Михаил Лермонтов «Герой нашего времени»
О, проза, Классическая Русская Проза! Русская Классика, на удивление небольшой и монолитный свод текстов, надолго (как бы не навсегда…) определивший матрицу российской если не жизни, то уж культуры точно!
Правда за двести ( с позже вышедшими книгами 150-120 лет) условный цикл «Русская Классика» так прилежно изучали, преподавали и «проходили», что читать, воспринимать как просто художественную литературу, разучились начисто.
«Герой нашего времени» один из знаковых романов в культурном феномене Русской Классики.
В своем отзыве я постараюсь максимально далеко отойти и от «школьного» и от «антишкольного» понимания книги и отношения к ней.
Начну издалека, но по древу не буду растекаться.
Есть любопытный феномен (частью которого являюсь и я сам, чего уж…), это фанатские сообщества.
Люди проводят огромное количество времени, и тратят много душевных сил, разбирая, анализируя, вгоняя в систему и выискивая тонкие связи, в книгах, относящихся к беспримесно развлекательному жанру, которые сами авторы часто воспринимают намного легче, чем поклонники.
То есть тончайшие анализы психологии, мотиваций, интертекстуальных связей, культурных отсылок и тп., а в основе — натуральная космоопера с лучевыми мечами, или фэнтези про мужика с вооот такееенной секирой.
Комментарии давно уже по глубине и осмысленности превысили послуживший им основой текст (фильм), но остаются по-прежнему вторичны относительно сделанного на тяп-ляп, чтобы денег зашибить (или в порыве неотрефлесированного полета фантазии) произведения, их вдохновившего.
Теперь же представим, что «Звездные войны» как объект исчезли, а фанатские сайты остались…
Роман Лермонтова лично мне предстает таким же блестящим, тонким, исполненным психологической глубины, социологической наблюдательности и философской мысли, комментарием к подзабытой, и уже при жизни Лермонтова устаревшей эстетике классического Романтизма.
Молодой русский писатель (романтично искавший у себя шотландские корни и не менее романтично видевший своими духовными братьями кавказцев, с которыми воевал), взял Романтизм с его выспренностью, неестественным накалом страстей, фактурными (сейчас сказали бы «комиксовыми») героями, непременным их противопоставлением «мелкому«обществу.
Взял и изложил романтические сюжеты (а каждая глава «Героя» препарирует какой-либо романтический штамп) средствами психологического, реалистичного романа. В романе все — из Романтизма. И только Печорин — настоящий. А еще Печорин — честный. Рисовке он не чужд, но он же еще так молод, так что большей рисовкой было бы полное ее отсутствие. В «обдирании» внутренней жизни от всевозможных клише, которыми мы обычно себя оправдываем в своих же глазах, и себе же рассказываем истории про себя, Лермонтов достиг такой степени откровенности, какой и не все французские романисты достигали…
Печорин человек плохой, отрицательный персонаж?
Пожалуй, но теперь представьте, если бы автор написал те же самые сюжеты, но без внутренних монологов циничного манипулятора, каким Печорин вне сомнений, является?
Вышел бы даже не Вальтер Скотт (которого читал сам Печорин, и которого спасало от впадения в позерство лишь ироническое снижение пафоса), а скорее Марлинский.
Хотя, конечно, к пародии на Романтизм роман не сводим.
Иначе вышел бы Теккерей…
Для этого в «Герое» слишком заметна символическая нагрузка.
По иронии судьбы, несмотря на популярность, роман Лермонтова оставил в российской словесности не такой уж большой след.
Трезвость взгляда, переходящая в цинизм, не отменяла трагичного тона книги.
Романтизм Лермонтов деконструировал, а к «натуральной школе» не пристал.
Он написал о том, как мечется в клетке Жизни, сильная личность, столкнувшись с экзистенциальным тупиком, из которого пожалуй, что нет выхода.
Да, ходульны романтические образы вроде орла летящего в свете Луны.
Но свет табели о рангах тоже не слишком согревает.
Смешны доморощенные байрониты, нелепы в своей театральности, и много зла несут окружающим.
А земные, «нормальные», практические люди как будто лучше?
Все это было слишком страшно.
Такое сочетание оказалось не под силу ни читателю, ни писателям следующих поколений.
В Русской Классике возобладал «теплый» вариант реализма, безгранично предвзятый, и скрывающий свою предвзятость под элементами физиологического очерка.
А «Герой нашего времени» остался стоять холодной, величественной вершиной, подобно Грапианам, или Кавказским горам.
Автор и его герой (по роману «Герой нашего времени»)
Именем М. Ю. Лермонтова открывается новая страница русской литературы. Чтобы правильно понять характер поэта, необходимо знать политическую обстановку, сложившуюся в России в 30-е годы XIX века, так как она оказала большое влияние на формирование Лермонтова как человека. Николай I, расправившийся жестоко с декабристами, старался с корнем вырвать их идеи. Молодое поколение не могло выступить против царского режима, но, несмотря на реакцию, лучшие люди 30-х годов продолжали бороться, и среди них первым был молодой поэт. Мотивы избранничества и жертвенности звучат почти во всех стихах Лермонтова, эту же тему он раскрывает и в «Герое нашего времени». Как часто и в лирике поэта, и в раздумьях его героя мы встречаем печальное признание того что люди их поколения — это тощие плоды, до времени созревшие, которые не радуют глаз. Мы говорим, что Печорин во многом типичный человек 30-х годов XIX века — значит, и в Лермонтове есть что-то от Печорина. Как перекликаются слова Печорина о том, что он презирает жизнь, с лермонтовскими словами: «Но судьбу я и мир презираю»! Безусловно, в «Герое нашего времени» мы так явственно слышим голос автора.
Печорин — это плод воображения самого автора, и как любой творец, Лермонтов волей или неволей через своего героя выражает свои сокровенные мысли, свою жизненную позицию, если даже создает образ, далекий от своего мироощущения.
Что же общего у Лермонтова с его героем Печориным? Несомненно, что они были близки, ведь им пришлось жить в невероятно трудное и тяжелое время. Они жили в эпоху «безвременья», породившую страшную болезнь, суть которой состояла в том, что в условиях самодержавно-полицейского государства «силы необъятные», дремавшие в молодом поколении, не могли найти себе достойного применения.
Печально я гляжу на наше поколенье:
Его грядущее иль пусто, иль
темно.Меж тем, под бременем познанья и сомненья
В бездействии состарится оно.
Лермонтов доказал, что он имеет право упрекать свое поколение в бездействии, изобразив главного героя типичным представителем тех юношей, которые сначала вступили в конфликт с обществом, а потом уже и не пытались бороться против установившегося порядка.
Рисуя портрет Печорина, Лермонтов невольно в общих чертах изобразил себя. Иван Тургенев в своих литературных воспоминаниях о поэте пишет: «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое, какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой прозрительностью и страстью веяло от его лица, от его больших, неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовывался с выражением почти детских нежных и выдававшихся губ». Почти такое же выражение было и у Печорина. Несоответствие глаз и рта — особенность его внешнего облика.
Лермонтов, конечно, значительнее своего героя. Тургенев верно разгадал причины тяжкой грусти, томившей поэта: «Внутренне Лермонтов скучал глубоко: он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба». Печорин тоже скучает в светском обществе, оно его даже не забавляет. В чем суть трагедии Лермонтова и Печорина? Мне кажется, эту мысль хорошо выразил Герцен; он писал в своей книге «О развитии революционных идей в России»: «Нам дают обширное образование, нам прививают желания, стремления, страдания современного мира и нам кричат: «Оставайтесь рабами, немыми, бездеятельными, или вы погибли». Тот же крик души содержится и в стихотворении Лермонтова «Монолог»: «К чему глубокие познанья, жажда славы, талант и пылкая любовь свободы, когда мы их употребить не можем?.. И нам горька остылой жизни чаша, и уж ничто души не веселит».
В статьях о Лермонтове, написанных после его смерти, много говорилось о его «демонизме», о тоске, о печали, об отчаянии одинокой души. Таковым был и Печорин. Что-то демоническое и роковое ощущается в его натуре. Он несчастен, и сам приносит людям несчастье — это как заразная болезнь, от которой никуда не уйти. Печориных было большинство в молодом поколении 30-х годов, однако мы не можем причислить к их числу самого Лермонтова. Лермонтов прошел через исключение из университета, его волю не сломили две ссылки, и лучшее доказательство этому — смелость, с которой он бросал в лицо «свободы гения и славы палачей» свои стихи, наполненные злостью и горечью, и мужество, которое нужно было для создания «Героя нашего времени».
Николай I писал жене о книге Лермонтова: «По моему убеждению, это жалкая книга, обнаруживающая большую испорченность ее автора». Реакционные круги поспешили очернить поэта, заявив, что он в Печорине изобразил самого себя. Лермонтову это было крайне неприятно. В предисловии к роману он язвительно высмеял попытки поставить знак равенства между автором и его героем. Поэт подчеркнул, что в образе Печорина дан не портрет одного человека, а художественный тип, вобравший в себя черты целого поколения.
Однако, на мой взгляд, роман все-таки отчасти автобиографичен. Новиков, исследовавший жизнь Пушкина и Лермонтова, пишет в своей повести «О душах живых и мертвых» о том, что прообразом Веры из «Героя нашего времени» послужила Варенька Бахметьева, которую Лермонтов страстно любил, а ее муж Бахметьев (старый ревматик) — прообраз мужа Веры.
Что давало Лермонтову силу, что помогало ему стать великим поэтом и писателем? Ведь одного, даже огромного, таланта мало для этого. Силу эту черпал он в родной земле, в своей «странной любви» в Родине. Если в дневнике Печорина, рассказывающем о его мыслях и чувствах за довольно долгий промежуток времени, нет и слова о России, то все мысли и стихи Лермонтова проникнуты любовью к ней, чувством внутренней связи с народом. Эта высокая любовь озарила короткую жизнь Лермонтова, сделала его великим. Среди унылой толпы Печориных, прошедших без следа, «не бросивши векам ни мысли плодовитой…», нет М. Ю. Лермонтова. И если Печорин был жертвой своего времени, то Лермонтов — настоящим его героем.
«Герой нашего времени» суть романа и его основная мысль
Время создания романа
Знание об историческом своеобразии времени, когда задумывалось и создавалось художественное произведение, позволяет нам, читателям, понять его глубже увидеть аналогии с современностью. Так, знакомство с последекабристским периодом истории России дает возможность осознать суть романа «Герой нашего времени» Лермонтова.
Миропонимание поэта формировалось в «эпоху безвременья», когда не осталось и следа от идеалов, целей, смысла жизни прогрессивных идей пушкинского времени.
Действие стало невозможным – идею любой революции Николай І отвергал безоговорочно, – ведь благородные порывы несли за собой не только желание справедливого устройства мира, но и путь насильственного изменения государственной власти, сопровождаемый кровопролитием, в условиях наступившей реакции любое инакомыслие подлежало уничтожению.
Невозможность деятельности имело и субъективный характер: идейный кризис, отсутствие ответа на вопрос о новых идеалах и способах действия на благо людей, и это рождало скепсис и сеяло сомнения в умах мыслящих людей. Старые идеи ушли, новые еще не родились, ясности целей не было. Именно в это время и появился роман, проблема личности в котором была главенствующей.
Тема и идея романа
Какова же основная мысль романа «Герой нашего времени»? Если тему автор обозначил уже в названии и более полно описал ее в предисловии как «портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии», то идею постичь удается не сразу. Прочтя первые главы, мы, читатели, не проникаемся симпатией к главному герою, более того, склонны, как и многие современники поэта, осудить и отвернуться от Печорина.
Однако, двигаясь дальше, понимаем, что все в романе – и композиция, и несколько рассказчиков, знакомящих нас с главным героем, и отношения его с разными действующими лицами – часть замысла автора. Он стремится подвести нас к собственным выводам, где мы сможем глубже и вернее постичь суть произведения «Герой нашего времени».
Роль композиции в понимании идеи романа
Читая роман, уже во второй главе замечаем необычность композиции, где хронология событий нарушена. Да и сам Лермонтов не называет свое произведение романам – а говорит о нем так: то «длинная цепь повестей», то «записки», или просто «сочинения».
