Драма у постели умирающей жены — Российская газета
Эти две истории удивительны по своей силе, но еще больше — по своей парадоксальности, что ли. Потому что может показаться: великий Лев Толстой вдруг предстает каким-то нравственным чудовищем. Но, задумавшись, понимаешь: есть люди, которых нельзя судить по нашим обыденным законам. Просто Толстой был «другой». С другим отношением к смерти даже самых близких людей.
И с другим пониманием любви.
«Полон дом докторов…»
В начале сентября 1906 года Софья Андреевна перенесла сложную и опасную операцию по удалению гнойной кисты. Операцию пришлось делать прямо в яснополянском доме, потому что перевозить больную в Тулу было уже поздно. Так решил вызванный телеграммой известный профессор Владимир Федорович Снегирев.
Он был опытным хирургом, но делать операцию жене Толстого, да еще и в неклинических условиях, — значит рисковать и брать на себя огромную ответственность! Поэтому Снегирев несколько раз буквально допрашивал Толстого: дает ли тот согласие на операцию? Реакция неприятно поразила врача: Толстой «умыл руки».
В воспоминаниях Снегирева, опубликованных в 1909 году, чувствуется едва сдерживаемое раздражение на главу семьи и писателя, перед гением которого профессор преклонялся. Но профессиональный долг заставлял его снова и снова загонять Толстого в угол прямым вопросом: согласен ли он на рискованную операцию, в результате которой жена, возможно, умрет, но без которой умрет без сомнения? И умрет в ужасных мучениях…
Профессиональный долг хирурга заставлял его снова и снова загонять Толстого в угол прямым вопросом: согласен ли он на рискованную операцию, в результате которой жена, возможно, умрет, но без которой умрет без сомнения?
Сначала Толстой был против. Он почему-то уверил себя в том, что Софья Андреевна непременно умрет. И, по словам дочери Саши, «плакал не от горя, а от радости…», восхищенный тем, как жена вела себя в ожидании смерти.
«С громадным терпением и кротостью мама переносила болезнь. Чем сильнее были физические страдания, тем она делалась мягче и светлее, — вспоминала Саша.
— Она не жаловалась, не роптала на судьбу, ничего не требовала и только всех благодарила, всем говорила что-нибудь ласковое. Почувствовав приближение смерти, она смирилась, и все мирское, суетное отлетело от нее».
Вот это духовно прекрасное состояние жены и хотели нарушить, по убеждению Толстого, приехавшие врачи, которых, в конце концов, собралось восемь человек.
«Полон дом докторов, — с неприязнью пишет он в дневнике. — Это тяжело: вместо преданности воле Бога и настроения религиозно-торжественного — мелочное, непокорное, эгоистическое».
При этом он чувствует к жене «особенную жалость», потому что она «трогательно разумна, правдива и добра». И пытается объяснить Снегиреву: «Я против вмешательства, которое, по моему мнению, нарушает величие и торжественность великого акта смерти». А тот справедливо негодует, отчетливо осознавая: в случае неблагоприятного исхода операции вся тяжесть ответственности ляжет на него. «Зарезал» жену Толстого против воли ее мужа…
А жена в это время невыносимо страдает от начавшегося абсцесса.
Ей постоянно впрыскивают морфий. Она зовет священника, но когда тот приходит, Софья Андреевна уже без сознания. По свидетельству личного врача Толстых Душана Маковицкого, начинается смертная тоска…
«Я устраняюсь…»
Что же Толстой? Он ни «за», ни «против». Он говорит Снегиреву: «Я устраняюсь… Вот соберутся дети, приедет старший сын, Сергей Львович… И они решат, как поступить… Но, кроме того, надо, конечно, спросить Софью Андреевну».
Между тем в доме становится людно. «Съехалась почти вся семья, — вспоминала Саша, ставшая хозяйкой на время болезни матери, — и, как всегда бывает, когда соберется много молодых, сильных и праздных людей, несмотря на беспокойство и огорчение, они сразу наполнили дом шумом, суетой и оживлением, без конца разговаривали, пили, ели. Профессор Снегирев, тучный, добродушный и громогласный человек, требовал много к себе внимания… Надо было уложить всех приехавших спать, всех накормить, распорядиться, чтобы зарезали кур, индеек, послать в Тулу за лекарством, за вином и рыбой (за стол садилось больше двадцати человек), разослать кучеров за приезжающими на станцию, в город.
Перед уходом из дома Толстой сказал: «Если будет удачная операция, позвоните мне в колокол два раза, а если нет, то… Нет, лучше не звоните совсем, я сам приду…»
Возле постели больной — посменное дежурство, и Толстому там делать нечего. Но время от времени он приходит к жене. «В 10. 30 вошел Л. Н., — пишет Маковицкий, — постоял в дверях, потом столкнулся с доктором С.М. Полиловым, поговорил с ним, как бы не осмеливаясь вторгнуться в царство врачей, в комнату больной. Потом вошел тихими шагами и сел на табуретку подальше от кровати, между дверью и постелью. Софья Андреевна спросила: «Кто это?» Л. Н. ответил: «А ты думала кто?» — и подошел к ней. Софья Андреевна: «А ты еще не спишь! Который час?» Пожаловалась и попросила воды. Л.Н. ей подал, поцеловал, сказал: «Спи» и тихо вышел. Потом в полночь еще раз пришел на цыпочках».
«Во время самой операции он ушел в Чепыж и там ходил один и молился», — вспоминал сын Илья.
Перед уходом сказал: «Если будет удачная операция, позвоните мне в колокол два раза, а если нет, то.
.. Нет, лучше не звоните совсем, я сам приду…»
Операция шла успешно. Впрочем, гнилым оказался кетгут, которым зашивали рану. Профессор во время операции самыми бранными словами ругал поставщика: «Ах ты немецкая морда! Сукин сын! Немец проклятый…»
«Ужасно грустно, — пишет Толстой в дневнике. — Жалко ее. Великие страдания и едва ли не напрасные».
Опухоль, размером с детскую голову, показали Толстому. «Он был бледен и сумрачен, хотя казался спокойным, как бы равнодушным, — вспоминал Снегирев. — И, взглянув на кисту, ровным, спокойным голосом спросил меня: «Кончено? Вот это вы удалили?»
А увидев жену, отошедшую от наркоза, пришел в ужас и вышел из ее комнаты возмущенным:
«Человеку умереть спокойно не дадут! Лежит женщина с разрезанным животом, привязана к кровати, без подушки… стонет больше, чем до операции. Это пытка какая-то!»
Он чувствовал себя как будто кем-то обманутым.
«Ужасно грустно, — пишет Толстой в дневнике. — Жалко ее. Великие страдания и едва ли не напрасные».
Со Снегиревым они расстались сухо.
Как объяснить реакцию мужа, зная, что хирург Снегирев подарил его жене тринадцать лет жизни?
«Он был мало разговорчив, — вспоминал профессор свое прощание с Толстым в его кабинете, — сидел все время нахмурившись и, когда я стал с ним прощаться, даже не привстал, а, полуповернувшись, протянул мне руку, едва пробормотав какую-то любезность. Вся эта беседа и обращение его произвели на меня грустное впечатление. Казалось, он был чем-то недоволен, но ни в своих поступках и поведении или моих ассистентов, ни в состоянии больной причины этого недовольства я отыскать не мог…».
Как объяснить реакцию мужа, зная, что хирург Снегирев подарил его жене тринадцать лет жизни?
Толстой, разумеется, не желал смерти жены. Предположить такое не только чудовищно, но и неверно — фактически. И дневник Толстого, и воспоминания дочери Саши говорят о том, что он радовался выздоровлению Софьи Андреевны.
Во-первых, он действительно любил и ценил ее и был привязан к ней сорокалетней совместной жизнью.
Дело, мне кажется, было в другом. Толстой чувствовал себя духовно уязвленным. Он настроился на то, чтобы встретить смерть жены как «раскрывание» ее внутреннего существа, а вместо этого получил от Снегирева огромную гнойную кисту. Толстой при этом казался спокойным, но на самом деле испытал сильнейшее духовное потрясение. Потому что вот эта гадость была истинной причиной страданий жены.
Временная победа материального над духовным
Он чувствовал себя проигравшим, а Снегирева — победителем. Скорее всего, Снегирев понял это, судя по тональности его воспоминаний.
Суеверная Софья Андреевна всерьез считала, что это она, «ожив после опасной операции», «отняла жизнь у Маши»
И надо же так случиться, что спустя всего два месяца после удачной операции Софьи Андреевны скоропостижно скончалась от воспаления легких самая любимая его дочь Маша. Ее смерть была такой внезапной и стремительной при абсолютной беспомощности врачей, что невольно закрадывается мысль: не подарила ли Маша отцу эту смерть? Во всяком случае суеверная Софья Андреевна всерьез считала, что это она, «ожив после опасной операции», «отняла жизнь у Маши» (из письма Лидии Веселитской).
«Не испытываю ни ужаса, ни страха…»
Маша сгорела за несколько дней. «Она не могла говорить, только слабо по-детски стонала, — вспоминала Саша. — На худых щеках горел румянец, от слабости она не могла перевернуться, должно быть, все тело у нее болело. Когда ставили компрессы, поднимали ее повыше или поворачивали с боку на бок, лицо ее мучительно морщилось, и стоны делались сильнее. Один раз я как-то неловко взялась и сделала ей больно, она вскрикнула и с упреком посмотрела на меня. И долго спустя, вспоминая ее крик, я не могла простить себе неловкого движения…»
Атмосфера этого события сильно отличалась от того, что происходило в Ясной Поляне два месяца назад. Врачей было мало… Никто из родных не шумел, не суетился… Толстого ни о чем не спрашивали… Илья Львович пишет в воспоминаниях, что «ее смерть никого особенно не поразила».
В дневнике Татьяны Львовны короткая запись: «Умерла сестра Маша от воспаления легких». В этой смерти не увидели чего-то ужасного.
А ведь умерла молодая тридцатипятилетняя женщина, поздно вышедшая замуж и не успевшая вкусить настоящего семейного счастья…
Описание смерти дочери в дневнике Толстого словно является продолжением описания смерти жены, которая по причине вмешательства врачей не состоялась. «Сейчас, час ночи, скончалась Маша. Странное дело. Я не испытываю ни ужаса, ни страха, ни сознания совершающегося чего-то исключительного, ни даже жалости, горя… Да, это событие в области телесной и потому безразличное. Смотрел я все время на нее, как она умирала: удивительно спокойно. Для меня — она была раскрывающимся перед моим раскрыванием существо. Я следил за его раскрыванием, и оно радостно было мне…».
По свидетельству Маковицкого, за десять минут до смерти Толстой поцеловал своей дочери руку.
Прощание
Через четыре года, умирая на станции Астапово, Лев Толстой звал не живую жену, но ушедшую дочь. Сергей Львович, сидевший у постели отца накануне смерти, пишет: «В это время я невольно подслушал, как отец сознавал, что умирает.
Он лежал с закрытыми глазами и изредка выговаривал отдельные слова из занимавших его мыслей, что он нередко делал, будучи здоров, когда думал о чем-нибудь, его волнующем. Он говорил: «Плохо дело, плохо твое дело…» И затем: «Прекрасно, прекрасно». Потом вдруг открыл глаза и, глядя вверх, громко сказал: «Маша! Маша!» У меня дрожь пробежала по спине. Я понял, что он вспомнил смерть моей сестры Маши».
Он шел по тающему мокрому снегу частой старческой походкой, как всегда резко выворачивая носки ног, и ни разу не оглянулся…
Но тело дочери Толстой проводил только до конца деревни. «…Он остановил нас, простился с покойницей и пошел по пришпекту домой, — вспоминал Илья Львович. — Я посмотрел ему вслед: он шел по тающему мокрому снегу частой старческой походкой, как всегда резко выворачивая носки ног, и ни разу не оглянулся…»
Лев Николаевич и Софья Андреевна Толстые. История любви | Персона | Культура
23 сентября 1862 года Лев Николаевич Толстой женился на Софье Андреевне Берс.
Ей на тот момент было 18 лет, графу — 34. Они прожили вместе 48 лет, до самой смерти Толстого, и брак этот нельзя назвать лёгким или безоблачно счастливым. Тем не менее Софья Андреевна родила графу 13 детей, опубликовала и прижизненное собрание его сочинений, и посмертное издание его писем. Толстой же в последнем послании, написанном супруге после ссоры и перед тем, как отправиться прочь из дома, в свой последний путь до станции Астапово, признавался, что любит её, несмотря ни на что — только вот жить с ней не может. Историю любви и жизни графа и графини Толстых вспоминает АиФ.ru.
Софью Андреевну и при жизни мужа, и после его смерти обвиняли в том, что она так и не поняла супруга, не разделила его идей, была слишком приземлённой и далёкой от философских воззрений графа. В этом обвинял её и он сам, это, по сути, и стало причиной многочисленных разногласий, омрачавших последние 20 лет их совместной жизни.
И тем не менее нельзя упрекнуть Софью Андреевну в том, что она была плохой женой. Посвятив всю жизнь не только рождению и воспитанию многочисленных детей, но и заботам по дому, хозяйству, решению крестьянских и хозяйственных проблем, а также сохранению творческого наследия великого мужа, она забыла и о платьях, и о светской жизни.
Жили Берсы в Москве, в квартире в Кремле, но нередко наведывались и в тульское имение Иславиных в селе Ивицы, неподалёку от Ясной Поляны. Любовь Александровна водила дружбу с сестрой Льва Николаевича Марией, её брат Константин — с самим графом. Софью и её сестёр он увидел впервые ещё детьми, они проводили вместе время и в Ясной Поляне, и в Москве, играли на фортепиано, пели и даже поставили однажды оперный театр. Писатель Лев Николаевич Толстой с женой Софьей Андреевной, 1910 год. Фото: РИА НовостиСофья получила прекрасное домашнее образование — мать с детства прививала детям любовь к литературе, а позже и диплом домашней учительницы в Московском университете и писала небольшие рассказы. Кроме того, будущая графиня Толстая с юности увлекалась написанием рассказов и вела дневник, который позже будет признан одним из выдающихся образцов мемуарного жанра. Вернувшийся в Москву Толстой обнаружил уже не маленькую девочку, с которой когда-то ставил домашние спектакли, а очаровательную девушку.
Семьи снова стали бывать друг у друга в гостях, и Берсы явно замечали интерес графа к одной из своих дочерей, однако долгое время считали, что свататься Толстой будет к старшей Елизавете. Какое-то время он, как известно, и сам сомневался, однако после очередного дня, проведённого с Берсами в Ясной Поляне в августе 1862 года, принял окончательное решение. Софья покорила его своей непосредственностью, простотой и ясностью суждений. Они расстались на несколько дней, после чего граф сам приехал в Ивицы — на бал, который устраивали Берсы и на котором Софья танцевала так, что в сердце Толстого не осталось сомнений. Считается даже, что свои собственные чувства в тот момент писатель передал в «Войне и мире», в сцене, где князь Андрей наблюдает за Наташей Ростовой на её первом балу. 16 сентября Лев Николаевич попросил у Берсов руки их дочери, предварительно отправив Софье письмо, чтобы убедиться, что она согласна: «Скажите, как честный человек, хотите ли вы быть моей женой? Только ежели от всей души, смело вы можете сказать: да, а то лучше скажите: нет, ежели в вас есть тень сомнения в себе.
Ради Бога, спросите себя хорошо. Мне страшно будет услышать: нет, но я его предвижу и найду в себе силы снести. Но ежели никогда мужем я не буду любимым так, как я люблю, это будет ужасно!». Софья немедленно ответила согласием.
Свадьбу сыграли всего через неделю после помолвки — родители не могли сопротивляться напору графа, который хотел обвенчаться как можно скорее. Ему казалось, что после стольких лет он нашёл наконец ту, о которой мечтал ещё в детстве. Рано потерявший мать, он вырос, слушая рассказы о ней, и думал о том, что и его будущая жена должна быть верной, любящей, всецело разделяющей его взгляды спутницей, матерью и помощницей, простой и в то же время способной оценить красоту литературы и дар своего мужа.
Именно такой виделась ему Софья Андреевна — 18-летняя девушка, отказавшаяся от городской жизни, светских приёмов и красивых нарядов ради жизни рядом с мужем в его загородном имении. Девушка взяла на себя заботу о хозяйстве, постепенно привыкая к сельской жизни, столь отличной от той, к которой она привыкла.
Первенца Серёжу Софья Андреевна родила в 1863 году. Толстой же тогда взялся за написание «Войны и мира». Несмотря на тяжёлую беременность, его жена не только продолжала заниматься домашними делами, но и помогала мужу в его работе — переписывала набело черновики.
Писатель Лев Николаевич Толстой и его супруга Софья Андреевна пьют чай дома в Ясной Поляне, 1908 год. Фото: РИА НовостиВпервые свой характер Софья Андреевна проявила после рождения Серёжи. Не способная выкормить его сама, она потребовала у графа привести кормилицу, хотя тот был категорически против, говоря о том, что тогда без молока останутся дети этой женщины.
В остальном же она полностью следовала правилам, установленным супругом, решала проблемы крестьян в окрестных деревнях, даже лечила их. Всех детей учила и воспитывала дома: всего Софья Андреевна родила Толстому 13 детей, пятеро из которых умерли в раннем возрасте.
Её искренне обижало, что супруг, вдруг почувствовавший вину перед всем человечеством, не чувствовал вины перед ней и готов был отдать всё нажитое и оберегаемое ею на протяжении стольких лет. Он же ждал от жены, что она разделит не только материальную, но и духовную его жизнь, его философские воззрения. Впервые крупно поссорившись с Софьей Андреевной, Толстой ушёл из дома, а вернувшись, уже не доверял ей рукописи — теперь обязанность переписывать черновики легла на дочерей, к которым Толстая очень ревновала. Подкосила её и смерть последнего ребёнка, Вани, родившегося в 1888 году, — он не дожил и до семи лет. Это горе поначалу сблизило супругов, однако ненадолго — пропасть, разделившая их, взаимные обиды и непонимание, всё это подтолкнуло Софью Андреевну искать утешения на стороне. Она занялась музыкой, стала ездить в Москву брать уроки у преподавателя Александра Танеева. Её романтические чувства к музыканту не были секретом ни для самого Танеева, ни для Толстого, однако отношения так и остались дружескими.
