Маяковский могли бы вы: А вы могли бы? — Маяковский. Полный текст стихотворения — А вы могли бы?

А вы могли бы? — Маяковский. Полный текст стихотворения — А вы могли бы?

А вы могли бы? — Маяковский. Полный текст стихотворения — А вы могли бы?

Владимир Маяковский

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочёл я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?

1913 г.

Теги:

Владимир Маяковский

Владимир Маяковский не сразу начал писать стихи — сначала он собирался стать художником и даже учился живописи. Слава поэта пришла к нему после знакомства с авангардистами, когда первые произведения молодого автора с восторгом встретил Давид Бурлюк. Футуристическая группа, «Сегодняшний лубок», «Левый фронт искусств», рекламные «Окна РОСТА» — Владимир Маяковский работал во множестве творческих объединений. А еще писал в газеты, выпускал журнал, снимал фильмы, создавал пьесы и ставил по ним спектакли.

{«storageBasePath»:»https://www.

culture.ru/storage»,»services»:{«api»:{«baseUrl»:»https://www.culture.ru/api»,»headers»:{«Accept-Version»:»1.0.0″,»Content-Type»:»application/json»}}}}

Мы ответили на самые популярные вопросы — проверьте, может быть, ответили и на ваш?

• Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
• Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
• Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
• Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
• Как предложить событие в «Афишу» портала?
• Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день

Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».

Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»

Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.

Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?

Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.

Электронная почта проекта: [email protected]. ru

Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?

Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».

Как предложить событие в «Афишу» портала?

В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».

Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.

Если вопросы остались — напишите нам.

Пожалуйста подтвердите, что вы не робот

Войти через

или

для сотрудников учреждений культуры

Системное сообщение

Ошибка загрузки страницы. Повторите попытку позже, либо воспользуйтесь другим браузером.
Спасибо за понимание!

Мы используем сookie

Во время посещения сайта «Культура.РФ» вы соглашаетесь с тем, что мы обрабатываем ваши персональные данные с использованием метрических программ. Подробнее.

Владимир Маяковский — А вы могли бы: стих, текст стихотворения «Я сразу смазал карту будня»

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?

Анализ стихотворения «А вы могли бы» Маяковского

Стих Маяковского «А вы могли бы…» наиболее ярко отражает его оригинальный талант поэта-футуриста. Оно было написано в 1913 г. и является одним из первых серьезных заявлений автора о себе.

Стихотворение имеет небольшой размер, но при этом перенасыщено сложными смысловыми конструкциями. Начинается оно с гордой демонстрации авторского «Я». Маяковский отличался бунтарским характером, ему был свойственен крайний индивидуализм и склонность к необычным экстравагантным выходкам, шокирующим окружающих. Быстрота и бескомпромиссность действия подчеркнута словом «сразу». Лирический герой проводит резкую черту между собой и обыденностью окружающего мира. Он намерен решительно преобразовать серость «будня».

Сложные метафоры («блюдо студня», «косые скулы океана»), применяемые автором, с трудом поддаются восприятию. По классическим представлениям они должны означать перенесение свойств одного предмета на другой по общему признаку. Но Маяковский создает метафоры совершенно произвольно, исключительно по собственным представлениям. Он не учитывает сходство предметов, а основывается на произведенном эффекте.

В основе произведения только угадывается обычный будничный процесс принятия пищи. Автор стремится волшебным образом осветить это действие, раскрасить его яркими красками. Противопоставляя себя серой массе, лирический герой создает свой уникальный мир, где «на чешуе жестяной рыбы» можно прочесть «зовы новых губ».

В заключительных строчках Маяковский обращается с риторическим вопросом к читателям. Его парадоксальность делает ответ заранее известным. «Ноктюрн… на флейте водосточных труб» сыграть никому не удастся. Только автор уверен в своих безграничных возможностях. Богатое воображение и способность всегда «плыть против течения» — залог его уверенности.

Маяковский считал, что ему подвластно все, не существует никаких границ и пределов. Но в гордом и самоуверенном тоне чувствуется тоска поэта от одиночества. Финальный вопрос – это также попытка найти единомышленников. Поэт презирал буржуазное общество за отсутствие фантазии и пошлое мещанство. Это чувство сделало его впоследствии горячим сторонником революции, лозунгом которой было полное уничтожение старого мира и строительство абсолютно нового общества. Это стремление, в свою очередь, привело к разочарованию поэта советской властью, когда он понял, что по-прежнему остается одиночкой, а люди в массе нисколько не изменились.

Анализ стихотворения «А вы могли бы?» Маяковского

Творчество В. Маяковского разное: большинство его стихотворений поражает резкостью, но есть и стихи, которые запоминаются приподнятым настроением. В стихотворении «А вы могли бы?» присутствует своеобразная романтика и виден оригинальный стиль поэта. Предлагаем ознакомиться с кратким анализом «А вы могли бы?» по плану, который пригодится в 11 классе.

Материал подготовлен совместно с учителем высшей категории

Опыт работы учителем русского языка и литературы — 27 лет.

Краткий анализ

Перед прочтением данного анализа рекомендуем ознакомиться со стихотворением А вы могли бы?.

История создания – стихотворение было написано в 1913 г., через год после того, как взошла творческая заря поэта.

Тема стихотворения – творчество, его роль в жизни.

Композиция – Стихотворение являет собой монолог-обращение лирического героя к окружающим. Рассказ героя не делится на части по смыслу. Автор, как бусины, нанизывает прекрасные ассоциации, которыми можно раскрасить обыденную жизнь. На строфы произведение не делится.

Жанр – лирическое стихотворение. В нём отражены мысли и чувства лирического героя.

Стихотворный размер – четырёхстопный ямб, рифмовка перекрестная АВАВ.

Метафоры – «я сразу смазал карту будняя, плеснувши краску из стакана», «косые скулы океана», «зовы новых губ», «флейта водосточных труб».

Эпитеты – «жестяная рыба», «новые губы».

История создания

В литературу В.

Маяковский пришел в 1912 г., после того как опубликовал стихотворение «Ночь». В этот же период поэт пристал к футуристам и посвятил себя поэтическому искусству. Так началась история создания анализируемого стихотворения и других шедевров известного русского футуриста. «А вы могли бы?» было написано в 1913 г., относится к раннему творчеству поэта. Известно, что жизнь молодого Маяковского складывалась непросто, видимо, печальный опыт научил поэта замечать красоту в простых вещах.

Тема

В строках анализируемого стихотворения раскрывается тема творчества, умения преображать мир вокруг. В связи с ней реализуется идея о том, что человек сам решает, как ему воспринимать мир: как серые будни или как яркую вдохновляющую реальность.

Произведение написано от первого лица, что помогает тонко прочувствовать настроение автора. В центре стихотворения лирический герой, который воспринимается читателем как неисправимый оптимист. Уже в первых строках он рассказывает, как раскрасил серые будни

«краской из стакана».

Эту фразу следует воспринимать в переносном значении. Скорее всего, говорится о том, что герой скрасил будни чем-то, что приятно его душе.

На раскрашивании герой не остановился. В студне он заметил океан, а жестяная рыба поманила губами. Лирический герой подмечает каждую деталь. Ассоциации, которые возникают у него в голове, несколько необычные. Тем не менее герой не боится показаться окружающим чудаком. Наоборот, он гордится своим умением видеть прекрасное.

В последних строках герой обращается к другим людям. Он спрашивает, умеют ли они тоже видеть красоту в серых буднях. Этот вопрос скрывается за оригинальной метафорой: «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?». Вопрос, на первый взгляд, риторический. На самом деле, автор надеется, что каждый читатель даст на него свой ответ.

Композиция

Несмотря на то, что стихи написаны в духе футуризма, его композиция отличается простотой. Это монолог лирического героя, который рассказывает о своём восприятии серых будней. Он нанизывает метафорические образы, а потом обращается к окружающим. По смыслу стихотворение не делится на части. Формального разделения на строфы автор также не использует, что придаёт мыслям целостность.

Стихотворный размер – четырёхстопный ямб. В. Маяковский использует перекрестную рифмовку АВАВ. В стихотворении есть и мужские, и женские рифмы.

Жанр

Жанр анализируемого произведения – лирическое стихотворение. В нём отражены мысли и чувства лирического героя, творческой личности, умеющей видеть прекрасное во всём.

Средства выразительности

Творчество футуристов удивляет свежими, оригинальными образами, сложными ассоциациями, экспериментами с формой. Анализируемое стихотворение – яркий пример этих особенностей популярного в начале ХХ века направления. Художественные средства, использованные Маяковским, позволяют автору передать внутреннее состояние лирического героя.

Каждый из созданных поэтом образов метафоричный: «я сразу смазал карту будняя, плеснувши краску из стакана», «косые скулы океана», «зовы новых губ», «флейта водосточных труб». Маяковский не изменяет себе, поэтому его метафоры несколько грубые. Дополняется картина эпитетами, но их в тексте немного: «жестяная рыба», «новые губы».

Средства выразительности помогают автору полно раскрыть тему и донести до читателей идею. Жесткости строкам придаёт аллитерация согласных «ж», «ч», «ш», «ц»: «На чешуе жестяной рыбы». Маяковский любит поиграть интонацией, но анализируемые стихи отличаются спокойными повествовательными предложениями, лишь в конце появляется вопросительное предложение.

Тест по стихотворению

Доска почёта

Чтобы попасть сюда — пройдите тест.



• Дина Горбачёва

  8/8

• Хава Кукаева

  4/8

• Валентина-Юрьевна Тютюма

  8/8

• Нурана Алиева

  8/8

• Владимир Ганджук

  8/8

• Алёна Мельникова

  8/8

• Наталья Чаркина

  5/8

• Юлия Пазухина

  8/8

• Svetlana707 ***********

  8/8

• Валерия Ларина

  8/8

Рейтинг анализа

Средняя оценка: 4. 7. Всего получено оценок: 99.

А ВЫ МОГЛИ БЫ? Я сразу смазал… — Издательство «Захаров»

«Раз начав, уже трудно остановиться. 50 лет установления советской власти в Актюбинске, 25 лет львовско-сандомирской операции etc., etc. Все ширится мутный поток унылых, обалбесивающих юбилеев».

Совершенно восхитительный сборник цитат Венедикта Ерофеева «с последующим разоблачением»(с) подготовил Арзамас — в комментариях.

Венедикт Васильевич Ерофеев
24 октября 1938 — 11 мая 1990
Автор книги, до сих пор очень популярной и вызывающей самые разные отзывы, и потрясающих записных книжек.

И текст Петра Вайля. Чудесный. Проникновенный…

ЖАБО ИЗ ЛЫКА
Цитируя Венедикта Ерофеева

Остро помню свое московское ощущение дурацкого дополнительного горя в мае 1990-го, когда в общем-то незаметно в масштабах гигантской литературоцентристской страны умер автор литературного шедевра «Москва — Петушки», ставшего буквально народным достоянием. Умер 52-летним, не успев дописать драматургическую трилогию, которая обещала стать другим шедевром — судить можно по первой законченной пьесе «Вальпургиева ночь». Тогда в Москве я ловил себя на крамольной мысли о том, что все воспринималось бы легче, если бы устроили всенародный государственный траур, с некрологами и телевидением. Куда там — даже с гробом была суета и гонка: сказали, что хоронить будут на Ваганьковском, а потом выяснилось — на Новокунцевском, ближе уже к Европе.

Там и успокоился Ерофеев, самый русский из всех наших писателей после Розанова и, не выходя из тени родных осин, осознающий и воспринимающий себя в западном контексте от Баха до Сартра. Эти мировые культурные знаки Венедикт Ерофеев щедро рассыпал по своей насквозь российской книге. Именно рассыпал, а не распространил, не разлил: его мысль жестка, зерниста и суха.

Католик и рационалист, он был склонен к формулам. Скопище их элегантных великолепий восходит к Пушкину и Грибоедову, если говорить о классической нашей литературе, в нынешнем же веке соперничает в афористике с Маяковским и Бродским.
Цитаты из Ерофеева при этом — каждый раз одновременно отвлеченная красота и конкретный приказ. Он был, как это ни странно звучит, моралистом и в некоем смысле последним поэтом-просветителем.
«Я согласился бы жить на земле целую вечность, если бы прежде мне показали уголок, где не всегда есть место подвигу».
«Кто поручится, что наше послезавтра будет не хуже нашего позавчера?»
«А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны».
«Первая любовь или последняя жалость — какая разница? Бог, умирая на кресте, заповедовал нам жалость, а зубоскальства он нам не заповедовал.»
«Зачем тебе ум, если у тебя есть совесть и сверх того еще вкус?»
«Честного человека только по этому признаку и можно отличить: у него глаза бегают. Значит, человек совестлив и не способен на крупноплановые хамства».
«Надо чтить, повторяю, потемки чужой души, надо смотреть в них, пусть даже там и нет ничего, пусть дрянь одна — все равно: смотри и чти, смотри и не плюй. »

В замечательной и куда менее известной, чем «Москва — Петушки», книге «Василий Розанов глазами эксцентрика» Венедикт Ерофеев прямо указывает свой главный ориентир. Но напрасно было бы искать сходства в мировоззрениях Ерофеева и Розанова. Общее у них — свобода и точность. Безграничная свобода мысли и безошибочная точность слова. И еще — болтливость: несмотря на многословие, ни единой лишней буквы нет.
«Я вообще замечаю: если человеку по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов и грез, и усилий — он очень дурной, этот человек… Вот уж если наоборот — если по утрам человек бодрится и весь в надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение — это уж точно человек дрянь, деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Не знаю, как вам, а мне гадок. Конечно, бывают и такие, кому одинаково любо и утром, и вечером, и восходу они рады, и заходу они тоже рады — так это уж просто мерзавцы, о них и говорить-то противно. Ну уж, а если кому одинаково скверно и утром, и вечером — тут уж я не знаю, что и сказать, это уж конченый подонок…»
Как легко увидеть, здесь шанса не оставлено никому. Но это и есть всеобщий шанс. Охват Ерофеева слишком глобален, чтобы существовать на деле даже теоретически — это его излюбленная философия-обманка.

Великолепен в «Глазами эксцентрика» диалог гениальных болтунов — воображаемая беседа Ерофеева и Розанова.
«Я пересел на стул, предоставив ему свалиться на мое канапе. И в три тысячи слов рассказал ему о том, чего он знать не мог: о Днепрогэсе и Риббентропе, Освенциме и Осоавиахиме, об истреблении инфантов в Екатеринбурге, об упорствующих и обновленцах (тут он попросил подробнее, но я подробнее не знал), о Павлике Морозове и о зарезавшем его кулаке Данилке.
Это его раздавило, он почернел и опустился. И только потом опять заговорил: об искривлении путей человеческих, о своем грехе против человека, но не против Бога и церкви, о Гефсиманском поте и врожденной вине. А я ему — тоже о врожденной вине и посмертных реабилитациях, о Пекине и о Кизлярских пастбищах, о Таймыре и Нюрнберге, об отсутствии всех гарантий и всех смыслов.»

Разница между брянским учителем и владимирским студентом — в опыте: то, что один прозрел, другой прожил. Венедикт Ерофеев — это Василий Розанов, прошедший через Гитлера и Сталина.
Оба горюют об «искривлении путей человеческих», но насколько же конкретнее наш современник. И при этом — насколько же безнадежнее его пафос, даже пародийный. Впрочем, он у Ерофеева пародиен всегда, при всей пронзительной серьезности и трогательном лиризме. Можно сказать, что в Веничке российская ироническая эпоха, начавшаяся в самом конце 50-х, достигла пика и в известной мере им и закончилась: после вершины спуск уже неинтересен.

«И Алексей Маресьев сказал: «У каждого в душе должен быть свой комиссар». А у меня в душе — нет своего комиссара. Нет, разве это жизнь! Нет, это не жизнь, это фекальные воды, водоворот из помоев, сокрушение сердца. Мир погружен во тьму и отвергнут Богом.»»
Образцовый Ерофеев в этом гротескно-стремительном крещендо отчаяния: от казенного Маресьева — к разговорно-бессмысленному «разве это жизнь?» — к наивно-романному «сокрушению сердца» — и к библейской катастрофе богооставленности.
Ерофеев с мазохистским наслаждением потрясает беспросветностью даже видавшего виды Розанова, когда рассказывает ему о тех, кто в наше время населил землю.
«…Мы живем скоротечно и глупо, они живут долго и умно. Не успев родиться, мы уже издыхаем. А они, мерзавцы, долголетни и пребудут вовеки. Жид почему-то вечен. Кощей почему-то бессмертен. Всякая их идея — непреходяща, им должно расти, а нам — умаляться. Прометей не для нас, паразитов, украл огонь с Олимпа, он украл огонь для них, мерзавцев…
— О, не продолжай, — сказал мне на это Розанов, — и перестань говорить околесицу…
— Если я замолчу и перестану нести околесицу, — отвечал я, — тогда заговорят камни. И начнут нести околесицу.»

Здесь суть ерофеевского стиля. Эта формула работает и тогда, когда в его тексте вроде бы появляется спокойное традиционное повествование, которое тут же сводится на нет. То есть, разумеется, на да.
«Все собираются к камину, в цилиндрах, и держат жабо на отлете. Ну, да ладно, у нас и без камина есть чем согреться. А жабо — что нам жабо! Мы уже и без жабо — лыка не вяжем.»