Зачем это автору, почему он ведет рассказ о Печорине, забегая вперед или возвращаясь в прошлое героя, или вообще сказав нам о его гибели уже во второй главе? Как у всех великих мастеров, у Лермонтова нет ничего случайного. И это сразу после выхода романа отметил Белинский: «Роман г. Лермонтова проникнут единством мысли, и потому, несмотря на его эпизодическую отрывочность, его нельзя читать не в том порядке, в каком расположил его сам автор: иначе вы прочтете две превосходные повести и несколько превосходных рассказов, но романа не будете знать. Тут нет ни страницы, ни слова, ни черты, которые были бы наброшены случайно; тут всё выходит из одной главной идеи и всё в нее возвращается».
Чтобы мы, читатели, могли глубже понять суть «Героя нашего времени», и меняет поэт хронологию, давая понять, что дело вовсе не в событиях, а во внутреннем мире человека, в многогранности его характера, который нельзя определить штампом «плохой-хороший», «добрый-злой», «жестокий-мягкосердечный».
Благодаря событиям жизни Печорина, расположенным не в хронологическом порядке, мы сначала слышим рассказ о нем («Бэла»), потом видим («Максим Максимыч»), и, наконец, знакомимся с ним самим, читая дневник. И так, идя вслед за замыслом автора, шаг за шагом двигаемся к познанию «истории души человеческой».
Печорин – герой своей эпохи.
Мы узнаем о Печорине из уст бесхитростного Максим Максимыча, нам рассказывает о встрече с ним повествователь-офицер, по отдельным фразам Веры, Вернера, понимаем, как относятся к герою разные люди, встречающиеся на жизненном пути. Но главное – мы видим Печорина глазами самого пристрастного повествователя – самого героя. Благодаря тому, что рассказчики сменяют друг друга, внутренний мир главного героя разворачивается перед нами разными гранями. Становится яснее суть и смысл произведения «Герой нашего времени».
История Печорина – судьба целого поколения, в котором поиски каждым смысла жизни и ее цели были порой так мучительны и неопределенны. «… Спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные… Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений – лучший свет жизни…» Эти слова произносит Печорин, исканиями, страданиями , сомнениями абсолютно принадлежащий своему времени. Эти слова мог бы произнести и сам Лермонтов, и его современники.
«В основной идее романа г. Лермонтова лежит важный современный вопрос о внутреннем человеке, вопрос, на который откликнутся все», – так считал В.Белинский, и вопрос это остается актуальным вот уже полтора столетия.
Посмотрите, что еще у нас есть:
Тест по произведению
Доска почёта
Чтобы попасть сюда — пройдите тест.
Иван Иванов
16/16
Александра Долгалова
15/16
Ярослав Мамуров
15/16
Савва Смородинов
12/16
‘alfie ‘couffaine
13/16
Саша Алексеев
14/16
Алла Елагина
14/16
Степан Козлов
16/16
Елена Брильянтщикова
15/16
Ель Инопришеленец
15/16
Этот человеческий тип характерен для России первой половины XIX века: это человек чести, воинского долга, дисциплины. Он простодушен, добр, искренен | Образованный офицер, который уже кое-что знает о столь странном человеке как Печорин. Свои наблюдения и выводы строит с учетом того, что ему известно о странностях и противоречиях характера героя. По уровню офицер и Печорин гораздо ближе, поэтому некоторые вещи, непонятные Максиму Максимычу, он может объяснить. | Человек, размышляющий о смысле жизни, о собственном назначении, пытающийся понять противоречивость своего характера, Печорин сам себя судит и казнит. | Из рассказа Максима Максимыча Печорин предстает перед читателем как таинственный, загадочный человек, которого нельзя понять и поступки которого нельзя объяснить. «Ведь есть, право, эдакие люди, у которых на роду написано, что с ними должны случаться разные необыкновенные вещи». | Впервые на страницах романа дан психологический портрет героя. Печорину придаются живые черты, автор пытается дать объяснение некоторым поступкам Печорина. Загадочность и отвлеченность образа уступают место конкретности и реалистичности. «…Все эти замечания пришли мне на ум, может быть, только потому, что я знал некоторые подробности его жизни, и, может быть, на другого вид его произвел бы совершенно различное впечатление. ..» | Трагическая исповедь героя. «История души человеческой …полезнее истории целого народа, особенно когда она — следствие наблюдения ума зрелого над самим собой и когда она написана без тщеславного желания возбудить участие или удивление». | Такое распределение ролей между рассказчиками неслучайно: все начинается с внешнего, осуждающего и не очень проницательного взгляда Максима Максимыча, затем максимально объективная оценка странствующего офицера. И, наконец, последнее слово за самим Печориным — его искренняя и трагическая исповедь. |
Е.Л. Демиденко. Автор и герой в романе Лермонтова. Печорин как герой своего времени
Екатерина Демиденко. Автор и герой в романе Лермонтова. Печорин как герой своего времени.
«В публике существует мнение, будто в «Герое нашего времени» Лермонтов хотел изобразить себя…», — пишет в своих воспоминаниях А. П. Шан-Гирей; «.. в лице Печорина он изобразил самого себя..», — подтверждает это высказывание обиженная равнодушием дальнего родственника Вера Анненкова; в своей гневной критической статье, посвященной роману, отождествляет Печорина с Лермонтовым редактор журнала «Маяк» С.О. Бурачок, и даже проницательный Белинский, рассказывая в письме к В.П. Боткину 16—21 апреля 1840 года о своей встрече с арестованным поэтом, восклицает: «Печорин — это он сам, как есть».
Однако сам автор решительно опроверг это мнение в Предисловии ко второму изданию романа. Этот публичный отклик на критику — единственный в творческой биографии Лермонтова и, по всей видимости, обусловлен принципиальностью авторской позиции в этом вопросе: несовпадение автора и героя неоднократно подчеркивается в романе. Вводится фигура повествователя — издателя Журнала Печорина, которая, при всей близости к Лермонтову, вряд ли тождественна ему: и в самом деле, стоит ли принимать на веру, что Михаил Юрьевич «для развлечения вздумал записывать рассказ Максима Максимыча о Бэле, не воображая, что он будет первым звеном длинной цепи повестей. ..»?
Таким образом, как и всякий литературный персонаж, повествователь, в отличие от автора, обладает определенной долей условности. Более того, при сравнении двух Предисловий можно отметить и некоторые отличия в отношении издателя Журнала и автора романа к его главному герою: «Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем говорится, вероятно себя узнают, и, может быть, они найдут оправдания поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что понимаем» — это мнение повествователя. Автор же в Предисловии к роману не пытается оправдать героя, разрушает иллюзию подлинности событий: «.. другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых… Старая и жалкая шутка!.. Герой Нашего Времени… это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии».
Правда, в романе наблюдается некоторая общность повествователя и Печорина: оба они странствующие офицеры (исключая хронологически последнее появление героя), оба владеют пером, и стиль их повествования схож: в противовес романтической напыщенности он лаконичен, физиологически точен, совмещает в себе иронию и лиризм, сближаясь до определенной степени с пушкинским «Путешествием в Арзрум». «Какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром — чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми», — так пишет повествователь, а вот строки из печоринского дневника: «Весело жить в такой земле! Какое-то отрадное чувство разлито во всех моих жилах. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка; солнце ярко, небо синё — чего бы, кажется, больше?..»
Характерно, что заканчивается эта отрадная картина именно тогда, когда речь заходит об обществе:«Однако пора. Пойду к Елисаветинскому источнику: там, говорят, утром собирается всё водяное общество». В.В. Виноградов в статье «Стиль прозы Лермонтова» («Литературное наследство, т. 43—44) подчеркивал сходный метод изображения портрета у повествователя и Печорина: «от более внешнего и физиологического к психологическому, характеристическому, от типического к индивидуальному, личностному» (ср. портреты Печорина в «Максим Максимыче» и ундины в «Тамани»). Порой издатель Журнала и его автор обнаруживают общность восприятия действительности: «Как это скучно!» — восклицает повествователь после слов штабс-капитана о том, что Печорин и Бэла были счастливы; похожая идея — в дневнике Печорина: «..я часто, пробегая мыслию прошедшее, спрашиваю себя: отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?.. Нет, я бы не ужился с этой долею!..»
Другой пример: Печорин «довольно холодно, хотя с приветливой улыбкой, протянул руку» Максиму Максимычу, вместо того, чтобы, как ожидал штабс-капитан, распахнуть ему объятья; повествователь замечает о нем же: «Мы встретились как старые приятели. Он не церемонился, даже ударил меня по плечу и скривил рот на манер улыбки. Такой чудак!»
Общность этих сцен даже в «статусе» Максима Максимыча: «если вы захотите еще немного подождать, — сказал я, — то будете иметь удовольствие увидаться с старым приятелем» … Исследователями отмечалась и сходство размышлений о дружбе в Предисловии к Журналу и в записи самого Печорина от 13 мая. Наверное, справедливо было бы предположить, что сходство этих образов подтверждает авторскую мысль о том, что Печорин действительно воплощает в себе черты своего поколения («… это тип, — пишет Лермонтов в черновике Предисловия ко второму изданию, — вы знаете, что такое тип? Я вас поздравляю»). Нельзя поставить знак равенства между образами повествователя и Печорина: скептицизм и эгоизм Печорина гораздо сильнее, ибо пороки эти взяты «в полном их развитии». Так, еще раз возвращаясь к описанию чувств, испытываемых повествователем на Крестовом перевале, можно отметить строки, которые вряд ли могли бы, наверное, занять место в дневнике Печорина: «… всё приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять». Сочувственно, с пониманием относится повествователь и к Максиму Максимовичу: «Грустно видеть, когда юноша теряет лучшие свои надежды и мечты, когда перед ним отдергивается розовый флёр, сквозь который он смотрел на дела и чувства человеческие, хотя есть надежда, что он заменит старые заблуждения новыми. Но чем их заменить в лета Максима Максимыча? Поневоле сердце очерствеет и душа закроется…» Печорин же страдания других воспринимает только в отношении к самому себе: «…слепой мальчик точно плакал, и долго, долго… Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов…» А в последней строчке «Тамани»: «Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих…» Даже потеря Веры, чувство отчаяния и горя, когда всё его «хладнокровие» и «твердость» «исчезают как дым», его слезы обернутся в дневнике циничным замечанием: «Всё к лучшему! это новое страдание, говоря военным словом, сделало во мне счастливую диверсию…».
Полному слиянию автора и героя, характерному для романтических произведений, противопоставлена в «Герое нашего времени» огромная дистанция между Лермонтовым и Печориным, отдаленность повествователя и героя. Отделившись от героя, автор использует возможность объективной оценки его. Не случайно, нарушая хронологию происходящих событий, Лермонтов подчиняет композицию главной идее — постепенному раскрытию образа Печорина. Не случайно впервые читатель узнает о нем даже не из уст повествователя, а от простодушного и бесхитростного Максима Максимыча, не склонного к анализу внутреннего мира Печорина: «Такой уж был человек», — так всякий раз комментирует он противоречивость поведения своего сослуживца. Будущий издатель Журнала Печорина, совершающий следующий шаг в раскрытии образа, тоже человек «посторонний» — не друг, подобно повествователю в «Рыцаре нашего времени» Карамзина, и даже не приятель. Он пытается дать беспристрастный (насколько это возможно после услышанной истории) и подробный портрет героя, сопровождая его почти лафатеровскими «физиогномическими» замечаниями и подчеркивая, тем не менее, индивидуальность своего восприятия: «Все эти замечания пришли мне на ум, может быть, только потому, что я знал некоторые подробности его жизни, и, может быть, на другого вид его произвел бы совершенно различное впечатление…».
Начиная с «Тамани», наблюдение «извне» сменяется самораскрытием Печорина, но ни одна из повестей не дает исчерпывающей характеристики образа: они дополняют друг друга, создавая психологический портрет героя. «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и полезнее истории целого народа». Жанр дневниковых записей, ассоциирующийся у читателя прежде всего с сентиментальной литературой, служит не для передачи чувствительных порывов, а для глубокого самоанализа. Романтических героев с пламенными страстями заменяет рефлектирующий Печорин. Всего четыре года отделяет «Героя нашего времени» от незаконченного лермонтовского романа «Вадим», но как далек Печорин от «неистового» горбуна («Вадим ломал руки, скрежетал зубами…», «его волосы стояли дыбом, глаза разгорались как уголья, и рука, простертая к Ольге, дрожала на воздухе…»)!