Но граф, ревновавший, злившийся, не мог простить эту «полуизмену». Софья Толстая у окна дома начальника станции Астапово И. М. Озолина, где лежит умирающий Лев Толстой, 1910 год. Фото: РИА Новости.
В последние годы взаимные подозрения и обиды переросли почти в маниакальную одержимость: Софья Андреевна перечитывала дневники Толстого, отыскивая что-то плохое, что он мог написать о ней. Он ругал жену за излишнюю подозрительность: последняя, роковая ссора произошла с 27 на 28 октября 1910 года. Толстой собрал вещи и ушёл из дома, оставив Софье Андреевне прощальное письмо: «Не думай, что я уехал, потому что не люблю тебя. Я люблю тебя и жалею от Всей души, но не могу поступить иначе, чем поступаю». По рассказам домашних, прочитав записку, Толстая бросилась топиться — её чудом удалось вытащить из пруда. Вскоре пришла информация, что граф, простудившись, умирает от воспаления лёгких на станции Астапово — дети и жена, которую он даже тогда не хотел видеть, приехали к больному в домик станционного смотрителя.
Последняя встреча Льва Николаевича и Софьи Андреевны произошла перед самой смертью писателя, которого не стало 7 ноября 1910 года. Графиня пережила мужа на 9 лет, занималась изданием его дневников и до конца своих дней слушала упрёки в том, что была женой, не достойной гения.Возможно вам будет интересно: Великие истории любви →
Легко ли быть женой гения?
Ни о ком не ходило столько сплетен и не рождалось столько домыслов, как о них двоих.
Самые потаенные, интимные подробности отношений между ними подвергались пристальному рассмотрению.
Не существует в истории России пары, чья супружеская жизнь так активно обсуждалась бы обществом, как жизнь Льва Николаевича и Софьи Андреевны Толстых.
И, пожалуй, не существует в истории России другой женщины, которую потомки так яростно обвиняли в том, что она была плохой женой и едва ли не погубила своего гениального супруга.
А между тем, это — неправда! Она всю жизнь преданно ему служила и прожила ее не так, как самой бы ей хотелось, а так, как Лев Николаевич считал правильным.
Другое дело, что угодить ему оказалось не просто сложно, а невозможно, потому что человек, ищущий идеала, по определению обречен на разочарование при общении с людьми.
«Избыточные знания» не всегда бесполезны
Есть в гносеологии такое понятие «избыточные знания». В шутку их обычно называют «лишними». Потому как в повседневной жизни извлечь из них сиюминутную пользу не получается. Они выходят за круг той информации, которая необходима нам для решения бытовых или профессиональных задач. Но это и есть тот самый стратегический запас, с помощью которого мы в состоянии строить и — что еще важнее — воплощать наши самые дерзкие, самые далеко идущие планы.
Биографии великих предшественников не без основания считаются одним из краеугольных камней в фундаменте таких «построек», особенно когда речь идет о личностной самореализации.
Сколько людей, вдохновленных жизнеописаниями великих людей, круто меняли русла своих судеб! В мире, устроенном по мужским законам, сильной половине человечества легче искать для себя достойные примеры.
Но и прекрасной его половине есть откуда черпать силы и вдохновение.
Давайте вместе с читателями библиотеки «Фолиант», активистами ее литературного клуба «Прикосновение», проведем свое небольшое литературное расследование на тему: «Легко ли быть женой гения?» Чуть больше прикоснемся к истории любви и семейной жизни Толстых. Вместе попробуем понять, в чем была суть конфликта между ними. Только ли в столкновения между возвышенным и реальным, между идеей и бытом? И почему нельзя с уверенностью сказать, кто в данном конфликте был прав? Возможно, у каждого из супругов была своя правда…
Ей было 18, ему — 34. Толстой искал идеал, покоряя женские сердца, а Софья Берс была молода, влюблена и неискушенна. Их любовь не умещается в определение «роман». Ей больше подходит слово «жизнь». Не этого ли хотел сам Толстой?
Даже самые скептические натуры, открыв для себя историю любви Льва Толстого и Софьи Бернс, смогут очень быстро убедиться в том, что «избыточные знания» отнюдь не бесполезны.
Не говоря уж о том, что это просто увлекательное чтение.
Итак…
Наследник древнего рода
Граф Лев Николаевич Толстой родился 28 августа (9 сентября) 1828 года в Ясной Поляне. Он был наследником нескольких древних родов, в семейное древо Толстых вплелись также ветви Волконских и Голицыных, Трубецких и Одоевских, причем генеалогия велась с XVI века, с времен Ивана Грозного.
Родители Льва Николаевича поженились без любви. Для отца, графа Николая Ильича Толстого, это была женитьба ради приданого. Для матери, княжны Марии Николаевны Волконской, некрасивой и уже пересидевшей в девках, — последний шанс выйти замуж.
Супружеские отношения, однако же, сложились у них трогательные и благостные. Нежность этого семейного счастья осветила все детство Льва Николаевича, матери не знавшего: она умерла от горячки, когда ему было полтора года.
Осиротевших детей воспитали тетушки Татьяна Ергольская и Александра Остен-Сакен. Они же рассказали маленькому Леве о том, каким ангелом была его покойная матушка — и умна, и образованна, и деликатна с прислугой, и о детях заботилась, — и как счастлив с ней был батюшка.
Разумеется, в рассказах этих была доля преувеличения. Но именно тогда сложился в воображении Льва Николаевича идеальный образ той, с которой он хотел бы связать свою жизнь. Любить он мог только идеал. Жениться — естественно, тоже только на идеале.
Но встретить идеал — задача мудреная, поэтому и случались у него многочисленные связи с женской прислугой в доме, с цыганками, с крестьянками из подвластных деревень.
Однажды граф Толстой соблазнил совсем невинную крестьянскую девушку, Глашу, горничную тетушки. Она забеременела, тетушка ее выгнала, родные принять не хотели, и Глаша погибла бы, если бы ее не взяла к себе сестра Льва Николаевича — Маша.
После этого случая он решил проявить сдержанность и дал себе обещание: «У себя в деревне не иметь ни одной женщины, исключая некоторых случаев, которые не буду искать, но не буду и упускать». Разумеется, обещание это Толстой не выполнил, зато отныне телесные радости для него были приправлены горечью раскаяния.
Чувства выше расчета
Софья Андреевна Берс родилась 22 августа 1844 года.
Она была второй дочерью врача Московской дворцовой конторы Андрея Евстафьевича Берса и его супруги, Любови Алексан-дровны, урожденной Иславиной, всего же в семье было восемь детей.
Когда-то доктора Берса пригласили к постели тяжело больной, практически умирающей Любы Иславиной, и он смог ее вылечить, а пока длилось лечение, врач и пациентка влюбились друг в друга. Люба могла бы сделать куда более блестящую партию, но она предпочла брак по сердечному влечению. И дочерей, Лизу, Соню и Таню, воспитала так, чтобы они ставили чувства выше расчета.
Любовь Александровна дала дочерям достойное домашнее образование, дети много читали, а Соня даже пробовала себя в литературном творчестве: сочиняла сказки, пыталась писать статьи на литературные темы.
Жила семья Берс в квартире при Кремле, но скромно, по воспоминаниям Льва Николаевича Толстого — почти бедно. Он был знаком с дедушкой Любови Александровны и однажды, будучи проездом в Москве, навестил семью Берсов. Помимо скромности быта Толстой отметил, что обе девочки, Лиза и Соня, «прелестны».
Мне кажется, я не рожден для семейной жизни…
Впервые влюбился Лев Николаевич относительно поздно, в двадцать два года. Объектом его чувств стала лучшая подруга сестры Маши — Зинаида Молостова. Толстой предложил ей руку и сердце, но Зинаида была просватана и не собиралась нарушать данного жениху слова.
Лечить разбитое сердце Лев Николаевич уехал на Кавказ, где сочинил несколько стихотворений, посвященных Зинаиде. Там он начал писать «Утро помещика», герой которого организовывает в своей деревне школы и лазареты, а его прелестная супруга на все готова, чтобы помочь несчастным мужикам, и все вокруг — «дети, старики, бабы обожают ее и смотрят на нее, как на какого-то ангела, как на провидение».
Второй раз влюбился граф Толстой летом 1854 года, после того как согласился стать опекуном троих осиротевших детей дворянина Арсеньева, и старшая дочь, двадцатилетняя Валерия, показалась ему тем самым долгожданным идеалом. Его встреча с Валерией Арсеньевой случилась ровно через месяц после того, как он впервые увидел свою будущую жену Соню Берс…
Валерия с удовольствием кокетничала с молодым графом, мечтала выйти за него замуж, но уж очень разное у них было представление о семейном счастье.
Толстой мечтал, как Валерия в простом поплиновом платье будет обходить избы и подавать помощь мужикам.
Валерия мечтала, как в платье с дорогими кружевами она будет разъезжать в собственной коляске по Невскому проспекту. Когда различие это разъяснилось. Лев Николаевич понял, что Валерия Арсеньева — отнюдь не тот идеал, который он искал, и написал ей почти оскорбительное письмо, в котором заявил: «Мне кажется, я не рожден для семейной жизни, хотя люблю ее больше всего на свете».
Целый год Толстой переживал разрыв с Валерией. В следующее лето он поехал снова ее повидать, но не испытав никаких чувств: ни любви, ни страдания, записал в дневнике: «Боже мой, как я стар!.. Ничего не желаю, а готов тянуть, сколько могу, нерадостную лямку жизни…»
Соне Берс, его суженой, в тот год исполнилось двенадцать лет.
Следующей любовью Льва Николаевича Толстого стала крестьянка Аксинья Базыкина. Она была невозможно далека от его высокодуховного идеала, и чувство свое к ней — серьезное, тяжелое — Толстой считал нечистым.
Связь их продолжалась три года. Аксинья была замужем, муж ее промышлял извозом и дома бывал редко. Необыкновенно хорошенькая собой, соблазнительная, хитрая и лукавая, Аксинья кружила мужчинам головы, с легкостью их завлекала и обманывала. «Идиллия», «Тихон и Маланъя», «Дьявол» — все эти произведения написаны Толстым под впечатлением от чувств к Аксинье.
Аксинья забеременела примерно тогда, когда Лев Николаевич сватался к Соне Берс. Новый идеал уже вошел в его жизнь, но разорвать отношения с Аксиньей он был не в силах.
Какая вы ясная, простая!
В августе 1862 года все дети семьи Берс поехали навестить деда в его имение Ивицы и по дороге остановились в Ясной Поляне. И вот тогда 34-летний граф Толстой вдруг увидел в 18-летней Соне не прелестного ребенка, а прелестную девушку… Девушку, которая может волновать чувства.
И был пикник в Засеке на лужайке, когда расшалившаяся Соня взобралась на стог и пела «Ключ по камешкам течет». И были беседы в сумерках на балконе, когда Соня робела перед Львом Николаевичем, но ему удалось ее разговорить, и он с умилением ее слушал, а на прощание восторженно сказал: «Какая вы ясная, простая!»
Когда Берсы уехали в Ивицы, Лев Николаевич выдержал всего несколько дней в разлуке с Соней.
Он ощущал потребность снова увидеть ее. Он поехал в Ивицы и там, на балу вновь любовался Соней. Она была в платье с лиловыми бантами, танцевала необыкновенно грациозно, и хотя Лев Николаевич твердил себе, что Соня еще ребенок, он ею увлекся, а потом эти свои чувства описал в «Войне и мире», в эпизоде, когда князь Андрей Болконский танцует с Наташей Ростовой и влюбляется в нее.
Внешне Наташа была списана с Сони Берс: худенькая, большеротая, некрасивая, но совершенно неотразимая в сиянии своей юности.
«Я боюсь себя, что, ежели и это желанье любви, а не любовь. Я стараюсь глядеть только на ее слабые стороны, и все-таки это оно», — писал Толстой в дневнике.
Когда Берсы вернулись в Москву, он поехал вслед за ними. Андрей Евстафьевич и Любовь Александровна поначалу думали, что Толстой заинтересовался их старшей дочерью, Лизой, и с радостью его принимали, надеясь, что он вскоре посватается.
А Лев Николаевич мучился бесконечными сомнениями: «Каждый день я думаю, что нельзя больше страдать и вместе быть счастливым, и каждый день я становлюсь безумнее».
Наконец он решил, что необходимо объясниться с Соней. 17 сентября Толстой приехал к ней с письмом, в котором просил Соню стать его женой, и вместе с тем умолял при малейшем сомнении ответить «нет». Соня взяла письмо и ушла в свою комнату. Толстой в маленькой гостиной находился в состоянии такого нервного напряжения, что даже не слышал, когда старшие Берсы обращались к нему.
Наконец Соня спустилась, подошла к нему и сказала: «Разумеется, да!» Только тогда Лев Николаевич официально просил ее руки у родителей. Теперь Толстой был абсолютно счастлив: «Никогда так радостно, ясно и спокойно не представлялось мне мое будущее с женой».
… Не может быть, чтобы это все кончилось только жизнью
Но оставалось еще одно: прежде чем венчаться, он хотел, чтобы у них не оставалось никаких секретов друг от друга. У Сони и секретов не было, вся ее простая юная душа была перед ним — как на ладони. Зато у Льва Николаевича они имелись, и прежде всего — отношения с Аксиньей.
Толстой дал невесте прочесть свои дневники, в которых описывал все свои былые увлечения, страсти и переживания.
Для Сони эти откровения стали настоящим шоком. Прийти в себя Соне помог разговор с матерью: Любовь Александровна, хотя и была шокирована выходкой будущего зятя, но постаралась объяснить Соне, что у всех мужчин в возрасте Льва Николаевича есть прошлое, просто большинство женихов не посвящают невест в эти подробности.
Соня решила, что любит Льва Николаевича достаточно сильно, чтобы простить ему все, и Аксинью в том числе. Но тут Толстой снова начал сомневаться в правильности принятого решения, и в самое утро назначенного венчания, 23 сентября, предложил Соне еще раз подумать: быть может, она все-таки не хочет этого брака? Не может же и правда она, 18-летняя, нежная, любить его, «старого беззубого дурака»?
И опять Соня рыдала. Под венец в кремлевской церкви Рождества Богородицы она шла в слезах.
Вечером того же дня молодые супруги уехали в Ясную Поляну.
Толстой записал в дневнике: «Неимоверное счастье… Не может быть, чтобы это все кончилось только жизнью».
Семейная жизнь, однако же, началась далеко не безоблачно.
В своих дневниках Софья сокрушалась после замужества: «Гости очень конфузились моим присутствием, и некоторые смотрели на меня враждебно, чувствуя, что теперь кончится их близкое общение с Львом Николаевичем, который перенесет все свои интересы на семейную жизнь».
В интимных отношениях Соня проявляла холодность и даже брезгливость, которые, впрочем, вполне понятны, — она была еще совсем юна и воспитана в традициях XIX столетия, когда матери сообщали дочерям о «брачном таинстве» перед самой свадьбой, да и то в иносказательных выражениях.
Но Лев Николаевич сходил с ума от страсти к молодой жене, сердился на нее за то, что не получает отклика. Однажды во время брачной ночи у него даже случилась галлюцинация: графу почудилось, что в объятиях у него не Соня, а фарфоровая куколка, и даже край рубашечки отбит.
Он рассказал о видении жене — Соня испугалась. Но изменить своего отношения к телесной стороне супружества не смогла.
Во многом это отвращение было следствием прочтения ею дневников мужа. Откровенность Льва Николаевича стала для Сони источником мучений. Особенно терзалась она из-за Аксиньи, которая продолжала приходить в господский дом, чтобы мыть полы. Соня ревновала так отчаянно, что однажды ей приснилось, как она разрывает на части ребенка, которого родила от Льва Николаевича Аксинья…
Первую беременность Соня переносила тяжело. Ее мучила постоянная тошнота, и, к огорчению Льва Николаевича, она совсем не могла бывать на скотном дворе и не посещала крестьянские дома — не могла вынести запаха.
Для беременности ей сшили «коротенькое, коричневое, суконное платье». Его заказывал и покупал сам Лев Николаевич, говоря, что за кринолином (юбка со стальными обручами) и за шлейфами он свою жену не найдет; да и неудобно такое одеяние в деревне.
В своей «Исповеди» Толстой писал: «Новые условия счастливой семейной жизни совершенно уже отвлекли меня от всякого искания общего смысла жизни.
Вся жизнь моя сосредоточилась за это время в семье, в жене, в детях и потому в заботах об увеличении средств жизни. Стремление к усовершенствованию, подмененное уже прежде стремлением к усовершенствованию вообще, теперь подменилось стремлением к тому, чтобы мне с семьей было как можно лучше…»
Перед первыми родами Соня терзалась постоянным страхом, а Лев Николаевич этого страха не понимал: как можно бояться того, что естественно? Страхи Сони оказались оправданы: роды у нее начались преждевременно, были очень тяжелые и долгие. Лев Николаевич был рядом с женой, старался поддержать ее.
Соня потом писала в воспоминаниях: «Страданья продолжались весь день, они были ужасны. Левочка все время был со мной, я видела, что ему было очень жаль меня, он так был ласков, слезы блестели в его глазах, он обтирал платком и одеколоном мой лоб. Я вся была в поту от жары и страданий, и волосы липли на моих висках: он целовал меня и мои руки, из которых я не выпускала его рук, то ломая их от невыносимых страданий, то целуя их, чтобы доказать ему свою нежность и отсутствие всяких упреков за эти страдания».
10 июля 1863 года появился на свет первый их сын — Сергей. После родов Соня расхворалась, у нее случилась «грудница» и кормить сама она не могла, а Лев Николаевич был против того, чтобы брать из деревни кормилицу для младенца: ведь кормилица оставит своего собственного ребенка!