Мы — в своем конце XX века — точно не вяжем.
А Венедикт Ерофеев непостижимым образом сумел связать жабо из лыка, ту самую нить времен. Ему удалось привести в электричку Москва — Петушки не только Тургенева с Мусоргским, но и Гёте с Листом, показать эсхатологический ужас пьяной икоты, сопоставить святую Терезу с Алексеем Маресьевым, затеять разговор с Розановым и не уступить в нем, «безгранично расширить сферу интимного» и стать в этом смысле русским Джойсом: день Венички с поездкой из Москвы в Петушки — это дублинский день Блума. Венедикт Ерофеев — гений и словесного синтеза, который добился в литературе главного: соединил увлекательность с интеллектуальностью и назидательностью.

Что есть величие? — сюжет, ум и мораль.
Он одарил нас огромной коллекцией афоризмов и формул, пригодных и всегда готовых к употреблению.
Прошу, не снисходя к моему капризу, но чтя память нашего великого современника, набрать заглавными буквами его слова, которые я повторяю про себя уже столько лет: «ВСЕ НА СВЕТЕ ДОЛЖНО ПРОИСХОДИТЬ МЕДЛЕННО И НЕПРАВИЛЬНО, ЧТОБЫ ЧЕЛОВЕК БЫЛ ГРУСТЕН И РАСТЕРЯН».
1994

Урок 23. «бесценных слов транжир и мот…» дореволюционное творчество в.в.маяковского — Литература — 11 класс

Литература

11 класс

Урок № 23

«Бесценных слов транжир и мот…» Дореволюционное творчество В. В. Маяковского.

Перечень вопросов, рассматриваемых в теме

1. Ранние этапы жизни и творчества В. В. Маяковского;

2. Основа авангардного эксперимента в поэзии В. В. Маяковского;

3. Стихотворный метр.

Тезаурус

Лирика – род литературы, воспроизводящий личное чувство или настроение автора.

Метр (от греч. metron – мера, размер) – общая схема ритма стиха, т.е. появления определенных звуковых элементов на определённых позициях.

Силлабо-тоническая система стихосложения (от греч. syllabe – слог и tonos – ударение) – разновидность тонического стихосложения, основанная на упорядоченном чередовании ударных и безударных слогов в стихе.

Ямб (от греч. iambos – предположительно название музыкального инструмента) – метр, образованный стопами из двух слогов, с сильным местом на втором; сильное место может быть как ударно, так и безударно, слабое – только безударно, последнее сильное место в строке обязательно-ударно.

Список литературы

Основная литература:

1. Журавлёв В. П. Русский язык и литература. Литература. 11 класс. Учебник для общеобразовательных организаций. Базовый уровень. В 2 ч. Ч 2. М.: Просвещение, 2015. — 431 с.

2. Маяковский В. В. Люблю: поэмы, стихотворения, проза. М: Азбука, 2010. — 368 с.

Дополнительная литература:

1. Николюкина А. Н. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: ИНТЕЛВАК, 2001. — 1600 с.

2. Федотов О. И. Основы русского стихосложения.М.: Флинта, 2002. — 848 с.

3. Быков Д. Л. Тринадцатый апостол. Маяковский. Трагедия-буфф в шести действиях. М.: Молодая гвардия, 2016. — 832 с.

Теоретический материал для самостоятельного изучения

Владимир Маяковский родился в 1893 году в Грузии, в селе Багдати. Отец будущего поэта служил лесничим и умер в результате несчастного случая, когда сыну было двенадцать лет. После этого семья переехала в Москву.

Идеями революции Маяковский увлекается, ещё будучи подростком, он участвует в пропагандистской деятельности. Его трижды арестовывают, несколько месяцев он проводит в Бутырской тюрьме, где и пишет свою первую тетрадь стихов. Это время он считает началом своего творчества.

В 1911 году молодой человек поступает в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Здесь он знакомится с Давидом Бурлюком, руководителем футуристической группы «Гилея», и входит в его поэтический круг.

Русские футуристы провозглашают себя художниками будущего. Они считают, что классическое искусство себя уже исчерпало и ему на смену должно прийти новое. Футуристы подчёркивают материальную сущность слова. Они воспринимают его как вещь, которую можно потрогать и изменить, отрицая законы грамматики и поэтики.

В поэзии футуристы стремятся уйти от психологизма классической литературы к миру вещей, от элитарного к массовому искусству. Новое содержание требует и новых форм. Поэты становятся выразителями мнения толпы, они всё больше выступают со сцены. Футуристы часто прибегают к удобному для декламации тоническому стихосложению, к стихам «лесенкой». Классические стихотворные размеры вытесняются разговорными интонациями, живой речью. Маяковский достаточно быстро становится одним из главных поэтов-новаторов.

С 1915-го по 1917-й год поэт проходит военную службу в Петрограде. Там же он встречает и горячо поддерживает революцию. Маяковский становится одним из идеологов «литературы факта» – концепции, основанной на иллюзии максимального сближения литературы и жизни. Поэзия этого периода похожа на журналистику и оперативно откликается на самые важные общественные события. Таковы эксперименты Маяковского по созданию агитационно-рекламных плакатов «Окна сатиры РОСТА» (1919 – 1921), которые иллюстрируют актуальные факты послереволюционной жизни средствами поэзии и живописи. Над этой же задачей трудится Маяковский и в творческом объединении ЛЕФ («Левый фронт искусств»), в рамках которого литература становится своеобразной иллюстрацией актуальной политики, а произведения зачастую печатаются в газетах в качестве творческих репортажей на социальные и гражданские темы. Над лирическим началом в этот период преобладает эпическое.

Глубокое уныние, вызванное непониманием его творчества коллегами и представителями власти, провалом юбилейной выставки «Двадцать лет работы», безуспешными попытками создать семью, приводит к трагической гибели поэта в 1930 году.

Первое время после смерти его имя и было практически забыто. И только письмо возлюбленной Маяковского Лили Брик лично Сталину с просьбой уделить внимание творчеству поэта и отдать дань его памяти послужило причиной широкого интереса и признания его «лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи», способствовало формированию репутации первого и главного поэта революции.

Маяковского принято считать мастером тонического стихосложения, акцентного стиха, с которым во многом и связывают новаторство художника. Однако в ранней лирике автора важную роль играют силлабо-тонические стихотворные метры. В самый ранний период творчества с 1912 по 1914 годы поэт пишет пейзажную лирику, в них доминирует изобразительно-живописное начало.

Маяковский показывает разные стороны городских будней: создаёт образы порта, городской площади, уличной рекламы и театральных афиш, старается передать цветовую палитру города во всём её многообразии. В стихотворении «Кое-что про Петербург» городской пейзаж получает географическую локализацию:

Слезают слёзы с крыши в трубы,

к руке реки чертя полоски;

а в неба свисшиеся губы

воткнули каменные соски.

И небу — стихши — ясно стало:

туда, где моря блещет блюдо,

сырой погонщик гнал устало

Невы двугорбого верблюда.

Писатель подчёркивает отчуждённость человека, пренебрежительное отношение к обыденности городской жизни, ощущение внутреннего дискомфорта в условиях большого города, принимающее порой необычные сюрреалистические формы.

Молодой поэт продолжает переосмысливать традиции символистов. Так, например, в стихотворении «Уличное» субъективно представлен сложный метафорический образ городской улицы:

В шатрах, истёртых ликов цвель где,

из ран лотков сочилась клюква,

а сквозь меня на лунном сельде

скакала крашеная буква.

Вбиваю гулко шага сваи,

бросаю в бубны улиц дробь я.

Ходьбой усталые трамваи

скрестили блещущие копья.

Подняв рукой единый глаз,

кривая площадь кралась близко.

Смотрело небо в белый газ

лицом безглазым василиска.

Пожалуй, только стихотворение раннего Маяковского «А вы могли бы?» выделяется из целого ряда силлабо-тонических стихов этого периода. Метафорический образ города, который был ключевым в целом ряде более ранних произведений, если и отзывается в этом программном тексте («флейта водосточных труб»), то выполняет здесь вспомогательную функцию, всего лишь способствует развитию основной темы традиционного противопоставления художника окружающей действительности, его исключительной роли в этом мире:

Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана;

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы

прочёл я зовы новых губ.

А вы

ноктюрн сыграть

могли бы

на флейте водосточных труб?

В дальнейшем поэт сознательно использует некоторые «чужие» художественные средства – и классиков, и современников – в пародийных целях.

Итак, в ранних произведениях Владимира Маяковского, когда силлабо-тонические метры преобладали в его репертуаре и не были стилистически маркированы, проявляется функциональная направленность 4-стопного ямба не столько на продолжение традиции, сколько на её преодоление. Начиная со стихотворения «А вы могли бы?», далее на протяжении всей творческой биографии поэта периодически проявляется его принципиальная оппозиционность по отношению к классическому ямбу.

Примеры и разбор решения заданий тренировочного модуля.

Ввод с клавиатуры пропущенных элементов.

Расшифруйте аббревиатуру ЛЕФ

Правильный ответ:

Левый Фронт

С 1915-го по 1917-й год поэт проходит военную службу в Петрограде. Там же он встречает и горячо поддерживает революцию. Маяковский становится одним из идеологов «литературы факта» – концепции, основанной на иллюзии максимального сближения литературы и жизни. Поэзия этого периода похожа на журналистику и оперативно откликается на самые важные общественные события. Таковы эксперименты Маяковского по созданию агитационно-рекламных плакатов «Окна сатиры РОСТА» (1919 – 1921), которые иллюстрируют актуальные факты послереволюционной жизни средствами поэзии и живописи. Над этой же задачей трудится Маяковский и в творческом объединении ЛЕФ («Левый фронт искусств»), в рамках которого литература становится своеобразной иллюстрацией актуальной политики, а произведения зачастую печатаются в газетах в качестве творческих репортажей на социальные и гражданские темы. Над лирическим началом в этот период преобладает эпическое.

Выбор элемента из выпадающего списка.

Определите метр стихотворения В. В. Маяковского «А вы могли бы?»

Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана;

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

Выпадающий список:

Хорей

Ямб

Дактиль

Анапест

Правильный ответ:

Ямб

Ямб (от греч. iambos – предположительно название музыкального инструмента) – метр, образованный стопами из двух слогов, с сильным местом на втором; сильное место может быть как ударно, так и безударно, слабое – только безударно, последнее сильное место в строке обязательно-ударно.

В ранних произведениях Владимира Маяковского, когда силлабо-тонические метры преобладали в его репертуаре и не были стилистически маркированы, проявляется функциональная направленность 4-стопного ямба не столько на продолжение традиции, сколько на её преодоление. Начиная со стихотворения «А вы могли бы?», далее на протяжении всей творческой биографии поэта периодически проявляется его принципиальная оппозиционность по отношению к классическому ямбу.

Владимир Маяковский А вы могли бы? в списке стихотворений-кандидатов на включение в список 100 лучших стихотворений всех времен

←
Текст: « А вы могли бы? Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана; я показал на блюде студня косые скулы океана. На чешуе жестяной рыбы прочел я зовы новых губ. А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб? » Отзывы (0)		Сообщить об ошибке Место в списке кандидатов: 504 Баллы: 77 Средний балл: 4.52 Проголосовало: 17 человек Голосов за удаление: 0 15 человек поставили 5 1 человек поставил 3 1 человек поставил -1
© 2009–2021 «100 лучших стихотворений»  При частичном или полном цитировании материалов сайта ссылка на 100bestpoems.ru обязательна  | О проекте

В Маяковский «А вы могли бы?» — стих и анализ стихотворения

Ярким примером футуризма в поэзии является стихотворение «А вы могли бы?», написанное Владимиром Маяковским на раннем этапе творчества, в 1913 году. В нём лирический герой является доминирующим оптимистом, который видит в блюде студня скулы океана и готов разукрасить мир краской из стакана.

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

Раскрашиваем мир под себя

Строками стихотворения поэт хочет показать, что от нас зависит, каким будет сегодняшний день, ведь даже самое серое утро можно разукрасить радугами и солнечными лучами. Для этого не нужно разгонять тучи на небе, достаточно убрать пасмурность из души и поднять внутри себя волны оптимизма. Автор строк буквально кричит – ваш день зависит от вас, будет он солнечным или пасмурным, будете ли вы зябнуть около батареи или греться на солнышке, пусть и воображаемом.

Маяковский призывает ломать границы предела и идти за них. Он учит уметь видеть прекрасное в никчёмном, великое в малом и воздушное в падающем. Видение окружающего мира не всегда зависит от физики предметов, но и связано с тем, как мы их воспринимаем. Можно видеть водосточную трубу только как водоток для слива воды – а вы сыграйте на ней ноктюрн и разукрасьте жизнь!

ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?

Чудак или оптимист

Таких людей чаще называют чудаками, но пусть они будут оптимистами, ведь пессимистов и так хватает. Достаточно тех, кто не верит в ноктюрны на флейтах труб, не видит в студне океанов и не раскрашивает будни краской из стакана.

Конечно, стихотворение одна большая метафора, но есть в неё и реальность, ведь Маяковский не оторванный от реалий человек и за всеми этими наивностями стоит простой вопрос, а вы могли перейти границы возможного? Только сделав шаг шире обычного можно изменить мир, к этому и призывает автор, так что не надо видеть всё прямо и ломать трубы водоотвода, пытаясь подражать поэту.

Идите своей дорогой, но всегда делайте шаг немного длиннее, не сторонитесь сложных путей и не живите шаблонами – вот истинный призыв стиха.

А мы могли бы?

Краткий анализ

Стихотворение написано в жанре гражданской лирики четырёхстопным ямбом с перекрёстной рифмовкой (будня – стакана – студня – океана). В качестве средств выразительности используются эпитеты (новые губы, жестяная рыба) и метафоры (косые скулы океана, флейта водосточный труб и т д.).

Яркое, взрывное и броское стихотворение, в котором сразу заметен стиль Маяковского с его рубящим слогом и закованной в гранит простотой выражения.

Текст

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?

1913

Читает В Смехов

Поэма недели: Да, но можешь ли ты? Владимира Маяковского | Поэзия

Да, а вы можете?

Взгляни на карту Дарг-Дэй owre-pentit —
Я смешал цвет с чайным глессом;
Ashets o jellyteen presentit
Мне gret sea’s camshach кровоточит по щекам.
Жестяная рыбка, вроде бы чешуйчатую —
Я прочитал крики новой войны насквозь.
But you
Wi denty thrapple
Можете ли вы чирикать
Ноктюрны на флейте из флейты?

• Переведено Эдвином Морганом
  

Шотландский-английский глоссарий

jaup — splash, slap
darg-day — work-day
owre-pentit — закрашен поверх
jibbled — dribbled, splashed
gless — стекло
ashets — посуда
camhachin — gelatin — кривые
щеки — скулы
илька — каждый
мо — рот
денти — лакомство
траппель — трахея
хрип — слабый свист
роне — носик для дождевой воды

Эдвин Морган переводит Владимира Маяковского справедливо восхищаются, и кого лучше, чем этих двух новаторских поэтов 20-го века, рассмотреть в «Поэме недели» через столетие (более или менее) после большевистской революции в России?

Подобно поэтам-социалистам-революционерам (фактически, как нечто вроде одного из них) Эдвин Морган считал, что литературные движения «должны служить не только целям жизни, но и искусства» (Introduction to Sovpoems, 1961).Стихотворение Маяковского, написанное в 1913 году, задает один из первых вопросов, которые задает революция: какое искусство может быть извлечено из нового порядка и приравнено к нему? На данном этапе это скорее эстетический, чем этический вопрос, и, возможно, он включает в себя вопрос молодого поэта к себе.

Маяковский, вступив в Социал-демократическую рабочую партию в возрасте 15 лет и отбыв несколько тюремных сроков, начал писать стихи во время одиночного заключения. Поэзия и революция неразрывно слились воедино, отметил он в своей автобиографии «Я, я сам».Да, но можете ли вы? творческий вызов воспринимается остро, пусть и с юмором, и в его краткой формулировке содержится много артистизма.

Morgan воспроизводит звуки, которые слышны на русском языке, но выходят за рамки стандартного английского. Он даже добавляет дополнительные нотки ассонанса. Например, в оригинале есть одна несифмированная строка, в которой Маяковский бросает вызов своей аудитории (или самому себе) по поводу исполнения ноктюрнов. В этот момент он хочет сыграть ровную немузыкальную ноту.Морган, напротив, вносит дополнительное озорное эхо своим куплетом «thrapple / wheeple».

Восхитительная двусмысленность русского союза и междометия «А» толкает переводчика на борт жаргона с первым словом названия. «А ты мог бы?», «А ты мог бы?», «Так ты мог бы?» и т. д., являются вполне осуществимыми альтернативами. Решение Morgan’s Scots гораздо бодрее, чем любое из них. За этим разговорным «Да, но…» скрывается ответ, нотка недоверия против слишком самоуверенной или непонимающей оппозиции.Вы думаете, что можете, да — но если бы вам пришлось, не так ли? Может, это не так просто.

Повествование от первого лица в прошедшем времени стихотворения вызывает сюрприз. Маяковский, кажется, уже мог написать свое стихотворение и проявить себя в этой задаче. Он «внезапно замазал карту буднего дня» в английской версии, которая ближе к исходной первой строке, чем у Моргана, и создал диковинные и захватывающие образы повседневных вещей. Стакан для чая ( stakan в переводе с русского означает высокий стакан) кажется наполненным жидкой краской, и брызги на тарелку рыбного желе превращают его в океан с «кривыми скулами».Эта физическая метафора превращает еду в искусство и синестетически смешивает вкусные звуки с сюрреалистическими изображениями.