Несмотря на типологическую связь с героями ранних произведений Лермонтова («Странный человек», «Маскарад», «Два брата», «Люди и страсти»), которым свойственно разочарование, усталость от жизни, горькие раздумья о несбывшемся предназначении, сменившие «исполинские замыслы», Печорин — принципиально новый герой. Переосмысление метода художественного изображения связано прежде всего с новой художественной задачей Лермонтова. Романтические ситуации снижаются, наполняются бытовыми деталями. Так, например, единственная мотивировка похищения Бэлы — реплика Печорина: «Да когда она мне нравится?..»; романтическое приключение в «Тамани» заканчивается тем, что слепой мальчик обокрал героя, «а восемнадцатилетняя девушка чуть-чуть не утопила». «Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться». Поколение страстных мечтателей сменяется разочарованным, склонным к рефлексии поколением («Я давно уже живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека; один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его…»). О том же идет речь в «Думе». Поколение Печорина унаследовало от предков непоколебимую волю (не случайно в романе нет человека, способного нравственно противостоять Печорину) и жажду действия («Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига; его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится»). Необъятные силы и пустые страсти…
В «Герое нашего времени показана трагедия человека вообще, не нашедшего применения своему уму, способности, энергии, и в этом смысле он — вневременной герой. Но Лермонтов не показывает возможностей применения этих сил. Напротив, чем бы ни был увлечен герой, он обречен на разочарование: не оправдывает себя «экзотический» сюжет романтической литературы — любовь цивилизованного человека и «дикой» горянки («..любовь дикарки не многим лучше любви знатной барыни; невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой»), таинственная ундина оказывается контрабандисткой, неоправданно жестокой и бесполезной оказывается дуэль с Грушницким: «У меня на сердце был камень. Солнце казалось мне тускло, лучи его меня не грели». Героя не спасают ни «перемена мест», ни «перемена личностей». И в этом смысле чрезвычайно важным в заглавии становится слово «нашего». Можно ли быть героем в то время, когда героика в принципе невозможна? Не случайно Лермонтов противопоставляет своему времени героическое прошлое: в стихотворении «Бородино», в «Песне . . про купца Калашникова»; не случайно в Предисловии ко второму изданию говорит о «болезни» общества.
О подобной участи молодых людей 40-х годов 19 века — эпохи безвременья после подавления восстания декабристов — говорится в «Былом и думах» Герцена, письмах В.Г. Белинского Боткину. Охлажденной душе, лишенной страстей и не находящей применения своим внутренним силам, необходимы сильные жизненные впечатления, которых ищет Печорин: «Завязка есть! — закричал я в восхищении, — об развязке этой комедии мы похлопочем. Явно судьба заботится о том, чтоб мне было не скучно». Каждого, с кем сталкивает Печорина судьба, он вольно или невольно испытывает, испытывая при этом себя самого. Каждый раз он подчиняется собственной игре, как будто готовый поверить в истинность ее, и каждый новый эксперимент приносит ему страдание: «если я сам причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив»… Протест Печорина выражается в том, что он, стремясь к самоутверждению, к свободе собственной личности, бросает вызов миру, переставая считаться с ним, его индивидуализм — ответ на «давление обстоятельств». «Столкновение воли одного с правами многих» ставит, по мнению Е. Михайловой («Проза Лермонтова»), в романе проблему индивидуализма и гуманизма. Связи с миром рвутся, смешиваются понятия добра и зла («ни в ком зло не бывает так привлекательно», — говорит о Печорине Вера). «Наш век… это век… разъединения, индивидуальности, век личных страстей и интересов», — пишет Белинский в 1842 году. Печорин одинок. Не случайна противопоставленность его Грушницкому — герою-двойнику, пародии, порожденной временем.
Обреченность на бездействие ставит проблему предопределения, фатализма, которой посвящена последняя повесть романа. Особое значение в ней приобретает размышление Печорина о судьбе своего поколения — о потере веры и тщетных поисках «назначения высокого». Проблема фатализма так и не решена до конца, и рассуждения Печорина отражают еще одну важную черту поколения — сомнение («Я люблю сомневаться во всем…») как отголосок «бремени познанья и сомненья» в «Думе». Шевырев в своем отклике на «Героя..» обвинял Лермонтова в ориентации на западноевропейский роман Виньи, Мюссе, Бернара, Констана, героев которых, безусловно можно считать предшественниками Печорина (об этом см. Родзевич С.И. «Предшественники Печорина во французской литературе»), однако, как убедительно доказал Ю.М. Лотман, Печорин воплощает в себе черты « русского европейца»: «Однако Печорин — не человек Запада, он человек русской европеизированной культуры <…> Он совмещает в себе обе культурные модели». Образ «сына века», почерпнутый Лермонтовым из европейской литературы, обогатил образ Печорина, подчеркивая в то же время его типичность. В отличие от «психологически близкого к простонародному» типу Максима Максимыча или «типа европеизированной черни «водяного общества» и Грушницкого», «европеизация» «печоринского типа» проявилась «в приобщении…к ушедшей в прошлое исторической эпохе, полной деятельного героизма». Поэтому Печорин «в ссоре со своим временем», — пишет Лотман. Неудовлетворенность действительностью, отразившаяся в лермонтовском романе, черты реализма в художественном методе Лермонтова усилили его общественное звучание: полемика вокруг«Героя нашего времени», возникшая сразу после выхода романа, вспыхивает с новой силой в 60-е годы. Именно в это время Печорин («лишний» человек) сближается в глазах народнической критики с образом пушкинского Онегина. Однако еще Белинский в статье, посвященной «Герою..», говорил о несходстве этих образов. Конечно, можно отметить духовное родство Печорина и Онегина; их общая черта — резкий охлажденный ум , но если для Онегина допустима «мечтам невольная преданность», то Печорин оставил мечтательность в далекой поре своей ранней молодости. Мысль: «уж не пародия ли он», — по отношению к Печорину вряд ли может возникнуть у какой-нибудь героини лермонтовского романа. Это скорее можно сказать о Грушницком. По наблюдению Б.М. Эйхенбаума, «от Онегина Печорин отличается глубиной мысли, силой воли, степенью осознанности себя, своего отношения к миру. .. Сама по себе рефлексия не недуг, а необходимая форма самопознания, болезненные формы она принимает в эпоху безвременья…» Назвав своего героя Печориным, Лермонтов одновременно подчеркивал связь его с литературной традицией и в известной степени полемизировал с Пушкиным, показывая человека «совсем другой эпохи».
«Литература», 1997, № 10
показывать: 1025 11—20 из 22
прямая ссылка 19 сентября 2011 | 21:47
прямая ссылка 18 мая 2011 | 23:27
Выдающаяся постановка
прямая ссылка 21 февраля 2011 | 11:32
прямая ссылка 10 января 2011 | 01:18
прямая ссылка 09 сентября 2010 | 17:23
прямая ссылка 18 августа 2010 | 21:20
«Я готов был полюбить весь мир, но меня не поняли, и я научился ненавидеть…»
прямая ссылка 07 августа 2010 | 22:09
Ни в ком зло еще не было так привлекательно. ..
прямая ссылка 28 ноября 2009 | 11:04
Григорий Печорин… Как много в этом имени!
прямая ссылка 17 апреля 2009 | 16:25
‘Печорин ‘ и ‘1814 ‘ — две большие разницы (как говорят в Одессе).
прямая ссылка 24 февраля 2008 | 23:11показывать: 1025 11—20 из 22 |
Композиция романа «Герой нашего времени»
«Герой нашего времени», несомненно, стоит особняком в длинном ряду традиционных романов. При первом же взгляде на него читатель начинает сомневаться: действительно ли произведение относится к этому жанру? Эти сомнения нельзя разрешить однозначно. Лермонтов создавал свой роман по прочтении многих европейских романов (этот жанр был в то время в моде), так что форму и некоторые сюжетные моменты автор отчасти заимствовал у них. Так, для романов характерно наличие приключений, и в «Бэле» и «Фаталисте» они присутствуют в избытке, «Тамань» является авантюрной повестью, а «Княжна Мери» и вовсе состоит практически из одних интриг.
Кроме того, «Герой нашего времени» насыщен неправдоподобными происшествиями. Нереальность их хотя бы в том, что все они случаются с одним человеком, причем на протяжении незначительного периода времени. Традиционным для романа является и присутствие любовной линии. Правда, в «Герое нашего времени» их три – отношения Печорина с Бэлой, княжной Мери и Верой. В этом заключается одно из отличий этого романа от европейских. Вообще все различия можно поделит на сюжетные (наличие нескольких любовных линий, отсутствие традиционных сюжетных элементов романа – завязки, развязки) и композиционные («Герой нашего времени» состоит из глав — отдельных повестей, из них некоторые – «Княжна Мери», «Бэла» и даже «Тамань» – можно назвать, хотя и с небольшой натяжкой, самостоятельными романами).
Несмотря на внешнюю раздробленность, «Герой нашего времени» – единое, цельное произведение в отношении раскрытия личности главного героя. Начало I главы можно считать в некотором роде экспозицией: здесь происходит знакомство с Печориным, отсюда читатель выносит первое впечатление о герое, его характере, и впоследствии, опираясь на это, ему легче приблизиться к пониманию причин совершаемых Печориным поступков. Максим Максимыч, от лица которого ведется повествование в «Бэле», вкратце набросал портрет Печорина, откуда читатель узнает, что Григорий Александрович был человеком «с большими странностями». Но отличаться – не значит быть лучше. Наоборот, почти вся деятельность Печорина доказывает противоположное, по крайней мере, его сближение с кем бы то ни было оборачивалось трагедией для этого человека. Рассмотреть хотя бы то, как он обращался с женщинами, его любившими. Бэла интересовала его только по причине отличия ее от тех, с кем он привык общаться в свете. Вере, единственной из всех любившей его со всеми его недостатками (в то время как княжна Мери любила, вероятно, ту маску трагического героя, которую надевал для нее Печорин) и понимавшей свою любовь (в отличие от Бэлы – «дикарки», способной лишь осознать факт привязанности к Печорину), он не уделял поначалу должного внимания. К княжне Мери он вообще не испытывает никакого интереса, кроме азарта игрока. Печорин также нарушает жизнь «мирных контрабандистов», оставляет глубокую рану в душе доброго Максима Максимыча, его непосредственное участие стало причиной гибели Грушницкого. Но все его поступки можно оправдать, с точки зрения не гуманизма, но самого Печорина.
Как уже говорилось, в романе отсутствует развязка, он прост завершается некоторым событием, что вовсе не свидетельствует о незаконченности. Наоборот, событие, которое автор решил поставить в романе последним, выражает определенную идею: Лермонтов подводит ненужного, «лишнего» человека к героическому поступку, тем самым подчеркивая предназначение Печорина быть настоящим героем.
Глава «Фаталист» стоит в романе последней только вследствие композиционных особенностей. Если же проследить хронологический сюжет, то расстановка глав будет следующей: «Тамань», «Княжна Мери», «Бэла», «Фаталист», «Максим Максимыч». На их основании можно восстановить биографию Печорина в этот период. Офицер Григорий Александрович Печорин «по казенной необходимости» приезжает в Тамань; будучи военным, он участвует в боях вместе со своим товарищем Грушницким; видимо, из-за ранения Печорин оказался в Пятигорске для прохождения лечения и встречает Грушницкого; вследствие дуэли его ссылают в отдаленную кавказскую крепость, где он знакомится с Максимом Максимычем; после Печорин на две недели уезжает в казацкую станицу; по выходе в отставку он путешествует и, направляясь в Персию, случайно встречается во Владикавказе с Максимом Максимычем; тот, обидевшись на Печорина за холодность, отдает хранившиеся у него дневники проезжему офицеру-литератору.
Казалось бы, зачем Лермонтову потребовалось нарушать хронологию романа? Сделав это, он сконцентрировал внимание читателя не на сюжете, который служит фоном, средством для раскрытия личности Печорина. «Неправильная», с точки зрения времени, расстановка глав вынуждает читателя обратить больше внимания на самого героя, не на происходящие события, а на степень участия Печорина в них.
Фактически повести расположены в таком порядке: «Бэла», «Максим Максимыч», журнал Печорина, снабженный предисловием издателя и состоящий из повестей «Тамань», «Княжна Мери», «Фаталист». Но уже из предисловия к журналу читатель узнает о смерти Печорина. Это еще больше привлекает внимание и интригует. Лермонтову интересен сам Печорин, и он всеми способами хочет максимально раскрыть его личность.