Он предлагал выкармливать новорожденного Сергея из рожка. Но Соня знала, что часто в результате такого кормления младенцы мучаются болями в животе и умирают, а Сергей был такой слабенький. Впервые она осмелилась восстать против воли мужа и потребовала кормилицу.
Через год после Сережи молодая графиня родила Татьяну, еще через полтора года — Илью, потом были Лев, Мария, Петр, Николай, Варвара, Андрей, Михаил, Алексей, Александра, Иван. Из тринадцати детей пятеро умерли, не дожив до зрелых лет.
Так получилось, что Софья Андреевна потеряла подряд троих малышей. В ноябре 1873 года умер от крупа полуторагодовалый Петя.
В феврале 1875 года умер от менингита Николенька, которого еще и от груди не отняли.
Умерший малыш во время отпевания лежал в окружении свечей, и когда мать в последний раз целовала его — ей показалось, что он теплый, живой! И при этом она ощутила легкий запах тления. Потрясение было ужасным.
Позже всю жизнь во время нервных перенапряжений ее будут терзать обонятельные галлюцинации; трупный запах.
В октябре этого же 1875 года Софья Андреевна преждевременно родила девочку, которую едва успели окрестить Варварой, — малышка не прожила и дня.
Без тебя все равно, как без души…
И все же тогда ей хватило сил справиться со своим горем. Во многом благодаря поддержке мужа: первые два десятилетия совместной жизни Лев Николаевич и Софья Андреевна все-таки очень сильно любили друг друга: порой — до взаимного растворения.
О том, как ценила Толстая общение со своим мужем, свидетельствуют строки из ее письма от 13 июня 1871 года: «Во всем этом шуме, без тебя все равно, как без души. Ты один умеешь на все и во все вложить поэзию, прелесть, и возвести все на какую-то высоту.
Это впрочем, я так чувствую; для меня все мертво без тебя. Я только… то люблю, что ты любишь, и часто сбиваюсь, сама ли я что люблю или только мне нравится что-нибудь оттого, что ты это любишь».
Своих детей Софья Андреевна воспитывала также сама, без помощи нянек и гувернанток. Воспитывала строго. Молодая и нетерпеливая, она могла накричать, дать подзатыльник. Позже она об этом сожалела: «Дети были ленивы и упрямы, с ними трудно было, а так хотелось их побольше всему научить…»
Она их обшивала, учила чтению, игре на фортепиано, пытаясь соответствовать идеалу жены, о котором Толстой ей не раз рассказывал. Сам он любил играть в простые игры: городки, лапту, к своим увлечениям всегда приобщал детей.
Софья Андреевна принимала у себя просителей из деревни, разрешала споры, а со временем открыла в Ясной Поляне лечебницу, где сама осматривала страждущих и помогала, насколько ей хватало знаний и умения. Все, что она делала для крестьян, на самом деле делалось для Льва Николаевича.
Софья Андреевна старалась помогать мужу и в писательских его трудах, в частности -переписывала набело рукописи: она понимала неразборчивый почерк Толстого. Часто бывавший в Ясной Поляне Афанасий Фет искренне восхищался Софьей Андреевной и писал Толстому: «Жена у Вас идеальная, чего хотите прибавьте в этот идеал, сахару, уксусу, соли, горчицы, перцу, амбре — все только испортишь».
Духовный кризис
На девятнадцатом году семейной жизни, после окончания работы над «Анной Карениной», Лев Николаевич ощутил наступление духовного кризиса. Жизнь, которую он вел, при всем ее благополучии более не удовлетворяла Толстого, и даже литературный успех не приносил радости.
В своей «Исповеди» Толстой так описывал тот период:
«Прежде чем заняться самарским имением, воспитанием сына, писанием книги, надо знать, зачем я это буду делать…
Среди моих мыслей о хозяйстве, которые очень занимали меня в то время, мне вдруг приходил в голову вопрос: «Ну, хорошо, у тебя будет 6000 десятин в Самарской губернии, 300 голов лошадей, а потом?.
.»
И я совершенно опешивал и не знал, что думать дальше. Или, начиная думать о том, как я воспитаю детей, я говорил себе: «Зачем?» Или, рассуждая о том, как народ может достигнуть благосостояния, я вдруг говорил себе: «А мне что за дело?»
Или, думая о той славе, которую приобретут мне мои сочинения, я говорил себе: «Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, — ну и что ж…»
И я ничего не мог ответить…
Софья Андреевна практически безвыездно провела в Ясной Поляне девятнадцать лет. Иногда навещала родных в Москве. Еще ездили всей семьей в степи, на «кумыс». Но ни разу не была она за границей, ни о каких светских развлечениях, балах или театрах не могла и помыслить, не имела нарядов, одевалась просто, в удобные для деревенской жизни «коротенькие» платья.
Толстой считал, что хорошей жене всей этой светской мишуры вовсе не нужно. Софья Андреевна не осмеливалась его разочаровать, хотя ей, городской жительнице, в деревне было тоскливо и хотелось вкусить хоть немного от тех удовольствий, которые были не только позволены, но и естественны для женщин ее круга.
И когда Лев Николаевич начал искать в жизни иные ценности и некий высший смысл, Софья Андреевна почувствовала себя смертельно оскорбленной. Получалось, что все ее жертвы не только не оценили, но отбросили, как что-то ненужное, как заблуждение, как ошибку.
3 июля 1887 года она писала в дневнике:
«На столе у меня розы и резеда, сейчас мы будем обедать чудесный обед, погода мягкая, теплая, после грозы, кругом дети милые. Во всем этом я нашла благо и счастье. И вот я переписываю статью Левочки «О жизни и смерти», и он указывает совсем на иное благо.
Когда я была молода, очень молода, еще до замужества — я помню, что я стремилась всей душой к тому благу — самоотречения полнейшего и жизни для других, стремилась даже к аскетизму.
Но судьба мне послала семью — я жила для нее и вдруг теперь я должна признаться, что это было что-то не то, что это не была жизнь. Додумаюсь ли я когда до этого?»
Толстой не мог найти душевного покоя. Иногда его страдания из-за ощущения бессмысленности жизни ставили его на грань самоубийства, и он с трудом удерживался, чтобы не покончить разом со всем.
Пытался найти утешение в религии — но не получилось. По крайней мере, официальная церковь не давала Льву Николаевичу того утешения, которого ждала его душа.
Собственное философское учение
И тогда он начал создавать свое собственное философское учение:
«Я отрекся от жизни нашего круга, признав, что это не есть жизнь, а только подобие жизни, что условия избытка, в которых мы живем, лишают нас возможности понимать жизнь, и что для того, чтобы понять жизнь, я должен понять жизнь не исключений, не нас, паразитов жизни, а жизнь простого трудового народа, того, который делает жизнь, и тот смысл, который он придает ей.
Простой трудовой народ вокруг меня был русский народ, и я обратился к нему и к тому смыслу, который он придает жизни. Смысл этот, если можно его выразить, был следующий. Всякий человек произошел на этот свет по воле Бога. И Бог так сотворил человека, что всякий человек может погубить свою душу или спасти ее.
Задача человека в жизни — спасти свою душу; чтобы спасти свою душу, нужно жить по-божьи, а чтобы жить по-божьи, нужно отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смиряться, терпеть и быть милостивым».
Вникнуть в новые идеи мужа, прислушаться к нему, разделить его переживания Софье Андреевне было попросту некогда. Слишком много обязанностей было на нее возложено:
«Этот хаос бесчисленных забот, перебивающих одна другую, меня часто приводит в ошалелое состояние и я теряю равновесие. Ведь легко сказать, но во всякую данную минуту меня озабочивают: учащиеся и болящие дети, гигиеническое и, главное, духовное состояние мужа, большие дети с их делами, долгами, детьми и службой, продажа и планы самарского именья… издание новое и 13 часть с запрещенной «Крейцеровой сонатой», прошение о разделе с овсянниковским попом, корректуры 13 тома, ночные рубашки Мише, простыни и сапоги Андрюше; не просрочить платежи по дому, страхование, повинности по именью, паспорты людей, вести счеты, переписывать и проч. и проч. — и все это непременно непосредственно должно коснуться меня».
Первыми последователями нового учения Толстого стали его дети. Они боготворили отца и во всем ему подражали.
Будучи увлекающейся натурой, Лев Николаевич иногда выходил за грань разумного.
То требовал, чтобы младших детей не учили ничему, что не нужно в простой народной жизни, то есть музыке или иностранным языкам.
То хотел отказаться от собственности, практически лишив тем самым семью средств к существованию.
То желал отречься от авторских прав на свои произведения, потому что считал, что не вправе владеть ими и получать от них прибыль…
Первое непонимание, первые ссоры
И всякий раз Софье Андреевне приходилось вставать на защиту семейных интересов. За спорами следовали ссоры. Супруги стали отдаляться друг от друга, еще не ведая, к каким мукам это может привести.
Если раньше Софья Андреевна не смела оскорбляться даже на измены Льва Николаевича, то теперь ей стали вспоминаться разом все былые обиды. Ведь всякий раз, когда она, беременная или только что родившая, не могла делить с ним супружеское ложе, Толстой увлекался очередной горничной или кухаркой, а то и посылал по старой своей барской привычке в деревню за солдаткой…
Всякий раз Лев Николаевич раскаивался, что опять «подпал чувственному соблазну».
Но дух не мог устоять перед «искусом плоти». Все чаще ссоры завершались истериками Софьи Андреевны, когда она билась в рыданиях на диване или выбегала в сад, чтобы побыть там одной.
В 1884 году, когда Софья Андреевна снова была беременна, между ними произошла очередная ссора. Лев Николаевич пытался ей исповедаться в том, что считал своей виной перед человечеством, а ей было обидно, что перед человечеством вину он испытывает, а перед нею — никогда.
Лев Николаевич в ответ на ее обвинения на ночь глядя ушел из дома. Софья Андреевна убежала в сад, рыдала там, скорчившись на скамье. За ней пришел сын Илья, насильно увел ее в дом. К полуночи вернулся Лев Николаевич. Софья Андреевна зашла к нему в слезах: «Прости меня, я рожаю, может быть, умру».
Лев Николаевич хотел, чтобы жена его дослушала, — то, что он не договорил с вечера. Но слушать она не могла уже физически…
К очередным родам Софьи Андреевны в доме не относились, как к выдающемуся событию. Она же все время ходила или беременной, или кормящей.
На свет появилась дочь Саша, с которой впоследствии у Софьи Андреевны отношения не складывались, и старшие дети считали, что мама Сашу не любит потому, что так с ней намучилась в родах. Казалось, в семье Толстых уже никогда не будет прежнего лада.
Но вот в 1886 году умер четырехлетний Алеша. Горе сблизило супругов настолько, что Толстой счел смерть ребенка «разумной и благой. Мы все соединились этой смертью еще любовнее и теснее, чем прежде».
А 1888 году 44-летняя Софья Андреевна родила своего последнего ребенка, Ивана, которого в семье называли «Ваничкой». Ваничка стал всеобщим любимцем. По общим воспоминаниям, это был очаровательный ребенок, нежный и чуткий, не по годам развитый. Лев Николаевич считал, что именно Ваничка станет истинным духовным наследником всех его идей — возможно, потому что Ваничка был еще слишком мал, чтобы высказать какое-либо негативное отношение к этим идеям.
Софья Андреевна просто безмерно обожала сына. К тому же, пока Ваничка был жив, семья жила относительно мирно и спокойно.
Конечно, ссоры случались, но не такие серьезные, как до рождения Ванички. И не такие, как начались после того, как в феврале 1895 года мальчик скончался от скарлатины, не дожив до семи лет.
Ты не одинока. Я с тобой…
Горе Софьи Андреевны не подавалось описанию. Близкие думали, что она помешалась. Она не желала верить в смерть Ванички, рвала на себе волосы, билась головой об стену, кричала: «Зачем?! Зачем его отняли у меня? Неправда! Он жив! Дайте его мне! Вы говорите: «Бог добрый!» Так зачем же Он отнял его у меня?»
Дочь Мария писала: «Мама страшна своим горем. Здесь вся ее жизнь была в нем, всю свою любовь она давала ему. Папа один может помогать ей, один он умеет это. Но сам он ужасно страдает и плачет все время».
Оправиться от этой трагедии Лев Николаевич и Софья Андреевна уже не смогли. Тем более что Софье Андреевне казалось, будто муж разлюбил ее. Лев Николаевич на самом деле понимал ее чувства и сокрушался из-за того, что Софья Андреевна так страдает.
25 октября 1895 года в своем дневнике Толстой пишет:
«Сейчас уехала Соня с Сашей. Она сидела уже в коляске, и мне стало страшно жалко ее; не то, что она уезжает, а жалко ее, ее душу. И сейчас жалко так, что насилу удерживаю слезы. Мне жалко то, что ей тяжело, грустно, одиноко. У ней я один, за которого она держится, и в глубине души она боится, что я не люблю ее, не люблю ее, как могу любить всей душой и что причина этого — наша разница взглядов на жизнь. Но ты не одинока. Я с тобой, такой, какая ты есть, люблю тебя и люблю до конца так, как больше любить нельзя».
Не было рукопожатия, которого не могло быть при всех
После смерти Ванички Софья Андреевна взбунтовалась. Она вдруг накупила себе нарядных платьев и модных шляпок, стала ездить в Москву на концерты и брать у друга семьи, композитора и пианиста Александра Сергеевича Танеева, уроки музыки. Отчего-то только общество Танеева, его игра утешали ее в первые месяцы после похорон ребенка.
А к концу весны стало ясно, что Софья Андреевна в Танеева влюблена.
Влюблена постыдно и страстно. Ей было пятьдесят два года. И всем детям было стыдно, что мама так молодится и так непривычно одевается и столько времени проводит в обществе постороннего мужчины.
Лев Николаевич мучительно ревновал жену, думая то о полном разрыве с ней, то — даже о самоубийстве, ибо не мог вынести мысли, что она отдается другому. Но, наверное, настоящей бедой для Софьи Андреевны стало то, что единственным, не понимающим сути всего происходящего, оставался сам Танеев. Он продолжал думать, что всего лишь по-дружески утешает женщину в ее тяжелом горе…
Любовниками они так и не стали. И умирая, Софья Андреевна скажет своей старшей дочери Татьяне: «Я вышла замуж восемнадцати лет… любила я одного твоего отца. Я тебе перед смертью скажу: не было рукопожатия, которого не могло быть при всех». Рукопожатия не было, а чувства — были. Поделиться ими Софья Андреевна могла только с дневником: «Знаю я это именно болезненное чувство, когда от любви не освещается, а меркнет божий мир, когда это дурно, нельзя — а изменить нет сил».
Влюбленность Софьи Андреевны Толстой в Александра Танеева продолжалась несколько лет, то ослабевая, то вспыхивая с новой силой.
Последние счастливые месяцы
24 февраля 1901 года Льва Николаевича Толстого официально отлучили от церкви — за лжеучение. Софья Андреевна сделала все, чтобы поддержать мужа в этот непростой момент его жизни. Пожалуй, первые месяцы после отлучения от церкви стали последними счастливыми месяцами в супружеской жизни Толстых: они снова были вместе, и Софья Андреевна чувствовала себя нужной. Потом все кончилось. Навсегда.
Лев Николаевич стал все глубже уходить в себя. В себя — и от семьи, от жены. В духовном смысле существовал уже обособленно и разговаривал с Софьей Андреевной все меньше. Он мечтал об уходе из этой жизни — в какую-то другую. Не обязательно — в мир иной, но в другую, более правильную жизнь. Его привлекало странничество, юродство, в которых он видел красоту и истинную веру.
В роли Ксантиппы
Софья Андреевна мучилась из-за отсутствия душевной близости с мужем: «Он ждал от меня, бедный, милый муж мой, того духовного единения, которое было почти невозможно при моей материальной жизни и заботах, от которых уйти было невозможно и некуда.
Я не сумела бы разделить его духовную жизнь на словах, а провести ее в жизнь, сломить ее, волоча за собой целую большую семью, было немыслимо, да и непосильно».
Ей ведь приходилось еще переживать за детей, особенно за старших, у которых так скверно складывалась жизнь. Умер ее внук, сын Льва — маленький Левушка. У замужних дочерей Татьяны и Маши один за другим следовали выкидыши. Софья Андреевна металась от одного страдающего ребенка к другому, домой возвращалась душевно истерзанная.
Софья Андреевна была убеждена, что неспособность ее дочерей к благополучному материнству – результат их увлечения вегетарианством, которое пропагандировал Лев Николаевич: «Он, конечно, не мог предвидеть и знать того, что они истощаются пищей настолько, что не в состоянии будут питать в утробе своих детей».
….Татьяна все же смогла родить ребенка — после множества выкидышей, в сорок лет. А Маша, материна любимица, умерла от воспаления легких в 1906 году. Софью Андреевну эта утрата сокрушила.
Опять вернулась бессонница, кошмары, невралгические боли и что особенно ужасно — обонятельные галлюцинации: трупный запах. Все чаще Софья Андреевна не могла сдержать эмоций.
Взрослые ее дети обсуждали между собой, больна ли мать психически, или это просто болезненная реакция на старение женского организма и со временем пройдет.
Лев Николаевич дряхлел и хворал. Софья Андреевна скрупулезно вела записи наблюдений за его здоровьем: температура, диета, лекарства. Сокрушалась о том, что как «страстный муж» Лев Николаевич больше не существует, а «мужем-другом» он никогда ей не был и уже не станет.
Самым большим ее страхом стал — остаться в памяти не добрым гением и верной помощницей Толстого, а «Ксантиппой»: так звали супругу великого древнегреческого философа Сократа, которая прославилась своим дурным нравом.
Об этом своем страхе она беспрерывно говорила и писала в дневнике, и настоящей манией стало для нее — искать дневники Толстого, которые он теперь от нее прятал, чтобы удалить из них все негативные отзывы о себе.
Если найти дневник не удавалось, Софья Андреевна со слезами умоляла мужа, чтобы он сам вычеркнул из дневника все скверное, что он в сердцах о ней писал.
Существуют свидетельства, что некоторые записи Толстой действительно уничтожил.