Морган выбирает шотландское слово, которое означает «изогнутый», а не «наклонный» (оба варианта возможны), чтобы описать морские скулы, и создает свои собственные густые гармонии в «кровоточащих щеках камшаха великого моря». Его четырехтактные строчки, немного более прыгучие, чем у Маяковского, ловко изобретают схему рифм ABBA, наполняя ее неожиданными глаголами («owre-pentit», «presentit»).

В следующем сегменте поэты заявляют о своей верности новым идеалам.Морган в данном случае создает особенно странный и яркий образ, превращая чешую из чешуи в «рты» (ilka scale a mou), как бы изо всех сил стараясь «сделать странное», как советуют русские формалисты. Маяковский кажется более сдержанным в своем отношении к чтению «криков новых губ» на рыбьей чешуе.

Хотя некоторые комментаторы связывают изображение рыбы с искусством кубизма, более вероятной ссылкой является вывеска магазина. В акцентах Моргана рыба сочетает в себе комедию и ужас: она требует особого ответа на «новую войну», которая не может исключать всякую коммерцию.Это теперь, когда Морган конкретизирует «ты» с дополнительным описанием, чтобы подчеркнуть художественный вызов: «Но ты / Wi denty thrapple / Can ye Wheeple / Nocturnes fra the rone-pipe flute?» Вызывая слушателя, проклятого изящной горловиной, Морган вводит более явно антиаристократическую критику. Его использование шотландского языка вывело стихотворение из класса поэзии (в обоих смыслах). Теперь он, кажется, презрительно смотрит на робких и чрезмерно образованных эстетов. Вопрос названия принимает на себя всю тяжесть его сложности: можете ли вы честно сыграть ноктюрны на пайпе? А стоит ли попробовать? Какую другую, более правдивую музыку вы изобрели?

У Morgan’s Scots разные регистры.Он литературный и разговорный. Сравните фонетически написанное «jellyteen» с французским «ashets» (от «assiettes»). Лингвистическая перебранка краски — очень разнообразный источник цвета.

Да, но можете ли вы? появляется в «Собрании переводов» Моргана, современной классике, в которой представлены самые разные поэты. Если хотите узнать больше о Маяковском на шотландском языке, то книга Моргана «Wi the Haill Voice» была переиздана Carcanet в 2016 году.

Пока вы проверяете оригинальный русский текст стихотворения на этой неделе и сопровождающий его перевод на английский, вы также можете насладиться декламацией самого Маяковского. .А для наглядного застолья сюда включены некоторые агитпостеры поэта с биографией.

См. Также Эль Лисицкий и его иллюстрированный «перевод» стихотворения этой недели.

У ног гиганта (аргументы вокруг Маяковского) на JSTOR

Информация журнала

Новая история литературы (NLH) фокусируется на теории и интерпретации — причинах литературных изменений, определениях периодов и эволюции стилей, условностей и жанров.На протяжении всей своей истории NLH всегда сопротивлялся краткосрочным тенденциям и идеологиям. Углубляясь в теоретические основы практической критики, журнал пересматривает отношения между прошлыми работами и нынешними критическими и теоретическими потребностями. Являясь крупным международным форумом для обмена научными знаниями, NLH привлек на английский язык многих современных теоретиков, чьи работы никогда ранее не переводились. Под постоянным редактированием Ральфа Коэна NLH стал тем, что он представлял себе более тридцати лет назад: «журналом, который бросает вызов профессии писателей.»NLH удостоена уникальной награды, получив шесть наград от CELJ.

Информация об издателе

Одно из крупнейших издательств в Соединенных Штатах, Johns Hopkins University Press объединяет традиционные издательские подразделения книг и журналов с передовыми сервисными подразделениями, которые поддерживают разнообразие и независимость некоммерческих, научных издателей, обществ и ассоциаций. Журналы The Press — это крупнейшая программа публикации журналов среди всех университетских изданий США.Отдел журналов издает 85 журналов по искусству и гуманитарным наукам, технологиям и медицине, высшему образованию, истории, политологии и библиотечному делу. Подразделение также управляет услугами членства более чем 50 научных и профессиональных ассоциаций и обществ. Книги Имея признанные критиками книги по истории, науке, высшему образованию, здоровью потребителей, гуманитарным наукам, классическим произведениям и общественному здравоохранению, Книжный отдел ежегодно публикует 150 новых книг и поддерживает более 3000 наименований.Имея склады на трех континентах, торговые представительства по всему миру и надежную программу цифровых публикаций, Книжный отдел связывает авторов Хопкинса с учеными, экспертами, образовательными и исследовательскими учреждениями по всему миру. Проект MUSE® Project MUSE — ведущий поставщик цифрового контента по гуманитарным и социальным наукам, предоставляющий доступ к журналам и книгам почти 300 издателей. MUSE обеспечивает выдающиеся результаты для научного сообщества, максимизируя доходы издателей, обеспечивая ценность для библиотек и предоставляя доступ ученым по всему миру.Услуги Hopkins Fulfillment Services (HFS) HFS обеспечивает печатную и цифровую рассылку для выдающегося списка университетских издательств и некоммерческих организаций. Клиенты HFS пользуются современным складским оборудованием, доступом в режиме реального времени к критически важным бизнес-данным, управлением и сбором дебиторской задолженности, а также беспрецедентным обслуживанием клиентов.

Коллекционирование Владимира Маяковского в переводе

Владимир Владимирович Маяковский (1893-1930) издавна вызывает интерес не только в России, но и во многих регионах мира.Маяковский родился на территории нынешней Грузии и в детстве переехал в Москву. Он быстро присоединился к большевикам и Российской социал-демократической партии, что в конечном итоге привело к его аресту и тюремному заключению. После освобождения он начал изучать искусство и писать стихи в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, а в 1912 году опубликовал свои первые стихи. Вскоре он привязался к футуристам и, в конечном итоге, к русской революции. Поэзия Маяковского, а затем и его драматические произведения сделали его известным в Советском Союзе, и после его смерти Триумфальная площадь в Москве была переименована в его честь.Первые издания его книг на русском языке очень коллекционны, как и ряд интересных переводов.

Переводы при жизни Маяковского

В Советском Союзе, когда Владимир Маяковский писал, русские переводчики думали о том, как сделать работу Маяковского доступной на других европейских языках. Один из самых интересных предметов — если вы его найдете и можете себе позволить — это французский перевод четырех стихотворений Маяковского 1930 года.Переводчик и создатель брошюры Андрей Гиппиус выпустил текст крайне малым тиражом всего в 150 экземпляров. Обложка написана от руки на русском языке, а стихи внутри написаны от руки на французском языке. Тиражи брошюры выполнены с помощью литографии. Четыре переведенных стихотворения включают «За голос», «Шесть монахов», «Христофор Колумб» и «Левый марш». Их очень мало. Если вы все же найдете его, вам придется заплатить несколько тысяч долларов.

В 1925 году, также переведенное и изданное при жизни Маяковского, это чешское издание 150 000 000: Революционный эпос [ 150 000 000: Революционный эпос ].Богумил Матесиус (1888–1952), чешский поэт, переводчик и профессор философии, перевел произведение с русского на чешский. Великолепная передняя обложка, а также иллюстрации интерьера были выполнены Вацлавом Машеком (1893–1973), известным чешским иллюстратором и графическим дизайнером. Эдис Атом издала книгу в Праге. Этот текст был опубликован только ограниченным пронумерованным тиражом, и его, как правило, можно продать за тысячу долларов. Это было бы очень интересно добавить в любую коллекцию Маяковского.

«Ищу перевод» опубликовано после смерти Маяковского

Хотя многие интересные переводы произведений Маяковского были сделаны при его жизни, поэт, похоже, приобрел мировую популярность после его самоубийства в 1930 году. В 1957 году в Буэнос-Айресе, Аргентина, Эдиториал Платина опубликовала серию из четырех книг, составляющих «Избранные произведения» [ Obras Escogidas ] Маяковского на испанском языке. Каждая книга переплетена в бумажную упаковку, каждая разного цвета, с линейным рисунком Маяковского на обложке и фотографическими репродукциями писателя внутри каждого текста.Нам удалось найти каждый из четырех томов в магазинах редких и антикварных книг в Буэнос-Айресе, но их довольно сложно найти где-либо еще. Если вам удастся найти эти книги, они станут интересным и красочным дополнением к коллекции Маяковского. Кстати, по-испански имя поэта написано Владимиро Майаковски .

А теперь перейдем к английскому переводу, чтобы добавить его в свою коллекцию. Есть много фантастических переводов Маяковского на английский язык, изданных университетскими издательствами США.С., но наши любимые переводы — это переводы Джека Хиршмана. Нам особенно нравится Electric Iron (1971), переведенный с русского Джеком Хиршманом и Виктором Эрлихом. Эта книга содержит подборку стихов, и она была опубликована в Беркли, штат Калифорния, тиражом в 1000 экземпляров весной 1971 года. Electric Iron распространялась знаменитой Serendipity Books (сейчас закрыта) с коллажем на обложке, сделанным Хиршманом.

Коллекционирование произведений Маяковского в переводе может быть захватывающим, а ваши находки могут стать интересным дополнением к любой русской литературе, стихам или сборнику Маяковского.

Владимир Маяковский, Во главе моего голоса — Поэтические письма Гека Гутмана

Эта рассылка была очень длинной. Это считалось стихотворением на шести страницах, и оно включает стихотворение — дважды. Поэма Владимира Маяковского «Во весь голос» — яркая, веселая и не очень сложная (за одним исключением). Надеюсь, вы с удовольствием воспользуетесь им, и вас не отговорит его длина.

Что касается одной трудности: она связана с нарушением Маяковским того, что мы ожидаем от голоса поэта.Прежде чем приступить к стихотворению, давайте посмотрим, как использование им радикально разных (и я думаю, радостно волнующих) множественных голосов делает его необычным.

Одна из центральных «фикций» лирического стихотворения состоит в том, что оно исходит из единого голоса. Это, на мой взгляд, часть великой силы лирики: поэт прямо или косвенно говорит нам, кто она такая, что ее волнует, что она чувствует и переживает. Мы входим в личный мир другого человека, отличного от нас.И, как я уже писал ранее, этот вход может либо утвердить наше собственное существо (в мире есть другой, как я!), Либо вывести нас из нашего узкого и замкнутого я (смотрите! Это то, что другие чувствуют и переживают!) .

Роберт Браунинг, британский поэт конца XIX века, двинул лирику в несколько ином направлении. Его «драматическая лирика» делала то же, что и лирические стихи, но голосом другого человека, а не Браунинга. В своих стихах оратор часто делает то же, что Шекспировский Гамлет в своем знаменитом монологе «Быть ​​или не быть»: он открывает читателю себя (личность, которая не является самим Браунингом, поскольку Гамлет не был Шекспиром). часто с добавлением иронии в том, что говорящий не осознает, что он так тщательно раскрывает себя.Слова говорящего представляют внимательному читателю кого-то, кого говорящий не намеревался изображать, «настоящего говорящего», а также его осторожную (и надуманную) самопрезентацию.

На заре двадцатого века идея единого голоса личности начала распадаться. Для Т.С. Элиот, который начал с драматических текстов, подобных стихам Браунинга, привел к поэме «Пустошь», которая изначально называлась «Он делает полицию разными голосами». Кажущаяся какофония голосов — отрывки из литературных произведений, встроенные драматические тексты, остатки прошлого опыта, которые мы называем памятью, пророческие высказывания — были сложены бок о бок, чтобы указать, что цивилизация, а также сам поэт, были фрагментированы, а не целы.

Великий современный португальский поэт Фернандо Пессоа утверждал, что личность не является «единой», он писал стихи под разными именами, которые он называл «гетеронимами», каждый из которых представлял собой некое «я», которое было в поэте. Читать Пессоа — значит читать стихи Альваро да Кампоса, Рикардо Рейса, Альберто Кейро и десятка других.

Это подводит нас к Владимиру Маяковскому (1893-1930), русскому поэту невероятного величия, писавшему во время — непосредственно перед, во время и примерно через десять лет после — русской революции 1917 года.В художественном отношении Маяковский был футуристом: он воспринимал город как центр человеческой жизни, ценил скорость и перемены, он приветствовал новые технологии. В политическом отношении он был революционным социалистом и, что очень важно, большевиком.

У него была драматическая жизнь. Влюбленный много лет в женщину по имени Лили Брик, которую отстаивал ее муж (и его хороший друг) Осип Брик, он в конце концов покончил жизнь самоубийством, застрелившись из револьвера. В его предсмертной записке были такие строчки, адресованные Бриксам:

И, как говорится, инцидент закрыт.
Лодка любви разбилась о повседневную рутину.
Теперь мы с тобой уволились. Зачем тогда беспокоиться
Чтобы уравновесить взаимные горести, боли и обиды.

Строки взяты из недавно сочиненного Маяковским стихотворения. Это чудесная лирика.

Прошлый час. Вы, должно быть, легли спать.
Млечный Путь струится серебром сквозь ночь.
Я никуда не тороплюсь; с молниеносными телеграммами
у меня нет причин будить или беспокоить вас.
И, как говорится, инцидент закрыт.
Лодка любви разбилась о повседневную рутину.
Теперь мы с тобой уволились. Зачем тогда беспокоиться
Чтобы уравновесить взаимные горести, боли и обиды.
Вот, какая тишина воцарилась в мире.
Ночь окутывает небо данью звезд.
В такие часы человек поднимается и обращается к
Веков, истории и всего творения.

Я не собираюсь обсуждать это стихотворение. Я цитирую его целиком по двум причинам.Во-первых, это потрясающее короткое стихотворение.

Когда стихотворение открывается, наступает глубокая ночь и сияет множество звезд. В этот поздний час, окруженный Млечным путем, говорящего не беспокоят повседневные заботы: «Я никуда не тороплюсь». Телеграммы и штормы — мгновенные явления — сливаются в один запоминающийся образ вспышек молний; оба бледнеют перед необъятностью вселенной: «Молниеносными телеграммами мне незачем вас будить или беспокоить.«Все, что его беспокоило, уже позади:« инцидент закрыт ». Он признает, что повседневные заботы разбили его: «Лодка любви разбилась о повседневную рутину». Но теперь он закончил, больше не пытаясь сбалансировать бухгалтерскую книгу, которая содержит «печали, боли и раны», которые колеблются между говорящим и его слушателем. Теперь, сейчас нет ничего, кроме ночи и ее великолепного неба. «Ночь окутывает небо данью звезд». Он смотрит в космос, а не в повседневную жизнь; разрушенный повседневностью, он чувствует новое существование перед лицом вселенной.

Другая причина для введения «Прошлый час» состоит в том, что это одно из двух предисловий к большому стихотворению, которое Маяковский намеревался написать «Во всех смыслах моего голоса». Предназначен . Стихотворение так и не было написано. Другое предисловие теперь имеет название более длинного стихотворения, которое Маяковский собирался написать. Он настолько отличается, настолько отличается от той лирики, которую вы только что прочитали, что может дать вам представление о том, с чего я начал, о ситуации, с которой мы часто сталкиваемся в творчестве Маяковского.Его «я» — это не та унитарная конструкция, которой мы так часто воображаем — и, более того, надеемся — быть самим собой.

В поэзии, написанной до двадцатого века, в лирических стихах часто встречается конфликт. Напряжение между противоборствующими силами, будь то любовь и ненависть, уверенность и амбивалентность, или стремление к постоянству в мире перемен, — это то, что поэт признает и представляет нам в своем однозначном (одноголосом) стихотворении. Конфликт находится внутри самого себя и содержится в голосе поэта.Если нам нужны разные голоса, мы можем обратиться к драме. (Мы увидим, что в «На верху моего голоса» есть также внутренний конфликт, хотя местность, на которой он появляется, не является территорией «единого я». Маяковский имеет больше общего с драматургом или писателем, чем почти любой другой. другой поэт.)

Прежде чем я закончу это вступление, позвольте мне добавить, что, поскольку я убежден, что Маяковский недооценивается как сила в формировании поэзии 20-го века, это обсуждение закончится взглядом на ряд поэтов, чьи произведения без Пример Маяковского мог бы быть совершенно другим.Он был очень вдохновляющим поэтом для многих величайших поэтов 20-го века.

А вот и «Во весь голос» Владимира Маяковского, второй пролог к ​​задуманному им длинному стихотворению. Этот пролог довольно длинный, шесть страниц. Я надеюсь, вы потерпите меня и прочтете все это. Не беспокойтесь слишком о том, что он говорит. Если вы проигнорируете свое желание быть « глубоким читателем », вы столкнетесь с необычайной маниакальной энергией в стихотворении, с непомерностью, присущей голосу (или голосам!) Маяковского. Никогда раньше, я думаю, не приходил поэт. своим читателям с таким воодушевлением и энтузиазмом.