Для этой же цели Лермонтов меняет рассказчиков в романе. Их всего трое – посторонний наблюдатель, знакомый и непосредственно сам Печорин – и каждый по-своему характеризует героя. Впервые он предстает перед читателем в рассказе Максима Максимыча. Можно увидеть, что вследствие своей «странности», Печорин привлекает старого кавказца. Ему непонятны поступки молодого человека и недоступно его мышление, но как раз поэтому максим Максимыч любит и очень уважает его; этот Максим Максимыч – «восхищающийся». В другой главе он появляется в ином качестве – в качестве «обиженного». Тут он уже критикует Печорина, не разделяя его взгляды на память о прошлом, на дружбу. Отдав проезжему офицеру-литератору записки бывшего друга, он, думается, выказал высшую степень своей обиды и, как следствие, появившейся неприязни. Его восприятие Печорина слишком связано с личными чувствами, тогда как другой повествователь – тот самый офицер, к кому попали бумаги Печорина, – рассуждает более объективно, не пытаясь оправдать. Он опирается не на симпатию или антипатию к нему, а на то, что услышал, будучи на знакомым с ним лично, то есть составляя свое мнение лишь по фактам. Впоследствии, встретив Печорина, он проверил и дополнил свои выводы, которые можно было бы считать самыми верными, если бы не присутствие самых точных и полных объяснений деяний Печорина, данных им самим. В разговорах с Максимом Максимычем он делает откровенные признания, которых, правда, тот не понимает, считая из-за этого молодого человека очень умным. Даже рисуясь перед княжной Мери, он, тем не менее, говорит о себе правду, хотя и окрашенную трагически-романтическими красками.
Таким образом, характеристика Печорина очень объемна, т.к. весь роман направлен на создание наиболее достоверного его портрета. Можно заметить еще одну особенность романа: о главном герое говорят многие, в то время как его мнение о других героях практически отсутствует. В этом можно увидеть своеобразную иерархию героев: объем информации, данной о герое, уменьшается в зависимости от уменьшения «важности» этого персонажа в романе.
Итак, главное идеей ахронологии глав, смены лиц рассказывающих о жизни Печорина, нацеленности действий второстепенных персонажей на его характеристику является попытка изображения в максимальном объеме черт души героя, особенно отрицательных – пороков, ибо Печорин, по словам Лермонтова, «это портрет, составленный из пороков всего поколения, в полном их развитии». Несмотря на их выделение, по прочтении произведения не остается крайне негативного впечатления, и в этом замысел Лермонтова: заканчивая роман достойным поступком Печорина, автор таким образом выразил свою веру в человека этого поколения, в лучшего его представителя, каким является Печорин.
Герой нашего времени
Осман Шах является руководителем AAP, новой технологической компании, продающей модули дистанционного обучения высшим учебным заведениям. Он рассказывает читателю обо всех способах, которыми он раньше использовал свою расовую идентичность, чтобы завоевать уважение, симпатию и, в конечном итоге, власть в деловых ситуациях. Стремясь заставить своих собеседников вести себя почтительно во время переговоров, «глаза, которые стесняются встретиться с моими и полны сострадания», Шах подчеркивал жестокое обращение, с которым он столкнулся на контрольно-пропускных пунктах в аэропортах после 11 сентября.
«Я их не виню, я бы и сам себя облапал», — шутит Шах. «Я всегда, без исключения, опаздываю в аэропорт, вся в поту, когда добираюсь туда. Кондиционер замораживает его на моем лице и придает мне больничный или пластиковый блеск». Он заканчивает свой отчет трезвым признанием того, что его тактика была корыстной, и объясняет, почему он вообще остановился. «Любой, кто получает удовольствие от получения даже кратковременной силы из доброй воли и страха, — дерьмо. Когда я использовал эту историю, я не был исключением.
Это взрывная вступительная сцена романа Набена Рутнума « Герой нашего времени », который должен быть опубликован в январе 2022 года издательством McClelland & Stewart. Шах — не единственный руководитель, занимающийся сомнительной деловой практикой ради колоссальной зарплаты. В беспощадном мире Силиконовой долины все сотрудники AAP должны проверять свои моральные ориентиры у дверей, изобретая уникальные способы выжимания денег из образовательного сектора.
Коллега Шаха Нена Задех-Брот лжет о своем образовании в швейцарской частной школе, пытаясь убедить венчурного капиталиста вложить небольшое состояние в AAP.Она поет инвестору песню об экономических трудностях, подробно описывая, как ее иранский отец был вынужден подрабатывать торговцем наркотиками, и она получает большую премию к зарплате благодаря своей хитрости. Позже Заде-Брот упрекает южноазиатского служащего, борющегося за повышение по службе, которое потребует от него предательства своего начальника: «Ты хочешь большой стул, и ты сделаешь все, что нужно, чтобы получить его, и это не всегда зло. Это не зло, когда ты это делаешь. Правильно?»
Такие эпизоды разрушают статичные, но не менее общепринятые представления о цветных людях, которые можно найти в большей части издаваемой сегодня художественной литературы о социальных средствах правовой защиты, — представления, которые колеблются между двумя крайностями модели или фигуры осажденного меньшинства. Герой сопротивляется идее, что для того, чтобы литература была уместна в нашей жизни, она должна излагать доброжелательные, идеализированные этические позиции, которые можно найти только в самых негибких книгах о поведении восемнадцатого века. Морально двусмысленные персонажи Рутнума вырывают расовое существование из действительно вульгаризированной тенденции в современной художественной литературе, где персонажи не служат никакой цели, кроме артикуляции моральной грубости автора.
Вывод из Hero неизбежен: люди лгут.В частности, люди лгут, потому что они нацелены на продвижение вверх, и они не гнушаются искажать свои личные рассказы о продвижении, богатстве и социальном капитале. Такая гоббсовская позиция может быть непопулярна в искусстве и политическом дискурсе. Эти области в значительной степени охватывают стратегический эссенциализм — идею, выдвинутую культурным теоретиком Гаятри Чакраворти Спивак, о том, что угнетенным группам идентичности выгодно упростить и коллективизировать свои цели, когда они участвуют в социальной мобилизации.Это может помочь в борьбе с различными бедами, преследующими общество: недостаточная представленность на рабочем месте, социальное расслоение, санкционированное государством насилие.
Противоречие этим стратегиям в такой мелкой области, как литературное искусство, сопряжено с риском того, что вас будут считать хулителем тех достойных целей, которым они служат. Но вероятность того, что объединение нескольких групп в единую категорию идентичности может также увековечить символизм, фетишизм и прочее — Спивак признал эту возможность, — тоже не пустяк. Некоторые люди могут оставаться неустрашимыми в своих политических действиях, утверждая, что это непреднамеренное последствие — небольшая цена, которую нужно заплатить за служение более широкому прогрессивному идеалу, особенно по сравнению с ставками и социальными проблемами, которые необходимо решить.
Герой , однако, занимает противоположную позицию. Он изображает мир, в котором токенизация цветных сотрудников не только стирает различия между ними, но и позволяет партиям, не имеющим благих намерений, использовать язык расового освобождения.В AAP белый корпоративный мир кооптирует теорию идентичности только для достижения своих коммерческих целей. (Разве это не капиталистический трюизм, что как экономическая система она хочет быть как можно более инклюзивной, чтобы иметь возможность продавать свои товары всем?)
Шах клянется, что его заклятый враг на рабочем месте, христианка-евангелистка по имени Оливия Робинсон, уволен из AAP после того, как она получила повышение, используя его историю в аэропорту, чтобы подчеркнуть, что компания недостаточно делает для размещения своих цветных сотрудников. Робинсон родилась в нищете — что Шах, как ребенок успешных иммигрантов во втором поколении, не может по-настоящему оценить — и ее ненасытное превращение в фигуру спасителя образовательных технологий в AAP соответствует затмевающему статусу Шаха в компании (отчасти потому, что он слишком одержим своей вендеттой против нее, чтобы сосредоточиться на карьерном росте).
В культурный момент, когда Робинзона можно понимать только как воплощение белых привилегий или превосходства, она поднимается по корпоративной иерархии единственным способом, доступным для ее группы идентичности: путем дальнейшей эксплуатации инаковости Шаха путем разработки кампании по найму разнообразия, построенной вокруг его жизнь и переживания.Возмущенный ее высокомерием, Шах не упускает из виду иронию в том, что инициатива по найму принята, в то время как политика AAP продолжает снижать академические стандарты, снижать уровень неуспеваемости студентов и поддерживать и без того шаткую экономику академических профессий.
AAP, подобно большинству корпораций, использующих сплоченные призывы к социальным изменениям, нашла способ рекламировать свои этические недостатки в уловке штампованного союзничества с отчужденной потребительской базой. В основе романа Рутнум задает важные вопросы о том, возможно ли значимое сопротивление репрессивным системам на основе идентичности, или это сопротивление действительно может быть определено только включением в эксплуататорский аппарат власти.
Герой идет в ногу с сатирой о проверке температуры, такой как « Мона » Полы Олоиксарак, комедийный тур по фестивалю писателей, в котором было объявлено, что безжизненные левые движения стали «более реакционной формой здравого смысла», и «» Дариуса Джеймса. Негрофобия , кошмарная демонстрация токенизированной Америки глазами белого подростка, проклятого своей черной горничной. Но роман Рутнума также отличается тем, что является самым блестящим и важным романом, появившимся в этой стране за более чем десятилетие.
Здание CanLit стало воплощать в себе неизменные ценности, особенно в отношении цветных писателей, от которых, как правило, ожидают несложных рассуждений о диаспорах, чтобы быть услышанными. В такой отрасли, как канадское издательское дело, не склонной к риску и ответственности, Hero выделяется чем-то вроде конфронтационного исключения. В конце концов, лучшие сатиры — своевременные; они дают читателям проблеск надежды на то, что еще не поздно выбраться из глубин самообмана, находящихся в нашем коллективном распоряжении.
Принимая во внимание его предмет и характер критики, Герой будет зависеть не только от способности читателей задавать себе трудные вопросы, но и в более общем плане от той роли, которую сатира играет в информируя саму ткань социальной реальности.
Рутнум также издает под псевдонимом Натан Рипли. Он является автором книги « Карри: еда, чтение и гонки » — эссе длиной в книгу о различных способах представления южноазиатской идентичности в художественной литературе, кулинарии и более широких аспектах культуры, а также психологических триллеров « В поисках тебя в темноте». и Твоя жизнь принадлежит мне .После нескольких лет, потраченных на написание криминальных драм для канадского телевидения, « Герой » — первая из трех книг, которые Рутнум собирается выпустить в ближайшие годы. Его хоррор-новелла Helpmeet будет опубликована в конце 2022 года, а роман для подростков под названием The Grimmer намечен на 2023 год. Мир. Разделяя название с русским романтическим романом Михаила Лермонтова 1840 года о распутной жизни на Кавказе, « Герой » — это гораздо больше, чем его эклектичный духовный преемник (хотя дуэли из-за запятнанной чести занимают видное место в обеих книгах).Перенося среду и временные рамки в технологический сектор в непосредственном настоящем, « Герой » Рутнума сохраняет лермонтовскую зацикленность на пустоте жизни, посвященной потворству пороку. Замечания Лермонтова о ценности этого рода психологически богатого письма, безусловно, могут относиться и к роману Рутнума: «Достаточно того, что болезнь указана; бог знает, как это вылечить».
Я встретился с Рутнумом в оживленном баре Вест-Энда в Торонто, где он наметил сходящиеся импульсы, которые привели к его первому набегу на художественную литературу.«Я не мог найти способ рассказать о том, что было для меня самым важным, — ни в эссе, ни в интервью. Потенциал неправильного толкования практически безграничен в сфере документальной литературы, особенно в сфере социальных сетей», — говорит он. «Люди говорят об исчезновении нюансов. В какой-то степени это правда, но люди, которые прячутся за этой фразой, являются своего рода классическими либеральными типами или правыми людьми с ненавистными мнениями, с которыми я, конечно, не согласен. Все это говорит о том, что в художественной литературе столько же двусмысленности, сколько и нюансов.”