Толстой понимал, что Софья Андреевна — несмотря на страшное их взаимное непонимание — все же сделала и продолжает делать для него очень много, однако это «очень много» было для него недостаточно, потому что Толстой хотел от жены иного: «Она была идеальная жена в языческом смысле — верности, семейности, самоотверженности, любви семейной, языческой, в ней лежит возможность христианского друга. Проявится ли он в ней?»
«Христианский друг» в Софье Андреевне не проявился. Она так и осталась — просто идеальной женой в языческом смысле.
Не думай, что я уехал потому, что не люблю тебя
Наконец пришел момент, когда оставаться в Ясной Поляне Толстой больше не пожелал. В ночь с 27 на 28 октября 1910 года произошла последняя, роковая ссора супругов, когда Софья Андреевна встала, чтобы проверить у мужа пульс, а Лев Николаевич пришел в бешенство из-за ее постоянного «шпионства»: «И днем, и ночью все мои движенья, слова должны быть известны ей и быть под ее контролем.
Опять шаги, осторожно отпирание двери, и она проходит. Не знаю отчего, но это вызвало во мне неудержимое отвращение, возмущение… Не могу лежать и вдруг принимаю окончательное решение уехать».
82-летнего Льва Николаевича в дорогу собирала дочь Александра, сопровождал врач Маковицкий. Из Шамордина Толстой отправил жене письмо: «Не думай, что я уехал потому, что не люблю тебя. Я люблю тебя и жалею от всей души, но не могу поступить иначе, чем поступаю».
Получив письмо. Софья Андреевна прочла только первую строчку: «Отъезд мой огорчит тебя…» — и сразу все поняла. Закричала дочери: «Ушел, ушел совсем, прощай, Саша, я утоплюсь!» — побежала через парк к пруду и бросилась в ледяную воду. Ее вытащили.
Едва обсохнув и придя в себя, Софья Андреевна принялась выяснять, куда же уехал муж, где его искать, но натолкнулась на противодействие дочери. Софья Андреевна и Александра никогда не были близки, а в эти дни стали врагами.
Между тем в поезде Льва Николаевича продуло. Началось воспаление легких.:max_bytes(150000):strip_icc()/GettyImages-613466542-b59ab5fbba314933a64a5d90a9f9ab14.jpg)
Умирал великий писатель на маленькой станции Астапово, на квартире начальника станции Озолина. Детей видеть не пожелал. Жену — и подавно. Потом смилостивился — принял дочерей Татьяну и Александру.
Сын Илья Львович тщетно пытался вразумить отца: «Ведь тебе 82 года и маме 67. Жизнь обоих вас прожита, но надо умирать хорошо».
Мы плохо распорядились…
Лев Николаевич умирать не собирался, планировал отъезд на Кавказ, в Бессарабию. Но ему становилось все хуже. В бреду ему чудилось, что жена его преследует и хочет забрать домой, куда Льву Николаевичу не хотелось ни в коем случае.
Но в минуту прояснения сказал Татьяне: «Многое падает на Соню, мы плохо распорядились».
Из Астапова по всей России рассылались бюллетени о состоянии здоровья графа Толстого. В Ясной Поляне Софья Андреевна окаменела от горя и унижения: муж ушел, бросил ее, опозорил перед всем миром, отверг ее любовь и заботы, растоптал всю ее жизнь…
7 (20) ноября 1910 года Лев Николаевич Толстой скончался.
Хоронила его вся Россия, хотя могилу — согласно его завещанию — сделали очень скромную. Софья Андреевна утверждала, будто Льва Николаевича отпевали по православному обряду, будто ей удалось добиться разрешения.
Правда это или нет — неизвестно. Возможно, для нее просто невыносимой была мысль о том, что ее возлюбленный муж похоронен без отпевания, как преступник.
После смерти Толстого на Софью Андреевну обрушилось всеобщее осуждение. Ее обвиняли и в уходе, и в смерти писателя. Обвиняют и по сей день, не понимая, как невыносимо тяжела была ее ноша: жены гения, матери тринадцати детей, хозяйки поместья.
Сама же себя она не оправдывала. 29 ноября 1910 года Софья Андреевна записала в дневнике: «Невыносимая тоска, угрызения совести, слабость, жалость до страданий к покойному мужу… Жить не могу». Она хотела покончить со своим существованием, казавшимся теперь бессмысленным, ненужным и жалким. В доме было много опия — Софья Андреевна думала отравиться… Но не решилась.
И остаток своей жизни она посвятила Толстому: его наследию. Завершила издание собрания его сочинений. Подготовила к печати сборник писем Льва Николаевича. Написала книгу «Моя жизнь» — за которую ее так же осуждали, как за фальшивую, лживую.
Пожалуй, Софья Андреевна и правда приукрашивала свою жизнь со Львом Николаевичем, причем не только свое поведение, но и его. В частности, она утверждала, что никого, кроме нее, Толстой никогда не любил, и «строгая, безукоризненная верность его и чистота по отношению к женщинам была поразительна». Вряд ли она и в самом деле в это верила.
Разбирая бумаги покойного мужа, Софья Андреевна нашла запечатанное его письмо к ней, датированное летом 1897 года, когда Лев Николаевич впервые вознамерился уйти. Тогда он своего намерения не осуществил, но и письма не уничтожил, и теперь, словно из мира иного, зазвучал его голос, обращенный к жене; «…с любовью и благодарностью вспоминаю длинные 35 лет нашей жизни, в особенности первую половину этого времени, когда ты с свойственным твоей натуре материнским самоотвержением, так энергически и твердо несла то, к чему считала себя призванной.
Ты дала мне и миру то, что могла дать, дала много материнской любви и самоотвержения, и нельзя не ценить тебя за это… благодарю и с любовью вспоминаю и буду вспоминать за то, что ты дала мне».
Софья Андреевна Толстая умерла 4 ноября 1919 года и была похоронена на фамильном кладбище Толстых около Николо-Кочаковской церкви, в двух километрах южнее Ясной Поляны.
Дочь Татьяна в своих воспоминаниях писала: «Мать моя пережила отца на девять лет. Она умерла, окруженная детьми и внуками. Она сознавала, что умирает. Покорно ждала смерти и приняла ее смиренно».
Подготовила Россинская Светлана Владимировна, гл. библиотекарь библиотеки «Фолиант» МБУК «Библиотеки Тольятти», e-mail: [email protected]
Лица Дома Толстого
Отец Льва Николаевича Толстого.Старший сын графа Ильи Андреевича Толстого и графини Пелагеи Николаевны Толстой. Он был образован, свободно владел французским и немецким языками, интересовался музыкой, поэзией и живописью.
Еще шестилетним мальчиком он был записан в гражданскую службу, но в 17 лет упросил родителей перевести его на военную службу.
В действующую армию Николай Ильич (к тому времени переведенный в Иркутский гусарский полк и прикомандированный адъютантом к генералу А. И. Горчакову) прибыл в декабре 1812 года. Военные картины произвели на него тяжелое впечатление. «Я видел все то, что война имеет ужасное; я видел места, верст на десять засеянные телами…», – писал он родителям. Николай Ильич Толстой участвовал в сражениях за Дрезден, «битве народов» под Лейпцигом. За отличие в боях был награжден орденом Святого Владимира 4-ой степени и получил чин штабс-ротмистра.
В октябре 1813 года, исполняя поручение Витгенштейна, Толстой отправился курьером в Петербург, но на обратном пути был захвачен в плен французами и освобожден из плена русскими войсками в марте 1814 года.
По возвращении в Петербург летом 1814 года Николай Ильич был прикомандирован к Кавалегардскому полку, где служил до декабря 1817 года. На миниатюре он изображен в парадной форме Кавалергардского полка, на груди – орден Святого Владимира 4-ой степени с бантом. «Отец был среднего роста, хорошо сложенный, живой сангвиник, с приятным лицом и с всегда грустными глазами», – так о внешности отца рассказывал Лев Толстой.
Закончив военную службу в марте 1819 года «по болезни» в чине подполковника, Николай Ильич служил «смотрительским помощником» в Московском военно-сиротском отделении при Московском комендантском управлении. В июле 1822 года он женился на княжне Марии Николаевне Волконской. Еще из армии он писал сестрам: «…Я думаю о счастье жить в безвестности с милой женой, окруженной детьми мал мала меньшими…
». Ведя имущественные дела, Николай Ильич смог оставить пятерым детям существенное наследство. Он выкупил взятое в опеку за долги отца родовое имение Никольское-Вяземское, приобрел имение Пирогово, завершил строительство большого дома в Ясной Поляне. Толстой писал: «Дома отец, кроме занятия хозяйством и нами, детьми, еще много читал. Он собирал библиотеку, состоящую, по тому времени, в французских классиках, исторических и естественно-исторических сочинениях – Бюфон, Кювье», увлекался он также и охотой.
После смерти жены Николай Ильич посвятил себя воспитанию детей и хозяйственным делам. Умер он в Туле 21 июня 1837 года от «кровяного удара». Смерть отца стала для Льва Толстого одним из самых сильных впечатлений, он вспоминал, что долгое время вглядывался в лица прохожих, надеясь отыскать его.
В «Воспоминаниях» Лев Николаевич писал: «Начну с того, что я ясно помню, с того места и тех лиц, которые окружали меня с первых лет.
Первое место среди этих лиц занимает, хотя и не по влиянию на меня, но по моему чувству к нему, разумеется, мой отец. <…> Я понимал то, что отец никогда ни перед кем не унижался, не изменял своего бойкого, веселого и часто насмешливого тона. И это чувство собственного достоинства, которое я видел в нем, увеличивало мою любовь, мое восхищение перед ним». Некоторые черты жизни и характера отца Лев Толстой изобразил в романе «Война и мир» в образе Николая Ростова.
У Толстого было 14 детей. Как сложилась их судьба и кто сейчас его потомки | Популярная наука
У Льва Толстого было 14 детей. 13 из них от одной жены — Софьи. Они поженились, когда девушке было 18 лет, а графу 34 года.
С женой Толстому откровенно повезло. Она была практик, следила за бытом и поддерживала писателя. После свадьбы Лев Толстой по-настоящему раскрылся, как писатель — создал свои знаменитые «Войну и мир» и «Анну Каренину».
Но с возрастом отношения стали охлаждаться. Толстой ревновал супругу к композитору Танееву. Ему было за 60, Софье за 45. А композитору Танееву чуть больше 30-ти. Вряд ли между ними что-то было, но Толстого выводило из себя, что Софья часто посещает концерты и репетиции Танеева, они общаются, и она открыто им восхищается.
Софья Андреевна, жена Льва ТолстогоСофья Андреевна, жена Льва Толстого
Софья же была недовольна идеями Толстого распродать имущество и отдать деньги на благотворительность. Она больше беспокоилась не за себя, а за многочисленных детей, которые останутся без наследства.
Ушел из жизни Толстой в 82 года. Многие его потомки были долгожителями. Последняя его дочь Александра Толстая дожила до 1979 года, уйдя из жизни в 95 лет.
Из 13 детей четверо умерли еще детьми. Кроме композитора Сергея Толстого, все дети, кто дожил до Октябрьской революции — эмигрировали за рубеж.
14-й, внебрачный ребенок был от крестьянки, еще до свадьбы с Софьей.
Потом он работал кучером, и его дальнейшая линия теряется в пучинах истории.
Давайте пройдемся по самым знаменитым современным потомкам писателя.
Петр и Владимир Толстые, политики
Зампред Госдумы Федерального собрания Российской Федерации VII созыва с 5 октября 2016 года. Член Высшего совета партии «Единая Россия». Работал журналистом — вел «Время» и «Время покажет». По похожему пути пошел и Владимир Толстой, который сейчас работаем советником президента по вопросам культуры.
Андрей Толстой, фермер и оленевод
Андрей стал оленеводом. Его семья эмигрировала в Швецию и стала простыми фермерами. На этой ниве они достигли потрясающих успехов. И Андрей считается одним из самых успешных оленеводов Скандинавии. Правда, потомок знаменитого писателя признается, что читать не очень любит. В школе терпеть не мог «Войну и мир» и осилил это произведение лишь недавно и чисто из принципа.
Виктория, «Леди Джаз»
Певица Victoria Tolstoy — да да, именно такую несклоняемую фамилию она выбралаПевица Victoria Tolstoy — да да, именно такую несклоняемую фамилию она выбрала
Эта привлекательная блондинка — популярная джазовая певица в Швеции. Знает о своем родстве с Толстым и в целом к этому равнодушна. По ее словам, книги Толстого она на читала, а вот русские композиторы ей очень нравятся, особенно Чайковский и Рахманинов.
Дмитрий Толстой, фотограф
Дмитрий открыл в Париже крупную фотостудию. У него заказывают съемки знаменитые бренды: Chanel, Kenzo, Nivea, Dior и т д. Он с благодарностью вспоминает свою прабабушку Софью. Именно она любила фотографировать мужа и семью в Ясной поляне.
Любопытно, что многие эмигранты сохранили тесный контакт с русской культурой, что, увы, редко встречается в эмигрантских кругах. Уехавшие потомки часто потом женились на русских девушках и старались не забывать в семьях русскую культуру.
Сейчас потомки регулярно проводят встречи, на которых собирается больше 150 человек. Так что большинство детей Толстого продолжили путь деда — обзаводились многочисленным потомством и семья росла дальше.
Московская династия: Толстые — Москвич Mag
Род графов Толстых отличался одаренностью, незаурядностью, энергичностью, противоречивостью и плодовитостью. От великого русского писателя Льва Николаевича Толстого, точно от могучего дерева, раскинулись ветви его детей, внуков, правнуков и праправнуков. Исследуем одну из них, ветвь Ильи Львовича Толстого вместе с его правнучкой, журналисткой и филологом Феклой Толстой, ее сестрой, лингвистом Марфой Толстой, и их мамой, профессором, доктором филологических наук, академиком РАН Светланой Михайловной Толстой.
| Светлана Толстая | Фекла Толстая |
Давайте начнем разговор с истории Ильи Львовича, второго сына Льва Толстого.
Фекла Толстая: Я не так много знаю о своем прадеде. Характеристику сыну дал сам Лев Николаевич в письме к двоюродной тетке: «Ширококост, бел, румян, сияющ. Учится дурно. Всегда думает о том, о чем ему не велено думать. Игры выдумывает сам. Аккуратен, бережлив, «мое» для него очень важно. Всегда горяч и violent (порывистый), сейчас драться; но и нежен, и чувствителен очень. Чувствен — любит поесть и полежать спокойно… Все недозволенное имеет для него прелесть… ». И заключил: «Илья погибнет, если у него не будет строгого и любимого им руководителя».
Известно, что гимназии Илья Львович не окончил, служил в Сумском драгунском полку. Профессии как таковой не имея, занимался разными вещами, что касается бизнеса — не слишком удачными. Хорошо еще, что средства имелись у его жены, происходившей из дворянского рода Философовых. Сначала молодая семья жила в имении Гриневка в ста верстах к югу от Ясной Поляны. Там родился и мой дед Илья Ильич.
Потом Илья Львович переехал в Калужскую губернию, в имении Дубровка (Мансурово) купил огромный дом, он сохранился до сих пор и сейчас принадлежит музею «Ясная Поляна».
В 1916 году Илья Толстой оставил семью и уехал в Америку, практически прервав общение с детьми. Детей было семеро: Анна, Михаил, Андрей, Илья, Владимир, Вера и Кирилл. Впоследствии, уже после перестройки, его внук, мой дядя Илья Владимирович Толстой, который заведовал кафедрой на журфаке в МГУ, ездил в Америку, старался узнать побольше об Илье Львовиче, искал его дом и могилу и написал книгу о своем деде.
Где был похоронен Илья Львович Толстой?
Ф. Т.: Последние годы он преподавал в Йельском университете, в Коннектикуте. Был похоронен в Нью-Хейвене, где удалось побывать и мне. Мы поставили крест на могиле Ильи Львовича Толстого с правильными датами жизни и смерти.
Была я и на его даче в деревне Чураевка в 150 километрах от Нью-Йорка, в местности, очень напоминающей Россию. Здесь в 1920–1930-е годы возникла небольшая колония русских эмигрантов. Сохранился маленький домик Ильи Львовича Толстого с росписями Николая Рериха на стенах, сохранилось пианино, на котором, по-видимому, играл Рахманинов, неоднократно приезжавший сюда.
В Чураевке также бывал авиаконструктор Игорь Сикорский.
В Америке Илья Львович женился на теософке Надежде Климентьевне Катульской, женщине довольно странной. Она была вегетарианкой и мужа заставляла строго следовать диете, пить невкусные настои из трав, не давала ему есть. В семье считали, что Катульская мучила Илью Львовича и оставила его умирать в одиночестве.
Его младшая сестра, Александра Львовна Толстая, которая в 1930 году перебралась в Америку, была у постели Ильи Львовича, когда тот оказался абсолютно одиноким, и ухаживала за ним. Есть предсмертное письмо детям, где, обращаясь к каждому, Илья Львович просит прощения. Он скончался в 1934 году. В том же году в Праге умерла его первая жена.
Ваша прабабушка.
Ф. Т.: Да, Софья Николаевна Философова. У нас дома висит ее детский портрет кисти ее отца, художника Николая Алексеевича Философова. Когда я была маленькая, гости говорили: «Какой прекрасный Феклин портрет». А это моя прабабушка, на которую я очень похожа.
Илья Львович Толстой и Софья Николаевна Философова с детьми
Софья Николаевна родилась во Флоренции. С Ильей Львовичем они очень рано поженились. Это был первый брак детей Толстых. Лев Николаевич и Софья Андреевна очень нежно относились к невестке, у них были близкие отношения. Анна Ильинична, Анночка, была их первой внучкой, фактически ровесницей их младшего сына Ванечки.
Для внучки Анночки ее дед Николай Алексеевич Философов вырезал тот самый орнамент из птичек и лошадок, украшающий веранду яснополянского дома. А Софья Андреевна увидела и сказала: «Ой, как хорошо!» Теперь этот рисунок повторяют в своих домах живущие в разных странах Толстые, и не только Толстые.
