного в сердце любимого сына.
В стихотворении Есенин пытается успокоить мать, утверждая, что «не такой уж горький я пропойца». Его душа, благодаря воспоминаниям о самом дорогом человеке, осталась такой же чистой и светлой. Поэт не дает себе права умереть, не повидавшись с матерью. В этом обращении Есенин успокаивает и самого себя. Зная подробности его жизни, можно уверенно предположить, что поэт уже не раз сталкивался лицом к лицу со смертью. Шальная пуля или пьяный нож никогда не считаются с чувствами человека.
В финале Сергей Есенин представляет себе счастливую встречу с матерью. Его захлестывает волна нежности к родному дому. Поэт жаждет возвращения в привычную обстановку. Он заранее предчувствует тихую печаль этого возвращения. Поэт стал взрослым человеком, испытал серьезные страдания и лишения, многое «отмечталось» и «не сбылось». Накопленный опыт не позволит ему полностью погрузиться в родную атмосферу. Только мать даст ему возможность почувствовать себя снова ребенком. Она – единственная отрада и надежда в жизни блудного сына, «несказанный свет» в темной неизвестности.
Читать стих поэта Сергей Есенин — Письмо матери (Ты жива еще, моя старушка) на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
rustih.ru
Бабушки Александра Пушкина — Рассказы о бабушках — Книжная полка бабушки — Каталог статей
Бабушки Александра Пушкина
Бабушка, Мария Алексеевна Ганнибал , урожденная Пушкина (1745-1818г.г.), мать Н.О.Пушкиной. По словам П.И.Бартенева, «…любила вспоминать старину, и от нее А.С.Пушкин наслышился семейных преданий, коими так дорожил впоследствии».
Люблю от бабушки московской
Я слушать толки о родне.
Об отдаленной старине.
Могучих предков правнук бедный.
Люблю встречать их имена
В двух-трех строках Карамзина.Пушкин еще в юности создал поэтический миф о нянюшке Арине Родионовне как воплощении своей Музы:
Наперсница волшебной старины,
Друг вымыслов игривых и печальных,
Тебя я знал во дни моей весны,
Во дни утех и снов первоначальных.
Я ждал тебя; в вечерней тишине
Являлась ты веселою старушкой
И надо мной сидела в шушуне,
В больших очках и с резвою гремушкой.
Ты, детскую качая колыбель,
Мой юный слух напевами пленила
И меж пелен оставила свирель,
Которую сама заворожила.
Младенчество прошло, как легкий сон.
Ты отрока беспечного любила,
Средь важных муз тебя лишь помнил он,
И ты его тихонько посетила;Но тот ли был твой образ, твой убор?
Как мило ты, как быстро изменилась!
Каким огнем улыбка оживилась!
Каким огнем блеснул приветный взор!
Покров, клубясь волною непослушной,
Чуть осенял твой стан полувоздушный;
Вся в локонах, обвитая венком,
Прелестницы глава благоухала;
Грудь белая под желтым жемчугом
Румянилась и тихо трепетала… (1822).
Яковлева Арина Родионовна (1758 — 1828),крепостная бабушка Пушкина. В 1799 году получила вольную, но предпочла остаться в семье Пушкиных, где вынянчила Ольгу, Александра и Льва Пушкиных. Александр Сергеевич, любивший ее с детства, особенно оценил ее во время ссылки в Михайловском. Поэт посвятил ей стихи: «Зимний вечер», «Подруга дней моих суровых», «Вновь я посетил» и многие другие. По утверждению А. Керн, Пушкин «никого истинно не любил, кроме няни своей». Поэт хорошо знал детей Арины Родионовны.
Пушкин еще в юности создал поэтический миф о нянюшке Арине Родионовне как воплощении своей Музы: grandmother.ucoz.com
Детские стихи Пушкина
Александр Сергеевич Пушкин не писал специально детские стихи, но стихи Пушкина отличаются лёгким, хорошо запоминающимся слогом, простым рифмическим строением и красочными образами.
Вряд ли найдется ребенок, являющийся соотечественником поэта, который с самого глубокого детства не слышал, хотя бы один раз, этого имени. О взрослых говорить не приходится: все они выросли на сказках Пушкина, хотя поэт был бы недоволен тем, что его считают детским: он ничего, никогда не писал для детей.Предназначены ли эти стихи Пушкина для детей? Поэт не ставил такой задачи. Но они нашли своего адресата.
В имени Пушкина заключена какая-то магия, иначе как объяснить такое широкое влияние его творчества на людей самых различных возрастов и национальностей. Читатели Пушкина живут по всему миру. Стихи Пушкина для детей переведены на многие языки. Самые страстные приверженцы творчества поэта читают их в оригинале.