Рутнум, довольно активный в Твиттере, хорошо известен своими нападками на перформативность морального возмущения и претензий коллег-писателей. Герой выглядит как повествовательное продолжение того же голоса, который размышлял: «Некоторым из вас следует писать книги по саморазвитию или руководства по поведению на рабочем месте вместо романов, они лучше продавались бы и меньше вредили искусству» и попеременно: «Есть ли какие-либо нюансы? позиция в отношении политики идентичности и искусства гарантированно будет извращена и использована противными людьми? да. ”
Наше обсуждение этих перекрывающихся стилистических способов письма выявило момент реализации, который вывел роман из стадии зарождения. «Мышление в социальных сетях действительно бинарно. Политика идентичности — это ерунда, или политика идентичности — это все. Как и любой, я думаю, здравомыслящий человек, я нахожусь где-то посередине», — говорит Рутнум. «В этой книге меня больше всего интересовало то, что, как и любая другая форма политики, политика идентичности может выступать в качестве мощного рычага власти.В той мере, в какой это может спровоцировать коллективные дискуссии о справедливости, это также может служить отличной индивидуальной ступенькой к достижению личной власти».
Рутнум думает о своем романе как о предложении, корректирующем курс в направлении, в котором дрейфовала политика идентичности — столь громоздкий термин, заключающий в себе различные идеи об освободительных политических движениях. Этот поворот приходит в форме наводящих вопросов об отношении теории тождества к системам, которые она намеревается свергнуть.
Что происходит, когда угнетенная группа приходит к власти с лучшей репрезентативностью? Переделывают ли они системы, которые раньше их угнетали, или условием их включения является то, что они обеспечивают долговечность систем? Центральная идея Героя касается того, что капиталистические экономики и корпорации не могут внести значимый вклад в социальную справедливость, будучи более представительными в расовом отношении — другими словами, наем цветных людей не делает любой бизнес изначально этичным.
Когда все сказано и сделано, AAP занимается «оптимизацией» образования. Колледжи и университеты перераспределяют средства своих факультетов, которые уже подорваны заменой штатных должностей контрактными, в пользу сторонних фирм, таких как AAP. В свою очередь, такие корпорации, как AAP, дают рекомендации по изменению организационной структуры этих учреждений во имя повышения эффективности или сокращения штатов. AAP оправдывает затраты на консультационные услуги тем, что настаивает на отказе от очных занятий и всех связанных с этим накладных расходов, независимо от естественного последующего качественного ухудшения обучения.
Наличие более разнообразного списка в коридорах власти не меняет образовательные последствия для студентов или преподавателей, которые становятся особенно мрачными, когда пандемия Covid-19 закрывает все двери академическим учреждениям на неопределенный срок, а акции AAP растут практически в одночасье. Рутнум описывает, как возникла змеевидная схема консультирования ААП во время разработки идеологических связей Робинсона, против которых Шах мог маневрировать.
«Я наблюдал за тем, как мои друзья-аспиранты с трудом проходят обучение в академии.Администрация стала такой раздутой, а утечка бизнес-языка и мышления по эффективности бизнеса в гуманитарные науки огромна». Рутнум сетует на тот факт, что, несмотря на преобладающее мнение о том, что гуманитарные факультеты придерживаются левых взглядов, у них не самый лучший послужной список, когда речь идет о коллективных переговорах и трудовых правах.
«Все беспомощны перед безжалостным натиском админского контроля над деньгами. С неуважением к сессионному факультету обращаются люди с зарплатой, люди, которые смотрят на них свысока как на тех, кто оказывает услуги… Так странно видеть, что классный руководитель или научный сотрудник, в зависимости от факультета, кажется там человеком с самым низким рейтингом. Это не то, что вы себе представляли, не так ли?»
Вдобавок к ожиданиям своего начальства , что он разрабатывает новые способы подорвать будущее американской системы образования, жизнь Шаха затруднена на двух фронтах из-за его сложных отношений со своим семейным происхождением и своим телом. С отцом, который, как и Заде-Брот, заново изобретает свое прошлое каждый раз, когда того требует случай, Шах растет оторванным от определенного культурного наследия.В сочетании со своим страхом, что вызванное стрессом переедание саботирует его романтические отношения, Шах чрезмерно инвестирует в свою ссору с Робинсоном как в стабилизирующую силу против своих изнурительных неврозов.
Такое противопоставление плохо зарождающегося чувства самости Шаха эссенциализированному пониманию Робинсоном темнокожего мусульманина, живущего в Северной Америке, является чем-то вроде обвинения против нетребовательных структур идентичности, которые не могут даже начать описывать бесконечность вариаций, которые включает в себя идентичность. Идентичность — это постоянно развивающиеся переговоры с перекодированием класса, сексуальной ориентации, миграции из диаспоры и расового происхождения, а не то, что вы найдете на наклейке на бампере.
«Осман — это человек, которого не интересует, откуда он родом, что, я думаю, на самом деле отражает — хотя они были бы виноваты, если бы сказали это — многих людей второго, третьего, четвертого поколения на Западе», — говорит Рутнум. . «У них нет того чувства, откуда они пришли, но они принимают коллективное чувство идентичности сейчас, в настоящем.»
Преследуемый чувством неадекватности своего веса, Шах прибегает к обжорству после бурной конфронтации с Робинсоном. «Наиболее важным вектором идентичности для Османа является тот, который ближе всего к нему, то есть буквально его тело, но он не может понять его реальность или то, как оно воспринимается», — говорит Рутнум. «Я подумал, что это интересный способ поговорить об идентичности по отношению к расе или полу — о любой идентичности, которая коллективно приходит к вам извне. Я мог бы показать, насколько отчуждающей может быть коллективная идентичность, если вы не разделяете того же представления о том, что такое наша идентичность как группа x.Его тело эквивалентно этому. Он даже не разделяет идентичность со своим собственным телом».
Несмотря на оговорки Рутнума по поводу предполагаемых недостатков политики идентичности, он с осторожностью относится к идее, что его роман делает окончательные заявления против какого-либо одного потока мысли или что истинная ценность художественной литературы может исходить только от этого интерпретационного уровня чтения. Игнорируя на данный момент свои резкие комментарии об определенном философском упадке, охватываемом социальными прогрессистами на Западе, или об ограничениях исключительно ориентированной на идентичность политической активности, Рутнум непреклонен в том, что книга написана в духе свободного исследования, а не в духе характер доноса.
«Причина, по которой я никогда не могу считать себя писателем-активистом — что сейчас является очень благородным и модным ярлыком, — заключается в том, что все мои лучшие мысли исходят из вопросов. Вот почему я не хороший эссеист или не очень хорошо разбираюсь в социальных сетях, если только я не делаю стервозных комментариев», — говорит он.
Чтобы еще больше проиллюстрировать эту идею, Рутнум описывает, как, хотя его триллеры исходят из простой моральной уверенности — правильная позиция в отношении массовых убийств и насилия в отношении женщин довольно очевидна — написание книги, подобной « Герой », предоставило ему достаточно места для исследования. спорные этические дилеммы без четкого решения.
«Моя художественная литература не начинается с утверждения. Он индуктивный, а не дедуктивный», — говорит он. «Я не могу понять, что я думаю о вещах, пока не напишу или не аргументирую их. И, честно говоря, я считаю вопросы и двусмысленность самыми ценными частями художественной литературы».
Жан Марк А-Сен является автором Grand Menteur, In the Beggarly Style of Imitation и участником совместного романа-омнибуса Disintegration in Four Parts . Он живет в Торонто с женой и двумя сыновьями.
Писатель из Торонто Набен Рутнум, также известный как Натан Рипли, выпустил свой первый литературный роман «Герой нашего времени». доволен своей жизнью. Руководитель AAP, образовательной фирмы, продающей онлайн-решения, которые сократят или упразднят преподавательский состав и, следовательно, максимизируют прибыль университетов и колледжей, он неплохо зарабатывает, много путешествует, владеет недвижимостью и увлекается книгами. сбор.
Вместо этого Осман в беспорядке. Без поддержки семьи — он был отчужден от своего отца, профессора университета, во время его смерти, и его отношения с его матерью чреваты — Осман проводит большую часть своего времени, едя и напиваясь до забвения. Борясь со сложными проблемами, связанными с его расой, и изнурительной самооценкой, он мрачно ставит под сомнение все вокруг себя, думая о себе как о неадекватности и бездействии. При просмотре от первого лица читатель часто чувствует себя неловко в шкуре Османа, погруженного в его отвращение к себе.
Единственным светлым пятном в его жизни является Нена, сотрудница, которую он обожает издалека. Он проводит с ней дни в окнах чата, но невнятно, неуклюже и болезненно осознает свои недостатки, когда они встречаются лицом к лицу.
Однако в начале романа Османа побуждает к действию Оливия Робинсон, которая безжалостно поднимается по служебной лестнице в AAP, способная легко создавать общность и взаимопонимание, манипулируя и сокрушая окружающих. Осман воспринимает это как стремление уничтожить Оливию и вовлекает Нену в свой план, хотя поначалу он может быть туманным.
На первый взгляд, писатель из Торонто Рутнум, который пишет триллеры под именем Натан Рипли и чья книга 2017 года «Карри: еда, чтение и гонки» была мощным и поучительным чтением, создал мрачный, слишком реалистичный сатира на современную стартап-культуру и безжалостную офисную политику; если он не предлагает много откровенного смеха, это потому, что сатира бьет слишком близко к кости. Однако по мере того, как роман развивается, и Осман все больше сходит с рельсов, «Герой нашего времени» начинает разворачиваться, исследуя основные источники парализующей неуверенности Османа с эмоциональной остротой и — в этом контексте — почти разрушительной глубиной. Под его циничной, язвительной оболочкой бьется хрупкое разбитое сердце.
«Герой нашего времени» — это, в конечном счете, мощное исследование создания человека в эпоху подавляющего конформизма (маскирующегося под «уникальность» социальных сетей). Когда Осман, наконец, может использовать свой голос и, что более важно, на самом деле слышать, что говорят его самые близкие — его мать и Нэна, результатом становится мощное перераспределение прежних определений семьи и интимных отношений, а также болезненный разрыв уз прошлого в любой форме: семейной, культурной и личной.Насколько обсуждаемы условия помолвки между матерью и сыном? Между интимами? Что значит по-настоящему любить и принимать?
Переходя от сатиры к эмоциональной остроте, «Герой нашего времени» становится поистине удивительным романом как на повествовательном, так и на тематическом уровнях, с непредвиденными поворотами, ведущими к непредвиденным эмоциональным событиям и откровениям. Это мощный, неожиданный опыт чтения.
Последняя книга Роберта Дж. Вирсема — «Истории семи воронов».
ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К ОБСУЖДЕНИЮ
Любой может читать беседы, но чтобы внести свой вклад, вы должны быть зарегистрированным владельцем учетной записи Torstar.Если у вас еще нет учетной записи Torstar, вы можете создать ее сейчас (это бесплатно)
Войти
Зарегистрироваться
Беседы представляют собой мнения наших читателей и регулируются Кодексом поведения. Звезда не поддерживает эти мнения.Герой нашего времени Михаила Лермонтова
Герой нашего времени — это приключенческая история, действие которой происходит среди гор Кавказа, и исследование характера байронического героя Печорина. Автор утверждает в своем предисловии, что он создал «составной портрет, составленный из всех пороков, которые процветают, расцветая, среди нынешнего поколения.Литературное самомнение романа в том, что он составлен из дневников боевого офицера Печорина. Другой персонаж, Макс Максимыч, завладел дневниками Печорина и передал их, в конце концов, неназванному писателю, ответственному за их передачу нам, с некоторыми дополнительными комментариями. В конструкции есть немного матрешки.
Я читал оригинальный перевод классика Лермонтова и поэтому пропустил предисловие Владимира Набокова. Ребекка Стентон выдвинула интересный аргумент, что Набоков, как и Лермонтов и некоторые его персонажи, пытается диктовать читателям реакцию на роман.Также ознакомьтесь с его «Тщетными заботами», где вы найдете интересную серию постов, посвященных различным аспектам этого основополагающего произведения русской литературы XIX века.
Одним из интересных аспектов романа являются параллели между автором и его персонажами. Как и многие другие авторы, Лермонтов опирался на события и конкретный опыт своей жизни, чтобы создать людей (военнослужащих, служащих на Кавказе), населяющих его роман. Лермонтов ведь был русским военным офицером, служившим на Кавказе. Лермонтов даже пишет: «Другие с большой проницательностью заметили, что автор написал свой портрет и портреты своих знакомых».
Однако одним из событий, на которые опирался Лермонтов, была его смерть через год после завершения романа. И Лермонтов, и его персонаж Грушницкий были втянуты в дуэль в результате шутки, которую они сыграли над коллегой. Оба убиты. Хотя я бы не стал приписывать искусству Лермонтова какой-либо предвосхищающей ценности, совпадение характеристик его жизни и художественной литературы дает некоторое подтверждение тому, что описанные им приключения не являются полностью фантастическими.Роман дает нам усиленное требованиями художественности, несомненно, представление о жизни русского офицера, служащего на Кавказе. Только ради этого стоит прочитать.