Расскажите о судьбе Софьи Николаевны и ее детей после Гражданской войны и 1917 года.
Ф. Т.: Это было поколение 1890-х годов, которое попало под каток войны и революции. Сыновья Ильи Львовича и Софьи Николаевны, мой дед и три его брата, учились в кадетских корпусах.
Все они оказались в Белой армии. Двое погибли во время Гражданской войны. Андрей Ильич, полный георгиевский кавалер, на Перекопе в 1920 году стоял над окопом и в упор расстреливал цепь красных. Получил пулю в живот и погиб. Недавно было найдено кладбище, где он похоронен, поставлен крест. Михаил Ильич погиб в 1919 году от тифа. Софья Николаевна вывезла из Новороссийска дочь Веру.
Мой дед Илья Ильич Толстой (1897–1970) воевал на восточном фронте в Гражданскую. Он был личным адъютантом генерала Каппеля. В психической атаке в фильме «Чапаев» имелись в виду именно части Каппеля.
К сожалению, не сохранилось дедушкиных воспоминаний, он никогда не говорил о том времени. О дедушке я знаю из рассказов отца, тоже не записанных, к сожалению.
Илью Ильича трижды выводили на расстрел. Известно, что он избежал расстрела только потому, что, стоя у стенки под дулами винтовок, на чем свет стоит материл красных. И тогда те, кто собирался его расстреливать, усомнились в том, что он коммунист.
Потом дед тяжело заболел тифом и уже был среди тех, кого при эвакуации госпиталя Белой армии не брали в эшелон и оставляли умирать.
Но какая-то сестричка сжалилась над умирающим, и он оказался в одном из последних поездов, которые выезжали из Иркутска. А в эмигрантских газетах написали, что мичман Толстой умер.
Перед самой революцией дед успел жениться. Он учился в Морском кадетском корпусе, был мичманом, ходил на «Авроре». Однокурсник Александр Лопатин познакомил его со своими сестрами, и на одной из них мой дед женился. Это была Ольга Михайловна Лопатина, моя бабушка.
Что это была за семья Лопатиных?
Светлана Толстая: Михаил Николаевич Лопатин, отец моей свекрови Ольги Михайловны Лопатиной (1898–1987), рядом с которой я прожила почти 30 лет, был земским хирургом в Пензенской губернии. Он реорганизовал Чембарскую больницу, создал в ней хирургическое отделение и погиб во время эпидемии сыпного тифа в 1909 году, заразившись от больных.
Его жена, княжна Александра Александровна Кугушева, тоже рано умерла. Детей, трех дочерей Татьяну, Ольгу и Надежду и сына Александра, взяли к себе в Москву родственники, семья Шервудов.
Ф. Т.: Я помню, бабушка говорила, что у нее были гувернантки: француженка и англичанка. По семейной легенде, были три сестры Лопатины — умная, добрая и красивая. И дедушка женился на красивой. Бабушка была человеком с довольно тяжелым характером и непростой судьбой.
С. Т.: Ольга Михайловна до старости была очень красивой. Семья Лопатиных была в родстве с Бакуниными. Тетка Ольги Михайловны была замужем за врачом Алексеем Ильичом Бакуниным, племянником знаменитого анархиста Михаила Бакунина. Бакунин работал в хирургическом госпитале на Остоженке, и дом этот до сих пор стоит. В 1925 году там скончался патриарх Тихон.
Алексей Бакунин эмигрировал во Францию и в парижском предместье Сент-Женевьев-де-Буа открыл «Русский дом», приют для больных русских эмигрантов.
Ну а дальше при приюте появилось хорошо известное кладбище. Дочь Бакунина, Татьяна Алексеевна, стала женой Михаила Осоргина и известным историком масонства.
Ф. Т.: Татьяна Алексеевна была человеком, который за словом в карман не лезет. Она переписывалась с моим папой. И ему, уже известному филологу и академику РАН, Татьяна Алексеевна писала в ответ: «Никита, спасибо тебе за твое милое, но удивительно бессодержательное письмо».
Филологией, как я знаю, занялся и Илья Ильич Толстой, став автором сербско-хорватско-русского словаря. Но мы остановились на том моменте, когда он был еще в Морском кадетском корпусе…
Ф. Т.: Итак, в 1918 году дедушка с бабушкой венчались в храме в Денежном переулке, находившемся там, где теперь стоит здание МИДа. Потом, уже в советское время, когда он восстанавливал документы о своем официальном браке, выяснилось, что запись в церковной книге о женитьбе Ильи Ильича Толстого была последней.
На следующий день после венчания дед ушел на фронт, в Белую армию, как я уже говорила, воевать закончил на Дальнем Востоке. Мать Ильи Ильича, Софья Николаевна Философова, оказалась в Сербии, где была огромная, прежде всего военная, русская эмиграция благодаря содействию короля Сербии.
А Илья Ильич тем временем уже считался погибшим?
Ф. Т.: Да, так писали газеты. А бабушка, считавшаяся вдовой, все-таки верила, что он жив.
Дед в Китае, в Харбине, нанимается матросом на корабль, плывет в Италию и начинает искать свою семью. В Италии он застает начало популярности Муссолини. Потом отправляется в Сербию.
Толстые в это время живут в маленьком сербском городке Србобран. Однажды утром бабушка идет на рынок и в конце улицы замечает человека в черном с золотыми пуговицами кителе русского моряка. Она бросается к нему, чтобы узнать, не встречал ли тот Илью Ильича Толстого. Подбегает поближе — это и есть ее муж.
Сценарий для фильма.
Ф. Т.: Надеюсь, наконец дойдут до него руки. Я бывала в городке Србобран. Дедушка, перебравшись в Сербию, будучи человеком принципиальным, не стал брать сербского гражданства. У него был нансеновский паспорт, то есть паспорт лица без гражданства. В Осло я видела памятник Фритьофу Нансену, комиссару Лиги Наций по делам беженцев. Норвежцы говорили, что люди до сих пор из разных стран приезжают и приносят сюда цветы: эта бумажка спасла жизни многих после войны и русской революции.
В Сербии Илья Ильич занимался самой простой работой: был сапожником, чинил ботинки. И до сих пор у нас хранится его сапожная лапка. Потом он делал куклы из папье-маше, затем работал в просветительской конторе и, как курьер, по деревушкам Сербии развозил учебные фильмы. По-моему, есть такой итальянский фильм о человеке, на велосипеде развозившем такие же ролики.
Расскажите об отце, Никите Ильиче Толстом.
Ф. Т.: Он родился в 1923 году в маленьком городе Вршац, на границе Сербии и Румынии, в предгорьях Карпат, заросших виноградниками белого вина.
В Вршаце теперь есть улица Никите Toлстоja.
Папу воспитывали очень по-русски. Будучи уже немолодым человеком, он вспоминал, как до пяти лет его не выпускали играть во двор с мальчишками, чтобы он как следует выучил русский язык. Есть фотография, как он сидит в косоворотке на фоне горькой эмигрантской обстановки.
Ольга Михайловна и Илья Ильич Толстые с сыном Никитой, 1020-е
Когда пришло время папе идти в школу, семья переехала в Белград, где была русская гимназия. В этом здании сейчас Русский дом. У отца были потрясающие учителя, русские эмигранты, о которых он потом вспоминал всю жизнь. Весной 1941 года папа окончил школу. И тогда же, 6 апреля, начались бомбежки Белграда. Так первой его работой оказался разбор завалов. Да, тут важно вспомнить о Владимире Ильиче Толстом.
Брате вашего деда?
Ф. Т.: Младшем брате, он тоже попал в Сербию, но через Крым. К слову, Владимир Ильич женился тоже на Ольге Михайловне, Гардениной, которую, как говорят, еще девочкой увидел на пароходе, когда плыл из России.
Владимир Ильич учился на агронома в Белграде.
Как-то раз он отправился из Белграда навестить брата в Вршаце. По дороге заночевал на постоялом дворе у сербской старухи. Видит, на шкафу стоит портрет Льва Толстого. «Что это у тебя?» — спрашивает. «Да какой-то русский художник в 1914 году мимо проезжал, оставил на две недели, но так и не вернулся», — отвечает старуха. Тогда Владимир Ильич просит: «А не продашь ли ты мне этот портрет?» Сторговались, хоть он и был бедный как церковная мышь. Владимир Ильич, конечно, не признается, что это его дед, а, дескать, известный русский писатель. На что сербка выхватывает портрет, швыряет ему в лицо монеты и кричит: «Как же ты смеешь на нашего святого Савву говорить, что это какой-то там русский писатель?»
А Савва, замечу, самый почитаемый в Сербии святой. Но поскольку старуха поклонялась не Савве, а святому Николе, то Владимиру Ильичу удалось ее уговорить. Приехал к брату и подарил ему портрет. Так он у нас дома и висит.
Когда началась война и в Белграде стало тяжело, мой дед Илья с семьей перебирается к брату в Новый Бечей.
1943 год. Приближается Красная армия. А дед и его брат все время мечтали вернуться в Россию.
Имели ли Толстые представление о том, что происходит в Советском Союзе, знали ли о сталинских репрессиях?
Ф. Т.: Думаю, о чем-то они догадывались, но знали точно, что белых эмигрантов Красная армия в живых не оставляет. Надо было принимать решение.
Эмиграция в то время разделялась на оборонцев и пораженцев. Оборонцы считали, что надо защищать родную землю от внешнего врага независимо от того, какая там сейчас власть. Пораженцы рассчитывали на то, что поражение Советского Союза в войне даст толчок к падению режима большевиков и возрождению их родины. Мой дед и его брат принадлежали к ярым оборонцам.
Папа приводил мне строчки из сатирических стишков, печатавшихся в эмигрантском журнале и иллюстрировавших диспуты пораженцев и оборонцев в Белграде, где выступал мой дед:
И на него как Божий бич свалился граф Илья Ильич.
Илья Ильич был славный малый, но временами просто шалый.
И дальше говорилось о том, как Толстой разгромил оппонента. А в 1930-е годы в Сербию из Парижа, где было голодно и плохо с работой, приехал еще один внук Льва Толстого, Владимир Михайлович.
Когда братья Ильичи приняли решение остаться, сотрудничать с Красной армией и просить о возвращении в Советский Союз, Владимир Михайлович заявил, что не будет иметь дело с коммунистами, вернулся во Францию, а потом уехал в Америку. Его дочери Мария и Татьяна — мои любимые американские тетки, с которыми мы до сих пор очень дружны.
И вот братья Ильичи и их семьи в Новом Бечее. В Югославии тогда было очень сильно партизанское движение против немцев, и мой отец с двоюродным братом Олегом Владимировичем находились в партизанском отряде. Владимир Ильич, как неблагонадежный элемент, ненадолго попал в концлагерь.
Когда приходит Красная армия, Толстые оказываются очень полезными. Во-первых, они говорят на двух языках, во-вторых, знают местное население и, в-третьих, достаточно уважаемы среди сербов.
Мой 20-летний папа вступает добровольцем в ряды Красной армии, движется дальше с советскими войсками, воюет в Венгрии, Румынии и заканчивает войну в Австрии.
По-видимому, для рожденного в эмиграции Никиты Ильича это был совершенно удивительный опыт. Ведь, по сути, он впервые вот так оказывается среди русских.
Ф. Т.: Это правда. И потом папа часто вспоминал своего старшину, который относился к нему по-отечески, как почти по древнерусской традиции перед боем все по очереди зачерпывали кружками из чана со спиртом. Ничего советского он в этом не видит и не чувствует. Время было такое.
Папа, как очень многие фронтовики, мало говорил о войне, но вспоминал это время как невероятно важное. Главное из физических чувств, которые он испытывал на фронте, это было желание спать. Даже не голод. Вот, говорил он, у меня есть 15 минут, так я же могу поспать!
Надо еще понимать, что, оказавшись на фронте, отец потерял связь с родителями, в то время еще находившимися в Югославии: бойцы могли переписываться только с Советским Союзом, где в тот момент оставалось очень немного Толстых.
Были еще живы старший сын Льва Николаевича, Сергей Львович, Софья Андреевна Толстая-Есенина, вдова Есенина, директор толстовских музеев в Москве, старшая сестра моего деда Анна Ильинична Толстая, в замужестве Попова, та самая Анночка.
Никита Ильич на фронте, 1944
Папа пишет из армии на адрес: Москва, Хамовники, Анне Ильиничне Толстой. Эти письма сохранились. Он очень трогательно обращается к совершенно незнакомой тетке, но они довольно быстро сближаются, и вскоре папа уже пишет ей на домашний адрес, называя ее тетей Анночкой. Они обсуждают поэзию Серебряного века, которую папа очень любил и прекрасно знал, особенно стихи Гумилева.
Анна Ильинична довольно рано умерла, в 1950-е годы, но в течение моей жизни не было дня, чтобы папа не вспоминал тетю Анночку, старшую внучку Льва Николаевича.
Как Никита Ильич воссоединился с родителями?
Ф. Т.: Как известно, мой дед с братом написали письмо Сталину с просьбой разрешить им вернуться.
Сталин якобы сказал: «Пусть их судит история». Разрешение вернуться совпало с общим призывом к эмигрантам о возвращении. Толстые были очень выгодны советской власти с точки зрения пиара. Я видела послевоенные газеты, где приводились примеры того, как хорошо жить в Советском Союзе, вот даже внуки Толстого вернулись.
У нас до сих пор сохранились их удостоверения репатриантов. У дедушки было удостоверение №001. У бабушки — №002. Толстые приехали в Советский Союз в товарном вагоне, и с ними была собака Штука, которую они подобрали в ночь 6 апреля 1941 года, во время бомбежки Белграда. «Штуками» в Сербии назывались немецкие бомбардировщики. Это был породистый спаниель, убежавший из королевской псарни. Штука была с Толстыми всю войну.
Так вот, вернемся в Австрию, к демобилизованному папе, у которого в тот момент не было ни одного документа, кроме красноармейской книжки. Тогда командир дает ему две бумаги, которые папа держал в разных карманах. По одной бумаге он свободен и может идти на все четыре стороны, но, так как ему идти некуда, в другой бумаге написано, что он в отпуске и через месяц должен вернуться в ряды Красной армии, на всякий случай.
Из Австрии он едет в Белград, выясняет, что ему разрешено приехать в Советский Союз. Самолет через неделю. Эту неделю папа невероятно весело проводит в городе своего детства и юности. Когда я приезжаю в Белград, иду в парк Калемегдан и всегда представляю, как мой отец выпивал там с товарищами после войны.
И вот он летит в Москву…
Ф. Т.: У нас даже сохранился билет «Аэрофлота». 9 сентября 1945 года папа садится на самолет. С собой он везет два чемодана консервов, которые ему выдали при увольнении. Потом он рассказывал, что его поразило, какие несмешные и глупые анекдоты рассказывали летчики. А ему казалось, что летчики — это такая элита.
Начало сентября, папа выходит из аэродрома, который был тогда на Ходынском поле. Его довольно уверенное движение останавливает огромная лужа. Папа невольно остановился, чтобы сообразить, с какой стороны ее обходить, в этот момент подумав: «Вот она, моя отчизна!»
В этом зеркале, в отразившихся в глади воды домах Ленинградского проспекта он вдруг почувствовал, что очутился не на родине, а именно на отчизне.
Он всегда хорошо говорил, что по-русски и по-сербски есть два слова: «родина» и «отчизна». «Сербия — моя родина, а Россия — моя отчизна».
Папа садится в метро. Как красноармейцу ему проезд бесплатный. Особенно его поразило, что весь вагон говорит по-русски. Он едет к Анне Ильиничне Толстой и у кого-то тихонечко на ушко спрашивает, как проехать на Арбат, 45, на какой станции лучше выходить. Через минуту дискуссия разворачивается уже на весь вагон: выходить солдатику на «Арбатской» или «Смоленской». Большинство считало, что на «Смоленской». Но папа подумал: «Я калач тертый! Если мне надо на Арбат, выйду на «Арбатской»». Выходит на «Арбатской» с чемоданами консервов. По Арбату еще ходил трамвай. Идет к дому 45, где был магазин «Диета» и где уже дали квартиры потомкам писателей по линии Литфонда, в том числе Сергею Львовичу Толстому, тете Анночке, старушке Пушкиной, внучке поэта.
До этого Анна Ильинична Толстая с мужем Павлом Сергеевичем Поповым жили в подвале в Мансуровском переулке, который, как считается, описан Булгаковым как жилище Мастера.
Историк, литературовед и, кстати, брат художницы Любови Поповой, Павел Сергеевич Попов очень близко дружил с Булгаковым, сохранилась их переписка.
Как только папа входит в подъезд, он слышит приветственный лай своей собаки, которую не видел больше года. И это была та самая Штука.
Мой папа был страстным собачником. Потом у этой Штуки были дети. Ее дочь жила у Толстых, ее звали Фекла. Когда родилась я, мой крестный сказал: «Ну что ж ты, Никита, дочь называешь, как собаку?» «Ну а что ж такого, я собак очень люблю», — ответил мой папа.
Чем солдатик Толстой решил заниматься «на отчизне»?
Ф. Т.: Вернувшаяся семья Толстых некоторое время жила у тети Анночки. Спали на полу. Папа спал несколько дней. Как фронтовик он имел право поступать в Московский университет без экзаменов. Был сентябрь, и он уже как бы опоздал. Павел Сергеевич Попов, преподаватель философского факультета, пошел хлопотать за него. Пришел к ректору Московского университета, все уладил, и тот в конце беседы поинтересовался: «Хорошо, а где же племянник-то ваш?» «Спит», — ответил Павел Сергеевич.
Так папа во сне поступил в университет.
Какой факультет он выбрал?
С. Т.: Когда Никита Ильич приехал в Москву, для него, естественно, встал вопрос, как продолжать образование. Он всю войну страдал от того, что далек от учебы, и мечтал к ней вернуться. Хотел поступать на исторический и посоветовался с отцом. Тогда Илья Ильич ему сказал: «Ну посмотри сам на эту историю. Подумай, чем тебе придется заниматься и как?» — «Может, тогда на литературный?» — «Посмотри на эту литературу, всю подчиненную идеологии».
