UberMarginal, или Как американский студент из России популяризирует философию в интернете / Альтернатива / «P.S.
Анатолий МИЦЕНГЕНДЛЕР, или UberMarginal — американец российского происхождения. В США он переехал в нулевых годах, получил философское образование в Калифорнийском университете (UCLA). С 2012 года Анатолий ведет свой канал на Youtube, где рассказывает о философии и лингвистике, отвечает на вопросы слушателей, читает небольшие лекции. Сейчас у его канала 33 тысячи подписчиков, многие из них студенты. Как можно заинтересовать молодежь философией, разбирался корреспондент «P.S. — 5 сов».
25-летний блогер Анатолий МИЦЕНГЕНДЛЕР обрел славу благодаря эфирам на некоммерческом интернет-радио Mad.fm. Долгое время он оставался там главным ведущим. UberMarginal доступно объяснял философию Платона, Канта, Ницше и других выдающихся мыслителей, сопровождая рассказ шутками и смешными примерами.
Сейчас UberMarginal забросил эфиры и ведет прямые трансляции (стримы) на своих каналах на Youtube и Twitch.
— У меня есть свой канал, еще я провожу вебинары, за деньги танцую танцы. Продвигать канал сейчас очень сложно. Трудно с рекламой, везде обманывают. Существует огромное количество сайтов, которые предлагают раскрутку каналов, но все они на деле оказываются мошенническими. Заказывать пиар у блогеров не из моего окружения я не хочу, — рассказал UberMarginal.
Несмотря на то, что Youtube — традиционная площадка для видеоблогов, Анатолий предпочитает именно трансляции и не хочет вещать в другом формате.
— Создание видеоблогов связано с большими техническими трудностями. Мне лень обрабатывать видео.
К тому же, это не прибавит мне популярности. Рунет кишит такими блогерами, зачем мне это? Думаю, людям хватает моей физиономии и на фотографиях. Вот, например, фотография с моей страницы — 2012-го года, а сейчас я сижу в тех же очках и в той же рубашке, — объяснил он.
Блогер рассказал, откуда взялось его необычное прозвище:
— «Маргинал» — это многогранное понятие. С латыни слово переводится как «грань». Изначально латинские писцы называли так поля в своих книгах. Там им дозволялось рисовать все, что угодно. Они изображали на полях козлов, оркестры, чертей… И все это называли marginale. Вот в таком ключе средневековой схоластики и зародился мой никнейм. Французский философ Жак Деррида под маргинальностью имел в виду «взгляд снизу». А в русском языке «маргинал» — это человек, находящийся на грани. В этом плане я нахожусь на грани, то есть не приписываю себе какую-либо философскую концепцию, ничего конкретного.
По словам UberMarginal’а, увлечение философией у него началось с детства. Первыми серьезными авторами стали Герберт Уэллс, Зигмунд Фрейд, Михаил Булгаков. Анатолий сравнивает Уэллса с Достоевским и Толстым, а роман «Мастер и Маргарита» считает гностической литературой, а не художественной.
В сети немного информации об Анатолии МИЦЕНГЕНДЛЕРЕ. Поэтому фанаты окружили его личность слухами разной степени правдоподобности. Говорят, что он работал продавцом печенья, что живет то ли с бабушкой, то ли с китайцем. Последнему предположению есть доказательства — на записях стримов действительно можно заметить студента из Китая, с которым Анатолий жил в общежитии еще до того, как перебрался в Калифорнию.
— Маргинала я слушаю фоном, когда играю в Warcraft. Чувствую, что не теряю время зря. Помню его трансляции на старом канале году в 2012, когда он еще в общежитии с китайцем жил. Тут и история формальной логики, и введение в аналитическую философию, а сколько он про Ницше говорил! Даже слишком «научным» мне показался. А после того, как UberMarginal связался с Mad.fm, стал смотреть смешные видео и много шутить, качество контента резко снизилось. Миценгендлер хоть и умный, но если хочешь чего-то сугубо серьезного, то ты попал не по адресу, — поделился мнением о нашем герое студент ВГУ Денис НЕСТЕРОВ.