Лакомые кусочки русского фольклора и описания «типичного» русского мировоззрения завораживают как своей экзотикой, так и своей знакомостью современному читателю.
Меня невольно поразила способность русского человека приспосабливаться к обычаям народа, среди которого он живет. Я не знаю, заслуживает ли это умственное качество порицания или похвалы, но оно доказывает невероятную гибкость его ума и наличие того ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит, что зло неизбежно или невозможно уничтожить.
Но в романе есть нечто большее, чем его способность удовлетворять вуайеризм туристов истории и культуры. Цель Лермонтова, как он сам говорит, — выделить того, кто был «героем» того времени. Конечно, образ харизматичного, этически двусмысленного и в конечном счете неудовлетворенного героя, которого изображает Лермонтов, присутствует в творчестве Брайона, а также в наших ежедневных новостях.Другими словами, герой лермонтовского времени есть герой и нашего времени.
Другим приятным аспектом романа является шендийская натура безымянного рассказчика (вторая по величине после самого Лермонтова матрешка, сложенная в романе). Он пишет что-то вроде:
Может быть, все же вы хотели бы узнать концовку истории Белы? Во-первых, это не роман, а сборник путевых заметок, и, следовательно, я не могу заставить штабс-капитана рассказать историю раньше, чем он действительно начал ее рассказывать. Поэтому вы должны немного подождать или, если хотите, перелистнуть несколько страниц. Хотя я не советую вам делать последнее, потому что переправа через гору Крестов (или, как ее называет эрудированный Гамба, le mont St. Christophe) достойна вашего любопытства.
Наверное, не всех это веселит, но меня щекочет.
Лермонтов также приправляет свой рассказ ссылками на литературу и авторов со всего мира. Байрон, очевидно, оказывает сильное влияние и упоминается несколько раз.Есть много других:
История души человека, даже самой мелкой души, вряд ли менее интересна и полезна, чем история целого народа; особенно когда первое является результатом наблюдений зрелого ума над собой и написано без всякого эгоистического желания вызвать сочувствие или удивление. «Исповедь» Руссо имеет именно этот недостаток — он читал ее своим друзьям.
На данный момент я рискую расшифровать все свои многочисленные основные моменты, но я даже не дал подробного описания структуры и истории. Матрешки: Лермонтов, рассказывающий историю писателя-путешественника, рассказывающий историю Макса Максимыча, завладевшего журналами Печорина, воспроизведенными затем в романе. Чтобы добраться до Печорина, читатель сначала проходит через рассказ о том, как писатель-путешественник встретил Макса, и рассказ о том, как Макс встретил Печорина и завладел его дневниками. Детали интересны, но нет нужды подводить итоги.
Что касается Печорина, то он мужик.Он распутничает, дерется, пьет и рассказывает истории. В качестве контрапункта и для того, чтобы сделать его немного более интересным, у нас есть доступ к его личным мыслям через его дневники. Они раскрывают самоанализ и сомнение в значимости любого из его стремлений или достижений. Его завоевания мужчин и женщин составляют приключение, а его размышления о значении всего этого придают глубину.
Книга быстрая, но сытная. Я бы сказал о ней то, что кто-то давным-давно сказал о шахматах: и комар может их глотнуть, и слон может в них плавать. Слоев, складок и истории хватит на всех. Для тех, кто ищет русскую литературу XIX века, более легкую, но не менее серьезную и темную, чем Достоевский и Толстой, «Герой нашего времени » — отличная альтернатива.
Ладно, еще одна цитата:
Или это результат того уродливого, но непобедимого чувства, которое заставляет нас разрушать сладкие иллюзии нашего ближнего, чтобы иметь мелкое удовлетворение, говоря ему, когда он в отчаянии спрашивает, что ему делать? верить:
«Друг мой, со мной случилось то же самое, и ты видишь, тем не менее, что я обедаю, ужинаю и сплю очень спокойно и, надеюсь, сумею умереть без слез и причитаний.
Нравится:
Нравится Загрузка…
РодственныеЭта запись была опубликована во вторник, 4 октября 2011 г., в 11:24 и находится в разделе 1840, 1840-е, 1841, Канон достойный, Лермонтов Михаил, Переводы. Вы можете следить за любыми ответами на эту запись через ленту RSS 2. 0. Вы можете оставить отзыв или вернуться со своего сайта.
Почтовая навигация
» Предыдущий пост Следующее сообщение »Герой нашего времени Михаила Лермонтова
«Герой нашего времени» — роман Михаила Лермонтова, написанный в 1839 году, опубликованный в 1840 году и переработанный в 1841 году.Это пример романа о лишнем человеке, известного убедительным байроническим героем (или антигероем) Печориным и прекрасными описаниями Кавказа. Есть несколько английских переводов, в том числе перевод Владимира Набокова и Дмитрия Набокова в 1958 году.
Печорин — воплощение байронического героя. Произведения Байрона пользовались международной известностью, и Лермонтов несколько раз упоминает его имя на протяжении всего романа. Согласно байронической традиции, Печорин — персонаж противоречия.Он одновременно чувствителен и циничен. Он обладает крайним высокомерием, но глубоко понимает свой характер и олицетворяет меланхолию романтического героя, который размышляет о тщетности существования и неизбежности смерти. Вся философия Печорина о бытии ориентируется на нигилистическое, создавая в нем какую-то дистанцированную, отчужденную личность. Название Печорин происходит от реки Печора на крайнем севере, как дань уважения Евгению Онегину Александра Пушкина, названному в честь реки Онеги.[1]
Печорин относится к женщинам как к побуждению к бесконечным завоеваниям и не считает их достойными особого уважения. Он считает таких женщин, как принцесса Мэри, не более чем пешками в своих играх романтических завоеваний, которые, по сути, не имеют смысла в его вялой погоне за удовольствиями. Это показано в его комментарии к принцессе Марии: «Я часто удивляюсь, почему я так стараюсь завоевать любовь девушки, которую я не хочу соблазнять и на которой я никогда не женюсь».
Единственным противоречием в отношении Печорина к женщинам являются его неподдельные чувства к Вере, которая любит его вопреки, а может быть, и благодаря всем его недостаткам.В конце «Княжны Мери» дается момент надежды, когда Печорин скачет за Верой. Читатель почти предполагает, что смысл его существования может быть достигнут и что Печорин может наконец осознать, что возможны настоящие чувства. Но прижизненная поверхностность и цинизм не могут быть так легко искоренены, и когда вмешивается судьба и конь Печорина падает, он не предпринимает дальнейших усилий, чтобы достичь своей единственной надежды на искупление: «Я видел, как напрасно и бессмысленно гнаться за утраченным счастьем.Чего еще я хотел? Чтобы увидеть ее снова? Для чего?»
Хронологически последнее приключение Печорина было впервые описано в книге, показывая события, которые объясняют его предстоящее впадение в депрессию и уход от общества, что привело к его самопровозглашенной смерти. Рассказчик — Максим Максимыч, рассказывающий историю прекрасной черкесской принцессы «Белы», которую Азамат похищает для Печорина в обмен на лошадь Казбича. Максим описывает образцовую настойчивость Печорина в том, чтобы убедить Бэлу отдаться ему сексуально, на что она со временем отвечает ему взаимностью. Прожив некоторое время с Белой, Печорин начинает объяснять свою потребность в свободе, которую Бела начинает замечать, опасаясь, что он может ее бросить. Хотя Бела полностью предана Печорину, она говорит, что она не его рабыня, а дочь вождя черкесского племени, также демонстрируя намерение уйти, если он «не любит ее». Симпатия Максима к Бэле заставляет его усомниться в намерениях Печорина. Печорин признается, что любит ее и готов умереть за нее, но «у него беспокойная фантазия и ненасытное сердце, и что жизнь его с каждым днем все пустее».Он думает, что его единственное лекарство — путешествовать, чтобы сохранить свой дух живым.
Михаил Лермонтов – Герой нашего времени
«Я был готов любить весь мир, но меня никто не понял, и я научился ненавидеть».
Кристина Робертсон, великие княгини Ольга и Александра, дочери Николая I, 1840
Я впервые прочитал увлекательный роман Михаила Лермонтова «Герой нашего времени» несколько лет назад, и он мне очень понравился, и я получил огромное удовольствие, читая его, особенно часть под названием «Княжна Мери». Главный герой, молодой человек по имени Печорин, очень остроумен, и его комментарии и замечания о мире, любви, людях вокруг него очень забавны, и я могу с ним в какой-то степени согласиться. Я буквально смеялся, пока читал, некоторые диалоги просто истерические.
Лермонтов написал роман в 1839 г., а опубликован он был в 1840 г. Через год Лермонтова не стало. В возрасте двадцати семи лет. Как романтично!? Умереть на дуэли в таком возрасте. Роман разделен на пять частей, не в хронологическом порядке, и часть, которую я больше всего люблю, называется «Княжна Мери» из дневника Печорина и начинается с его приезда в Пятигорск одним прекрасным днем в начале мая.Начинается она лирическим описанием природы Кавказа и ее воздействия на душевное и душевное состояние Печорина: « ВЧЕРА Я приехал в Пятигорск. Я нанял квартиру в самом конце города, в самой высокой части, у подножия горы Машук: во время бури тучи сойдут на крышу моего жилища. Сегодня утром, в пять часов, когда я открыл окно, комната наполнилась благоуханием цветов, растущих в скромном палисаднике. Ветки цветущей черемухи заглядывают в мое окно, и ветерок то и дело осыпает мой письменный стол их белыми лепестками.Вид, открывающийся моему взору с трех сторон, прекрасен (….) Чувство, близкое к восторгу, разливается по всем венам моим. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка; солнце яркое, небо голубое — чего еще можно желать? Какая нужда в таком месте, как это, в страстях, желаниях, сожалениях? »
Григорий Гагарин, Шар, 1832
Но очень скоро Печорин выходит в свет, и читатель знакомится с другими персонажами, о которых Печорин пишет откровенно; фальшиво-сентиментальный кавалер Грушницкий, молодой, красивый и неглубокий в эмоциях.Вот как описывает его Печорин: « он ничего не знает о людях и их слабостях, потому что всю свою жизнь никем, кроме самого себя, не интересовался. Его цель состоит в том, чтобы сделать себя героем романа. Он так часто пытался убедить других, что он существо, созданное не для этого мира и обреченное на какие-то таинственные страдания, что почти убедил себя, что таковым он и является на самом деле. Отсюда гордость, с которой он носит свою толстую солдатскую шинель. Я видел его насквозь, и он не любит меня по этой причине, хотя внешне мы находимся в самых дружеских отношениях.» Грушницкий поэтому противоположен Печорину; чувства первого поверхностны, а второй скрывает глубину своих эмоций и держит их при себе. Существует явное сходство между пушкинскими персонажами Евгения Онегина, который является лишним человеком, и Печорина, который также является таковым, и их двойниками: пушкинский персонаж Владимир Ленский — наивный романтик, похожий на Грушницкого.
Карл Брюллов, Всадница, 1832
Лишний человек — русский вариант байронического героя; Лермонтов даже упоминает лорда Байрона в своих стихах и на протяжении всего романа.Подобно байроническому герою, лишний человек полон противоречий; он чувствует превосходство над своим окружением, но ничего не делает, чтобы использовать свои таланты и интеллект с пользой, он проницателен и имеет глубокие эмоции, но поверхностность и поверхностность общества вынудили его скрывать эти более глубокие чувства, потому что мир не понял бы их . Склонный к саморазрушению, страдающий от скуки и обладающий чувством, что жизнь в своей основе не имеет реального смысла; все это толкает лишнего человека, вроде Евгения Онегина и Печорина, к бесцельному путешествию или к флирту, который для них ничего не значит.Пока день приятно проведён, истинные намерения сердца не имеют значения.
Дуэли, флирт, сплетни; этого романа в избытке, и Печорин одновременно видит пустоту такой жизни, но тем не менее предается ей, потому что его циничные мировоззрения мешают ему верить в искренность и любовь.