На высоте
ПЕРВАЯ ПРЕЛЮДИЯ НА ПОЭМУ

Мои самые уважаемые
товарищи потомков!
Роется среди
в наши дни,
окаменевшего дерьма,
исследует сумерки нашего времени,
вы, возможно,
,
тоже обо мне спросите.
И, возможно, ваши ученые
объявят,
с их эрудицией, подавляющей
роем проблем;
Жил когда-то
некий поборник кипяченой воды,
и закоренелый враг сырой воды.
Профессор,
сними велосипедные очки!
Я сам излагаю
тех времен
и себя.
I, уборщик уборных
и водовоз,
революцией
мобилизовано и призвано,
ушло на фронт
из аристократических садов
поэзии —
капризная девка.
Посадила восхитительный сад,
дочка,
дача,
пруд и
луг.
Я сам посадил сад,
сам полил водой.
Некоторые выливают свои стихи из бидонов;
других плюются водой,
изо рта —
кудрявых Маков,
умных валетов —
но что за хрень!
Все это не запруживает —
под стенами мандолина:
«Тара-тина, тара-тине,
т-а-н-г».. . »
Значит, не большая честь,
моим памятникам
подняться из таких роз
над площадями,
там, где кашляет чахотка,
там, где ходят шлюхи, хулиганы и сифилисы
.
Агитпроп
воткнет мне в зубы
,

а я лучше
сочиню для вас
романсов — на
больше прибыли
и больше очарования.
Но я
покорил сам
,
поставил пятку
на горло
моей собственной песни.
Послушайте,
товарищей потомства,
агитатора,
подстрекателя сброда.
Задушив
стихов,
пропущу
томов лирики;
как один живой,
обращусь к живым.
Я присоединюсь к вам
в далеком коммунистическом будущем,
Я,
не супергерой Есенина.
Мои стихи дойдут до вас
через вершины веков,
над головами
правительств и поэтов.
Мой стих
дойдет до вас
не как стрела
в погоне за лирами купидона,
не как потертый пенни
достигнет нумизмата,
не как свет мертвых звезд достигнет вас.
Мой стих
трудом
разорвет горную цепь лет,
и представится
тяжеловесным,
грубым,
материальным,
как акведук,
рабами Рима, построенными
,
входит в наши дни.
Когда в куче книг,
, где похоронен стих,
вы случайно обнаруживаете железные опилки строк,
трогаете их,
с уважением,
как
какое-то старинное оружие
, но потрясающее.
У меня нет привычки
ласкать
ухо
словами;
девичье ухо
с вьющимися кольцами
не станет красным
от головни.
На параде разверну
армий моих пажей,
я осмотрю
полков в строю.
Тяжело, как свинец,
стихов мои наготове,
готовы к смерти,
и к бессмертной славе.
Стихи жесткие,
прижимающие к морде
морды их разинутые
заостренные заголовки.
Фаворит
всех вооруженных сил
кавалерия остроумных
готовая
к бешеной кричащей атаке,
все еще держит своих коней,
поднимает
остроконечных копий рифм.
и все
этих войск, вооруженных до зубов,
, которые мелькали
победоносно за двадцать лет,
всего этого,
до самой последней страницы,
представляю вам,
пролетариев планеты.
Враг
массового рабочего класса
тоже мой враг
закоренелый и давний.
Годы испытаний
и дни голода
приказали нам
маршировать
под красным флагом.
Мы открывали
каждого тома
Маркса
, как мы открывали бы
ставни
в нашем собственном доме;
, но нам не нужно было читать
, чтобы решить,
, с какой стороны присоединиться,
с какой стороны сражаться.
Наша диалектика
не была изучена
у Гегеля.
В грохоте битвы
он превратился в стихи,
когда,
под огнем,
буржуа сбежали
, как когда-то мы сами
бежали от них
.
Пусть слава
тащится
за гением
, как безутешная вдова
на похоронный марш —
умрет тогда, мой стих,
умрет, как рядовой солдат,
как наши люди
, которые безымянно погибли при нападении!
Мне плевать на вертел
на тонны бронзы;
Мне плевать на вертел
на слизистый мрамор.
Мы своего рода люди,
мы придем к соглашению о нашей славе;
пусть наш общий памятник
будет
социализмом
построено
в бою.
Люди потомства
изучают обломки словарей:
из Леты
выскакивают на
обломки таких слов
, как «проституция»,
«туберкулез»,
«блокада».
Для вас,
, которые сейчас
здоровы и подвижны,
поэт,
с грубым языком,
своих плакатов,
слизывает слюну чахотки.
По прошествии многих лет,
, я начинаю напоминать
тех чудовищ,
динозавров, обнаруженных при раскопках.
Товарищ жизнь,
дала нам
марш быстрее,
марш
быстрее, оставив
пятилетнего плана.
Стих
принес
рублей лишних:
никакие мастера не сделали
стульев из красного дерева для моего дома.
С чистой совестью,
Мне ничего не нужно
, кроме
— свежевыстиранная рубашка.
Когда я появлюсь
перед CCC
грядущих
ярких лет,
через мой большевистский партийный билет,
я подниму
над головами
банды своекорыстных
поэтов и жуликов,
всего сто томов
из
моих коммунистических книг.

[Перевод с русского Джорджа Риви]

Мы, я думаю, удивимся, если вспомним разницу в голосе между началом двух прологов, которые Маяковский написал в свое запланированное, но никогда написано, длинное стихотворение. Вот первый:

Прошлый час. Вы, должно быть, легли спать.
Млечный Путь струится серебром сквозь ночь.

А вот и второй:

Мои самые уважаемые
товарищи потомства!

Первое мягко сказано близкому другу; второй — публичное обращение большевика к своим будущим «товарищам».«Один тихий и лирический, другой риторический и даже шаблонный. Первым мы можем назвать голос созерцательной лирической любви. Второй — голос политически активного общественного деятеля. (Известно, что Маяковский читал свои стихи широкой русской публике, как в стране, так и в городе, провозглашая их глубоким басом [1].

Два начала указывают на два голоса, одного человека. «На вершине моего голоса» мы обнаруживаем в этом стихотворении голос за голосом, все исходящие от поэта, которого зовут «Маяковский».’

Позвольте мне представить все стихотворение целиком с пометками на полях, которые пытаются идентифицировать множество голосов, которыми пользуется Маяковский. Какой «настоящий» Маяковский? Я подозреваю, что все они — Маяковские, и часть того, что происходит в этом стихотворении, — это его решительная решимость показать нам свои разные «я».

Как любитель лирической поэзии, я, наверное, отдаю предпочтение лирическому крику, который звучит на трети пути в стихотворении, и я его определю.Но отчасти меня так восхищает в стихотворении то, что слова социалистического мечтателя, революционного товарища кажутся такими же глубокими и такими же реальными. В стихотворении два голоса борются за первенство. Является ли Маяковский неудачливым поэтом, преданным политикой большевистской революции и драконовской политикой Сталина, или он революционер, который мечтает о лучшем мире и так глубоко привержен этому миру, что его поэзия должна сформироваться в соответствии с ним. сделать это реальностью [2]? Скорее всего, Маяковский — каждый, поэт, которому мешают, и поэт революции, точно так же, как он лирический голос, обращенный к ночи и необъятности звезд, а также большевик, обращающийся к своим будущим товарищам.

Все мы — напыщенные, дрянные, поверхностные, хвастливые личности, а также сыновья (или дочери), любовники, люди чести и преданности делу. У Маяковского есть размер и мужество, чтобы принять все «я», которые содержатся в том, что мы запихиваем в эту неуправляемую корзину скользких желаний и поз, которые мы называем «я». уроки, которые он преподает нам. Как сказал Уолт Уитмен в центре Песни о себе в более полной манере принятия, чем может представить Маяковский: «Я обожаю себя.. . . есть столько меня, и все такое сочное ».

При всех его скоплениях «я», как теперь должно быть ясно, двое воюют друг с другом за то, что мы могли бы назвать сердцевиной души Маяковского или, для менее духовных, в глубинах его сознания. Художник, политический революционер: Маяковский, создавший прекрасные стихи, и Маяковский, стремящийся к созданию более совершенного и справедливого общественного строя.

Но концентрироваться на конфликте, исключая большую часть стихотворения, я убежден, неправильно.Даже признавая глубокий конфликт между художником и революционером, мы понимаем, что, вероятно, из голосов в «На верху моего голоса» — это «настоящий» Маяковский.

Итак, давайте перечитаем стихотворение, на этот раз слушая только голоса и игнорируя то, что происходит в действии, символах и метафорах, снова уделяя мало внимания тому, что говорит нам поэт.

На высоте

Мой самый уважаемый Официальный советский поэт-голос Товарищи потомства!
роется среди уличных поэтов в наши дни ‘
окаменевшего дерьма, разговорного, в вашем лице исследуя сумерки нашего времени, «Поэтические» вы, личный адрес возможно,
спросит обо мне тоже.
И, возможно, ваши ученые Сатирическая напыщенность объявят,
с их подавляющей эрудицией
роем проблем;
Жил когда-то
некий поборник кипяченой воды,
и закоренелый враг сырой воды.
Профессор, Сатирический Снимай велосипедные очки!
Я сам изложу Личный адрес , тогда
и я.
I, уборщик уборных Революционная риторика, и водовоз, , возможно, самоуничижительный революцией
мобилизованы и призваны,
ушли на фронт
из аристократических садов Сатирически-поэтические поэзии —
капризная девка.
Посадила восхитительный сад,
дочка,
дача,
пруд и
луг.
Сам садил, Скромный личностно-поэтический Сам полил водой.
Некоторые выливают свои стихи из бидонов;
другие плевать водой Критическое изо рта —
кудрявые Маки, Личная сатира умные валеты —
но что за чертовщина все это! Личный адрес, разговорный Все это не запирается —
под стенами мандолина: Сатирика «Тара-тина, тара-тине, Музыкальная (поэтическая) tw-a-n-g… »
Значит, не большая честь, Большевик моим памятникам
подняться из таких роз
над площадями,
там, где кашляет чахотка,
там, где ходят шлюхи, хулиганы и сифилисы
.
Agitprop Самоаналитический (полуобщественный) воткнул
и мне в зубы,
и я бы предпочел Самоаналитический (частный) сочинить для вас
романов —
в нем больше прибыли Практично и больше обаяния .
Но я Поэтический, лирический, личный, покорил исповедальный сам,
задев пяткой
горло
моей собственной песни.
Слушай, Вернись к старту: товарищей потомков, Официальный советский голос агитатору
Подстрекатель.
Stifling Personal потоки стихов,
Я пропущу
томов текстов;
как один живой, Personal вперемешку с Обращаюсь к живым. Полусоветская риторика

Присоединяюсь к вам Революционная риторика в далеком коммунистическом будущем,
Я, Исповедник нет Есенинский супергерой.

Мои стихи дойдут до вас Пророчество (как Уитмен) через пики веков,
над головами
правительств и поэтов.
Мой стих Поэтика (негативные метафоры) дойдет до вас
не как стрела
в погоне за лирами купидона,
не как потертый пенни
достигает нумизмат,
не как свет мертвых звезд достигает вас.
Мой стих Пророческий] трудом
разорвет горную цепь лет,
и представится
тяжеловесным, «Реалистичным» грубым,
осязаемым,
как акведук, Поэтическим (метафора) рабами Рим
построен, Революционная педагогическая входит в наши дни.
Когда в куче книг, Личная поэзия — , где похоронены стихи, адресовано будущим читателям вы случайно обнаруживаете железные опилки строк,
прикоснитесь к ним
с уважением,
как если бы вы Поэтический метафорический какой-то античный
пока что офигенное оружие.
У меня нет привычки Личное, исповедальное ласкать
ухо
словами;
девичье ухо «Поэтическое» с кудрявыми кольцами
не станет малиновым
от головни. Шок-качок В парадном развертывании Революционный (поэтический — армии моих пажей, расширенная метафора) Осмотрю Самосатирический (псевдо-эпический) полков в строю. (продолжение метафоры) Тяжелый, как свинец,
мои стихи стоят наготове,
готовы к смерти Поэтический перебор и к бессмертной славе.

Стихи жесткие,
прижимающие к морде
морды их разинутые
заостренные заголовки.
Фаворит
всех вооруженных сил
кавалерия остроумных
готовая
к бешеной кричащей атаке,
все еще держит своих коней,
поднимает
остроконечных копий рифм.
и все
этих войск, вооруженных до зубов,
, которые сверкали поэтическим триумфализмом победоносно за двадцать лет, (метафора тускнеет, но все это будет , продолжатся) до самой последней страницы,
я представляю ты,
пролетарий планеты. Большевистский, но личностный Враг Революционный, но личный массового рабочего класса (глубоко личный) тоже мой враг
закоренелый и давний.
Годы испытаний Личная история и дни голода (слияние с социальными) приказало нам
маршировать
под красным флагом.
Мы открыли Poetic (метафора, каждый том, удивительно личный Маркса , но коллективный) , как мы открыли бы
ставни
в нашем собственном доме;
, но нам не нужно было читать Антиинтеллектуальный, практичный, , чтобы решить товарищеский , с какой стороны присоединиться,
с какой стороны сражаться.
Наша диалектика
не была изучена
у Гегеля.
В грохоте битвы Поэтический, объяснительный он превратился в стих, (метафора снова появляется) когда, Поэтический, товарищеский под огнем,
буржуа сбежали
, как когда-то мы сами
бежали от них
.
Пусть слава Самоотречение Тащится Проклятие после гения
как безутешная вдова Поэтично — сравните с похоронным маршем —
умрите тогда, мой стих, Увещевание — сравните , умрите, как обычный солдат, 9000 поэтическое самомнение как у наших мужчин
которые безымянно погибли нападая!
Мне плевать Уличный жаргон на тонны бронзы; Честная (?) Самокритика Мне плевать
на слизистый мрамор.
Мы своего рода люди, Товарищ мы договоримся о нашей славе;
пусть наш Товарищ с общим памятником будет сильным личным измерением социализм — личное слияние построено в социально-историческое в битве.
Люди потомства Обращение к будущим читателям Изучите обломки словарей:
из Леты Революционный мечтатель вскроет
обломков таких слов
, как «проституция»,
«туберкулез»,
«блокада».
Для вас, Пророческий, разговаривающий с , которые сейчас будущих поколения здоровых и подвижных,
поэт, Реалистичный с грубым языком
его плакатов,
слизывает слюну чахотки. Непоэтично поэтично С хвостом моих лет позади, Самоуничижительно Я начинаю походить на
этих монстров,
раскопанных динозавров.
Товарищ жизнь, Риторический позволяет нам
маршировать быстрее,
марш
быстрее, оставив
пятилетнего плана. Сатирика Сталина Мой стих Практический принес
рублей лишних:
никакие мастера не сделали
стульев из красного дерева для моего дома.
С чистой совестью, «Товарищ-революционер» Мне ничего не нужно
, кроме
, только что выстиранной рубашки.
Когда я появлюсь Сатирический и самокритичный перед CCC
грядущих
ярких лет,
через мой большевистский партийный билет,
я подниму
над головами

банды своекорыстных
поэты и жулики,
всех сотен томов
из
моих коммунистических книг.

Уф! Теперь вы прочитали это стихотворение дважды — или, может быть, прочитали его один раз и один раз просмотрели? Постоянные и резкие смены голоса меня поражают. Мы слышим такие переключатели в пьесах, когда диалог переходит от персонажа к персонажу, но даже в этом случае персонажи обычно говорят на схожих языках. В первую очередь в романе — это утверждение, сделанное русским критиком Михаилом Бахтиным в 1934 году, — мы обнаруживаем смесь действительно разных голосов, говорящих из разных языковых сообществ, что он назвал «гетероглоссией».’

Но« Во весь голос »- это не роман. Это стихотворение, которое провозглашает нам, что его автор и спикер Владимир Маяковский не однозначен, а есть «я», состоящее из многих «я» с множеством разных желаний и целей, «я», существующих в разных средах. За пятьдесят лет до этого Торо написал стихотворение, которое начиналось словами: «Я — сгусток тщетных стремлений, связанных / Случайно связанных вместе», интуитивно предполагая, что «я» состоит из различных частей. Но, и это важно, он по-прежнему верил в единство, и его стихотворение было тем, что я бы назвал однозначным.

Не так с Маяковским. В нем много «я», и его стихотворение, как должны были показать мои аннотации на полях, его стихотворение раскрывает необычайную многоголосность. Здесь много голосов, и все они «Маяковский». Кто он на самом деле? Есть ли один голос, который «настоящий», а остальные — маски? На вопрос о «настоящем» Маяковском нельзя ответить. Он — все голоса, которые он нам преподносит.

O.K. Приступим к стихотворению. Мы рассмотрели то, что, безусловно, является самым сложным в нем, — его многоголосый характер.

Он начинается с обращения Маяковского к будущим поколениям. Это ситуация стихотворения, и она дает поэту возможность противостоять центральному конфликту, борьбе между личным и политическим, потребностями себя и потребностями более широкого тела (общества), в котором оно пребывает. . Стихотворение придает равный вес каждой стороне этого конфликта. Ни один «революционер» никогда не издал более мучительного крика, чем этот:

Но я
покорил себя
,
поставил пятку
на горло
моей собственной песни

Всегда.Он подавляет себя, заглушает песню, которую хочет спеть. В совершенно ином контексте поэт Рильке провозгласил: «Ибо где-то существует давняя вражда между нашей повседневной жизнью и великим делом». Рильке хотел, чтобы искусство было важнее жизни: в этом стихотворении Маяковский признает, что, если он хочет признать потребности других людей, повестку дня, которую он хочет решить политически, он должен подавить свою собственную песню. Больше, чем удушье: наступи на собственное горло своим ботинком на каблуке. Айеее! Он знает, что он «душит / потоки поэзии», которые стремятся озвучить себя.