Гениальные стихи Пушкина для детей рисуют картину, как «30 витязей прекрасных чредой из вод выходят ясных и с ними дядька их морской». А вот – прекрасная Царевна-Лебедь, воплощение утонченности, нежности, самоотверженной жертвенной любви и верности. Коварная царица из сказки «О золотом петушке» вызывает негодование юных слушателей, а прекрасная царевна, так бережно хранимая семью благородными братьями-богатырями для царевича Елисея, из сказки « О мертвой царевне и семи богатырях», взывает неописуемый детский восторг, проснувшись от долго сна. Гневом наполнены детские сердца против злой царицы мачехи, пытавшейся погубить царевну. Как много образов русского фольклора живет на страницах стихов Пушкина для детей и крупных произведений.
Чуткая поэтическая натура Пушкина сумела глубоко прочувствовать многовековую мудрость народа и силой своего гения перевоплотить в целый мир не поддающихся аналитическим оценкам прекрасных творений. Легкий, изящный, жизнеутверждающий стих стремится ввысь, как сладостная музыка. Его хочется просто повторять. Аромат этих великолепных шедевров, так же, как аромат самой благоухающей розы, восхитителен и тонок.
Вот почему поэзия Пушкина так близка детским душам: она чиста, как родник, свежа, как горный воздух, легка, как эфир, благоуханна, как роза. Дети не слушают и не читают Пушкина, они живут в мире его стихов, радуются добру и переживают зло вместе с его героями, негодуют из-за него.
Самое главное в пушкинской поэзии – это мощное воспитательное воздействие на ребенка, оказываемое таким непосредственным и восхитительным способом. Детские слезы с героями пушкинских сказок, их неподражаемая радость, прекрасный, заразительный смех – являются причиной долголетия стихов Пушкина для детей и неувядаемой славы великого гения.
Я ПОМНЮ ЧУДНОЕ МГНОВЕНЬЕ
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
ЕСЛИ ЖИЗНЬ ТЕБЯ ОБМАНЕТ
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живёт;
Настоящее уныло:
Всё мгновенно, всё пройдёт;
Что пройдёт, то будет мило.
На холмах Грузии
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может.
1829
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя: где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Я вас любил: любовь еще, быть может
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
ТЫ ВИДЕЛ ДЕВУ НА СКАЛЕ
Ты видел деву на скале
В одежде белой над волнами,
Когда, бушуя в бурной мгле,
Играло море с берегами,
Когда луч молний озарял
Её всечасно блеском алым
И ветер бился и летал
С её летучим покрывалом?
Прекрасно море в бурной мгле
И небо в блесках без лазури;
Но верь мне: дева на скале
Прекрасней волн, небес и бури.
В КРОВИ ГОРИТ ОГОНЬ ЖЕЛАНЬЯ
В крови горит огонь желанья,
Душа тобой уязвлена,
Лобзай меня: твои лобзанья
Мне слаще мирра и вина.
Склонись ко мне главою нежной,
И да почию, безмятежный,
Пока дохнёт весёлый день
И двигнется ночная тень.
ЖЕЛАНИЕ
Медлительно влекутся дни мои,
И каждый миг в унылом сердце множит
Все горести несчастливой любви
И все мечты безумия тревожит.
Но я молчу; не слышен ропот мой;
Я слёзы лью; мне слёзы утешенье;
Моя душа, плененная тоской,
В них горькое находит наслажденье.
О жизни час! Лети, не жаль тебя,
Исчезни в тьме, пустое привиденье;
Мне дорого любви моей мученье –
Пускай умру, но пусть умру любя!
НА ХОЛМАХ ГРУЗИИ
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может.
ПЕВЕЦ
Слыхали ль вы за рощей глас ночной
Певца любви, певца своей печали?
Когда поля в час утренний молчали,
Свирели звук унылый и простой
Слыхали ль вы?
Встречали ль вы в пустынной тьме лесной
Певца любви, певца своей печали?
Следы ли слёз, улыбку ль замечали,
Иль тихий взор, исполненный тоской
Встречали ль вы?
Вздохнули ль вы, внимая тихий глас
Певца любви, певца своей печали?
Когда в лесах вы юношу видали,
Встречая взор его потухших глаз,
Вздохнули ль вы?
НЯНЕ
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждёшь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На чёрный отдаленный путь;
Тоска, предчувствия, заботы
Теснят твою всечасно грудь.
То чудится тебе……………….
РОНЯЕТ ЛЕС БАГРЯНЫЙ СВОЙ УБОР
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.
Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать весёлых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовёт;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждёт.
Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Ещё кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлёк холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришёл? Кого меж вами нет?
Он не пришёл, кудрявый наш певец,
С огнём в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашёл привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лёд полуночных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул, шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!
Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен –
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой прошлых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.
И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.
Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе – фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай просёлочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришёл, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой, твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел;
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво;
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся – но поздно! И уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Пора, пора! Душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг –
Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слёз и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!
И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мёртвым и живым,
К устам подъяв ликующую чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
Полней, полней! И, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? О, други, угадайте…
Ура, наш царь! Так! Выпьем за царя.
Он человек! Им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.
Пируйте же, пока ещё мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придётся одному?
Несчастный друг! Средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведёт,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провёл без горя и забот.
ТЫ ВИДЕЛ ДЕВУ НА СКАЛЕ
Ты видел деву на скале
В одежде белой над волнами,
Когда, бушуя в бурной мгле,
Играло море с берегами,
Когда луч молний озарял
Её всечасно блеском алым
И ветер бился и летал
С её летучим покрывалом?
Прекрасно море в бурной мгле
И небо в блесках без лазури;
Но верь мне: дева на скале
Прекрасней волн, небес и бури.
ЧТО В ИМЕНИ ТЕБЕ МОЁМ
Что в имени тебе моём?
Оно умрёт как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мёртвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нём? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его, тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
ПОРА, МОЙ ДРУГ, ПОРА!
Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит –
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить… И глядь – как раз – умрём.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля –
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег.
ТАЛИСМАН
Храни меня, мой талисман ,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи –
Храни меня, мой талисман .
В уединенье чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман .
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило…
Оно сокрылось, изменило…
Храни меня, мой талисман .
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье;
Храни меня, мой талисман .
ПРИЗНАНИЕ (Я ВАС ЛЮБЛЮ, ХОТЬ Я БЕШУСЬ)
Я вас люблю, — хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, — я зеваю;
При вас мне грустно, — я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь, — мне отрада;
Вы отвернетесь, — мне тоска;
За день мучения — награда
Мне ваша бледная рука.
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, —
Я в умиленье, молча, нежно
Любуюсь вами, как дитя!..
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой, в ненастье,
Вы собираетеся вдаль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествия в Опочку,
И фортепьяно вечерком?..
Алина! сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!
ТЫ И ВЫ
Пустое вы сердечным ты
Она, обмолвясь, заменила
И все счастливые мечты
В душе влюбленной возбудила.
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с нее нет силы;
И говорю ей: как ВЫ милы!
И мыслю: как ТЕБЯ люблю!
ДАР НАПРАСНЫЙ, ДАР СЛУЧАЙНЫЙ…
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
КАК СЛАДОСТНО!.. НО, БОГИ, КАК ОПАСНО…
Как сладостно!.. но, боги, как опасно
Тебе внимать, твой видеть милый взор!..
Забуду ли улыбку, взор прекрасный
И огненный, волшебный разговор!
Волшебница, зачем тебя я видел —
Узнав тебя, блаженство я познал —
И счастие мое возненавидел.
НЕТ, Я НЕ ДОРОЖУ МЯТЕЖНЫМ НАСЛАЖДЕНЬЕМ…
Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой,
Когда, виясь в моих объятиях змией,
Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
Она торопит миг последних содроганий!
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаешься мне нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом всё боле, боле —
И делишь наконец мой пламень поневоле!
КОГДА Б НЕ СМУТНОЕ ВЛЕЧЕНЬЕ…
Когда б не смутное влеченье
Чего-то жаждущей души,
Я здесь остался б – наслажденье
Вкушать в неведомой тиши:
Забыл бы всех желаний трепет,
Мечтою б целый мир назвал –
И всё бы слушал этот лепет,
Всё б эти ножки целовал….
К*** (НЕТ, НЕТ, НЕ ДОЛЖЕН Я, НЕ СМЕЮ…)
Нет, нет, не должен я, не смею, не могу
Волнениям любви безумно предаваться;
Спокойствие мое я строго берегу
И сердцу не даю пылать и забываться;
Нет, полно мне любить; но почему ж порой
Не погружуся я в минутное мечтанье,
Когда нечаянно пройдет передо мной
Младое, чистое, небесное созданье,
Пройдет и скроется?.. Ужель не можно мне,
Любуясь девою в печальном сладострастье,
Глазами следовать за ней и в тишине
Благословлять ее на радость и на счастье,
И сердцем ей желать все блага жизни сей,
Веселый мир души, беспечные досуги,
Всё — даже счастие того, кто избран ей,
Кто милой деве даст название супруги.