Ах, любовь, да! Каким был бы роман без него. Печорин дает женщинам мало оснований любить его, и тем не менее они его любят, но дает этому ясное циничное оправдание: «Женщины любят только мужчин, которых они не знают.«Это, безусловно, верно для такого рода романов; это таинство мужчины, которое манит милых, наивных девиц, потому что они потом приписывают всякие благородные качества дворянам, которых только видели издалека и с которыми говорили, может быть, несколько фраз. Печориным руководит то же эгоистическое желание, каким был Евгений Онегин, когда он давал бедной Татьяне ложные надежды, и это потому, что для Печорина ничто не имеет значения, он ничем не дорожит, так как же он мог понять, что вещи имеют значение для других людей:
“ Я часто спрашиваю себя, почему я так упорно стараюсь завоевать любовь молодой девушки, которую не хочу обманывать и на которой никогда не женюсь.К чему это женское кокетство? Вера любит меня больше, чем княгиня Мэри. (…) По правде говоря, есть безграничное наслаждение в обладании молодой, едва зародившейся душой! Он подобен цветку, который источает свой лучший аромат при поцелуе первого луча солнца. В эту минуту нужно сорвать цветок и, наполнившись его ароматом, бросить его на дорогу: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе тот ненасытный голод, который пожирает все, что встречается на пути… »
Княгиня Марья Лиговская не имеет такой глубокой и чистой души, как у пушкинской Татьяны, ведь она надменная и образованная барышня из Москвы, читавшая сочинения лорда Байрона по-английски и знающая алгебру. С такой девушкой нельзя связываться. Интересно отметить, что Печорин начал флиртовать с ней только после того, как Грушницкий признался ему в своих тайных чувствах к ней. Лишний человек не удовлетворен, пока не разрушит и не испортит чужие перспективы на счастье.И действительно ли он удовлетворен тогда? Нет, к сожалению, он никогда не бывает удовлетворен, ибо для него жизнь — лишь бессмысленная череда событий, каждое из которых скучнее и менее значимо, чем предыдущее, пока не приходит сладкая смерть. В одной беседе по-французски с Грушницким Печорин говорит: « Друг мой, я презираю женщин за то, что не люблю их, потому что иначе жизнь стала бы слишком смешной мелодрамой. »
Карл Брюллов, Сестры Шишмаревы, 1839
В отличие от слепой юношеской влюбленности княжны Марьи в Печорина, совершенно обожает его другая женщина, Вера, верная красавица из прошлого Печорина.Мария влюбилась в Печорина, потому что он «высокий, смуглый и красивый», загадочный, манящий — и он, кажется, не очарован ею, что служит для нее только мотивом, чтобы завоевать его. Он — романтический герой, о котором она только читала тоскливыми зимними вечерами в Москве. Но Вера любит его очень сильно, хоть их жизненные пути разошлись, и хоть она замужем…. во второй раз и не ему. Хотя на бумаге она может быть чьей-то женой, но сердце ее принадлежит только Печорину.Она говорит ему, краснея, как они вместе сидят на природе: « Ты знаешь, что я твоя рабыня: я никогда не могла сопротивляться тебе… и я буду за это наказана, ты перестанешь меня любить! По крайней мере, я хочу сохранить свою репутацию… не для себя — это ты прекрасно знаешь!.. О! Умоляю вас: не мучайте меня, как прежде, праздными сомнениями и притворной холодностью! Быть может, я скоро умру; Я чувствую, что день ото дня слабею… И все же я не могу думать о будущей жизни, я думаю только о вас… Вы, мужчины, не понимаете прелести взгляда, пожатия руки… но как для меня, клянусь вам, что, когда я слушаю ваш голос, я чувствую такое глубокое, странное блаженство, что самые страстные поцелуи не могли заменить его. »
А Печорин позже хвалит глубину характера Веры: « Вера не заставляла меня ни клясться в верности, ни спрашивать, любил ли я других с тех пор, как мы расстались… Она вновь доверилась мне со всем своим прежним равнодушием, и я не обману ее: она единственная женщина в мире, которую мне никогда не удастся обмануть. Я знаю, что скоро нам снова придется расстаться, а может быть, и навсегда. Мы оба разными путями пойдем в могилу, но память о ней останется неприкосновенной в моей душе.Я всегда повторял ей это, и она мне верит, хотя говорит, что не верит. »
Наивный, глупый гусь, вот кто Мария Лиговская, подумать только, что этот темный и загадочный человек откажется от своего цинизма и свободы, чтобы жениться на ней. Печорин совершенно ясно излагает свои взгляды на брак: « … надо мной слово «жениться» имеет какую-то магическую силу. Как бы страстно я ни любил женщину, если она только дает мне почувствовать, что я должен на ней жениться, — тогда прощай, любовь! Мое сердце обратилось в камень, и ничто не согреет его заново. Я готов на любую другую жертву, кроме этой; двадцать раз жизнь свою, нет, честь свою поставил бы на карту… а свободу свою никогда не продам. Почему я так высоко ценю его? Что в этом для меня? К чему я себя готовлю? Чего я жду от будущего?.. По правде говоря, ровно ничего. »
Наталья Пушкина, Портрет Александра Брюллова, 1831
Вот разговор Печорина с Верой, который меня так позабавил:
Она смотрела мне в лицо своими глубокими спокойными глазами.Во взгляде ее выражалось недоверие и что-то вроде упрека.
— Давно не виделись, — сказал я.
«Давно, и мы оба во многом изменились».
«Значит, ты меня больше не любишь?»…
«Я замужем!»… сказала она.
«Опять? Несколько лет назад, правда, эта причина тоже существовала, но тем не менее»…
Она вырвала свою руку из моей, и ее щеки вспыхнули.
«Может быть, ты любишь своего второго мужа?»…
Она ничего не ответила и отвернулась.
«Или он очень ревнивый?»
Она молчала.
Михаил Лермонтов, Автопортрет, 1837
И в завершение вот мой любимый отрывок из романа, который я нахожу очень близким:
» Все видели в моем лице злые черты, которых у меня не было.Но они предполагали, что я это сделал, и так они развивались. Я был скромен, и меня обвинили в лживости: я стал скрытным. У меня было сильное чувство добра и зла; вместо доброты я не получил ничего, кроме оскорблений, так что я возмущался. Я был угрюм, другие дети веселы и разговорчивы. Я чувствовал себя выше их, но считался ниже: я стал завидовать. Я был готов любить весь мир, но меня никто не понимал, поэтому я научился ненавидеть. Моя бесцветная юность прошла в борьбе с собой и с миром.Боясь насмешек, я похоронил свои лучшие чувства на дне сердца: там они и умерли».
Нравится:
Нравится Загрузка…
РодственныеТеги: 1839, 1840, 19 век, Герой нашего времени, Байронический герой, смешной, Лермонтов, Литература, Михаил Лермонтов, Печорин, Россия, Русская литература, Лишний человек, остроумный
Смерть, возрождение и загробная жизнь автор книги Набена Рутнума « Герой нашего времени — Эта шекспировская тряпка
»Через пятьдесят пять лет после того, как Ролан Барт провозгласил смерть автора, его идеи были восприняты многочисленной группой постмодернистских писателей и мыслителей, которые рассматривают смысл и истину как изменчивые, а идентичность как текучую. Основное предположение Барта о том, что авторитет, которым наделен создатель текста, является химерическим, что акт письма не должен быть выше любого другого акта интерпретации, изменил теоретические предубеждения об отношениях между автором, текстом и читателем. «Мы знаем, — писал Барт, — что текст — это не ряд слов, высвобождающий единый «богословский» смысл («послание» Автора-Бога), а многомерное пространство, в котором множество писаний, ни одно из них оригинальные, смешанные и конфликтующие.Текст представляет собой ткань цитат, взятых из бесчисленных центров культуры». В этой концептуальной философии читатель, а не автор, является «антигероем», который, по словам Джонатана Каллера, «избавился от страха внутреннего противоречия».
Не являясь постструктуралистом в чистом виде Барта, писатель из Торонто Набен Рутнум любит проблематизировать понятие авторской идентичности как в своих работах, так и в своей собственной персоне. Автор двух триллеров-бестселлеров под псевдонимом Натан Рипли, он разъясняет мотивы использования псевдонима в коде своего тома культурной критики 2017 года Карри: еда, чтение и гонки :
.В то время как мое решение писать триллеры под псевдонимом, который я придумал, когда мне было четырнадцать, — взяв за основу фамилию персонажа Сигурни Уивер из «Чужой », а первое — из простейшего аналога моего имени в WASP, — исходило из моего желания писать криминальные истории. и фантастику ужасов рядом с моей литературной фантастикой, иметь две одновременные карьеры, такие как Иэн Бэнкс или Джон Бэнвилл, я знал, что публика может увидеть это по-другому.Они могли интерпретировать меня как человека, меняющего один жанр на другой, избегая книжек-карри, которые пришли бы ко мне «естественным образом», приняв личность, из которой я мог бы написать что угодно, — личность белого человека.
«Currybooks» — это сокращение Рутнума для стереотипного романа, ожидаемого от писателей южноазиатского происхождения, благоухающего специями и красочными местными костюмами, который искусственно ограничивает темы или условия, которые такие писатели могут затрагивать в своих опубликованных работах. «Поскольку тропы и жанровые условности вокруг книг южноазиатских авторов накопились… ожидания относительно того, что писатели смуглые должны делать в своей работе, сузились», — пишет Рутнум.Далекий от удовлетворения этих внешних ожиданий, Рутнум/Рипли всегда был заинтересован в том, чтобы наметить свой собственный путь независимо от требований рынка, хотя он столь же прямо говорил о важности своего южноазиатского происхождения для своего мировоззрения как писателя, так и человека. существование.
И все же его отношения с авторством сложны, как с точки зрения того, что он стал автором триллеров, так и с точки зрения его подхода к художественной литературе. В своем первом литературном романе под своим именем Рутнум использует многоуровневый подход к повествованию, который не только затемняет его положение как авторитета, но и ставит под сомнение саму стабильность произведения, которое мы читаем.Рассказанный от первого лица с точки зрения Османа Шаха, сотрудника технологической компании под названием AAP, которая создает программное обеспечение для использования в университетах, Герой нашего времени постоянно подрывает собственное повествование, привлекая внимание к своей вымышленной природе, а не только с точки зрения его статуса романа как такового, но также и с точки зрения того, как события истории вспоминаются и сопоставляются в уме Османа.
То, что мы читаем, — это не рассказ от первого лица о событиях в том виде, в каком они происходили, а вымышленная конструкция с двух сторон.Текст «Герой нашего времени » явно идентифицируется как письменный документ, созданный в течение длительного периода времени Османом, который принимает мантию «автора» в произведении. Он определяет то, что пишет, не как мемуары, а как художественную литературу: «Создание романа учит меня чему-то», — утверждает он в конце первой части. «Почти невозможно не нагрузить сцену или воспоминание мрачным предвидением». Это свидетельствует о богоподобном авторитете автора, который, шаг Барта, в состоянии вставить в произведение намеки и предзнаменования грядущего, потому что, как творец, эта фигура бога имеет всеведущий взгляд на повествование. это утаивается от читателя, по крайней мере, при первом чтении.
Но важно отметить, что так называемым авторитетом здесь, человеком, утверждающим привилегированный доступ ко всей сюжетной арке в книге, является не сам Рутнум, а его творение, Осман. Это Осман беллетризует свой собственный опыт, создавая и оформляя его в сцены и историю с различимым началом, серединой и концом, оставляя читателя погребенным под последовательными слоями психической дистанции.
И это до того, как возникнут вопросы относительно надежности Османа как рассказчика.До какой степени мы должны принимать истории или признания Османа за чистую монету? Как сотрудник технологической компании, хорошо разбирающийся в эффективности нарратива для внедрения желаемой идеи или эмоции в голову собеседника, не говоря уже о заявленном им подходе к созданию романа или похожего на роман произведения в ходе развертывания его история, что достоверно, а что в лучшем случае двусмысленно?
Одна вещь, которая кажется достаточно очевидной в Османе, это его крайняя ненависть к себе, черта характера, наиболее явно проявляющаяся в его низком образе тела.Избыточный вес и склонность к потливости, Осман постоянно корит себя за то, что он считает своими физическими недостатками. Он беспокоится о своем «жирном лице, пропитанном заварным кремом для кожного сала, и зловонии кислых феромонов моллюсков, которое проникало сквозь беспомощную ткань над [его] подмышками». Когда он снимает футболку, то восхищается своими «булками, хмурящимися друг над другом», а когда плачет, из его носа капают «белковые трассеры слезливых соплей». На протяжении всей книги Осман подвергает себя одним из самых злобных описаний физического гротеска по эту сторону романа Мартина Эмиса.