Все для общего блага, как позволяет нам видеть Маяковский. Вот строки столь же сильные и трогательные, как те, которые я только что процитировал.

пусть наш общий памятник
будет
социализмом
построено
в бою.
Люди потомства
изучают обломки словарей:
из Леты
выскакивают на
обломки таких слов
, как «проституция»,
«туберкулез»,
«блокада».

Только тот, кто привык к человеческим мечтам, может игнорировать силу этой революционной мечты: построить мир, в котором больше не будет эксплуатации, болезней и войн. Мир, в котором никто не знает слов « проституция… туберкулез… блокада », потому что больше не существует сексизма и сексуальной эксплуатации, отсутствия медицинской помощи и военных сражений. В этих строках Маяковский раскрывает свою мечту о лучшем мире, более гостеприимном к человеческой жизни и человеческим свершениям.Именно желание создать такой «общий памятник» привело его к его ужасной ситуации, когда он осознает, что «ставит меня пяткой в ​​горло моей собственной песне».

Этот конфликт и его выбор писать поэзия, которая борется за создание лучшего мира, лежат в основе стихотворения. Хотя его самоубийство произошло, когда он заканчивал бурную любовную интригу, мы, возможно, вправе полагать, что напряжение между его самоубийством и его приверженность построению социалистического будущего могла быть одной из причин его самоубийственной смерти [3].

Позвольте мне подчеркнуть, насколько важен этот конфликт. Не только к Маяковскому, но и к истории нашего времени. Он был центральным в поэме Шеймуса Хини «Лето 1969 года», оцениваемой в предыдущей главе. Как будто это ключ, в котором написаны музыкальные композиции, он проходит через творчество таких разноплановых поэтов, как Уильям Батлер Годы, Анна Ахматова и Роберт Лоуэлл.

Поскольку это стихотворение такое длинное, и я уже представил его во второй раз полностью, чтобы показать, сколько голосов использует поэт, я не буду повторять его строка за строкой, раздел за разделом, как я обычно это делаю. в этих очерках.Конечно, в стихотворении есть подробности, но я не уверен, что они имеют большое значение, когда мы пытаемся понять стихотворение.

Нужно ли нам знать, читая стихотворение, что Маяковский был замечательным художником-графиком, создавшим плакаты, призывающие русских рабочих пить чистую воду? Что он был менее принят литературным истеблишментом в Советском Союзе, чем менее талантливые поэты, строго придерживавшиеся партийной линии «кудрявые Маки / умные валеты»? Что ЦКК — это ЦК КПСС? Что Сергей Есенин [4] был одним из самых состоявшихся его современников, поэтом сельской жизни?

Мы должны, однако, отметить замечательные расширенные военные метафоры, предназначенные для утверждения его стихов в качестве призывника в революционную армию.На эту серию метафор намекает, когда он сравнивает свои стихотворные строки с «каким-то старинным / но устрашающим оружием», а затем всерьез начинает со слов «Парадное развертывание / армии моих пажей». Это не заканчивается, поскольку метафора накапливается в метафоре, пока не завершится через полторы страницы.

Нужно ли нам аннотировать его отказ от скульптуры («тонны бронзы … слизистый мрамор») как признание революционером того, что неодушевленные памятники — неадекватный памятник революционному поэту?

Мы можем, я думаю, понять его приверженность «пролетарию планеты», даже если термин «пролетарий» больше не используется в настоящее время.Даже «рабочий класс» — неудобная часть нашего современного словаря. И все же «пролетарий», за которого он борется, более определен, но не так уж сильно отличается от «народа», о котором Линкольн упомянул в конце своего Геттисбергского обращения как основу демократии («народа, народа, за люди »), хотя слово« пролетарий »имеет коннотацию« рабочий класс », которой не было в словах Линкольна?

Мы (э-э, редакционный комментарий здесь) иногда забываем, что жадность — не единственный критерий, по которому мы можем судить о функционировании общества, поэтому мы, возможно, не склонны признавать утверждение Маяковского о том, что «враг / массированных рабочих class / тоже мой враг.И хотя никто из нас не может видеть Карла Маркса без линз того самого большевизма, на который Маяковский часто нападает в этом стихотворении, в этих строках есть замечательный образ просвещения:

Мы открыли
каждого тома
Маркса.
, как если бы мы открывали
ставни
в собственном доме;
, но нам не нужно было читать
, чтобы решить,
, с какой стороны присоединиться,
с какой стороны сражаться.

Эти последние две строки выше, разве они не прообраз современной песни Флоренс Рис (стихотворение Маяковского было написано в 1930 году, песня Риса в 1931 году) из округа Харлан, штат Кентукки, когда рабочие боролись с могущественными горнодобывающими интересами в Аппалачах: « На какой вы стороне, мальчики, / На какой вы стороне? / На какой вы стороне, мальчики, / На какой вы стороне? // Говорят в округе Харлан / Там нет нейтралов / Вы либо будете профсоюзный человек / Или работать на JH Блэр. [5] ”

Давайте, однако, перейдем от Риса к тому, что стихи Маяковского могут повлиять на ход литературы в двадцатом веке.Луч света Маяковского лежит над большей частью современной поэзии, маяком и ярким примером.

Это верно в отношении величайших поэтов-марксистов, последовавших за ним, Брехта, Неруды и Хикмета.

Противостояние между политической преданностью и жизнью, которую можно было бы прожить в противном случае, должно было быть исследовано в том же духе Бертольтом Брехтом — он тоже обращается к будущим поколениям — в его центрально важном «Тем, кто родился позже» [6]. И, конечно же, на решение Брехта писать откровенно политические стихи, я думаю, во многом повлиял пример революционной приверженности Маяковского.

Призыв к тому, что мужчины и женщины делают руками, помог сформировать политические и поэтические ценности Пабло Неруды. Когда Маяковский пишет:

Мой стих
трудом
разорвет горную цепь лет,
и представит себя
тяжеловесными,
сырыми,
материальными,
как акведук,
рабами Рима, построенными
,
входит в наши дни.

он установил связь между поэзией и вещами этого, нашего общего человеческого мира, которую Неруда воспевает в своей «Оде критике»

Великий и недооцененный Назым Хикмет [7], гигант турецкого поэзия последовала примеру Маяковского, вывести марксизм на язык и в то же время стереть порой казалось бы непреодолимое разделение между прожитой жизнью и миром стихотворения.

Но это еще не все.Дело не только в том, что Маяковский был политическим поэтом. Это его экспериментирование, его энтузиазм, его перформативная склонность.

Самым важным из его наследия, на мой взгляд, и вовсе не политическим, были строки с отступом, которые мы видели в «На верху моего голоса», и особенно в триаде увеличивающихся отступов, которые мы видели в строках 3-5, замощенных. путь к открытию Уильямом Карлосом Уильямсом в конце 1940-х годов того, что он назвал «переменной ногой». Вот строки 3-5:

Бродят среди
в наши дни
окаменевшего дерьма

Мне часто хотелось читать по-русски, чтобы я мог написать о влиянии Маяковского на Уильямса на свой вспомните величайшего американского поэта двадцатого века.Маяковский посетил Нью-Йорк в 1925 году, где он и Уильямс встретились [8]. Несмотря на то, что строки Маяковского рифмуются, а строки Уильямса — нет, даже если одни написаны по-русски, а другие по-английски, между ними существует глубокая связь. Когда Уильямс искал новый размер для американского стиха, он принял триаду с отступом, которую мы находим у Маяковского, форму стиха, которую мы видели выше (и которая повторяется на протяжении всей песни «На вершине моего голоса», и которая характеризует многие из более длинных стихотворений Маяковского из « Бруклинский мост [9] »и далее.« Новый «метр» Уильямса, как и у Маяковского, совсем не касался счета слогов.

Уильямс сказал, что этот новый метр, «переменная ступня», впервые пришел к нему, когда он написал следующие строки для своей эпической поэмы Патерсон [10] в 1948 году, строки позже опубликованы отдельно как «Спуск.» Еще раз, не беспокойтесь о «значении». Просто посмотрите на форму линий: кажется, это реинкарнация линий, которые мы уже видели у Маяковского, не так ли?

Спуск манит
, как манит подъем.
Память — это своего рода
свершений,
своего рода обновление
даже
посвящение, поскольку пространства, которые она открывает, — это новые места
, населенные ордами
до сих пор нереализованными,
новых видов —
, поскольку их движения
направлены на новые цели
(хотя раньше они были заброшены).

Ни одно поражение не состоит полностью из поражения — с
мир, который он открывает, всегда остается местом
, ранее
неожиданным.
затерянный мир,
неожиданный мир,
манит в новые места
и никакая белизна (потерянная) не бывает такой белой, как память
белизны.

Хотя у меня есть оговорки, что новая линия Уильямса была столь же «измеримой», как он думал, я не сомневаюсь ни в ее силе, ни в ее революционном влиянии на поэзию второй половины двадцатого века. .Никто в то время в англоязычной поэзии не оказывал столь сильного влияния на голос и ритмы стихов, как Уильямс. Я твердо убежден, что Уильямс стал «крестным отцом» американского стихотворения в конце двадцатого века, создав гибкую триаду, которая обещала ритмический порядок, но в то же время уделяла большое внимание гибкости американской речи. На мой взгляд, Маяковский сыграл ключевую роль в создании новой линии Уильямса.

Маяковский, как мы видели, воспринял русский язык и стихотворение как перформанс.Аллен Гинзберг учился у Маяковского частично декламировать стихи; в случае Гинзберга именно длинные бардовские строки зависели от американской речи. Как будто в Howl Уолт Уитмен и Владимир Маяковский встречаются, чтобы возвестить нового американского поэта.

Гинзберг также последовал примеру русского поэта в его стремлении сделать частное публичным. Маяковский не был поэтом литературных журналов: он провозглашал стихи вслух и часто перед тысячами слушателей. Его порой публичный («Мои самые уважаемые / товарищи») исповедальный стиль («Я / покорил / себя, / вставая пяткой / в горло / своей собственной песни»), несомненно, был образцом для самого известного в Америке стихотворения о середина века, Вой , которое начинается так: «Я видел лучшие умы моего поколения, уничтоженные безумием, истерически голодающих / голодающих, / бредущих по негритянским улицам на рассвете в поисках гневного решения.. . «

Затем в Америке произошло движение в сторону американской речи и изобилия (и не только в Гинзберге), очень похожее на использование Маяковским русского языка и его маниакальную энергию.

Мы видим это в действии у другого великого нью-йоркского поэта, Фрэнка О’Хара, который научился у Маяковского использовать язык повседневной жизни и принимать непосредственность поэта-в данный момент. Эта непосредственность, которая тесно связана с желанием Маяковского говорить несколькими голосами — в зависимости от того, что кажется правильным в данный момент, — также была определяющей для близкого друга О’Хары, Джона Эшбери.Можно было бы связать Маяковского, хоть и окольным путем, с «боевиком» Джексона Поллока и других абстрактных экспрессионистов. Которые сами были моделями для О’Хары и Эшбери.

Два стихотворения О’Хары [11], «Маяковский» и его «Истинный рассказ о разговоре с Солнцем на Огненном острове» предельно ясно демонстрируют глубокую связь О’Хары с русским поэтом, хотя мощный пример родства Маяковского лежит в основе всех Стихи О’Хары.

Второе из двух стихотворений, которые я только что упомянул, является имитацией / данью уважения / ответом на самое радостное стихотворение, которое я знаю, хотя стихотворение начинается в депрессии и отчаянии.Это стихотворение Маяковского «Необычайное приключение, постигшее Владимира Маяковского на даче». Постоянные получатели этих писем могут помнить, что я отправил это стихотворение в качестве праздничного подарка четыре с половиной года назад.

«Необычайное приключение» Маяковского кажется хорошим местом, чтобы попрощаться с ним, одним из великих поэтов ХХ века. В нем мы находим облегчение и противоядие от напряжения расколотого и разложившегося «я», с которым мы сталкиваемся в «На верху моего голоса».«Предварительно и, возможно, к несчастью, Маяковский часто записывал сломанные« я », с которыми мы сталкиваемся внутри, когда сталкиваемся с постмодернистской жизнью. И все же в «Необычайном приключении» он показывает, что наша роль, кем бы мы ни были или кем бы мы ни были, — воспевать свое существование, отмечать множественное сияние себя.

Footnotes

[1] Этот голос был замечательным, как писал несколько десятилетий спустя русский поэт Евгений Евтушенко, отдавая дань уважения: «Дайте мне, Маяковский, / вашу каменную глыбу / вашу турбулентность / свой глубокий бас.»

[2]« О какой? это каждый? » как резко писал Джерард Мэнли Хопкинс о другой ситуации.

[3] Я должен отметить, что, хотя он говорил о самоубийстве в течение многих лет, существуют разногласия по поводу того, покончил ли он с собой, или его смерть была от руки советской государственной безопасности и замаскирована, чтобы выглядеть как самоубийство.

[4] Есенин покончил жизнь самоубийством раньше Маяковского. Неактуально, но интересно: последнее стихотворение Есенин написал собственной кровью.А потом повесился. Может быть. Еще раз, есть вероятность, что советские силы безопасности несут ответственность за эту смерть.

[5] Пит Сигер поет ту «революционную» песню «На какой стороне ты».

[6] Великое стихотворение Брехта доступно на английском языке в Интернете, включая прекрасный перевод Виллетта, Манхейма и Рида. «Поистине я живу в тяжелые времена». Следует отметить, что сам Брехт был одним из величайших поэтов двадцатого века.

[7] На сайте Академии американских поэтов есть краткая биография и несколько его стихотворений.

[8] Американский поэт услышал, как русский поэт декламировал свое произведение на приеме 19 сентября того же года, и это событие осталось памятным для Уильямса в последующие годы.

[9] Написано во время трехмесячного визита Маяковского в Соединенные Штаты в 1925 году.

[10] Патерсон был попыткой Уильямса написать американский эпос, иногда весьма успешной, а иногда нет. В его стихотворении говорится о первом центре американского производства, Патерсоне, штат Нью-Джерси, городе недалеко от его собственного дома в Резерфорде.Эпос в четырех книгах, а позже в пяти, посвящен Патерсону — его истории, географии, его людям — и включает в себя огромное количество голосов и источников. Казалось бы, он многим обязан Маяковскому (которым восхищался Вильямс) и Т.С. Элиоту (которым он не восхищался). Элиот был великим поэтическим соперником Уильямса современности; Уильямс постоянно пренебрег своим влиянием на современное письмо.

[11] Первая — дань уважения близости двух поэтов и кажется мне посредником в самоубийстве Маяковского.Второй — тоже дань уважения, столь же приятный и прекрасно читаемый, как и стихотворение Маяковского, на которое оно отвечает, которое упоминается в следующем абзаце и фигурирует в главе IX этой книги

Владимир Маяковский, Новатор А.В. Луначарского 1931

Владимир Маяковский, Новатор А.В. Луначарского 1931 г.

А.В. Луначарский 1931

Владимир Маяковский, Новатор

---

Написано: 1931 г .;
Переводчик: Я. Ганускин;
Источник: А.Луначарский: О литературе и искусстве Издательство «Прогресс», 1973;
Расшифровано: Харрисон Флэсс для marxists.org, февраль 2008 г.

---

Много раз говорили, что поддержка Маяковским пролетарского дела не случайна. Это значит, что предпосылки для того, чтобы вести его в этом направлении, существовали внутри него, потому что в наше время много людей, а не несколько поэтов, но не все люди, не все поэты идут по этому пути. Однако этот внутренний голос никогда бы не повел его так, как он, если бы не наше время, потому что никто не определяет свой собственный путь, но путь любого человека в значительной степени определяется его временем и окружением.Говоря о творчестве и жизни Маяковского, мы говорим о его встрече как личности с пролетарской революцией как колоссальным социальным явлением.

Пролетариат и его революция существовали в латентной форме задолго до октября 1917 года и даже до 1905 года. Маяковский знал о существовании этой великой силы и временами довольно близко подходил к ней в повседневной жизни, но в ранний период своей жизни. , он все еще был от нее весьма удален. Можно сказать, что, когда Маяковский начинал свою карьеру, он был еще вне сферы влияния этого гигантского общественного тела, революционного пролетариата.Первый шаг, сделанный Маяковским на пути к революции, понимаемый в широком смысле слова как отказ от того, что существует для чего-то другого, лучшего и благородного, и попытка его уничтожить, он сделал как личность.

Маяковский часто дает определения и автопортреты, в которых говорит, что он, Маяковский, слишком велик для того окружения, в котором ему приходится жить. Он вкладывает двойное значение в слово «большой». С одной стороны, он просто констатирует то, что он, Маяковский, очень высокий, крупный мужчина; с другой стороны, есть соответствующая широта духа, размах его идей, его страсти, его жизненные потребности, его творческие силы; они тоже несоразмерны с его окружением.

Характерно, что здесь сливаются слова «величие» и «размах». Что касается него, то эти страсти, эти мысли, эта неудовлетворенность, эти надежды и это его отчаяние не являются чем-то порожденным его умом, они не вращаются в каком-то «эмпирейском сознании»; все это его тело, все это происходит в его Геракловом теле. Маяковский был материалистом (позже я расскажу, стал ли он диалектиком): он прочувствовал все, что было от земли, от плоти, омытого горячей кровью, исполненного естественной жажды жизни, и он испытал это как Маяковский — телесное существо и, как Маяковский, — соответствующая этому существу психика.