Сейчас UberMarginal снова стал студентом — но уже не философского, а лингвистического факультета. Как говорит он сам, учиться — это его главная цель в жизни. А его главное пожелание учащимся гуманитарных направлений в России — учить английский.
— За все время обучения философии я не нашел адекватных учебников на русском. Будь то логика или история религий — все это гораздо глубже и лучше преподносят именно английские и американские учебники. Но не стоит относить себя к конкретной стране и ограничивать себя какими-либо рамками, — категорично заявляет Анатолий.
Артем КНЯЗЕВ
Фото из личного архива Анатолия Миценгендлера
Облачный атлас / Cloud Atlas (2012, фильм) — «Те, кто считает это шедевром, объясните мне, в чем смысл?»
Вот я правда не поняла, в чем смысл этого «гениального творения».Можете закидать меня гнилыми помидорами, можете говорить, что я не понимаю ничего в современном искусстве, но для меня этот фильм оказался СКУЧНЕЙШИМ!
Я еле-еле отсидела 3 часа! Очень ждала конца и развязки, которая все поставит на свои места.
Прочитав отзывы по книге и фильму только и увидела: «шедевр», «захватывающий», «калейдоскоп сюжетов, действие перескакивает с одного на другое». А почему? А зачем?
В чем гениальность?
Одни и те же люди в разные эпохи. И все? Что хотел сказать автор? Может и есть какая-то идея, но она не раскрыта. Многие моменты не несут никакой смысловой нагрузки. Вот зачем было убивать собаку, например?!
«Есть над чем подумать». Скажите, над чем вы думаете?
Реклама была хорошая, настрой зрителей был заведомо положительный, все ждали шедевра. И все вокруг говорят: «Да. Это надо смотреть и пересматривать». Моя подруга смотрела его уже 4 раза, это ее любимый фильм. Но она мне внятно не может сказать, почему он у нее любимый. А зачем оно надо?
Я ждала объяснения названия фильма. Очень уж привлекает. А что в итоге? Это просто название пластинки. И никакого смысла по сути не несет! Ну кто же так делает?
Хотя делают. Взять тот же фильм «Ванильное небо» (название картины).
Ну правда, я негодую. Мне весь этот ажиотаж вокруг фильма напоминает ответ на вопрос «Какая у вас любимая книга?» — «Мастер и Маргарита». Половина ответивших вообще ее не читала, половина читала в школе отдельные главки. А некоторые читали,но на просьбу объяснить почему она им нравится, они вам скажут «Она такая прикольная. Там столько всего».
Если одним словом, то фильм мешанина.
Дмитрий Быков — Один — Эхо Москвы, 16.10.2015
Д. Быков― Добрый вечер, дорогие друзья! С вами Дмитрий Быков. Два раза мы пропустили, потому что ездил я по американским университетам и нескольким городам с концертами и лекциями. Очень приятно всех вас слышать, чувствовать, читать, потому что чрезвычайно много пришло чрезвычайно увлекательных вопросов и несколько заявок на лекции, которые мне показались весьма любопытными.
Совершенно для меня неожиданно порядка десяти человек хотят лекцию про Золя. Я неосторожно сказал, что это мой любимый французский прозаик (может быть, вообще любимый мой европейский автор). Я, пожалуй, эту заявку приму. Кроме того, есть заявка поговорить о Луцике и Саморядове. Я более подробно сегодня буду касаться этой темы. И вообще ответ на несколько вопросов обещает быть пространным. Потерпите, потому что темы затронуты чрезвычайно серьёзные. Как всегда, первый час я отвечаю на то, что есть на форуме «Эха», следующие полчаса — на то, что пришло на почту [email protected], а потом полчаса — на лекцию.
Вопрос такой: «Понимание некоторых вещей, — пишет Карен, — приходит только через личный, особенно негативный опыт. В связи с сирийскими событиями наблюдаю, как человек, у которого находится смелость проговаривать неприятные и неполиткорректные факты, подвергается остракизму со стороны, казалось бы, близких по духу людей. Неужели, чтобы понять горькую реальность, надо пройти через негативный опыт?»