Самобичевательная оценка Османом своего телосложения и поведения «утомительна для чтения и слушать», — признается он в одном из метатекстовых обращений романа к подразумеваемому читателю. Он связывает свою одержимость с неспособностью вырваться за пределы своей физической формы: «Будь то я круглый с кожей, настолько растянутой, что синяки становятся фиолетовыми просто от соприкосновения с существованием, или мои выпуклости сглаживаются так быстро, что я плоский». над моим скелетом, и моя кожа свисает с меня, как сложенная коллекция слоновьих ушей под моими свитерами, здесь я буду, когда они придут за мной, здесь меня найдут. Это осознание приобретает особую иронию в том, что когда мы впервые сталкиваемся с Османом, он рассказывает самоуничижительную историю о том, как служба безопасности аэропорта преследовала его из-за его тона кожи.
Фото: Патрик ТаррОн использует свою южно-азиатскую внешность в контексте юмористического рассказа, призванного обезоружить его слушателей; он попадает в тупик, когда одна из его коллег по AAP, белая женщина по имени Оливия Робинсон, использует его анекдот для подрывной силовой игры. «Вместо того, чтобы чувствовать себя униженным, мишенью — что, я полностью понимаю, вы чувствуете — как насчет того, чтобы чувствовать, как вас боятся люди?» — спрашивает Оливия, одновременно демонстрируя перформативное пробуждение посредством своего уместного междометия и нейтрализуя силу, которую история Османа предлагала ему.«Разве не сильно то, что в этом мире есть места, где ты не ты, а угроза? Меня никто никогда не боялся». Это Оливия, которая станет главным антагонистом книги, в ее самой коварной манере. Она претендует на власть, которой обладает Осман, заставляя других бояться публично — сомнительное использование власти с самого начала — а также делая ее обиженным центром истории.
Подход типичен для метода змеи в траве Оливии, использующей своих расовых коллег — помимо Османа, она проделывает аналогичные трюки с Неной Задех-Брот и, особенно вопиющим образом, прикованным к инвалидной коляске Викрамом Чандрой — в качестве пешек в ее целеустремленное стремление к власти и престижу в AAP.В комплекте с биографией, которая включает в себя выживание рака, Оливия сверхъестественно умеет определять, где лежат симпатии людей, и использовать или подрывать это в своих собственных целях. Она является фигурой ненависти к Осману, который не может понять, почему Нена отказывается отречься от своей прежней дружбы с Оливией, которую она наняла и к которой она относится более трезво, чем большинство: «[Я] слишком поздно, чтобы сделай что-нибудь с Оливией, — говорит Нена Осману. — Она просто произойдет.
То, как происходит Оливия, служит основой для большей части сатиры в Герой нашего времени .Ее стратегия в продаже продуктов AAP Энтони Моктону, администратору колледжа, на который нацелена компания, состоит в том, чтобы заставить его опасаться за будущее своего учебного заведения и своей работы; Частично это делается тем, что Осман вставляет историю, которую рассказала Нена, о недовольном сессионном лекторе, который покончил с собой в своей машине. Полиция обнаружила в багажнике погибшего профессора незаряженную винтовку AR-15. Изображение учреждения Османом и места в нем Моктона — шедевр сатирической риторики:
Когда мой отец учился в университете, таких людей, как Моктон, было меньше, а администраторы, которые действительно существовали, были в основном красными и сердечными, одетыми в скучные костюмы и тихонько преклонялись перед профессорами, как мой отец, которые были звездами факультета.Они подписывались на TLS и скромно участвовали в разговорах в баре, прежде чем платить слишком много по счету и уходить раньше. Теперь все они выглядели как Моктон, имели дипломы в области бизнеса и новые доктора наук в области управления образованием, созданные людьми с дипломами в области бизнеса. Теперь они просили сессионных профессоров приносить свои собственные метлы и мешки для мусора в их общие офисы, потому что объединенный в профсоюзы уборщик был перегружен.
Осман достаточно хорошо понимает культуру университетского городка, чтобы признать, что историй об отчаянии сессионных лекторов, работающих ненадежно, например, о недавнем самоубийстве преподавателей, достаточно, чтобы напугать Моктона и заставить его инвестировать в продукт, который, скорее всего, приведет к его увольнению. ; Осман распознает эту ловкость рук в Оливии, потому что он сам в совершенстве владеет ею.
Именно здесь сливаются различные уровни иронии, действующие в романе, хотя и не таким образом, чтобы подразумевать какое-либо простое прочтение многослойного текста Рутнума. Возможно, уместно отметить, что первое действие, в котором мы сталкиваемся с Османом, — это рассказ истории; он обманывает Моктона, рассказывая (не говоря уже о присвоении) рассказ Нены об экзистенциальной пустоте и профессиональном разочаровании со стороны мертвого сессионного учителя. То, что Осман — рассказчик, присуще каждому аспекту повествования, что должно заставить внимательных читателей задуматься.
Осман расстался со своим отцом до смерти пожилого человека, но один ключевой разговор ближе к концу романа кажется важным. Его отец говорит Осману, что он хочет от конца своей жизни серии «фальшивых воспоминаний», сопровождающих вставные зубы, которые он недавно имплантировал. «Я хочу дать публике, которая меня не знает, историю, которую они хотели бы услышать, историю, которая вызовет интерес к моим более глубоким работам. Я не могу быть неискренним на странице, но для вас это естественно.«Идея дать анонимным читателям историю, которую они хотели бы услышать, отражает идеи Рутнума о необдуманном обращении южноазиатских писателей к книжкам; это также противоречит дикости повествования, предлагаемого в Герой нашего времени . Но наблюдение, что лицемерие естественно для Османа, должно заставить читателя внимательно рассмотреть то, как Осман представляет персонажей в романе, не в последнюю очередь самого себя.
В коде Карри Рутнум пишет:
Триллеры, по крайней мере те, которые я хочу продолжать писать, предлагают сценаристам нечто прекрасное: предполагается, что вы бросаете вызов условностям, с которыми флиртуете; вы должны бесконечно удивлять читателя, вести его в незнакомое.Это, конечно, то же самое, что можно сказать и о высоких литературных романах — они предназначены для того, чтобы инициировать нас в опыте незнакомого или другого опыта того, что, как мы думаем, мы чувствовали или делали раньше.
Многослойное и хитроумное повествование в «Герой нашего времени» является частью этого процесса остранения, привлекая внимание и ставя под сомнение отношения между автором, текстом и читателем, одновременно подтверждая собственный авторитет Рутнума как кукловода, манипулирующего струны так же уверенно, как Теккерей в Vanity Fair .Когда последний пишет в конце своего романа: «Давайте, дети, закроем ящик и кукол», он обращается прямо к читателю и подчеркивает искусственный характер того, что было раньше. Когда Осман обращается непосредственно к «вам», читателю, говорит именно он, хотя именно Рутнум контролирует то, что говорится. Это постмодернистская дестабилизация, в которой предполагаемый центр постоянно смещается.
Важно отметить предлог в названии романа.Осман — герой из нашего времени; не герой для нашего времени. То есть он создан из сырых материалов потребительского, нарциссического мира, в котором он и, соответственно, мы живем, а не является кем-то принципиально вне границ своего общества, который оказывается на высоте и показывает нам ошибку наши пути. Окончательный успех Османа основан на его способности обыграть систему, а не на желании полностью ее разрушить. То, что он остается один в конце романа, является реализацией его основного желания на протяжении всего времени; Насколько правдиво то, что он рассказал, — это вопрос, который должен решить для себя каждый читатель скользкого, змеиного повествования Рутнума.
«Герой нашего времени» Лермонтова: фактор Байрона
«Противоречие есть у меня врожденная страсть; вся моя жизнь была не чем иным, как цепью печальных и разочаровывающих противоречий сердцу или разуму». – Григорий Печорин в Герой нашего времени…
«Герой нашего времени» Михаила Лермонтова (изображение предоставлено Goodreads)
Еще одна русская классика из списка чтения 2015 года. Михаил Лермонтов, как и Пушкин, о котором я пишу в прошлый раз, является русским писателем эпохи романтизма, и его единственное значительное произведение, роман Герой нашего времени , является хорошим примером огромного влияния Байрона на европейскую литературу. как читатель когда-либо найдет.
Байроническая фигура, ответ на проторомантические фигуры, такие как Чувствующий человек Маккензи или Вертер Гёте, была утомленной, скучающей, саморазрушительной фигурой, которая нигде не может найти покоя. Григорий Печорин у Лермонтова — именно такая фигура. Его неспособность общаться с другими людьми не просто извиняется — ею восхищаются и прощают:
…если бы все люди больше рассуждали, они бы убедились, что жизнь не стоит того, чтобы так сильно волноваться…
Несколько слов о переводе. Она написана великим русским писателем Владимиром Набоковым, который также предлагает удивительное, хотя и несколько запутанное введение в этот том. Здесь великий синестет отмечает, что главная трудность в переводе Лермонтова состоит в его нежелании видеть свой мир в точных красках, драматизирующих (анти)героизм Печорина:
Равнодушие русских писателей девятнадцатого века к точным оттенкам визуального цвета приводит к принятию довольно забавных эпитетов, допускаемых литературным обиходом (что удивительно в случае с Лермонтовым, который был не только живописцем в прямом смысле, но и видел цвета и смог назвать их)….
Это действительная, но идиосинкразическая жалоба. Например, у Печорина Лермонтова восклицательных знаков больше, чем это необходимо. Герой нашего времени имеет недостатки первого романа, написанного молодым писателем. Но в нем также есть страсть и чутье молодого таланта, ищущего свой путь.
То, что дают нам Лермонтов (и Набоков), — это сам Печорин. На протяжении всего романа он вовлекает нас в свою тоску и мировую мерзость:
Я так же легко привыкаю к печали, как и к радости, и моя жизнь с каждым днем становится все пустее…
Принять Печорина иначе, как на его условиях, почти невозможно.Он представляет себя без извинений и отказывается соответствовать какой-либо норме:
Во-первых, никогда не смеялись, когда он [Печорин] смеялся! Вы замечали эту странную черту у некоторых людей? Это либо признак злой натуры, либо глубокая и постоянная меланхолия.
Печорин откровенно честен в своих предрассудках:
Признаюсь, у меня сильное предубеждение против слепых, одноглазых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых и так далее.Я заметил, что всегда существует какая-то странная связь между внешностью человека и его душой, как будто с потерей члена душа потеряла одно из своих чувств.
И столь же беспощаден в критике друзей:
Его цель — стать героем романа. Он так часто пытался убедить других, что он существо не созданное для этого мира и обреченное на тайные страдания, что ему почти удалось убедить в этом самого себя… Я видел его насквозь, и поэтому он меня не любит, хотя внешне мы в самых дружеских отношениях.
Этот друг, некто Грушницкий, оказывается сначала соперником Печорина за привязанности к прекрасной княжне Лиговской, потом заклятым врагом его и, наконец, жертвой Печорина на дуэли. Печорин от скуки все это конструирует для себя – потехи? Это не совсем так, хотя даже сам Печорин затрудняется объяснить свое поведение:
Противоречие для меня — врожденная страсть; вся моя жизнь была не чем иным, как цепью печальных и разочаровывающих противоречий сердцу или разуму.
Как всякий добрый байронический герой, Печорин оставляет после себя череду разбитых сердец, загубленных жизней, разочарованных друзей и восхищенных наблюдателей. Снова и снова он рискует и испытывает судьбу только потому, что хочет прожить свою жизнь на своих условиях. И, прежде всего, он хочет не быть одним из «них»:
Вот вам человек! Они все такие: заранее знают все дурные стороны поступка. Вам помогают, советуют, даже одобряют, понимая невозможность иного пути, — а потом умывают руки и с негодованием отворачиваются от того, кто имел мужество взять на себя всю тяжесть ответственности. .Они все такие, даже самые добрые, даже самые умные. по
И до конца Печорин ищет, расспрашивает, сомневается:
…как может человек знать наверняка, действительно ли он в чем-то убежден? И как часто мы принимаем за убеждение обман собственных чувств или ошибку рассуждения? Я люблю сомневаться во всем: эта склонность ума не мешает решительности характера. Наоборот, что касается меня, то я всегда иду с большим мужеством, когда не знаю, что меня ждет.
Может показаться, что в конце Герой нашего времени Печорина знают не лучше, чем в начале. В некотором смысле, это, возможно, центральный посыл романа.