Ну, этот Маяковский обнаружил, что ему на свете тесно. Это не значит, что ему было тесно во вселенной. Ему нравилась вселенная, вселенная была очень большой, и он хотел быть с ней в очень близких отношениях: он пригласил Солнце сойти и навестить его, и Солнце сошло и поговорило с ним. Но Солнце приходило к нему во сне, тогда как те, кто был действительно близок с ним, и те, с кем он пытался войти в тесный контакт, не были такими большими, как он. Вот почему Маяковский чувствовал себя таким меланхоличным и ужасно одиноким.Ему было трудно найти настоящих друзей. И только ближе к концу своей жизни он начал находить их в помеси огромных безбрежных сил природы и отдельных личностей, среди которых он все еще находил очень мало настоящих друзей. Ему так и не удалось вплотную приблизиться к величайшим людям нашей эпохи, людям, занимающимся другими делами в другой сфере, политическим лидерам нашей революции. И все же он наконец нашел сущностей, к которым он бросился с огромной силой своего желания положить конец своему одиночеству.Это были общественные образования: пролетариат и революция.

Пролетариат и революция были близки его сердцу, во-первых, своим титаническим размахом, великими битвами, которые они развязывали в сферах непосредственной политической борьбы и труда, и, во-вторых, потому, что они были ключом к будущему. Очевидно, у него не было очень четкого представления о , каким будет будущее . Но он знал, что это будет год своего рода будущего, в котором он, большой человек, наконец-то сможет свободно дышать, в котором он сможет выпрямиться в полный рост, в котором его сердце найдет в раю.Вот почему, почти предвидя свой роковой конец, он говорит в предисловии к своей поэме « На вершине моего голоса», , что он, этот большой человек, должен быть возрожден в будущем.

Привет, послушай!
товарищи наследники и потомки агитатору,
громкоговоритель главный! Оглушая поэтический поток
, я шагаю к вам
по лирическим томам, как говорит живое с живым.

Когда завоевана свобода, когда на землю приходят великие, возвышенные люди, тогда можно любить и петь, как хочется. Но теперь —

Потомки,
в нашем лексиконе,
ищите обломки, плывущие из Леты,
нечетных слов-остатков, таких как «проституция»,
«туберкулез»,
«блокады».«Для вас,
, таких здоровых и подвижных, поэт
слизывал
чахоточной слюны грубым шершавым языком плакатов.

Маяковский делал все, чтобы проложить путь человеку будущего. Это было отправной точкой, с которой Маяковский начал свою борьбу за большого человека в дореволюционные времена. В буржуазном мире не было дороги в будущее, не было образований общественного порядка, коллектива, который он мог бы полюбить, была только мелкобуржуазная пустота, и именно против этой мелкобуржуазной пустоты он протестовал.

В протесте Маяковского с самого начала были какие-то социальные нотки. Однако суть этого протеста заключалась в том, что мир слишком мелок, чтобы принять великого человека, а великий человек с негодованием и отвращением отвергает этот мелкий мир, этот наемный мир, деградировавший до буржуазного уровня до буржуазного. Это было первое восстание Маяковского

г.

Второе восстание Маяковского было результатом его молодости. Дело не в том, что мужчина молод и поэтому любит вести себя вызывающе, как король замка, по отношению к другим.Нет, молодость значила для Маяковского другое: он чувствовал, что мир, в котором родился и неотъемлемой частью которого стал, стар и дряхл. В нем были свои знаменитые персонажи и музеи, почитаемые всеми, но эти известные личности и музеи служили только для того, чтобы освятить и благословить бесполезный, дряхлый мир, в котором он жил.

Маяковский прекрасно понимал, что в прошлом человечества были бесценные сокровища, но опасался, что если эти сокровища будут признаны, то придется признать и все остальное.Поэтому лучше было восстать против всего и сказать: мы сами себе предки! Пусть наша молодежь провозгласит свои молодые слова, которые позволят омолодить общество и мир!

Молодежь обычно хочет подчеркнуть тот факт, что она будет говорить то, о чем раньше никогда не говорили. Это желание порождает в революционных произведениях Маяковского контрасты, которые отмечали многие критики и которые, несомненно, часто парадоксальны, часто являются неожиданной уловкой, часто являются грубостью, часто являются шутками мальчика.А те, кто, как Шенгели и все прочие «старушки», говорили: «Ой, милый! Это ужасно! Это хулиганство! » были в ужасе, потому что в их крови не осталось молодости. Можно даже быть молодым в преклонном возрасте или быть собачьим в раннем возрасте, дело не в годах, а в творческой силе. А те, кому его не хватало, не могли понять, как бродит вино у Маяковского, как выдувается пробка и даже бутылка, как бродит молодой, стремительный талант. Эти шалости молодого Маяковского были признаком его будущего роста, как у чистопородного щенка большие и неповоротливые лапы — верные признаки его будущих больших размеров.

Его третий революционный шаг был рожден его умением и, прежде всего, его умением в формальном смысле этого слова. Он чувствовал в себе огромную любовь к словам, он чувствовал, что слова подчиняются ему, что они формируются в батальоны по его команде. Он был увлечен этой властью над словами. Он чувствовал, что если человек не умеет командовать словами, а просто повторяет то, что другие говорили раньше, он был подобен дирижеру, который приходит к хорошо отрепетированному оркестру и взмахивает дубинкой после того, как музыканты уже сыграли определенную фразу. пока слушатели думают, что он дирижирует.Такое положение дел похоже на положение, при котором эпигон думает, что он пишет новые стихи, в то время как на самом деле им овладевают старые слова и мысли. Маяковского всегда раздражало формальное бессилие, и он говорил, что нужно писать совершенно по-новому. Он еще не знал, каким будет этот новый путь по форме и содержанию, но, прежде всего, он должен был быть новым. И тот, кто будет писать в соответствии со старыми принципами, должен быть подвергнут критике как слуга дряхлого мира.

Следующим бунтом Маяковского (подобным его бичеванию окружающих, порожденному его умением) был бунт, возникший в результате постановки.Здесь мы во многом подошли к самой сути его произведений. Кто, спрашивал себя Маяковский, эти поэты, от которых я отказался за то, что они подражатели, за то, что они продолжают процесс нарастающей дряхлости мира, извергая, как они это делают, уже спетые песни? Каково содержание их песен? Есть ли польза в том, что создают эти поэты? Может быть, поэты вообще не могут создать ничего полезного?

Маяковский был возмущен поэтами, которые гордо заявляли: «Поэт не производит полезного, поэт создает бесполезное.В этом мое очарование как поэта, в этом возвышенная природа поэтических вещей ». Если внимательно прислушаться к бесполезным вещам, о которых поют эти поэты, можно обнаружить, что это не более чем задушевная болтовня. Исторические темы, жанры и прочее проходят через так называемую тему, протягиваются через желудок и кишечник, и только тогда они представляются вам. Если человек поэт, он должен сначала быть «поэтом», он должен уметь быть очень музыкально тошнотворным перед всем миром.

Сам Маяковский был возмущен всей этой лирикой, всем этим музыкальным щебетанием, всякими сладкими мелодиями и желанием украсить жизнь искусственными цветами. Маяковский не хотел, чтобы жизнь украшалась, потому что, по его мнению, украшать жизнь, причем такую ​​ужасную, было делом предательским; вместо того, чтобы менять ее, они замаскировали отвратительную кружку реальности дешевыми искусственными цветами. Это, несомненно, было продуктом его дремлющих марксистских чувств, хотя только постепенно (поскольку Журден только в зрелом возрасте обнаружил, что он говорит прозой) Маяковский осознал, что он революционер в уме, что он понял, чьим союзником он был.

Итак, Маяковский совершенно определенно утверждал, что нужно производить полезное: Поэт, докажи, что твои песни полезны!

Но в каком случае они могут быть полезны?

Маяковский пошутил: что значит «поэзия должна освещать путь»? В конце концов, это же не лампа! Или «поэзия должна нас согреть»? Но это же не печь!

Естественно, это не значит, что Маяковский думал, что поэзия не может ни освещать путь, ни согревать, ибо разве само Солнце не советовало ему «сиять всем своим цветущим достоинством»? Но он знал, что поэзия каким-то образом сияет и согревает. по-другому.Вопрос был в том, как? Не для того, чтобы осветить путь близорукому человеку, возвращающемуся с неприятного, неудачного свидания, и не согреть человека в его уютном доме. Свет и тепло, которые должен рассеять поэт, должны быть лучами, энергией, которая может быть преобразована в живую причину. Он должен принимать участие в производстве новых вещей, т.е. хотя его работы сами по себе не являются утилитарными, они должны обеспечивать стимулы, методы или инструкции для производства этих утилитарных вещей.Все это приведет к изменению окружающей среды и, следовательно, к изменению самого общества.

Отсюда и большая страсть Маяковского к лозунгу «производственный», или производительный, и к созданию стихов, которые являются «продуктом производства», но никоим образом не рождены «душой» как бледный цветок.

Маяковский стал революционером как таковой в очень раннем возрасте. Он часто представлял революцию как желаемое, но расплывчатое, огромное благословение. Он еще не мог определить его более четко, но он знал, что это был гигантский процесс разрушения ненавистного настоящего и творческого рождения великолепного и желанного будущего.И чем быстрее, бурнее и беспощаднее продвигался этот процесс, тем счастливее был бы здоровяк Маяковский. А потом он столкнулся лицом к лицу с пролетариатом, Октябрьской революцией и Лениным; он натолкнулся на эти грандиозные явления на своем жизненном пути и, внимательно изучив их, хотя поначалу держался в стороне, он увидел, что это было его место в жизни, что это было то, к чему он стремился, прямое осознание гигантский процесс реконструкции! И он продвигался, как мог, навстречу этому движению; он решил стать, насколько это возможно, настоящим пролетарским поэтом.И все лучшее в нем, все, что было в нем великого, все социальное, все, что составило три четверти его поэзии и составляло суть его творчества, все это действительно шло к пролетариату и полностью победил все остальные элементы своей натуры и, возможно, в результате дал бы нам настоящего пролетарского поэта.

Маяковский чувствовал, что все в старой поэзии дряблое, ватное, и тосковал по тяжелой кувалде, которая «дробит стекло, кует мечи».Это стремление к смелости, мастерству, звонким звукам и чистому металлу можно найти во всех произведениях Маяковского. Символично, что его призыв был к металлическому искусству.

Какому методу он следовал? Некоторые говорят: «Его метод заключался в том, чтобы« опускать стихи ». Другими словами, они утверждают, что поэзия была возвышенной, что она могла, по крайней мере, летать на своих не слишком сильных крыльях, как бумажный змей, но теперь этот человек внезапно утяжелил поэзию и полностью разрушил ее.

Но если мы более внимательно посмотрим, что означало «разрушение» Маяковского, то увидим, что он на самом деле поднял его выше, потому что Маяковский тянул поэзию вниз с точки зрения идеализма, который является совершенно неточной оценкой вещей и неточная мера этих высот, но он поднял ее с точки зрения материализма, который есть правильная оценка вещей и их правильное соотношение.

В первую очередь по понижению темы. Говорят, что Маяковский выбирал темы пошлые, банальные, поверхностные, легкие по стилю и т. Д.

Правда, он не всегда выбирал мелкие общие темы. Иногда (на самом деле довольно часто) он выбирал монументальные темы. Но даже его монументальные темы оригинальны, они заставляют вас чувствовать, что они все еще соприкасаются с землей и что их огромные железные ноги маршируют в ритме: «Влево! Оставил! Оставил!» И все его абстракции такие же, все маршируют тяжелыми ногами: «Влево!» Почему это так? Потому что он считал целью поэта изменить мир и хотел затронуть только те темы, которые были частью самой сути этого изменения.Он считал ниже достоинства поэта летать во сне по небу, созерцая вечность, бесконечность и тому подобное. Это означало быть сибаритом, паразитом, поверхностным скиммером, но Маяковский хотел быть строителем. Поэтому он выбрал темы, относящиеся к работе, к построению поистине земные темы.

Снижение лексики. Говорят, он использовал очень много пошлых слов и боялся слов, которые со временем стерлись и покрылись этой интересной слизью, накопленной веками.

Некоторые говорят: «О, какое прекрасное слово! Поэт такой-то использовал это! » Ломоносов считал, что чем больше употребляется славянских слов, тем выше стиль. Если не было славянских слов, это был «низкий стиль». Что ж, Маяковский не хотел писать «высоким стилем», он хотел писать «низким стилем». «Высокий стиль» переигран. Первые поэты сложили эти слова нежными вдохновенными руками. За ними следовали другие с более грубыми руками, которые, так сказать, размазывали их, а затем шли те, у кого были тяжелые лапы, которые, возможно, никогда не придумали сами слова и даже не вылепили их, но, используя старые доступные слова, могли даже сойти за музыканты с тяжелыми лапами.Маяковский обнаружил совершенно новый лексикон, слова, которые либо лежали глубоко в земле, но еще не были превращены в целину поэтическим плугом, либо те, которые только зарождались, которые, как коралловый риф, были покрыты живые полипы, их еще только предстоит сделать языком поэзии. Это сделал Маяковский. И были те, кто сказал, что это «срывает» поэзию. Почему? Потому что это были слова возчиков или так люди говорили на собраниях … Действительно, они так говорят, потому что это живые слова! Маяковский никогда не употребляет мертвых слов.

Конструкция предложения. Говорят, что его конструкции часто бывают вульгарными и банальными, а иногда совершенно неожиданными, совсем не по правилам синтаксиса, и таким образом создают впечатление фразеологизмов.

Это было сделано потому, что Маяковский уловил живые фразы. Создавать новые слова, несомненно, труднее, чем употреблять общепринятые, но Маяковский создал очень много новых слов. У него был дар создавать слова, которые никогда не произносились раньше, но после того, как он записал их, они были приняты всеми.Однако конструкция предложения — это другое дело. Здесь каждый виртуоз и творец. Человек, создающий формы речи, которые никогда не использовались ранее и которые чрезвычайно убедительны, естественно, является человеком, действительно творящим в сфере языка. И надо сказать, что — за исключением, быть может, такого поэта, как Пушкин или, на другом этапе, Некрасов, а между ними, на другом этапе, Лермонтов, — вряд ли кто-либо, писавший стихи или даже прозу, добивался таких творческих побед в мире. омолаживая и обогащая русский язык как Маяковский.Это бесспорно.

Снижение ритма. Мы говорим о ритме песни, понимаемой как «гармоничная мелодия», «звенящие струны» или «пение золотой арфы», как вялый романтизм, в котором поэт описывает свою усталость, свою изысканную скорбь по миру. его необыкновенно нежная любовь или что-то в этом роде. Но почему этот ритм, такой домашний и обычный, кажется таким возвышенным? Потому что эти люди думают, что у них есть душа, что она бессмертна, что она родственна всем Серафимам и Херувимам, а через Херувимов — Самому Богу, и поэтому все, что происходит в душе, священно и величественно. .На самом деле, как сказал Салтыков-Щедрин, вместо этой души находят «что-то маленькое и некрасивое», и это «что-то маленькое и неприятное», эта покрытая коркой сущность такого индивида не родственная никому, кроме тех же самых мелких личностей вокруг. Это. И это возвышение снова является возвышенным состоянием только в глазах идеалиста; в глазах материалиста это просто «тлен и пепел».

Какие ритмы у Маяковского? Ритм Маяковского — это ритм спора, ритм обращения оратора, ритм индустриальных звуков, метры индустриального производства и ритм марша.

Очевидно, с точки зрения возвышенного человека, который воображает, что он живет в божественном мире (но который на самом деле никогда не покидает свой туалет), такие ритмы кажутся разрушающими чувство близости, отчужденности, тепла и концентрации. «Что это? Куда они нас забрали? Да ведь это же рынок! » он говорит и не понимает, что это вовсе не рынок, а великолепный человеческий творческий мир, настоящее и активное общество, что это революция, что это ее звуки.Их можно услышать в этих новых ритмах, в этом новом барабане.

Понижение рифмы. Они говорят: «Что это, что это за рифма? Это просто шутка. Он противопоставляет два слова третьему, он дает фантастические вольности со словом, там слишком много нелепостей ».

Конечно, как сказал сам Маяковский, «дорогие, страхи и слезы» вызывают гораздо меньше паники, чем рифмы Маяковского. Но Маяковский использовал рифмы, которые он делал, потому что это облегчало запоминание его стихов.Это хорошо известная мнемоническая формула: для того, чтобы стихотворение запомнилось, важно иметь не только рифму в целом, но и новую рифму, а не ту, которая делает вас старше вас, потому что, поскольку она есть, у вас есть уже поглотил несколько столетий и носил их внутри вас, но тот, который дополнит вас, действительно новый обмен словами, настолько оригинальный и удивительный, что сделает его незабываемым. Собственно, каждая часть стихотворения Маяковского — это афоризм, поговорка, которую нужно запомнить. Он знал большую часть своей поэзии наизусть.Валерий Брюсов как-то сказал мне: «Поэт, забывший свои стихи, — либо плохой поэт, либо он написал плохие стихи. Хороший поэт помнит все свои хорошие стихи ». Я считаю, что Брюсов был совершенно прав. Маяковский вспомнил собственные стихи.