Тогда решили, что лучше всего выбрать языкознание. В то время многие люди этого поколения и чуть моложе выбирали языкознание и филологию как область наименее зависимую от идеологии.
Никита Ильич Толстой поступил на филологический, на болгарское отделение. Сербский был для него вторым родным языком. Вместе с болгарским выходила хорошая южнославянская база для исследований. Болгарский был большим подспорьем для кандидатской диссертации по старославянскому языку и дальнейшей научной работы Никиты Ильича.
Он один из немногих, кто мог заниматься всеми славянскими языками.
А в детстве Никита Ильич был очень углубленным в себя, хотел стать монахом и уже представлял себе жизнь в монашеском благочестии. Но однажды у них в квартире в Белграде на ночлег остановился афонский монах. И Никита Ильич, совсем еще мальчик, увидел у него дырку на носках. Он был страшно удивлен: «Как же так? Меня мама ругает, когда я не даю ей штопать носки и позволяю себе ходить с дырками, а тут монах, святой человек, с дырой на пятке».
Ф. Т.: Для русских, родившихся и выросших в эмиграции, церковь играла совершенно определенную роль. Мой папа был человеком очень религиозным. Мальчиком он прислуживал в храме, хорошо знал и очень любил церковную службу, всегда ходил в храм.
С. Т.: На Ордынке, когда мы Никитой Ильичом еще в советские годы подходили к метро, он снимал шапку, крестился, и на него все смотрели с удивлением.
Расскажите, как вы познакомились.
С. Т.: Впервые я увидела Никиту Ильича Толстого в университете, когда была студенткой старших курсов. Его пригласили читать какую-то лекцию, на которой я присутствовала.
Лично мы познакомились позже, когда я поступила в Институт славяноведения, где Никита Ильич работал после окончания аспирантуры и до конца жизни.
Когда я оказалась в институте, он уже был довольно известным человеком. Он придумал экспедицию в Полесье, тогда еще совсем не изученный регион, чтобы собирать местные говоры, обряды, обычаи, фольклор. Это было большое предприятие, куда нас, молодых тогда сотрудников, Никита Ильич зазывал. В самую первую экспедицию я не смогла поехать, а во вторую поехала. Так что ближайшее знакомство связано с той экспедицией. Осенью 1964 года мы поженились. Кстати, из этих экспедиций вышло потом еще несколько семей.
Светлана Михайловна, расскажите о своей семье, о родителях.
С. Т.: Я родилась в Москве.
Мама, Анастасия Семеновна Тохилат, окончив школу, в 17 лет откликнулась на призыв Метростроя и пошла работать в шахту. Потом ее перевели в редакцию газеты «Ударник Метростроя», где она познакомилась с папой, Михаилом Марковичем Шуром.
Папа был журналистом. Отслужив на флоте, в Кронштадте, он вернулся в Москву и решил устроиться как раз в ту газету «Ударник Метростроя». Пришел в управление Метростроя, а там висела стенгазета, где была фотография моей мамы. Он потихонечку ее сорвал и решил, что она будет его женой. Они прожили вместе больше 50 лет.
Анастасия Тохилат, Михаил Шур
Папа всю войну провел на фронте как военный корреспондент газеты «Правда». Я была совсем маленькой, когда мы с мамой и бабушкой попали в эвакуацию в Ашхабад. Вернулись оттуда в декабре 1943 года. Остаток войны прожили под Москвой, в маленькой хибарке, в ужасных условиях. Стены были покрыты инеем. Я болела корью. Мама по радио слушала обзор советской печати и так узнавала, что ее муж жив.
Потом папа был еще на японском фронте, в Монголии. Когда вернулся, нам наконец дали комнату в Москве в коммунальной квартире, но с хорошими условиями. В доме на Беговой улице, принадлежавшем издательству «Правда», я прожила до замужества.
Семья Шур происходит из белорусского городка Старые Дороги. Мой папа родился в Минске. Дед, которого я совсем не помню (он умер до моего рождения), занимался торговлей и вывозом леса. Почти все дети потом перебрались в Москву. Старшая дочь, папина сестра, Любовь Шур, стала довольно известной журналисткой и писательницей.
И вы выбрали филологию.
С. Т.: У меня был интерес к языку, и я поступила на филфак, на русское отделение. Дочери Марфа и Фекла также окончили филологический факультет МГУ. Никита Ильич, как, наверно, все мужчины, мечтал о сыне. Но родилась одна девочка, потом другая.
Когда на свет появилась Фекла и тоже оказалась не мальчиком, он воспринимал ее как сына и очень много с ней возился.
Всячески поощрял ее буйную натуру.
Ф. Т.: Папа очень рано ушел. Мне было 25 лет, я окончила университет и только поступила в ГИТИС. И он, конечно, не без удивления смотрел на кульбиты моей карьеры. Особенно когда, бросив аспирантуру, я пошла работать официанткой. Но он все это поддерживал.
Мой поход в театральный вуз, думаю, это в основном от папы, который был артистической натурой, блестящим лектором, его обожали студенты. В семье было представление, что моя старшая сестра Марфа больше мамина дочь, а я больше папина.
Мы с папой были прекрасной парочкой в разных делах, и по хозяйственной части, и в разговорах, пока что-нибудь чинили или пилили. Папа всему меня научил. Невозможно было жить на даче и не уметь колоть дрова. У папы была потребность что-то делать руками. Часто это было связано с мелкой моторикой. Он любил распутывать нитки, усы от клубники. В этом году впервые после его смерти я посадила клубнику.
Никита Ильич Толстой, Марфа, Фекла и Светлана Михайловна, 1979
Папа любил выпрямлять мелкие гвоздики, и я понимаю, что в этот момент он обдумывал свои статьи.
В тяжелые 1990-е годы, когда все рушилось, он купил себе новую сапожную лапку и сказал, что если станет совсем плохо, сядет у метро «Третьяковская» на перевернутом ящичке и будет чинить ботинки. И в этом было столько же артистической позы и шутки, сколько и правды.
У нас дома всегда было много книг. Будучи студенткой МГУ, я купила неструганые доски и собственноручно смастерила стеллажи. Но все равно множество книг осталось стопками лежать на полу. Однажды папа в стопке caмых нужных книг потерял что-то очень важное. Тогда он взял школьную тетрадочку и два дня переписывал эти стопки. В следующий раз ему опять что-то понадобилось, и он два дня искал эту тетрадочку.
У Льва Толстого был конверт, на котором было написано «Клочки». Когда ему присылали уважительное письмо на большой бумаге, он аккуратненько отрезал чистый остаток листа и клочки складывал. И мой папа, абсолютно этого не зная, не подражая классику, делал точно так же. Вот такая бережливость к бумаге. Удивительные вещи передаются по наследству!
Однажды папа взял меня в Сербию, мы потрясающе общались с его друзьями, ему хотелось показать мне Белград.
Есть фотография, где мы с папой стоим у дома, где он жил в 1930-е годы.
| Марфа Толстая, лингвист |
Дедушка Илья Ильич умер в 1970 году, мне еще не было пяти лет, но я запомнила его довольно хорошо. Он был очень легким человеком, по моим впечатлениям. Помню, у него был мопед, на котором на даче он ездил в поселок за сметаной, и его борода очень красиво развевалась на две стороны. Мы ходили его встречать на дорогу.
Когда мне было три года, он подарил мне красную лошадку. Бабушку Ольгу Михайловну я застала больше. Она была немножко чопорная, я бы так сказала. Не думаю, что дедушке было с ней легко.
В папе я любила то, как легко он сходился с людьми и как одинаково внимательно разговаривал с любым человеком. Мне кажется, это было вообще свойственно дворянам.
Папа ходил в магазин, был добытчиком, и там у него появлялись знакомые продавщицы, которые ему что-то откладывали.
Это в нем очень подкупало и ему помогало.
Вокруг папы всегда было много народу, всегда звонил телефон. Нам все время приходилось греть еду, потом даже купили микроволновку.
Помню, как мы были с ним в первой экспедиции на западе Волынской области в деревне. Туда мы ехали на почтовой машине и жили в часовенке. Однажды к папе пришел пожилой человек и долго с ним говорил. Он оказался еще участником Первой мировой войны. Выговорился, пришел домой и умер. Это произвело на меня впечатление.
Лев Толстой и его немецкие страсти | Культура и стиль жизни в Германии и Европе | DW
9 сентября исполняется 190 лет со дня рождения великого русского писателя Льва Николаевича Толстого. Ни с одной другой страной (кроме, разумеется, России) Лев Толстой не был так тесно связан, как с Германией. И ни в одной другой стране (кроме опять-таки России) его так не переводят, не читают и не почитают, как в Германии.
Обложка одного из немецких изданий «Анны Карениной»
Один только роман «Анна Каренина», впервые вышедший на немецком языке в 1885 году, переводили с тех пор на немецкий более двадцати раз! А в каталоге Немецкой национальной библиотеки (аналоге «Ленинки») — свыше полутора тысяч книг Толстого и о Толстом.
В их числе — несколько собраний сочинений, первое из которых вышло на немецком уже в 1891 году!
Что касается самого Льва Толстого, то он очень любил Германию, много раз здесь бывал, в совершенстве знал немецкий язык. Немецкие обороты, словечки, фразы — не редкость в дневниках, записных книжках писателя. Кроме того, Толстой вел оживленную переписку с множеством своих поклонников, живших в Германии.
Просвещенный барин и непонятливые крестьяне
Знанием немецкого языка писатель был обязан своему домашнему учителю, немцу Фридриху Рёсселю, которого в доме звали Федором Ивановичем. Толстой впоследствии довольно точно описал его в «Детстве». А младшая дочь писателя, Александра Львовна, рассказывала со слов отца, что Федор Иванович был «добрейшим человеком, одним из тех, которые сживаются с семьей и горячо привязываются к ней. Дети его любили».
Большое влияние на формирование мировоззрения Толстого оказал в юношеские годы еще один немец — профессор юридического факультета Казанского университета, критик крепостного права Дмитрий Иванович Мейер.
Он предложил своему новому студенту написать работу, которая увлекла одаренного юношу: сравнительный анализ знаменитого «Наказа» Екатерины II и трактата «О духе законов» французского писателя и правоведа Монтескье.
Отсюда был только шаг до Руссо, и вслед за Руссо Толстой увлекся идеей нравственного возрождения человечества, которое необходимо начинать с себя. Эта идея будет сопровождать великого писателя и гуманиста всю его жизнь. Правда, в молодые годы с практикой просвещения и хозяйственными преобразованиями в Ясной Поляне у графа Толстого не очень-то получилось. Крестьяне с недоверием относились к «просвещенному барину». И «образовать» народ тогда не получилось.
«Сам дрянь»: Толстой и рулетка
Справедливости ради следует сказать, что во время своих поездок в Германию, особенно в молодые годы, Лев Николаевич занимался не только нравственным самовоспитанием. Так, все время своего пребывания в Баден-Бадене он провел в казино. Играл Толстой, кстати, на том же зеленом сукне, которое вдохновило Достоевского на «Игрока».
Играл он азартно, и проиграл все. «Любезный друг Сережа, — писал он брату. — Совестно тебе признаться, что проигрался я в рулетку в Баден-Бадене». Толстой приехал в Баден-Баден в 1857 году. Приехал не избалованным барчуком, который не умеет управлять собой, а, в общем-то, уже зрелым человеком: ему было 29 лет, он участвовал в обороне Севастополя в Крымской войне, получил за храбрость орден Св. Анны… И, тем не менее, страсть к игре преодолеть не мог. Занял денег у своих русских друзей (тогда в Баден-Бадене русских было много) — и снова все просадил. «Всё бегал в рулетку. Свинья», — записал Лев Николаевич в своем дневнике. И дальше: «Дрянь народ. А больше всего сам дрянь».
Музыкант Лев Толстой
В конце концов, Лев Николаевич уехал из Баден-Бадена, продолжил свое путешествие по Европе, а потом, уже в России, снова вернулся к вопросам нравственного совершенствования. Здесь он многое почерпнул у немецких философов. Например, в трактате «Что такое искусство?» он цитирует Гегеля, Фихте, Шеллинга, Шопенгауэра, Канта.
..
Софья Андреевна Толстая, 1865 г.
В 1862 году Толстой женился. Его жена, Софья Андреевна Берс, тоже была по происхождению немкой: ее отец, врач и действительный статский советник, происходил из остзейских дворян.
Добавим еще, что великий писатель был очень музыкальным человеком, отлично играл на фортепьяно и даже сочинял музыку. Его любимые композиторы — Бах, Бетховен, Гендель и Шопен. И не случайно «героиней» знаменитой «Крейцеровой сонаты» стала соната Бетховена. А написанный Львом Толстым в соавторстве с одним из знакомых вальс звучит в художественном фильме «Отец Сергий», снятом на «Мосфильме» в 1978 году.
Смотрите также:
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Лия Меджидовна Ахеджакова: 80 лет
Народная артистка России родилась 9 июля 1938 года в Днепропетровске. Уже более 40 лет работает в театре «Современник». Советская и российская актриса театра и кино в 2013 году стала лауреатом премии Московской Хельсинкской группы (МХГ) в номинации «За защиту прав человека средствами культуры и искусства».
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Иван Сергеевич Тургенев: 200 лет со дня рождения
Родился 28 октября (9 ноября) 1818 года. Классика русской литературы XIX века грамоте обучали в детстве французские и немецкие гувернеры. Тургенев блестяще владел немецким языком и знал «Фауста» Гете наизусть, учился в Берлинском университете, несколько лет прожил в Баден-Бадене, где ему установлен памятник.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Карл Маркс: 200 лет со дня рождения
Основоположник коммунизма родился в Трире 5 мая 1818 года. На его родине торжества обещают быть особенно масштабными. Главную выставку под названием «Карл Маркс. 1818 — 1883. Жизнь. Труды. Эпоха», посвященную юбиляру, подготовили в сотрудничестве несколько музеев, проходить она будет на нескольких площадках Трира сразу, а откроется 5 мая 2018 года.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Лев Николаевич Толстой: 190 лет со дня рождения
Граф Лев Николаевич Толстой родился 28 августа (9 сентября) 1828 года в Ясной Поляне.
Один из величайших писателей и мыслителей всех времен стал основоположником нового религиозно-нравственного течения — толстовства. В Германии он бывал не раз: играл здесь в рулетку, лечил брата. «Анну Каренину» на немецкий язык переводили 21 раз.Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Максим Горький: 150 лет со дня рождения
Алексей Максимович Пешков (Горький) родился 16 (28 по новому стилю) марта 1868 года в Нижнем Новгороде. Его имя до сих пор носит один из лучших театров Германии — берлинский Maxim Gorki Theater.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Эрих Мария Ремарк: 120 лет со дня рождения
Выдающийся немецкий писатель родился 22 июня 1898 года в Оснабрюке. На протяжении долгих лет остается самым читаемым «немцем» в России. Прославился не только на литературном поприще, но и на любовном фронте: в разные годы состоял в близких отношениях с Гретой Гарбо, Марлен Дитрих и Натальей Палей — внучкой царя Александра II, французской актрисой и манекенщицей.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Александр Исаевич Солженицын: 100 лет со дня рождения
Нобелевский лауреат по литературе родился 11 декабря 1918 года в Кисловодске. Боевой офицер, он в 1945 году был арестован за критику Сталина в частном письме. В 1973 году в Париже вышел первый том «Архипелага ГУЛАГ». Спустя год Политбюро решило «пресечь антисоветскую деятельность» Солженицына. Он был выслан из СССР. Во франкфуртском аэропорту его встречал другой нобелевский лауреат — Генрих Бёлль.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Ингмар Бергман: 100 лет со дня рождения
Культовый шведский режиссер театра и кино, сценарист и писатель, оператор и актер, отец девятерых детей, родился в городе Уппсала 14 июля 1918 года. Трижды его картины были удостоены премии «Оскар»: «Девичий источник», «Сквозь тусклое стекло», «Фанни и Александр».
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Эннио Морриконе: 90 лет
Итальянский композитор, аранжировщик и дирижер родился 10 ноября 1928 года в Риме.
Дважды лауреат премии «Оскар». Один из самых известных композиторов современности. Написал музыку более чем к 400 фильмам и телесериалам, в том числе и к российскому фильму «72 метра» Владимира Хотиненко.Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Алексей Владимирович Баталов: 90 лет со дня рождения
Замечательный советский и российский актер, кинорежиссер, сценарист, педагог, мастер художественного слова родился 20 ноября 1928 года во Владимире. Фильм «Большая семья», где он сыграл одну из главных ролей, стал лауреатом Каннского фестиваля в 1955 году в номинации «лучший актерский ансамбль». На фото — кадр из фильма «Летят журавли», получившего в Каннах «Золотую пальмовую ветвь» в 1958 году.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Вячеслав Васильевич Тихонов: 90 лет со дня рождения
Советский и российский актер театра и кино родился 8 февраля 1928 года в Павловском Посаде. В 12-серийном художественном телефильме Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» сыграл офицера СС Штирлица — советского разведчика Исаева, работающего весной 1945 года в нацистской Германии.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Владимир Семенович Высоцкий: 80 лет со дня рождения
Советский актер, поэт, автор и исполнитель песен родился 25 января 1938 года в Москве. По итогам опроса ВЦИОМ, проведенного среди россиян в 2010 году, Высоцкий занял второе место в списке «кумиров XX века» после Юрия Гагарина.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Роми Шнайдер: 80 лет со дня рождения
Розмари Магдалена Альбах родилась 23 сентября 1938 года в Вене. Она стремительно покорила сердца зрителей, сыграв в середине 1950-х императрицу Елизавету Австрийскую в культовой трилогии «Сисси». Затем перебралась в Париж, где постепенно освободилась от надоевшего «костюмного» образа, став серьезной драматической актрисой.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Мадонна: 60 лет
Мадонна Луиза Чикконе родилась 16 августа 1958 года в Бей-Сити. Американская певица, автор-исполнитель, танцовщица, продюсер, а также актриса и детская писательница признана самой богатой и одной из самых влиятельных женщин-музыкантов в истории.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Майкл Джексон: 60 лет со дня рождения
Майкл Джозеф Джексон родился 29 августа 1958 года в Гэри. Самый успешный поп-исполнитель всех времен вошел и в историю танца, в частности, как пропагандист «лунной походки». Это танцевальное движение берет свои истоки в классической пантомиме. Использовали его многие, но именно Джексон довел движение до совершенства.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Уилл Смит: 50 лет
Уиллард Кэрролл Смит-младший родился 25 сентября 1968 года в Филадельфии. Один из самых высокооплачиваемых актеров мира. Два раза номинировался на премию «Оскар» — за роли в фильмах «Али» и «В погоне за счастьем». В конце 1980-х получил широкую известность в составе хип-хоп-дуэта DJ Jazzy Jeff & the Fresh Prince, ставшего в 1988 году первым обладателем «Грэмми» за лучшее исполнение рэпа.
Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Даниэль Брюль: 40 лет
Даниэль Сесар Мартин Брюль Гонсалес Доминго (отец — немец, мать — испанка) родился 16 июня 1978 года в Барселоне.
Первые одобрительные отзывы от кинокритиков актер получил в 2003 году — после выхода фильма «Гуд бай, Ленин!», где в одной из ролей также снималась Чулпан Хаматова. Мировое признание Брюлю принесла роль австрийского гонщика Ники Лауды в спортивно-исторической драме «Гонка».Юбилеи 2018: От Высоцкого до Мадонны
Рианна: 30 лет
Робин Рианна Фенти родилась 20 февраля 1988 года на острове Барбадос. Пела с детства, в 15 лет была замечена американским продюсером и переехала в Соединенные Штаты, где сделала головокружительную музыкальную карьеру, являясь на сегодня одной из самых хорошо продаваемых исполнительниц мира.
Автор: Дарья Брянцева
Один из величайших писателей и мыслителей всех времен стал основоположником нового религиозно-нравственного течения — толстовства. В Германии он бывал не раз: играл здесь в рулетку, лечил брата. «Анну Каренину» на немецкий язык переводили 21 раз.
Дважды лауреат премии «Оскар». Один из самых известных композиторов современности. Написал музыку более чем к 400 фильмам и телесериалам, в том числе и к российскому фильму «72 метра» Владимира Хотиненко.
Первые одобрительные отзывы от кинокритиков актер получил в 2003 году — после выхода фильма «Гуд бай, Ленин!», где в одной из ролей также снималась Чулпан Хаматова. Мировое признание Брюлю принесла роль австрийского гонщика Ники Лауды в спортивно-исторической драме «Гонка».ЖЕНА ГЕНИЯ
СОНЯ Жизнь графини Толстой. Энн Эдвардс. Иллюстрированный. 512 стр. Нью-Йорк: Саймон и Шустер. 15,95 долларов США.
Современная феминистская наука и освященное веками времяпрепровождение литературных сплетен объединились, чтобы создать моду на биографии женщин, чье главное отличие заключается в их родстве, кровном родстве или браке, с известными литераторами.
Лучшим примером этого жанра является недавняя биография Элис Джеймс, написанная Джин Страуз — работа, столь тщательно проработанная, столь элегантно написанная, настолько наполненная точным ощущением времени и затруднительного положения викторианских женщин, что книгу закрываешь с чувством разочарования. за счет столь грандиозных усилий по столь ограниченному предмету.Биография Анны Эдвардс Сони, жены Льва Толстого, представляет противоположную проблему: грандиозная тема в руках ограниченного автора.
В 1862 году, в возрасте 34 лет, Толстой женился на 18-летней Софье Андреевне Берс, дочери придворного врача. (Соня, общеупотребительное русское уменьшительное для Софьи, — это имя, которое обычно использовали бы ее близкие родственники и друзья; автор, в первой из многих путаниц в отношении русского языка и культуры, называет Соню одним из нескольких английских ‘ «переводы» Софьи.) Для обоих партнеров это был физически страстный, эмоционально разрушительный брак. Толстой использовал турбулентность в своих величайших романах, а Соня, как и большинство женщин ее поколения, направила всю свою страсть на отношения с мужем и детьми.
Она родила 13 детей, четверо из которых умерли в младенчестве или раннем детстве. Между родами она была секретарем своего мужа, редактором и финансовым менеджером. К 1869 году, когда писались последние главы «Войны и мира», Соня проявила свою преданность литературному гению мужа, переписав большую часть рукописи с ее частыми исправлениями восемь раз — разумеется, от руки. .С помощью специального подноса, который позволял ей писать, опираясь на кровать, Соне удавалось даже продолжать работу над рукописями, пока она выздоравливала от приступа послеродовой горячки, который чуть не убил ее. Толстой, которого возмущал процесс беременности и родов, не стал задерживаться в спальне после того, как проследил за установкой подноса.
Вот все темы для великой книги: концентрация женской энергии на службе гения; влияние такого союза на обе личности; контраст между возвышенным порядком большого искусства и беспорядком личной жизни великого художника; особенности русской культуры конца XIX века.
Сочетание необычайной энергии с эмоциональной патологией делает жизнь Сони Толстой и историю ее замужества такими интересными. В отличие от Элис Джеймс, но, как и многие энергичные женщины викторианской эпохи, Соне удавалось совмещать кризис нервов с активной жизнью. Правда, большая часть деятельности велась либо от имени Толстого, либо в защиту ее собственных и финансовых интересов ее семьи от периодических побуждений Толстого раздать свои гонорары бедным (или не очень бедным подхалимам).Пока мисс Эдвардс занимается личными делами несчастной семьи Толстых, она предлагает полезную поправку к нелестному портрету Сони, представленному большинством биографов Толстого. Автор, кажется, получил доступ к большому количеству ранее не публиковавшихся материалов, взятых в основном из личных дневников и писем Сони, благодаря содействию младшей дочери Толстых, Александры Львовны (Саши). Саша, которая в немалой степени способствовала негативному образу своей матери своими воспоминаниями о жизни с отцом, родилась в 1884 году и умерла в Маунт-Киско, Северная Каролина.
Ю., 1979 г. Автор предполагает, что Саша, жестко соперничавшая с матерью за ограниченное внимание Толстого, могла лучше понять свою мать в старости. Любая женщина, проведшая всю свою жизнь с Толстым, безусловно, заслуживает большого сочувствия.
Толстой часто высказывал убеждение, что половые отношения между мужем и женой во время беременности были «свинством», «преступлением» и «простым, грубым, прямым нарушением законов Природы».Он также считал, что сексуальные отношения с кормящей матерью аморальны и что для кормящей матери крайне неприлично появляться на публике.
Эти убеждения держали Соню большую часть времени дома в имении Толстых в Ясной Поляне. Поскольку Толстой не всегда соответствовал своим убеждениям, Соне часто удавалось снова забеременеть, прежде чем она заканчивала кормить грудью, и в этот момент Толстой немедленно выходил из ее спальни, чтобы защитить себя от искушения. Заключение Сони (во всех смыслах этого слова) давало ей достаточно времени, чтобы заняться литературными делами Толстого.
За первые 15 лет брака, когда были написаны «Война и мир» и «Анна Каренина», Соня родила 9 детей.
Факты сами по себе достаточно убедительны, но мисс Эдвардс, чьи предыдущие биографии были посвящены Джуди Гарланд и Вивьен Ли, пускается в самую банальную, предсказуемую, психопатическую интерпретацию виктимизации Сони как женщины. Кем бы она могла стать, если бы ей не посчастливилось выйти замуж за Толстого? Вы догадались: писатель!
«Сколько бы Соня хотела написать о Тане (своей сестре) и о себе, и об их семье, но Толстой как будто ничего не оставил ей; и как тогда она могла подумать о том, чтобы написать что-то серьезное, если, во-первых, она никогда не могла соответствовать его литературным стандартам, а во-вторых, он считал, что женщинам нет места в литературном мире?» рассказы — это не то же самое, что заставить их работать в художественной литературе, кажется, автору не приходило в голову.Однако мисс Эдвардс удается отплатить Толстому за то, что он «присвоил» рассказы Сони.
Перед тем как пожениться Толстой и Соня, рассказывает мисс Эдвардс, он решил, что его будущая жена должна знать всю правду о его прошлом. Он дал ей прочитать дневник, в котором рассказал о своем обширном сексуальном прошлом и о том, что крепостной в его собственном поместье родил ему сына.
Когда мисс Эдвардс воссоздает сцену, Соня была ранена откровениями в дневнике, а Толстой обезумел от мысли, что может потерять ее:
»Видя его агонию, она (Соня) была охвачена нежностью сострадание.«В конце концов, это было лучше всего! Но это ужасно, ужасно! – воскликнула она». В этой сцене есть что-то ужасно знакомое. Может ли это быть? Это. Та же беда переживает Кити и Левин в «Анне Карениной». От самого мастера:
«Зачем ты мне их дал? Нет, — прибавила она, сжалившись над отчаянием на его лице, — все-таки лучше. Но это ужасно, ужасно! »
Казалось бы, счет равный. Толстой был щедро вознагражден за свои многочисленные грехи против женщин.Серьезное обсуждение отношения женского рабства к мужской гениальности все же приветствуется.
Дневники Софьи Толстой рисуют мрачный портрет брака со Львом | Лев Толстой
Знаменитая вступительная строка «Анны Карениной» говорит нам, что «все счастливые семьи похожи друг на друга, но каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Теперь дневники жены Льва Толстого Софии прольют новый свет на беспокойную семейную жизнь, возможно, самого великого из всех русских писателей.
Из дневников Софии, которые охватывают более 50 лет и которые должны быть опубликованы издательством Alma Books в октябре этого года, следует картина жестокого и трудного человека, безразличного к своей семье, бесконечно критичного, который заставлял свою жену кормить грудью всех 13 своих детей, несмотря на агонию, которую это причинило ей.
«Все то, что он проповедует для счастья человечества, только усложняет жизнь до такой степени, что мне становится все труднее и труднее жить», — писала Софья, которая переписала от руки все рукописи Толстого, включая «Войну и мир», — в начале 1895 года.
«Его вегетарианская диета означает сложность приготовления двух обедов, что означает вдвое больше расходов и вдвое больше работы. Его проповеди о любви и добре сделали его безразличным к своей семье и означают вторжение всякого рода шушера в нашу семейную жизнь.И его (чисто словесный) отказ от земных благ сделал его бесконечно критическим и неодобрительным по отношению к другим». на прогулку, не сказав Софии, куда он идет. «Налетела буря, шел дождь и снег, крыши и деревья были разбиты, оконные рамы дребезжали, стемнело — луны еще не было — а он все не появляться. Я вышел на крыльцо и стал на террасе, ожидая его со судорогой в горле и с замиранием сердца, как бывало в молодости, а он уходил на охоту, и я ждал час за часом в агонии интрига», — пишет она.В конце концов он возвращается, и она начинает плакать и упрекать его. «И на все мои страстные и любящие слова он иронически отвечал: «А что, если бы я вышел? Я не маленький мальчик, мне нечего тебе говорить». … Я разозлилась на него. Я отдаю ему столько любви и заботы, а его сердце такое ледяное».
Талантливая и интеллектуальная женщина, София стремится к более широким горизонтам, но ее все больше оттесняет и изолирует ее муж, человек, которого она идеализировала, но который также мучил ее. Ее дневники ранее публиковались более 20 лет назад в академическом издании, но Alma Books считает, что, выпустив более доступную версию, они получат более широкую читательскую аудиторию.В книгу войдет также предисловие Дорис Лессинг, в котором нобелевский лауреат описывает Толстого как плохого мужа, невнимательного в сексуальном отношении и немного монстра.
Альма также надеется включить ранее не публиковавшиеся материалы в новое издание дневников следующей весной, которое управляющий директор Алессандро Галлензи назвал «очень рискованным». «Она очень критически относилась к Толстому, и это не считалось подходящим для публикации в России в 70-е годы из-за статуса Толстого», — сказал он.«Она очень ревновала его».
Наследие Льва Толстого навсегда останется в долгу перед его женой Софьей Толстой
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, все несчастливые семьи несчастны по-своему».
Вступительные слова Анны Карениной глубоки в их понимании неблагополучных семей. Можно задаться вопросом: насколько неблагополучной была семейная жизнь ее писателя Льва Толстого? Толстой был человеком, завоевавшим репутацию одного из величайших литературных деятелей в русской литературе и одного из инакомыслящих против царского режима.Но он вел бурную семейную жизнь, которая была завуалирована великодушием его произведений.
Как Толстой добился такого грандиозного успеха? Как гласит старое клише, «за каждым успешным мужчиной стоит женщина». В его случае это была его жена Софья Толстая.
[Описание изображения: Лев и София Толстые с восемью детьми в 1887 году.] через The Daily Mail UKЛео Толстой женился на Софии Берс в 1862 году. Это был союз с разницей в возрасте 16 лет (он был старше ее) и привел к 13 детей.Хотя сегодня его имя предшествует ее имени, она была женщиной с собственными литературными наклонностями. Она была дневником. Она была фотографом, сделавшим около тысячи фотографий, рассказывающих о ее семейной жизни.
Она выступала в качестве копирайтера и редактора его великого произведения, Война и мир . Она написала и переписала рукопись от начала до конца, от корки до корки шесть раз. Она сделала это после наступления темноты, когда дети уже спали, а домашние дела были улажены. Турецкая писательница Элиф Шафак пишет в своем Black Milk , что София «вдохновляла, баловала и помогала» Лео.
Когда они поженились, она усвоила большую часть его личности: его имя стало ее именем. Его страсти царили в ней. Ее художественная предпосылка была основана на его художественном творчестве. И в своих дневниках она писала в основном о нем. Так как же столь идеальные отношения стали такими испорченными?
Александра Попов, биограф Софьи Толстой, сказала: «Изменилась не она и не семья. Изменился Толстой. Это он ушел от них. Семья из идеала стала препятствием.”
Идейные и духовные искания Толстого отдалили его от собственной семьи. Его растущее сочувствие к крепостным из сельской России соответствовало его отчуждению от семьи.
Импульсы брака колебались вместе с его настроением. Ближе к концу его брака супруги начали ссориться из-за того, что делать с родовым имением, так как Толстой намеревался раздать все свое богатство. Хотя можно обожать его филантропическое отношение, важно рассматривать его в свете жертв Софии. Прежде чем превозносить его как великого социалиста, нужно изучить ее мысли.
Выдержка из дневника Софии:
26 августа 1892
«20 лет назад, когда я был молод и счастлив, я начал писать в этих дневниках о своей любви к Льву Толстому. На самом деле в них нет ничего, кроме любви. Вот я сижу всю ночь над собственным чтением и оплакиваю его потерю. Впервые в жизни он убежал спать один в кабинет. Мы ссорились из-за таких глупостей. Я обвинила его в том, что он не проявляет интереса к детям и не помогает мне ухаживать за больной Элией.Сегодня он кричал во весь голос, что его самым заветным желанием было уйти из семьи. Я унесу в могилу память об этом сердечном, истошном крике.
Я молюсь о смерти. Ведь без его любви мне не выжить. Я понял это в тот момент, когда его любовь ко мне умерла. “
Так почему же человек, который пахал бы в поле, чтобы посочувствовать крестьянам, не сочувствовал тяготе жены дома? Его избирательная эмпатия не принесла плодов Софье Толстой. Со своей семьей он оставался таким же далеким, как и прежде.Софья Толстая потеряла троих из своих тринадцати детей, пока писалась « Анна Каренина ». Может быть, поэтому она чувствовала потребность защитить наследство своих детей. Он бесплатно распространял книги, чтобы демократизировать литературу. Но где был этот альтруизм, когда дело касалось его жены, которая все эти годы была рядом с ним?
Возможно, это роскошь, которую могут себе позволить «великие» мужчины. Роскошь одержимости великими политическими идеями, в то время как их личная жизнь может отойти на второй план.
И с этой привилегией приходит некоторая творческая снисходительность.
В то время как Толстой позволил себе увековечить себя, превратив Анну и Левина в суррогатов или доверенных лиц самого себя, у Софьи не было такого места, чтобы прославиться.
Ее пространство было ограничено временем, логистикой и ее телом, которое большую часть своей жизни тратило на роды или кормление грудью. Толстой стал великим философом, великим писателем, вдохнув в своих персонажей свое экзистенциальное положение. А Софья Толстая стала ожесточенной, параноидальной и неуверенной в своем будущем женщиной.Она стала изгнанной графиней эксцентричного человека, когда он был отлучен от католической церкви в 1901 году.
Без Софии Толстой не написал бы тех литературных шедевров, которыми мы его помним. Долг ее взноса никогда не будет погашен.
В дневниках Софьи также обнаруживается, что Толстой говорил Софье не «пилить» его, не позволять детям тревожить его. И взаимная обида росла. Взамен он предоставил ей крохотное место в «Анне Карениной».Она стала прототипом персонажа Долли, когда он написал:
. «L оглядываясь на пятнадцать лет супружеской жизни, ничего, кроме беременности, болезней, притупленного и равнодушного ко всему ума и, главное, уродства.
роды, агония… отвратительные агонии, которые длятся мгновение, а затем кормление ребенка. Страшные боли… Долли содрогнулась при страшном воспоминании о болях, которые она терпела от воспаленных сосков, которые она страдала почти от каждого ребенка.Затем детские болезни, вечная нищета. И в довершение всего смерть этих детей, жестокая память, которая не переставала терзать материнское сердце».
[Описание изображения: Портрет Софьи Толстой и ее дочери Александры Толстой.] В этих нескольких словах Толстой непреднамеренно передал степень горя, потери и стойкости Софьи. Но каким-то образом, много лет спустя, он отрекся от своего аристократического статуса и сбежал из дома, чтобы умереть в одиночестве, вдали от «непрекращающегося нытья» жены.
Долг ее вклада в его литературное наследие так и не был погашен. Он оставил после себя женщину с множеством несбывшихся мечтаний, которая навсегда останется в тени высоких амбиций мужа.