Нет, необязательно. Когда я Айтматову задал такой вопрос, он мне сказал, что литература как раз для того и существует, чтобы у вас была возможность прожить негативный опыт в тексте, а не обязательно испытывать его на собственной шкуре. «Лёгкая литература не облегчит жизнь», — он мне сказал. Литература должна быть тяжёлой и страшной, чтобы заменить вам практический опыт бытия. Поэтому, наверное, можно благополучно… Армия — та школа жизни, которую можно пройти заочно, отчасти говоря о литературе.
Вообще я что хочу сказать, Карен? И всем я это хочу сказать. Совершенно не нужно ждать, не нужно надеяться, что ваши близкие (или вообще люди, вам симпатичные, или ваши друзья) будут разделять ваши политические взгляды — это во-первых. Во-вторых, тема, которая тоже для меня довольно мучительная: некоторым категориям населениям (об этом я буду сегодня говорить подробно) особенно трудно противостоять соблазну совпадения с большинством. Это касается всех категорий населения, которые зависят от публичной оценки, от массового посещения их вечеров, от привычной им читательской и зрительской поддержки. То есть человеку очень трудно противостоять большинству.
Ещё во время как раз конференции по Пастернаку в Стэнфорде (которая, по-моему, была изумительно насыщенной и по открытиям, и по концепциям) я имел неосторожность сказать, что поэту вообще очень трудно противостоять власти, потому что поэт живёт в мире ценностных иерархий, и поэтому он к иерархии всегда тяготеет. Пушкин написал «Клеветникам России»; пускали государственнические нотки решительно все русские писатели XX века; Лермонтов ушёл от этого соблазна, но этот соблазн у него был, и так далее. То есть писателю, который претендует на власть над умами, духовно понятна, в некотором смысле близка стратегия власти социальной, власти политической. Поэтому писателю (и артисту, кстати, и вообще человеку творческому) особенно трудно отстаивать нонконформистскую точку зрения.
Надо сказать, что это заявление вызвало там некоторую бурю, но сам опыт Пастернака показывает, что для поэта естественно через этот соблазн пройти, — пройти, чтобы тем дальше от него улететь потом. Слава богу, у Пастернака было время разочароваться в идее союзничества с властью, в идее «труда со всеми сообща и заодно с правопорядком» и перейти к радикализму «Доктора Живаго». Не у всех была такая возможность. Просто будьте, что ли, снисходительны к вашим коллегам, товарищам — им трудно. Это вам так повезло, что вы умеете противостоять гипнозу.
Могу ли я поддерживать отношения с людьми противоположных взглядов? Иногда могу, иногда — нет. Но дело же в том, что противоположные взгляды начинают иногда накладывать отпечаток на их поведение. Например, взгляды Максима Кононенко мне совершенно противоположны. Но я бы терпел это, если бы его поведение было хорошим. А то он распространяет по соцсетям услышанную им где-то глупость о том, что Быков, Шендерович, Шехтман и ещё кто-то собираются участвовать в марше «Славяне против России» (или «Славяне против террора России»). Мало того, что это фейк. И он прекрасно понимает, что это фейк, и может это проверить — всё-таки Интернетом-то он владеет. Нет, ему кажется эта шутка очень остроумной. И я, помнящий ещё время его остроумных шуток, вижу страшную человеческую и литературную деградацию, и мне очень странно думать, что когда-то этот человек что-то умел.
Есть идеи, тенденции, концепции, есть политические лагеря, пребывание в которых приводит… Здесь точнее было бы сказать, наверное, «лагери», чтобы не путали с политическими лагерями 30-х годов. Есть политические концепции, союзничество с которыми приводит к деградации — личностной и человеческой. Антисемитизм очень часто приводит к таким вещам, поддержка государственного террора и так далее. Поэтому взгляды сами по себе никогда не вызывали у меня отторжения. Но дело в том, что ведь иной взгляд, как сифилис: сначала нос провалился, а там и мозг отказал.