Говорят, что Маяковский все тянул все дальше и дальше в поэзии, но поэзия Маяковского утонченная.

Но в каком смысле «рафинированный»? Есть салонный вид доработки; если брюки сшиты самым известным портным, это считается комильфо. И все же Refin-nient и comilfaut находятся в оппозиции друг к другу. Comme il faut — это правильный путь, принятый другими, «в то время как изысканность — это что-то выраженное по-новому, то, что было найдено индивидуально, как пионер, прокладывающий новый путь.

Посмотрите, что сам Маяковский сказал о своей методике написания стихов. Он вспоминает, где и когда он нашел каждую рифму: «Я проезжал мимо Арбатских ворот и вспомнил эту рифму; потратил 7-8 дней, думая, как бы выразить это в нескольких словах.«Маяковский был тружеником; не импровизатор, а целеустремленный, сознательный искатель. Действительно, у него нет пустых, пустых строк не только в те годы, когда Шенгели признавал его талант, но и в те годы, когда Шенгели перестал признавать его талант. Каждая линия на вес золота, потому что каждая открыта, каждая создана. Маяковский сказал, что ему стыдно за те строки, которые ничего нового не добавляют. Маяковский — поэтический труженик. Очевидно, что в простом производственном процессе или в промышленности можно конструировать модели, а затем делать бесчисленные копии.Здесь может возникнуть вопрос о типографском воспроизведении: когда каждая строка найдена, когда статья написана, ее можно напечатать в миллионах экземпляров, и это промышленное умножение. Но то, что создает поэт, — это всегда новый образец, всегда новый образец. Так работал Маяковский.

Можно с полным правом заявить, что приход Маяковского к революции был в высшей степени органичным, в высшей степени примечательным. Для нас были чрезвычайно важны успехи, которые явились результатом объединения Маяковского.Но у Маяковского был двойник, и в этом его беда. Почему в металлических строках и социальных стихах Маяковского мы замечаем кажущуюся неконкретность, как будто он боится конкретного, боится личности и ищет очень великих и громких символов?

В каком-то смысле это можно объяснить тем, что Маяковский не подходил ко всему этому достаточно близко вообще. Подобно тому, как город, видимый издалека, кажется колоссом в синей дымке или сильном электрическом сиянии, но вы не можете разглядеть улицы, дома или, особенно, людей, так и Маяковский подошел к городу социализма, городу революция по-своему, видя ее, приветствуя и описывая, но никогда не ходя по ее улицам.Это одно из правильных объяснений. К тому же больше всего Маяковский боялся впустить в этот город своего двойника, который всюду преследовал его. Маяковский чувствовал его присутствие, он боялся его, он не любил его, но он не мог от него избавиться. Хуже всего было то, что у него был очаровательный двойник. Его обаяние — вот что напугало Маяковского больше всего, потому что, будь у вас отвратительный двойник, от него было бы достаточно легко избавиться. Тот факт, что он очарователен, только доказывает, что он реален и что он вобрал в себя некоторые из ваших собственных черт: вы изгоняете их из своего сознания, но сам факт того, что вы изгоняете их из своей сознательной личности, заставляет их конденсироваться поблизости в другой, фантомный -подобная личность, которая на самом деле не преследует вас, а живет внутри вас в вашей подсознательной, полусознательной, дополнительной личности.

Из чего сделан этот дубль? Он был сделан из всего мелкого, что еще жило у Маяковского. Однако мелкобуржуазные черты Маяковского не вызывали отвращения. Если бы это была жажда денег, если бы это было интригующим, если бы это была клевета, злорадство или мелочность в отношениях с другими, словом, все, что составляет обычную основу жизни обыденного человека, Маяковский просто бы отвозил все на ближайшую свалку. Но это было огромное желание любви и кротости, огромное желание поистине сокровенного сочувствия, огромное сострадание ко всему живому, такое всепоглощающее сострадание, что Маяковский был готов обвить руками шею усталой старой ведьмы.

Я пришел, увидел
в глазах лошади:
улица, повернутая вверх,
проплыла во всей своей реальности.
Я пришел и увидел
огромное падение за каплей
скатился по ноздрям, спрятался в зарослях ….
И животная тоска
, которую я не мог остановить,
вылилось из меня, покачиваясь,
и затопило нас обоих.
«Ну, пожалуйста, лошадка!
Вы знаете, что такое раскаяние?
Они люди,
Но почему вы думаете, что вы хуже?
Дитя,
мы все немного лошади,
каждый из нас по-своему лошадь.”

Он был так же готов обнять скрипку, потому что она пела ему о страданиях, и он видел в ней символ жизненного бремени.

Я поднялся,
Пошатнулся над нотами,
Трибуны согнулись подо мной, ошеломленные
насилием. «Боже мой!»
вырвалось у меня из горла, когда я обняла деревянную шею.
«Слушай, скрипка, ты не думаешь, что мы похожи? Я тоже, продолжаю рыдать,
, но ничего не делаю!» Музыканты кричали:
«Ради любви к Майку, кого он думает, что ухаживает?» Но я — дьявол, мне наплевать,
что они говорят! «Знаешь что, скрипка, давай жить вместе, а?»

Было это хорошо или плохо, симпатично или нет? Как это могло не быть приятным, если человек жаждал любви, «хотя бы немного любви», если человек хотел сочувствия, если он хотел быть окруженным людьми, которые его любили? Все это, что Маяковский не убил полностью внутри себя, проявилось в лучшем свете, как его способность действительно понимать людей и его ужасная потребность быть понятым, иногда утешать и ласкать.И разве не похвально, что Маяковский чувствовал всюду такое горе?

Шенгели говорит: «Посмотрите, как часто он употребляет слово« нервы », он сам говорит, что ему нездоровится. Почему, конечно, Шенгели думает, что раз Маяковский сказал:« Я сделан из металла », значит, у него должен быть гипс». — железная голова. Но это совсем не одно и то же. Под этой металлической броней, в которой отражался весь мир, билось сердце не только страстное, не только нежное, но и хрупкое, очень чувствительное к боли.И, может быть, если бы Маяковский не обладал такой большой чувствительностью, застенчивым состраданием, его монументальные произведения не обладали бы такой теплотой. Эта нежность иногда весьма удачно проникала в чугун колокола Маяковского, который впоследствии озвучивал его торжество. Хорошо, когда отливают колокол и добавляют немного мягкого металла, например олова. Но ничего хорошего не получится, если в человеке будет слишком много олова, слишком много этого мягкого вещества, потому что тогда оно превращается в кусок, в двойник.

Маяковский в своих стихах боялся этого двойника, этого мягкого, чрезвычайно интимного и необычайно чувствительного, болезненно чувствительного Маяковского. Он чувствовал: наступил век железа, настало великое время — и я сам такой же, у меня мощные мускулы, мое сердце бьется как большой молот, и я действительно могу говорить с большими толпами своим великим голосом. . И я хочу это сделать. Почему эта язва внутри меня, эта глубокая кровоточащая язва? Маяковский изо всех сил старался избавить свою поэзию от этой мягкости, но ему это не всегда удавалось, и его двойник иногда вмешивался, перебивал его, пел Of This, того — во всяком случае, того, что истинный Маяковский, властный Маяковский не хотел петь.Это прорвалось в сентиментальных, душераздирающих песнях о любви, которые Маяковский пел под разными предлогами, и в своих жалобах время от времени, говоря о том, как он был недоволен, о том, что он никогда не находил понимания и сострадания, о том, как все были такими ужасно суровый, возможно, даже его самые близкие друзья, с которыми он разделил трапезу в одном изрезанном боями котле, с которыми он сражался на одном общем фронте.

Не все из нас похожи на Маркса, который сказал, что поэты испытывают огромную потребность в доброте.Не все мы это понимаем, и не все понимали, что Маяковский нуждался в великой доброте, что часто ему не требовалось ничего, кроме доброго слова, может быть, даже самого простого слова; он достиг бы самого сердца этого двойника, уравновесил бы глубокую печаль этого двойника.

Вступив в песню, этот двойник создал вторую мелодию Маяковского: Маяковский с силой, страстно и торжественно хватал своего двойника за шею и сгибал его пополам, спасая: «Не смей говорить именем Маяковского!» а затем продолжайте его великолепным, гулким голосом.Но время от времени он отпускал этого двойника, и он начинал петь, как скрипка, он пел меланхолические песни, и тогда уже нельзя было отличить одного Маяковского от другого.

Эта раздвоенность личности означает, что Маяковский удивительно характерен для нашего переходного времени. Это было бы действительно чудом, если бы он не продвинулся вперед сражением, если бы он сумел без труда убить этого внутреннего мягкого мещанина, эту сентиментальную лирику и сразу стать поэтом-трибуном.Может быть, по этому пути пойдет настоящий пролетарский поэт, выходящий из рядов пролетариата, настоящий социальный революционер ленинского типа, Ленин в поэзии. Но Маяковский не был таким поэтом. Вот почему битвы, которые он вел, препятствия, которые он преодолевал, борьба, которую он вел, чтобы преодолеть себя, были такими значительными.

У него получилось? Да, в стихах он делал, и он наступил своему двойнику на горло. Когда он сказал, что наступил «на глотку моей собственной песне», он наступил на горло песням, которые его двойник хотел спеть.Маяковский почувствовал острую необходимость в этом, особенно после вступления в Союз пролетарских писателей России.

Несмотря на то, что ему нравился его двойник, несмотря на то, что Маяковский временами задавался вопросом: разве я не двойник? — несмотря на все это он наступил своему двойнику на горло. И его двойник убил его за это. Ему удалось убить Маяковского, потому что, хотя в произведениях Маяковского ему удалось лишь подмешать определенное количество шлака, в личной жизни он, по-видимому, был намного сильнее.

Многие спрашивают: «Почему Маяковский покончил с собой?» Я не буду объяснять, потому что не знаю. Маяковский сказал: «Прошу не копаться в моей жизни». (Покойный поэт не любил сплетен.)

Мы можем подойти к этой смерти только в общих чертах. Мы не знаем обстоятельств. Все, что мы знаем, это то, что Маяковский сказал: «Я не боялся этого двойника ни в политике, ни в поэзии, ни там, в открытом море, где я говорил с мегафоном в руке на корабль Nette, , но немного сентиментально. озеро, где поет соловей, светит луна и плывет лодка любви, вот где я потерпел кораблекрушение.Больше не спрашивайте меня об этом. Там мой двойник был сильнее меня, там он меня одолел и убил, и я чувствовал, что если я не убью металлического Маяковского, он, вероятно, продолжит жить сломленным человеком », — его двойник откусил от него кусок. , он сделал в нем большие вмятины, и Маяковский не хотел плыть по дырявым океанам, лучше было закончить свою жизнь в расцвете сил.

Этого объяснения должно быть достаточно, поскольку оно верно, и нет причин искать дальше, и оно не было бы правильным.

Мы считаем важным следующее. Обыватели, окружавшие Маяковского, заключили договор с его двойником. Они хотели доказать, что двойник покорил Маяковского, а не хрупкую лодку его эмоций, а что он победил в открытом бою, что Маяковский-политик побежден, что побежден поэтический новатор Маяковский. Теперь Троцкий товарищ этим мещанам. Он уже не товарищ металлического Маяковского, как мы, а товарищ двойника Маяковского.Троцкий пишет, что драма Маяковского состоит в том, что он полюбил революцию, как мог, и продвигался к ней, как мог, но, поскольку революция не была истинной, его любовь не была истинной, и путь, который он пройденная дорога тоже не была истинной. Естественно, как могла быть настоящая революция, если бы Троцкий в ней не участвовал! Одного этого достаточно, чтобы доказать, что это «ложная» революция! Троцкий говорит, что Маяковский покончил с собой, потому что революция произошла не в соответствии с Троцким; теперь, если бы он пошел по Троцкому, он бы расцвел таким ослепительным фейерверком, что Маяковскому и в голову не пришло бы горевать.

Итак, вы видите, что в интересах своей маленькой политической лавки, такой убогой и обанкротившейся, Троцкий принимает все, что враждебно прогрессивным элементам социалистического мира, который мы создаем.

Но бессмертный Маяковский живет. Бессмертный Маяковский не боится своего двойника. Двойник умер, потому что имел очень личный характер. И даже если лучшие произведения двойника иногда будут читаться с интересом, они будут представлять исторический интерес, а произведения, написанные «металлическим» Маяковским, революционером Маяковским, ознаменуют величайшую эпоху в истории человечества.

Еще долго после того, как революция сделала свое дело, когда наступит полный социализм и полный коммунизм, люди будут говорить об эпохе, в которой мы живем, как об самой удивительной эпохе. Вот почему все мы, живущие в эту эпоху, должны помнить, что мы не можем опозорить эту эпоху слабостью, потому что это действительно удивительная эпоха, и нужно очень много работать над самосовершенствованием, чтобы иметь право сказать, что это так, в каком-то смысле достойный современник. В своих основных произведениях и общественной работе Маяковский может быть именно таким достойным современником, и у него много союзников.Во-первых, эти союзники — его книги, его произведения. Они поют громко, освещают нам путь и согревают нас, и их свет настолько силен, что все совы и летучие мыши должны прятаться в дальних углах, как от восходящего солнца, пока свет не улавливает и их там. Во-вторых, мы его союзники. Когда я говорю «мы», я имею в виду не себя и своих друзей, не Коммунистическую академию или Российское объединение пролетарских писателей, а то «мы», которое сейчас составляет творческий революционный авангард человечества, становясь все более его численно превосходящей основой.Это «мы», «мы» нашего времени, двадцатых, тридцатых и сороковых годов нашего века, это то «мы», которое сейчас борется, созидает, живет здесь, в СССР и распространяется на все Мир. Он объявляет себя союзником Маяковского, не союзником двойника Маяковского, а союзником Маяковского, в котором кристаллизовалась его социально-политическая личность. Возможно, эта личность не была доведена до совершенства, чтобы дать нам поэта, о котором мы мечтаем, но она преодолела огромный путь к такому человеку.Вот почему мы считаем себя его союзниками и имеем право сказать это без стыда, чего, возможно, мы не смогли бы сделать, если бы навязали наше братство и союз великому человеку индивидуально, а не от имени этого коллектива. творческое «мы», поскольку для каждого человека, как бы велика ни была, теплота товарищества — большое счастье, когда это удел живых, и даже когда это удел умерших.

---

Владимир Маяковский | Книжная гавань

Сердитый молодой поэт в 1929 году

Я купил Владимир Маяковский « Стихотворения » летом 1978 года в небольшом китайском книжном магазине в Катманду, который специализировался на пропаганде.С тех пор я не смотрел на это много лет; суперобложка исчезла где-то в последующие десятилетия, и я бы не узнал в тонком твердом переплете кукурузного цвета тот, который я купил тогда, если бы не мой адрес в Ислингтоне, нацарапанный на внутренней стороне обложки. Это второе издание (1976 г.) книги, выпущенной в Москве государственным издательством «Прогресс», то есть официальной советской версией главного поэта русской революции.

Во вступлении много преувеличений и абсурдов — «борьба за лучшее будущее для всего человечества», «большой шаг вперед в мировом искусстве в целом», со стихами, которые совершают «новые подвиги во имя коммунизма».Но одного лаконичного слова не хватает: самоубийство. Маяковский покончил с собой в 1930 году.

Это неправда, которую можно было пропустить на лекции Bengt Jangfeldt в Пигготт-холле на тему «Битва за Маяковского» в прошлый четверг, которая открылась фотографией красивого молодого поэта, убитого в 36 лет, простреленного в сердце — или По словам выдающегося шведского биографа, который, возможно, крупнейший в мире специалист по Маяковскому, чуть не прострелил сердце, «он немного промахнулся, потому что был левшой.«Лицо в неземном покое, губы слегка приоткрыты — это напоминает агиографический портрет мертвого Жак-Луи Давида Марат, — еще один революционер, который встретил насильственный конец. По словам Янгфельдта, смерть поэта была «очень немарксистской, я бы сказал», и это стало непосредственной проблемой для Советов.

Биограф Бенгт

Маяковский был необычным в анналах советского тоталитаризма: он стал жертвой , потому что он был опубликован, и началась битва за его наследие, а его биография была обработана, подвергнута цензуре и подверглась «ужасной злобной проверке», — сказал Янфельдт.Известие о его самоубийстве было манипулировано государством и представлено как ответ на романтическое разочарование — вероятность того, что революционный поэт вместо этого разочаровался в революции и «больше не верил в то, что он писал, и ненавидел себя», была официально неприемлемо. По жуткой примете времени его мозг был отправлен в институт мозга; Советы стремились открыть «материалистическую основу гения». Маяковский преуспел в замешательстве: его мозг был на 360 граммов тяжелее, чем у Ленина (о любопытной и сложной истории мозга Ленина мы писали здесь ).В более поздних сообщениях его драматический финал вообще не раскрывается: некоторые просто говорят, что он умер в 1930 году, или, как в случае с книгой «Прогресс» в моей руке, ничего не говорят.

К 1935 году его наследие оказалось под угрозой. Его любовница Лили Брик написала письмо Иосифу Сталину , жалуясь на пренебрежение. Ее вызвали в Кремль. Сталин принял меры: «Маяковский до сих пор остается лучшим и одаренным поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его культурному наследию — преступление.Жалобы Брика, на мой взгляд, оправданы », — написал он. Была ли это сила женщины? Йенгфельд не думает. «Почему Лили Брик написала это письмо сейчас, а не раньше? … Почему Сталин действовал молниеносно? » Оглядываясь назад, это выглядит как подставная работа, письмо, придуманное на более высоких уровнях, возможно, самим Сталиным, чтобы спровоцировать серию событий.