СОЛОВЕЙ И РОЗА
В безмолвии садов, весной, во мгле ночей,
Поет над розою восточный соловей.
Но роза милая не чувствует, не внемлет,
И под влюбленный гимн колеблется и дремлет.
Не так ли ты поешь для хладной красоты?
Опомнись, о поэт, к чему стремишься ты?
Она не слушает, не чувствует поэта;
Глядишь — она цветет; взываешь — нет ответа.
СОЖЖЁННОЕ ПИСЬМО
Прощай, письмо любви! прощай: она велела…
Как долго медлил я! как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои!..
Но полно, час настал. Гори, письмо любви.
Готов я; ничему душа моя не внемлет.
Уж пламя жадное листы твои приемлет…
Минуту!.. вспыхнули! пылают – легкий дым,
Виясь, теряется с молением моим.
Уж перстня верного утратя впечатленье,
Растопленный сургуч кипит… О провиденье!
Свершилось! Темные свернулися листы;
На легком пепле их заветные черты
Белеют… Грудь моя стеснилась. Пепел милый,
Отрада бедная в судьбе моей унылой,
Останься век со мной на горестной груди…
КОГДА В ОБЪЯТИЯ МОИ…
Когда в объятия мои
Твой стройный стан я заключаю,
И речи нежные любви
Тебе с восторгом расточаю,
Безмолвна, от стесненных рук
Освобождая стан свой гибкой,
Ты отвечаешь, милый друг,
Мне недоверчивой улыбкой;
Прилежно в памяти храня
Измен печальные преданья,
Ты без участья и вниманья
Уныло слушаешь меня…
Кляну коварные старанья
Преступной юности моей
И встреч условных ожиданья
В садах, в безмолвии ночей.
Кляну речей любовный шопот,
Стихов таинственный напев,
И ласки легковерных дев,
И слезы их, и поздний ропот.
ПРОЩАНИЕ
В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать.
Бегут, меняясь, наши лета,
Меняя всё, меняя нас,
Уж ты для своего поэта
Могильным сумраком одета,
И для тебя твой друг угас.
Прими же, дальная подруга,
Прощанье сердца моего,
Как овдовевшая супруга,
Как друг, обнявший молча друга
Пред заточением его.
РЕДЕЕТ ОБЛАКОВ ЛЕТУЧАЯ ГРЯДА…
Редеет облаков летучая гряда;
Звезда печальная, вечерняя звезда,
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив, и черных скал вершины;
Люблю твой слабый свет в небесной вышине:
Он думы разбудил, уснувшие во мне.
Я помню твой восход, знакомое светило,
Над мирною страной, где все для сердца мило,
Где стройны тополы в долинах вознеслись,
Где дремлет нежный мирт и темный кипарис,
И сладостно шумят полуденные волны.
Там некогда в горах, сердечной думы полный,
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины сходила ночи тень —
И дева юная во мгле тебя искала
И именем своим подругам называла.
К ***
Не спрашивай, зачем унылой думой
Среди забав я часто омрачен,
Зачем на все подъемлю взор угрюмый,
Зачем не мил мне сладкой жизни сон;
Не спрашивай, зачем душой остылой
Я разлюбил веселую любовь
И никого не называю милой —
Кто раз любил, уж не полюбит вновь;
Кто счастье знал, уж не узнает счастья.
На краткий миг блаженство нам дано:
От юности, от нег и сладострастья
Останется уныние одно…
КРАСАВИЦА
Всё в ней гармония, всё диво,
Всё выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей;
Она кругом себя взирает:
Ей нет соперниц, нет подруг;
Красавиц наших бледный круг
В ее сияньи исчезает.
Куда бы ты ни поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье, —
Но, встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты
ЗАКЛИНАНИЕ
О, если правда, что в ночи,
Когда покоятся живые,
И с неба лунные лучи
Скользят на камни гробовые,
О, если правда, что тогда
Пустеют тихие могилы, —
Я тень зову, я жду Леилы:
Ко мне, мой друг, сюда, сюда!
Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой,
Бледна, хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.
Приди, как дальная звезда,
Как легкой звук иль дуновенье,
Иль как ужасное виденье,
Мне все равно, сюда! сюда!..
Зову тебя не для того,
Чтоб укорять людей, чья злоба
Убила друга моего,
Иль чтоб изведать тайны гроба,
Не для того, что иногда
Сомненьем мучусь… но, тоскуя,
Хочу сказать, что все люблю я,
Что все я твой: сюда, сюда!
komarik.co