«Если книгу Михаила Шишкина широко раскручивать на Западе, его могут номинировать на Нобелевскую премию?»
Я предсказывал такой вариант неоднократно. И даже у меня в стихотворении про этот шишкинский демарш, про его отказ посещать российские ярмарки было сказано: «Он к Нобелю сделал заслуженный шаг, и это заслуженный Нобель». Я совершенно не удивлюсь, если Михаил Шишкин — очень мне симпатичный и по-писательски, да и по-человечески, пожалуй, — получит Нобелевскую премию. Иное дело, что я не считаю «Взятие Измаила» высшим достижением русской литературы за последние 20 лет, у нас были тексты никак не хуже. Ну что ж, это тоже выдающийся по-своему текст.
«Какие фильмы последних лет вызывали у вас активную неприязнь — наподобие той, что была после сигарё́вского «Волчка»?» Не знаю, правильно «си́гаревского» или «сигарё́вского». Скажем «си́гаревского».
Я тоже почему-то у Сигарева вызываю стойкую неприязнь. И даже он в своём блоге приписал мне то, чего я никогда не говорил: приписал мне якобы обвинение в «чернухе», что вот «новая драма — это «чернуха», она клевещет на нашу реальность, поэтому она нехороша». Да ничего она не клевещет, и ничего подобного я не говорил. Я сам достаточно много подвергаюсь обвинениям в клевете на нашу реальность.
Новая драма — это плохо. И пьесы Сигарева — по-моему, это очень плохо. Собственно и «Волчок» был очень плохой фильм. Ну, слабый фильм. Здесь совершенно ни при чём, «чернуха» это или не «чернуха». Он просто сделан плохо, пафоса много. Такое сочетание слезливости и жестокости характерно для людей, желающих ударить побольнее, но это не гарантирует воздействие на самом деле. «Жить» уже было чуть лучше сделано, чуть поскромнее. Там, мне кажется, идея более интересная и воплощение более профессиональное. Будем надеяться, что с каждым следующим фильмом Василий Сигарев будет улучшать свои профессиональные навыки.
Был ли у меня фильм последних лет, который вызвал активную неприязнь? Да, был. «Территория». Я могу это объяснить. Понимаете, какая тут штука? Я хочу сразу ответить на этот вопрос и на пришедший здесь же вопрос по поводу «букеровского списка» этого года. И «Территория», поставленная по очень неплохому, по-моему, очень перспективному для своего времени, очень авангардному для своего времени роману Олега Куваева, и нынешний «букеровский список» — это всё попытка воскресить советизм.
Вы знаете, я люблю вообще Советский Союз гораздо больше, чем нынешние времена, но это не значит, что я его люблю безотносительно, это не значит, что я им восхищаюсь. Но он мне больше нравится, потому что в Советском Союзе была более сложная жизнь, было больше степеней свободы, меньше сползаний к чудовищному, совершенно откровенному черносотенству и к такому же (даже не знаю, как это назвать) одичанию, к полному одичанию и к обскурантизму. Конечно, мы в этом смысле далеко переплюнули советское время и даже 50-е годы. Но, в общем, мне не очень нравится, тем не менее, попытка с негодными средствами поиграть в советский стиль.
Почему меня так разозлила «Территория»? Я бы, наверное, её и не высмотрел в кинотеатре, но так уж случилось, что я в самолёте летел сейчас из Штатов и там смотрел эту картину, в титрах которой выражена благодарность Владимиру Владимировичу Путину как главному патрону проекта. Но клянусь вам, что не это меня в картине разозлило. Хотя попытка привлечь верховное имя к своему пиару — это, конечно, выдаёт негодность средств.