Один из возможных мотивов: столетие Александра Пушкина быстро приближалось в 1937 году, и подготовка к нему шла полным ходом.Да, Пушкин был великим поэтом России, но что мог предложить Советский Союз сравнимого? Действия Сталина повернули вспять упадок репутации, и внезапно Маяковский стал неизбежным. «Его именем названы города, улицы, лодки, площади. Его насильно завезли как картошку под Екатерина Великая . Его канонизация произошла в то время, когда партия маниакально называла героев ». Маяковский и Максим Горький стали богами литературы, в поэзии и прозе соответственно.Советская честь была спасена на фоне неудачного социалистического реализма — по крайней мере, на время.

Лили Брик продвигалась на протяжении десятилетий, неся факел, пока поэтическая репутация ее возлюбленного колебалась. Его жизнь была такой же беспорядочной, как и его смерть, и русские хотели, чтобы их поэты вели идеальную семейную жизнь — «у поэта революции не должно быть сложной частной жизни», — сказал Янгфельдт. Более того, Лили была еврейкой, и коммунистические власти сделали все возможное, чтобы стереть ее память, отстаивая других кандидатов как «настоящую любовь» — он изменил своему женатому любовнику, и было много других кандидатов, из которых можно было выбирать.Характер и мотивы Брика бесконечно порочили. В 1970 году Янгфельдт был очарован этой историей и перевел и опубликовал некоторые письма Маяковского Брику на шведский язык. В 1972 году он взял ксерокопии на квартиру Брика в Москве, как своего рода carte d’entrée. Он никогда не забывал ее приветствия в его адрес.

«Скажите, Стокгольм по-прежнему красивый город?» она спросила. Она не была в Швеции с 1906 года и жила в обычных советских временах. По словам Джангфельдта, это был один из тех моментов, когда «ты чувствуешь, как крылья истории бьют тебя по лицу».”

Счастливых дней в 1915 году

Джангфельдт позже опубликовал переводы 416 писем между супругами, Любовь — сердце всего: переписка между Владимиром Маяковским и Лили Брик, 1915-1930 гг. . «Когда это было опубликовано, они никогда не могли сказать, что ее не существовало. … Этот процесс насильственного забвения нужно было остановить. Я защищал ее место в истории, не более того ». Власти, по его словам, «должны уважать то, что Маяковский прожил с ней 15 лет и посвятил ей свои стихи.”

Брик умерла в 1978 году в возрасте 87 лет, тоже от своей руки. «У нее всегда будет трудная жизнь — даже после ее смерти», — сказал Джангфельдт. Она пропустила падение коммунизма и еще одну смерть Маяковского.

«Когда пал коммунизм, он тоже пал», — сказал Янгфельдт, как одна из статуй, снесенных толпой во время революции. «Людей насильно кормили его стихами в течение многих лет», и негативная реакция была неизбежна.

Слишком часто его считали «пронзительным и вульгарным рупором режима», однако многие из его стихов очень хороши, и не более пяти или шести стихотворений создали репутацию великого поэта.«Сегодня людям трудно поверить в то, что люди, возможно, были честны, веря в революцию. Я не думаю, что Маяковский был циничным, — сказал Джангфельдт.

В этом году в России вышел первый том собрания сочинений Маяковского из проектного десятка томов в ближайшие годы. А пока смотрите видео ниже. В первом есть архивные кадры, и я думаю, что это краткое изложение голоса Маяковского примерно через минуту. Во втором показан Маяковский в фильме 1918 года «Дама и хулиган», — единственный фильм с участием Маяковского, который сохранился полностью.

Параллельных жизней, соединенных смертью

Максим Горький рассказывает историю, которую он слышал о польском крестьянине, которого случай привел в город Краков

, где он полностью потерял ориентацию. Он бродил по улицам часами, но не смог найти дорогу к открытым пространствам за пределами города, где он чувствовал бы себя в своей стихии. Наконец, отчаявшись, освободит ли город его из лап, он упал на колени, произнес несколько молитв и прыгнул с моста в Вислу в надежде, что река вынесет его на свободу.Он… умер от полученных ран.

Горький вспомнил эту историю, когда услышал известие о смерти Сергея Есенина собственноручно в петербургской гостинице мрачным декабрьским днем ​​1925 года. Видимо, у поэта иссякло перо. Он перерезал себе вену, окунул перо в кровь и оставил свою эпитафию в этих сияющих прекрасных строках:

Прощай, дорогой друг, прощай!
В моем сердце ты останешься,
И когда мы расстанемся, я могу предсказать
Что мы снова встретимся когда-нибудь.
Прощай, без объятий и без слез,
Без хмуриться и без ощущения синевы —
Нет ничего нового в смерти,
И продолжать жить — не новость.

Есенин изо всех сил пытался примириться со страной, находящейся в состоянии революции. Он тепло приветствовал революцию, восторженно писал о своей гордости за то, что он «большевик», и даже однажды заявил, что он «более левый, чем большевики».

Но на самом деле он чувствовал себя оторванным от России, которую он знал близко, и он не мог пустить свои корни в стране, перевернутой с ног на голову одним из самых катастрофических эпизодов в истории.

Родившийся в крестьянской семье в далекой Рязани, в самом сердце сельской России, он всегда чувствовал себя в некотором роде чужаком в шумном мегаполисе. Революционный поток только усугубил его трудности. Подобно сыну польского фермера, который заблудился в суетливом Кракове, Есенин не мог найти путь к уверенности и гармонии, которых он так отчаянно жаждал. Пейзаж вокруг него разбил ему сердце, и он решил навсегда закрыть глаза.

Читайте также: Два поэта, крещенные огнем величайшей войны в истории

А какой способ попрощаться! Это был мужчина, всего 30 лет, уходил из жизни с нежнейшими, нежнейшими стихами на устах.Он ушел, «не хлопнув дверьми, а тихо закрыв их рукой, из которой текла кровь», как памятно написал Лев Троцкий в своем некрологе. В душе поэта была невыразимая боль, потому что, как бы он ни старался сделать революцию своей, он снова и снова терпел неудачу. Есенин решил, что лучше не пробовать больше:

Ну тогда, друзья мои, ну, ну… ..
Я видел вас, и я видел
землю …
И твой погребальный треп
Приму как последнюю ласку.

Обширная русская деревня с ее множеством красок, запахов и настроений запечатлелась в чувствах Есенина. Он начал писать стихи в школе, хотя впервые опубликовал их в 19 лет в Москве, где некоторое время получал университетское образование, прежде чем устроиться на различные второстепенные работы, чтобы прокормить себя. Он переехал в Санкт-Петербург, тогда российскую столицу, в 1915 году, где великий Александр Блок заинтересовался его поэзией и помог ему найти свои ноги в литературных кругах города.Вскоре он приобрел бешеную популярность, и петербургские литературные салоны с готовностью открыли ему свои двери.

«Город взял его», — сухо писал Горький, который сам был большим поклонником творчества Есенина, Ромену Роллану, «с удовольствием, с которым гурманы запасаются клубникой зимой. На него обрушился шквал похвалы, чрезмерной и часто неискренней ». Невзрачный молодой человек 20-ти лет, Есенин с трудом приспособился к резко изменившимся обстоятельствам. Все чаще по вечерам и поздно ночью он прыгал от одной водопой в городе к другой в шумной компании друзей, часто устраивая пьяные ссоры и оказываясь на неправильной стороне закона.

Грубые хоры московских трактиров стали вытеснять его яркий, размашистый лиризм. Теперь он часто накладывал на свои стихи нарочитую маску пошлости, стараясь заглушить нежность и легкость прикосновений, которые так естественно приходили ему в голову. Для всех, кто хорошо его знал, он был пойман в безумном поиске твердости и уравновешенности, и чем больше его поиски подводили его, тем сильнее были его страдания.

И все же Есенин остался величайшим поэтом. Он также был типичным русским поэтом .Пожалуй, ни в одном творчестве поэта до него или после него красота природы России не нашла более истинного, более музыкального голоса. Давайте рассмотрим этот поразительный образ осени, который он без труда воплощает в жизнь:

В зарослях бухты, у горных склонов, мягкая осень…
Красновато-коричневая кобыла швыряет гриву.

По сей день популярность стихов Есенина преодолевает все социальные и региональные барьеры в России, его стихи часто поют, а не декламируют:

Ни сожалений, ни криков, ни боли никогда не будет
Прикоснись к моему сердцу, как цветы касаются дерева —
Иссушая осенью, я никогда не буду
Будь тем молодым человеком, которым я был раньше.

Ты не будешь пульсировать, сердце, как раньше, а дрожать,
Ощущение озноба, которого ты еще не знал.
Босиком вас больше не соблазнят
Бродить по заросшим березами деревням…

Мы смертны, мы рождены, чтобы погибнуть,
Медные листья падают беззвучно.
Однажды расцвела, чтобы ее лелеяли —
Благословенна, возвращаясь в безмолвную землю.

Революция ворвалась в мир песни этого неподражаемого автора текстов. Возможно, как сказал Троцкий, «лирическая весна могла развернуться до конца только в условиях, когда жизнь была гармоничной, счастливой, полной песен, в период, когда господствовал как господин не грубый бой, а дружба, любовь и нежность. ». Увы! Это был не тот мир, в который вступил Есенин, и такие строки из стихотворения, посвященного его матери, пронизаны задумчивостью:

Вернусь, мама, когда наш сад
Белый с весны протянет свои ветви.
Но на этот раз, мама, разбуди меня не на рассвете,
Как вы делали все эти годы назад.
Не нарушайте старые ожидания;
Не разбуди все, что не сбылось —
Я пережил потери и сильное истощение,
Да, и довольно рано пережил.

§

Владимир Маяковский (19 июля 1893 — 14 апреля 1930)

Владимира Маяковского покончило с собой самоубийство Есенина.Он горевал, но он также хотел сказать что-то новое.

Нет, Есенин, это я не пишу в шутку,
в горле не смех, а вешает печаль.
Я вижу — твоя разрубленная рука сводит с ума,
качает твоими костями, как мешок.
Прекрати, брось! Разве не абсурдно, что
позволяет щекам покраснеть смертельным оттенком?
Вы, кто мог делать со словами
такие удивительные вещи, которые не мог бы сделать никто другой на земле?

Поэма завершается остроумной вариацией последних двух строк последнего стихотворения Есенина :

Наша планета плохо оборудована для удовольствия.
Надо вырывать радость из всего, что есть.
В этой жизни умереть не так уж и сложно,
Формировать жизнь намного труднее.

Маяковский, должно быть, поверил каждому сказанному здесь слову. В отличие от аполитичного Есенина, он был ярым буревестником революции. С подросткового возраста он был политическим активистом, распространял пропагандистские листовки и помогал вывозить женщин-политиков из тюрьмы. Полиция задерживала его несколько раз, и в возрасте 16 лет он был приговорен к своему первому тюремному заключению.Именно в тюрьме он порезал зубы своему поэту. После освобождения он два года учился в Московской художественной школе, а затем присоединился к группе «Русские футуристы», в которой вскоре стал лидером. Манифест футуристов, ярко названный Пощечина общественному вкусу , в значительной степени написан пером Маяковского.

Также читайте: Поэзия Второй мировой войны: Песни с другой стороны человечества

Его поэзия становилась все более вызывающей и декламационной по тону, и он непрерывно экспериментировал со сложными строфами и структурами строф, также свободно используя уличный жаргон и сленг.(Все это делает его чрезвычайно трудным для перевода.) Все поэтические условности были разрушены с целью «лишить поэзии» или лишить ее привилегий. Маяковский принял революцию с распростертыми объятиями, быстро стал ее наиболее широко известным рупором и приложил руку к массовой грамотности и пропагандистским кампаниям, в которых сыграли свою роль его ловкость кисти художника и его монументальная творческая энергия.

Однако в душе он оставался поэтом непревзойденного мастерства. Его владение образцами рифм было феноменальным, и он мог превращать даже явно «прозаические» темы в мелодичные стихи, как в его дани Ленину после его смерти:

Когда я просеиваю через
то, что я пережил,
Суммирую:
какой лучший,
какой худший день —
Вот оно,
лучшее ,
25 *,
первый день.
Штыки
столкновение,
вспыхивает
молния,
Матросы играют
с бомбами
как шары,
Смольный раскачивается

с вылетом боевые действия,
Пулеметчики лихорадочно
сбивают
его залы.

(* 25 ^th : 25 октября по старому григорианскому календарю, соответствует 7 ноября по юлианскому календарю, или дате революции).

Стихотворение 1915 года Облако в штанах захватывает дух своим вихрем ослепительных образов, каждое из которых потрясающее, чем предыдущее, а также своим бешеным темпом:

Твоя мысль,
Фантазия над промокшим мозгом,
Как раздутый лакей на засаленной кушетке, —
С окровавленными лохмотьями своего сердца я снова посмеюсь над этим.
Пока я не буду доволен, я буду безжалостным и раздражительным.
Никакой дедовской нежности во мне,
Никакой седины на душе!
Сотрясая мир своим голосом и ухмыляясь,
Я прохожу мимо — красавчик,
Двадцатидвухлетний.

Ирония давалась Маяковскому легко, и во времена, охваченные гражданской войной, голодом и террором, ирония стала его защитой от горечи и пафоса:

Всю ночь,
пробуждая покой потолка,
танцоров в давке
под стонущий мотив:
‘Marquita,
Marquita,
Marquita, моя дорогая,
‘t you,
Marquita,
почему ты не любишь меня….’
Но почему
должна любить меня Маркита ?!
У меня
нет лишних франков.
И Маркуита
(при малейшем подмигивании!)
за сотку франков
ее привезут куда угодно…

Первые послереволюционные годы с их пьянящим чувством творческой свободы в конце 1920-х уступили место регламентации и государственному контролю. Когда революция находилась в упадке, ирония стала мощным оружием, с помощью которого Маяковский противостоял нарастающим волнам отчаяния и деморализации.

Он высмеивал бюрократию, порожденную нэпом, критиковал неэффективность и бюрократизм, и яростно писал о бездумном следовании съеденным молью правилам и условностям. Он писал сатирические пьесы и издевался над низкопоклонными и двусмысленными критиками, заполняющими ряды художников и писателей:

С чистой совестью,
Мне ничего не нужно
кроме
свежевыстиранной рубашки.

Когда я появлюсь
до C.CC *
грядущих
светлых лет,
через мой большевистский партийный билет,
Подниму
над головами
банды своекорыстных
поэтов и проходимцев,
все сто томов
моих
коммунистических книг.

( ЦКК: Центральная Контрольная Комиссия партии)

Его колкости достаточно часто попадали в цель, и это не вызвало у чиновников расположения Маяковского.В конце 1920-х годов партийная организация переворачивалась с ног на голову, а гегемония Сталина над государством и партией подвергалась фальсификации.

Бюрократия неуклонно окостенела вокруг всех органов государства, и революционер в лице Маяковского чувствовал себя все более беспокойным. Некоторое время он сопротивлялся втягиванию в ВАПП — Всесоюзную ассоциацию пролетарских писателей, которая стала единственным арбитром художественной и культурной политики в Советском Союзе, распространяя милости и проповедуя, направленные на укрепление социалистического реализма. ‘.

Чрезвычайно популярные публичные поэтические концерты Маяковского стали сдерживаться властями, а его сатирические пьесы вызвали почти враждебные критические оценки. Он чувствовал себя все более изолированным.

Когда Маяковский наконец согласился вступить в ВАПП в январе 1930 года, он был строгим и грустным человеком. В известном стихотворении он почувствовал себя обязанным изменить даже последние несколько строк («Я хочу, чтобы меня понимала моя страна, / но если меня не поймут — / что тогда? / Я пройду через свою родину» / в сторону, / как ливень / косой дождь ») на стерильную хвалебную песнь государству («Вот как это, / как идет … / Мы достигли / высшей ступени, / восхождение из рабочие нары: / в Союзе / Республик / понимание стиха / ныне вершины / довоенная норма… »).

Вероятно, дух Октября надеялся, что он исчерпал себя, даже когда повсюду распространялись привилегии и моральная двусмысленность. Возможно, слишком устал, чтобы продолжать, 14 апреля 1930 года, за три месяца до своего тридцать седьмого дня рождения, Маяковский покончил с собой в своей московской квартире.

Среди его бумаг было это маленькое стихотворение:

Прошлый час. Вы, должно быть, легли спать.
Ночной Млечный Путь течет серебряным потоком.
Без спешки.Я не разбужу тебя, ломая голову
Молниеносными телеграммами, чтобы разрушить твою мечту.
Как говорится, это конец истории,
Лодка любви разбилась о рифы жизни.
Мы уволены, и нам не нужна инвентаризация
Наших взаимных обид, обид и горя.
И посмотри, как мир лежит в тишине.
Небо платит Ночь россыпью звезд из кошелька.
В такие часы можно обратиться по адресу
Все время, история и вселенная!

Поэт не имел смысла доказывать ни себе, ни кому-либо еще. Он просто был самим собой в свой последний час.

Анжан Басу пишет по ряду вопросов. С ним можно связаться по адресу [email protected]

. .