Только недавно ее личные дневники были раскопаны и опубликованы.
Но все же это было сделано не для того, чтобы понять ее семейное положение, а чтобы заглянуть в личную жизнь Толстого. Это просто заставляет меня задаться вопросом: сколько женщин, сколько жен с подавленными страстями забыты в истории только для того, чтобы быть вновь обнаруженными позже в личных воспоминаниях?
Получите The Tempest на свой почтовый ящик. Узнайте больше подобных эксклюзивов в нашем еженедельном информационном бюллетене!
Сафа Шоаиб
Сафа Шоаиб — педагог и консультант, ставший предпринимателем, писателем и редактором. У нее есть степень бакалавра. Имеет отличие в области английской литературы Лахорского университета наук управления и пишет для местных изданий, таких как Express Tribune.Она любительница истории, но в равной степени увлечена литературой. В 2021 году она стала соучредителем Deja New Pakistan, первого в своем роде рынка подержанной моды в Пакистане, преследующего концепцию устойчивой моды.
https://thetempest.co/?p=156399
Как редакторы The Tempest, мы независимо друг от друга выбираем и пишем о материалах, которые нам нравятся и которые, как мы думаем, понравятся вам. Просто чтобы вы знали, The Tempest может получать долю продаж или другую компенсацию по ссылкам на этой странице.Обратите внимание — цены указаны точно, а товары есть в наличии на момент публикации.
Жена Льва Толстого Софья получает свое слово
Жена писателя Льва Толстого Софья Андреевна Толстая теперь получает возможность рассказать свою историю.
Недавно в архивах Государственного музея Л.Н. Толстого в Москве и выйдет на английском языке, сообщает The New York Times.По сообщению издательства Yale University Press, произведения Софии впервые будут доступны на английском языке.
«Крейцерова соната» излагает неортодоксальные для Толстого взгляды на сексуальность и брак и заканчивается убийством жены героем.
чувства к жене
Согласно NYT, София записала в своем дневнике: «Я не знаю, как и почему все связали «Крейцерову сонату» с нашей собственной супружеской жизнью, но это то, что произошло….И это не просто другие люди. Я тоже знаю в глубине души, что эта история направлена против меня и что она причинила мне большое зло, унизила меня в глазах всего мира и уничтожила последние остатки любви между нами». Она сказала, что книга ее мужа «не соответствует действительности во всем, что касается переживаний молодой женщины».
Поэтому она решила написать несколько собственных рассказов. Ее работа «По чьей вине?» фокусируется на девочке-подростке, мечтающей о браке как об интеллектуальной паре, в которой муж и жена могут участвовать в одних и тех же занятиях.По сюжету главную героиню Анну преследует мужчина намного старше ее, что отражает разницу в возрасте между Львом и Софьей Толстыми. Между тем, «Песня» сосредотачивается на героине, которая любит музыку и вскоре влюбляется в композитора.
По данным NYT, распространено мнение, что в основе этой истории — дружба Софьи с композитором Сергеем Танеевым.
«Вариации Крейцеровой сонаты», составленный и переведенный Майклом Р. Кацем, включает не только новеллы Софьи, но и оригинальное произведение Толстого, мемуары Софьи «Моя жизнь», а также другие ее сочинения, а также рассказ, написанный Львом Толстым. сына Льва Львовича Толстого, «Прелюдия Шопена», критиковавшего «Крейцера.
Ежедневно получайте истории, которые
вдохновляют и вдохновляют .
За последние несколько лет появилось больше работ Софьи Толстой: в 2010 году была опубликована английская версия «Моей жизни», которая была переведена на английский язык Андреем Донсковым. Биография Александры Поповой «София Толстая» также была выпущена в 2010 году. (В обзоре этой биографии, опубликованном в Monitor, обозреватель Боб Блейсделл написал, что — благодаря дневникам и письмам Толстых, доступным исследователям, — «можно узнать о браке Толстых больше, чем большинство из нас знает о нашем браке.
своя.»)
Кац издает свою книгу «Вариации» 26 августа. Как сообщает NYT, он сказал о произведениях Софии «Чья вина?» и «Песня»: «Моей первой реакцией при прочтении рассказов было удивление, что они существовали, и никто о них не знал. Моя вторая реакция была: это неплохие рассказы. от образованной, культурной, вдумчивой женщины с сильным характером, которая не только имела взгляды, отличные от взглядов ее мужа, но и осмеливалась выражать их, первоначально с мыслью, что они будут опубликованы.”
Софья Толстая: не та женщина, о которой вы думали
Много лет назад, начиная поиски в архиве Софья Толстая: биография , я обнаружил, что мемуары жены Льва Толстого остались неопубликованными. То, что я узнал из мемуаров, писем и другой прозы Софии, ранее недоступной, изменило мое отношение к этой женщине и ее браку.
Историки оклеветали Софию, и ей не приписывают заслуги перед писателем.По иронии судьбы брак, в результате которого родились такие великие произведения, как «Война и мир» , «Анна Каренина» и «Крейцерова соната» , до сих пор считается одним из самых несчастливых в истории литературы.
Жизнь Софии долгое время неверно истолковывалась, поэтому моей целью было предоставить достоверную информацию и рассказать ее правдивую историю.
Очень жаль, что Софью судили по последнему курсу у Толстого и враждебно настроенным к ней людям — ученикам великого человека, в частности Владимиру Черткову, тщеславному человеку, желавшему утвердиться как ближайшему к Толстому человеку.Драматические события последнего года жизни Толстого — подписание им тайного завещания и бегство из Ясной Поляны в 82 года — завораживали биографов и публику. Но важные документы были хорошо засекречены, и эти события не были точно описаны. Получившая широкое распространение версия была придумана Чертковым, вдохновителем тайного завещания Толстого, а затем и единственным исполнителем.
Чертков изобразил Софью злой женой Толстого и публично обвинил ее в уходе мужа.Но на самом деле он предвидел бегство Толстого, обсуждал его с ним и радовался, когда оно произошло: «Я не могу выразить словами той радости, которую я испытываю, узнав, что вы ушли».
Ученики требовали от Толстого примера отречения, и его бегство создало великую легенду.
В 1910 году Толстой писал в прощальном письме Софье, что он больше не может жить в «этих условиях роскоши». Но эти знаменитые слова следует толковать образно: семья никогда не жила в роскоши.Американский исследователь Джордж Кеннан так охарактеризовал их яснополянский дом: «Было бы трудно представить более простое, более скромное, менее вычурное здание». Это было непохоже на дворянский особняк с белой балюстрадой, показанный в The Last Station : семья жила как английский средний класс того времени.
Чтобы понять, почему до сих пор существуют неправильные представления о Софье и ее роли, нам нужно знать, что Чертков и его преемники скрыли доказательства в ее пользу. Фактически, на протяжении большей части двадцатого века было невозможно опубликовать важные документы, опровергающие версию Черткова о бегстве Толстого и его женитьбе, которая была названа мученической смертью.
Характер этой замечательной женщины был так непохож на изображения.
Читая переписку супругов, пропущенную биографами, я был поражен ее искренностью, интеллектом, художественной одаренностью и здравым смыслом. Но Софья по-прежнему воспринимается в основном как мегера, избалованная аристократка и наемница. Когда я смотрел Последняя станция , я думал, что Хелен Миррен создала убедительного и сложного персонажа, но он разительно отличается от того, какой была София.Жена Толстого была способна заниматься издательскими делами Толстого и бизнесом их семьи, а также воспитывать большую семью. Меня поразила ее трудолюбие: мать 13 лет, которая сама кормила и воспитывала своих детей, а также была успешным издателем, переводчиком Толстого и фотографом. Она работала вместе с Толстым во время помощи голодающим. В отличие от того, что о ней писали, она глубоко понимала Толстого как писателя и человека и поддерживала его.
Софье приписывали копирование романов Толстого, но ее участие было гораздо больше. Во время Войны и мира Толстой многим рассказывал, как женитьба изменила его: «Я никогда не чувствовал своих интеллектуальных сил, и даже всех своих нравственных сил, таких свободных и таких трудоспособных.
..» Гость Ясной Поляны во время на этот раз называла Софью «идеальной женой для писателя» и нянькой таланта мужа. Она любила искусство Толстого и вдохновляла его лучшие достижения. Ее эмоциональная поддержка была незаменима для писателя, который постоянно боролся с депрессией.После 35 лет совместной жизни он написал ей: «Ты дала мне и миру то, что могла дать…» Софья была музой, моделью и деятельной помощницей Толстого, и много ее труда ушло на его романы, которые она также опубликовано.
Используя ее в качестве модели в Война и мир и Анна Каренина , Толстой спроецировал свой высший идеал семейного счастья. Он продолжал моделировать своих героинь по образцу Софии в своих поздних произведениях, наиболее запоминающимся из которых является «Крейцерова соната», но к тому времени его идеал сместился в другую крайность.Толстой сделал Софью образцом того, от чего он отказался ради служения Богу и человечеству. Как заметила Софья, Толстой ставил ее в центр всех своих фантазий.
Софья занимала центральное место в творчестве Толстого, без нее невозможно представить его жизнь и творчество.
Александра Попов, автор книги София Толстая: Биография
www.sophiatolstoy.com
Луиза Боган «Жена Толстого» | The New Republic
Когда в конце семидесятых и начале восьмидесятых годов Толстой пережил первые этапы обращения, которое должно было в конце концов превратить его в отвращение к своим детям, к половой любви, к искусству, ко всем естественным связям личности — к неистовому поиску Царства Божия на земле и всеобщей любви между людьми, Софья Андреевна переносила перемену с удивительной стойкостью.Ей нужно было заботиться о своей молодой семье, и она одна за другой брала на себя все возрастающие обязанности, которые по мере того, как Толстой отказывался от них, ложились на нее. Ее величайшее негодование было направлено на толпу последователей, приветствовавших Толстого как нового пророка, и надо признать, что ее отношение не было безосновательным.
Толстой, выходя в народ, привлекал к себе разношерстную группу энтузиастов (называемых Софьей Андреевной «темными»), многие из которых были бродягами-психопатами, готовыми примкнуть к любому вероучению, отвечавшему смутным потребностям их маний. .Семья Толстых подвергалась настоящим преследованиям от их рук.
Во многих ситуациях графиня Толстая проявляла себя бескорыстной и способной на мужество. Она пошла к царю с прошением о снятии запрета на «Крейцерову сонату» — книгу, о которой столько сплетен и скандалов было связано с ее именем. Она годами боролась за то, чтобы ее личность чувствовалась в семье, полностью находящейся под властью агонизирующей воли мужа. Она видела ежедневный сбой в практическом применении теорий Толстого о месте эмоций и собственности в хорошей жизни; ее постоянно беспокоили его чередующиеся периоды страсти и пресыщения.Эти два человека, один великий художник, другой женщина обычных способностей, были удивительно похожи в своем незнании самых элементарных факторов, определяющих счастье в человеческой жизни и в браке.
Великое чудо состоит в том, что их отношения сохранились, что угрозы Толстого о побеге и жесты его жены, направленные на самоубийство, не были осуществлены.
Отчет о последних годах брака полон поистине убийственного тона ненависти и свирепости. Софья Андреевна больше не называет отца своих тринадцати детей Левой; он становится Львом Николаевичем, врагом и чужим.Толстой-художник растворился в Толстом-доктринере, и жена, на шестнадцать лет моложе мужа, оказалась лишенной надежды, работы и любви, подозрительной, способной только на надуманные интересы, погрязшей в постоянной скуке. Жена человека, который когда-то плакал, слушая музыку, а теперь выбегал из комнаты при ее звуках, крича: «Чего эта музыка хочет от меня?» нашла утешение в «Lieder ohne Wort» Мендельсона. Молодая девушка, которая тридцать пять лет назад писала о своем свадебном путешествии… «титулованная пара молодоженов, прибывшая в новой дормеузе , запряженной шестью лошадьми, естественно, произвела фурор», — пишет на последней странице своего дневника.
, «Я только что погадал, и дважды карты показали смерть … Чуть раньше или позже, какая разница?»
Жена Толстого дает отпор собственным недавно опубликованным рассказам о неверности
В Вариациях на Крейцерову сонату, все три новеллы впервые появляются вместе, переведенные и аннотированные Майклом Кацем, американским профессором русистики на пенсии.Аннотации включают отрывки из «Крейцерова сонаты» , которые София написала на полях своей рукописи, чтобы опровергнуть их. Кроме того, есть выдержки из ее дневников и автобиографии, а также комментарии некоторых детей пары.
О Толстых написано много, и во многом Софья представлена недостойной гения и неспособной понять его пророческих мыслей мегерой. Но позже ее дневники завоевали симпатии таких феминисток, как Симона де Бовуар и Дорис Лессинг.
Новый материал (в том числе заброшенный рассказ Лео, Жена-убийца ) укрепляет позиции тех, кто считает ее умной, заносчивой женщиной и интересным писателем.
Жаль, что многие жены писателей не использовали вымысел, чтобы рассказать свою версию такой истории: например, Берта Лоусон, чей брак с Генри распался примерно в это время; или Нора Джойс отыгрывается за Молли Блум вместо того, чтобы ограничиваться словами: «Вы не представляете, каково было жить с этим мужчиной.
Рассказы «старого дурака»
Софья была хорошо подготовлена к своей задаче. Дочь врача, она увлекалась философией и была пионером-фотографом, который в своей первой новелле даже критикует толстовского героя за его гордость за «идеи из вторых рук». Более того, у нее был эквивалент длительного мастер-класса по письму, расшифровавшего такие произведения, как «Война и мир» и многочисленные исправления, внесенные ее мужем. муж слеп к эмоциональным и духовным потребностям своей жены.В Чья вина? , написанный между 1891 и 1894 годами, «поразительно привлекательная» фигура Софии влюбляется в друга своего мужа, который возвращается из-за границы и удовлетворяет некоторые из ее эмоциональных потребностей, если не считать прелюбодеяния; во второй, Песня без слов , написанной в 1898 году, более глубокий образ Софии ложится сильнее на пианистку с соседней дачи.
Кажется, она готова пойти до конца, но его больше интересуют молодые люди, и она отправляет себя в психиатрическую лечебницу.
Граф Толстой называл себя «старым и беззубым дураком», когда женился на Софье в 1862 году. Ему было 34 года, а Софье 18 лет. читать. Они с жестокой откровенностью рассказали о его сексуальных подвигах, в том числе о том, что он зачал ребенка от одного из своих крепостных.
София нашла это «ужасным», и реальность брачного ложа поначалу вызывала у нее отвращение; она должна была попытаться покончить жизнь самоубийством, убежденная, что Лео не нуждается ни в ней, ни в рожденных от них детях.Джордж Бернард Шоу мягко выразился, когда сказал: «Неудивительно, что терпение графини было близко к концу».
София восхищалась проникновением в женскую психологию в Анна Каренина , но была встревожена тем, что ее автор «никогда не думал, что она [София] может [также] думать и чувствовать».
Пара изменилась за эти годы. Неопытная девушка стала сексуально уверенной в себе, а писатель, чьи произведения были так открыты миру, стал сторонником радикального христианства, суть которого заключена в названии одной из его книг: Царство Божие внутри вас .
Но Русская православная церковь, уверенная в том, что Бог утвердил ее учения, должна была отлучить Льва от церкви.
София высмеивала вегетарианство мужа в своих произведениях и выступала против его плана избавиться от собственности и отказаться от авторских прав на свои произведения. Для него сексуальность была лишь физическим побуждением, и, пытаясь объяснить Крейцерова соната , он написал эпилог, в котором этот отец 13 (законнорожденных) детей призвал человечество воздерживаться от секса. Крестьяне стали его идеалом: он создавал для них школы и помогал им в периоды голода.Он оказал значительное влияние на Махатму Ганди и движения ненасильственного сопротивления.
Некоторые доводы Толстого были справедливы – он критиковал социальные условности, которые заставляли женщин вести себя так, чтобы заманивать мужчин в ловушку. Но он стал экстремистом, способным оказывать травмирующее воздействие, как в случае с румынским крестьянином, который кастрировал себя, прочитав его тираду против секса.
Смешанные детские воспоминания
Музыка Бетховена, Мендельсона и Шопена играет ключевую роль в этих произведениях.Семейный дом был наполнен музыкой; Лео и София играли фортепианные дуэты, пока он не стал подозрительно относиться и к музыке: «Она посвящена тому, чтобы возбуждать, возбуждать всевозможные сексуальные чувства. невольно приходишь к выводу, что у современного искусства есть одна определенная цель – как можно шире распространять коррупцию».
Дети разделились по поводу своих родителей. Александра защищала своего отца до самой своей смерти в Нью-Йорке в 1979 году, в возрасте 95 лет, в то время как один из сыновей, Лео-младший, написал рассказ, включенный сюда, в котором критиковал его идеи.Для Софии это показало, что у него «небольшой талант»; для Льва это было «глупо».
В предисловии Екатерины, другой дочери, Софья названа прекрасной женой и матерью, которая за 48 лет замужества сделала семью счастливой. Еще одна дочь, Татьяна, сказала: «Замечательно быть Толстым».
София утверждала, что она убедила Лео показать, что муж ошибался, думая, что его жена предала его. Если бы этого не было сделано, сюжет был бы хромым.
Однако, если София убедила его, это опровергает ее заявление о том, что его не интересовало ее мнение.А привязанность к нему некоторых детей опровергает ее жалобы на то, что он совершенно ими не интересовался.
Парадоксально, но в 1891 году она добилась аудиенции у царя Александра III с просьбой снять запрет на Крейцерова соната , потому что она показала, что «люди могут быть чисты только в браке». Она добавила, что, поскольку ее муж говорил о том, чтобы бросить свои религиозно-философские работы, чтобы написать что-то вроде « Война и мир », ослабление запрета подбодрит его.Приветствуя это, царь разрешил включить «Крейцерову сонату» в собрание сочинений Толстого «».
У Лео и Софии было много общего: оба были собственниками друг друга, оба были горды и физически сильны, но быстро вспыхивали.