Д.БЫКОВ: Лучшая эротическая сцена в русской литературе — это полёт панночки с Хомой
«Территория» — интересный, азартный роман о поиске золота, о работе геологов. И это вообще довольно азартное дело — такое же, как отлавливать животных у Даррелла или как в «Тигроловах» Буйлова этих тигров ловить. Плохо был написан роман, но азартно, увлекательно. И вот этот азарт живого труда присутствовал в «Территории», присутствовала реальность.
Здесь реальности нет абсолютно, она изображается с помощью пейзажей, очень красиво и очень вяло снятых. Нет среды, нет атмосферы, нет контекста; страшная затянутость. Понимаете, казалось бы, там есть из чего сделать сериал, есть из чего сделать кинороман. Но ничего не происходит — только идут какие-то люди по пустынным пространствам. Ксения Кутепова плохо читает за кадром авторский текст с большим количеством пафоса. Звучит очень много очень однообразной музыки, как мне показалось, немножко в стиле new age. И в конце — посвящение нашим родителям, которые сумели построить прекрасную и правильную жизнь (я наизусть цитировать не могу). Жизнь 70-х вовсе не была прекрасной и правильной.
«Территория» иногда эзоповой речью описывала очень трагические противоречия Советского Союза между теми, кто умеет, пытается и любит работать, и теми, кто мешает работать, — теми бюрократами, начальничками, доносчиками, которые стремятся осложнить любой творческий и рабочий процесс. Поэтому «Территория» и была таким удивительным произведением, напряжённым.
Здесь же [в фильме] нет динамики и нет напряжения вообще никакого. Неплохие, в принципе, актёры, такие как Лавроненко (которому «везёт» на чудовищно фейковые картины) или, скажем, вполне одарённый Цыганов, который старательно воспроизводит свою работу из «Оттепели», или Кутепова — тоже фоменковская актриса, которая обладает, как все «фоменки», великолепной органикой, но здесь просто эту органику некуда деть. Все они — очень хорошие артисты. И у всех у них ничего не получается. Потому что для того, чтобы воспроизвести сложность советской жизни, нужно не бояться реалий этой жизни, а нужно их как минимум знать.
Что касается «букеровского списка» этого года, советского насквозь. Там есть «Зона затопления» Романа Сенчина, там есть роман [Гузель] Яхиной про высылку татар («Зулейха открывает глаза», по-моему, он называется), там есть роман Алисы Ганиевой. Я не могу сказать, что я прочёл все шесть текстов. Я просто совершенно чётко знаю, что у всех этих шести текстов были советские прототипы, а Сенчин так даже прямо посвятил свою книгу памяти [Валентина] Распутина. И не мог бы, я думаю, не посвятить, потому что это всего лишь «Прощание с Матёрой», переписанное в современных реалиях и никаких открытий не сулящее.
Д.БЫКОВ: История рисовалась ему вот такой: пьяная орда, летящая в катастрофу
Мне кажется, например, что Роман Сенчин открытия совершал тогда, когда он рассказывал про советскую действительность. Вот роман «Информация», например, или очень недурная повесть «Нубук», или вообще его повести и рассказы первой половины нулевых — они очень точно отображали эту ситуацию безвременья, междувременья, этого зыбкого болота в душе вместо твёрдого остова и так далее. Я не вижу смысла переписывать советское прошлое.
Но, с другой стороны, видите ли, это как-то диктуется временем, потому что ведь и советская лексика во время сирийского конфликта с убийственной силой входит в нашу жизнь, и советская аргументация. Ну, разве что Сергей Марков менее профессионален, чем в своё время Валентин Зорин или Фарид Сейфуль-Мулюков (про [Генриха] Боровика и говорить нечего), а так всё то же самое. Мне нравилось, могло нравиться по многим параметрам время 70-х, поскольку это была интересная эпоха. Но его повтор, как всякий повтор, вызывает у меня глубочайшее омерзение, потому что на грабли уже один раз наступали — и даже не один. Зачем же повторять это время? Оно могло иметь свои преимущества. Понимаете, секс с плохим человеком — это, может быть, не очень хорошо, но это, по крайней мере, оцениваемо в каких-то моральных категориях. А секс с трупом, труположество — это уже, простите, извращение. Поэтому я не очень люблю попытки возвратить советские штампы в российскую литературу — при том, что все эти люди одарённые, конечно.
«Лукино Висконти говорил о Феллини: «Он — кинематографическое животное». О ком можно сказать «литературное животное», кроме Толстого? Особенно — из современных авторов?»
То есть это человек, у которого вот то, что Шкловский назвал применительно к Мандельштаму «гениальной физиологией поэта». То есть речь идёт о людях, которые органично, с невероятным чутьём существуют в литературе. Именно в очень умозрительной российской литературе мне таких людей назвать крайне сложно, — людей, которые в литературе были бы, как дома.
Ну, может быть, [Александр] Кузьменков из Братска — очень интересный прозаик, которому приходится быть таким ядовитым критиком, но мне проза его гораздо интереснее. Вот это человек, действительно в литературе ощущающий себя дома, поэтому его так оскорбляло и оскорбляет заселение туда «чужих жильцов» — он их воспринимает как клопов, как паразитов (и я с ним отчасти в этом согласен). Дмитрий Новосёлов — замечательный уфимский автор, тоже абсолютно дома в литературе. Мне кажется, что у Ксении Букши замечательная органика литературного поведения, прежде всего в стихах.
В прозе? Мне трудно сказать, у какого человека сейчас естественный и такой органичный стиль, что я бросился бы сразу читать, зная, что это доставит мне радость. Валерий Попов, мне кажется. Вот Валерий Попов — да, это такое замечательное «литературное животное». Я тут перечитывал — по долгу службы, по работе — несколько его текстов 90-х годов (в первую очередь «Божью помощь») и поразился тому, как точно, как удивительно всё там. Просто замечательный автор.
«Какое, на ваш взгляд, самое цитатоёмкое произведение на русском языке?»
Видите ли, цитатоёмкость не всегда хороша. Применительно к поэзии, да, можно сказать, что если поэт пополнил язык… Это и есть главная задача поэта — давать язык, давать формулы для выражения чувств. Одним из самых цитатоёмких поэтов был Маяковский — но ведь не за счёт же собственной афористичности и риторичности (безусловно, выдающейся), а в огромной степени, конечно, за счёт того, что его использовали в газетных заголовках. Два самых цитатоёмких текста на русском языке — это, конечно, дилогия о Бендере [«Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок»], с одной стороны, и «Мастер и Маргарита» — книги, выраженные в одном и том же жанре.
Завтра я на журфаке читаю как раз лекцию об Ильфе и Петрове в курсе лекций «Журналистика как литература». И я там говорю, что обычно журналистика приходит на помощь литературе, когда мы сталкиваемся с чем-то иррациональным, необъяснимым — с тем, о чём нельзя написать художественный текст. Ну нельзя написать художественный текст о сожжённых деревнях в Белоруссии, нельзя встать на точку зрения карателей. Это за пределами человеческих возможностей, человеческого ума — написать не-человека изнутри. И тут спасает журналистика — появляются Янка Брыль и Алесь Адамович.
Моя задача — понять, в чём заключался шок 20-х, что два фельетониста — Ильф и Петров — стали главными отразителями эпохи (сначала, кстати, в фельетонах и уж только потом в романе). Шок 20-х, как мне представляется (что и породило этот самый цитатоёмкий текст), заключался в том, что вместо ожидаемого нового человека главным героем эпохи оказался клоп. Вот здесь Маяковский гениально прав: клоп — это главный персонаж.
Почему главный жанр 20-х годов — это плутовской роман? Это «[Похождения Невзорова, или] Ибикус» Толстого, это «[Необычайные похождения] Хулио Хуренито» Эренбурга, это «Растратчики» Катаева, это дилогия о Бендере, это «Ход конём» Борисова, «Конец хазы» Каверина и так далее. Вообще, почему главным героем становится обаятельный бандит? Да потому, ребята, что он — единственное, что уцелело от прежней эпохи, единственное человеческое; потому что всё вымерло, а клоп остался, клоп бессмертен. Бендер — это тоже клоп. Он человек остроумный, очаровательный, но, ничего не поделаешь, в Серебряном веке он бы котировался по низшему разряду. Но он — единственное, что оттуда уцелело. Отсюда — вот этот феномен самого цитатоёмкого советского текста.
Вообще я заметил, что советская литература породила всего трёх героев. Культовых авторов — множество (скажем, Венедикта Ерофеева), а культовых героев — очень мало. Это Бендер, это Штирлиц и это Ленин. И все три героя имеют абсолютно сходные черты, позволяющие очень многое понять о нашем читателе. И все три героя ушли в анекдоты. Все они трое — двойные агенты (часто немецкие) или мечтают стать агентами, мечтают сбежать. Кроме того, Бендер — вообще сын турецкого подданного; он очень половинчатый, он абсолютный иностранец в России. Все они — жулики, потому что нельзя не быть жуликом, выживая в этих обстоятельствах. И главное, что все они, в общем, равнодушны к женщинам, а любят только стариков и детей. Потому что для любви, для взаимности нужны доверие и эмпатия, возможность сопереживать, а этими чертами эти герои не обладают. Это очень серьёзный повод задуматься о русском сквозном персонаже: он должен быть шпионом, жуликом и childfree. Это очень интересно.
Д.БЫКОВ: Не нужно ждать, что ваши близкие будут разделять ваши политические взгляды
«Есть ли ваши стихи, положенные на музыку?» Довольно много.
«Были ли в вашей телевизионной карьере смешные казусы или случаи?»
Ну, у меня не было телевизионной карьеры. Я, кроме «Времечка», нигде особо и не работал. Но, конечно, были у меня довольно забавные случаи. Вы знаете, что когда «Времечко» делалось, его делал [Игорь] Васильков, Царствие ему небесное, делала Яна Поплавская, дай Бог ей здоровья, ну и несколько ещё замечательных людей. Галя Созанчук заведовала акцией «Дети нашего Времечка» и так далее. А руководил всем этим [Анатолий] Малкин на «Авторском телевидении».
Естественно, между всеми ведущими существовали какие-то подколки, поскольку передача в прямом эфире, и считалось хорошим тоном друг друга перед командой «Мотор!» страшно смешить (Толя Хоробрых — наш оператор постоянный, как сейчас помню), чтобы человек с каменным лицом мог выйти в эфир и сказать: «Здравствуйте. В эфире «Времечко». И сегодня вы не услышите о том-то и том-то», — такая была стандартная подводка. Рассказывали анекдоты, пели какие-то дикие песни. Я бы с удовольствием вам их воспроизвёл, но не позволяет самоцензура. И несколько раз было так, действительно (особенно после анекдотов Поплавской), что я уходил под стол просто, и приходилось Василькову с каменным лицом начинать вместо меня передачу. Весёлое и прекрасно было время. Теперь-то ничего подобного…
«Кто из работников телевидения (или настоящего, или прошло) считается вами талантом на уровне гениальности?»
Могу назвать двух людей. Одного — ныне живущего — Дмитрия Диброва. Вот «телевизионное животное», человек с какой-то невероятной органикой телевизионного поведения. Дибров может просто сидеть в студии и молчать — и всё равно будет интересно на него смотреть. А второй такой персонаж — это покойный Ворошилов, ученик [Александра] Родченко, художник, дизайнер, график, очень интересный режиссёр, создатель «Что? Где? Когда?», человек невероятно тяжёлого характера и абсолютно святого, я бы сказал, какого-то дико максималистского отношения к делу; блистательный телевизионный режиссёр и абсолютно непревзойдённый ведущий. Да, вот Владимир Ворошилов, я думаю.
Из других, кстати, я бы с удовольствием назвал Свету Сорокину, потому что волей судеб так получилось, что она главным делом своей жизни не занимается или занимается очень мало. Ну, это сейчас касается очень многих. Ещё Лидия Гинзбург когда-то в 1929 году сказала: «Советская власть нам платит за то, чтобы мы не работали». Это совершенно точно. Сорокина — это человек с невероятной органикой телевизионного поведения. Я видел, как она несколько раз проводила диспуты в разных других форматах, когда люди — экономисты, политики, иногда литераторы, учителя — собирались просто поспорить, и она была модератором этих диспутов. Я должен сказать, что человека с такой органикой публичного поведения, как у Сорокиной, я больше не видел никогда. Такой человек рождается раз в сто лет. Поэтому для меня так мучительно, что мы вынуждены, так сказать, любоваться только половиной её публичного поведения — её голосом.
Д.БЫКОВ: Если я могу автора опознать по стилю, сюжету, словцу — это литература; если нет — то чтиво
«Влиял ли на вас Джордж Карлин? Насколько он был популярен в США? И почему его почти не вспоминают в России?»
Потому что Карлин работает в очень своеобразном стиле, в стиле сугубо американском. Это стиль глубоко политкорректного на самом деле, в очень конкретных рамках, но всё-таки разоблачения публичных штампов. Это стендап-комик, автор нескольких очень хороших книжек, сборников скетчей. Человек, который с очень глупых, на мой взгляд, и совершенно примитивных позиций разоблачал, например, веру в Бога, говоря, что если бы любой менеджер так управлял компанией, как Бог управляет миром, его давно бы выгнали пинком с места, нагретого его божественной задницей. Это такой типичный американский старательно-грубый юмор приличного человека, который просто не понимает каких-то очевидных вещей. Карлин очень милый, но для меня он помещается где-то ступенькой ниже Вуди Аллена (а Вуди Аллен тоже, честно говоря, далеко не кажется мне гением).
«Во многих американских картинах с провинциальным пейзажем присутствует антураж абсолютной внешней деградации и пустоты. Если хоть на треть такое настроение имеет место быть в реальности, то может ли это считаться особым путём Северной Америки к счастью и общественному благополучию?»
Сейчас я после паузы… А, нет, ещё у меня есть минута. Но это вопрос не на минуту, как вы понимаете.
Дело в том, что для американского искусства (может быть, в отличие от российского) очень характерно глубокое внутреннее беспокойство. Американская цивилизация — самая молодая в мире из таких действительно значительных, сложившихся. Она очень серьёзно относится к Библии (у меня в следующем «Дилетанте» как раз статья о Фланнери О’Коннор), вся американская литература пытается даже не столько перечитать, сколько переписать Библию с нуля или перенести её на современную почву, ими открытую. В подсознании у этой нации — страшный процесс завоевания чужой территории; индейские мифы и индейские страхи проникают в неё, и это очень видно на примере Стивена Кинга. А серьёзное отношение к Библии порождает ощущение, что мир лежит во зле и все эти страшные «пустоши» (как называется гениальный фильм Малика) и есть нормальный фон жизни.
Вернёмся через три минуты.
РЕКЛАМА
Д. Быков― Продолжаем разговор.
Тут был задан вопрос о том, как я отношусь к антуражу деградации и пустоты в американском кино (и добавлю — в литературе). Понимаете, в чём штука, maximvictorich? Русская культура — глубоко душевноздоровая. У неё есть, конечно, свои тараканы, но в основе её душевное здоровье и некоторый культ нормы (что вообще старым нациям более присуще, чем молодым). Русская культура всё-таки исходит из того, что нормальная жизнь — это дом, семья, работа, здоровье. И пейзаж русский дружелюбен, ласков: эти ласковые и тихие реки, эти тёплые поля, эти леса с их домашней нечистью, так замечательно описанной Набоковым в рассказе «Нечисть». Это мир одомашненный.
Ну не так в Штатах. Американская культура — даже массовая — это культура жестокая; мир лежит во зле. Наверное, ближе всего к этой культуре Балабанов у нас. Посмотрите на его проходы и проезды по индустриальным пейзажам, например, в «Грузе 200». Американская реальность вообще довольно враждебна человеку (и мир человеку враждебен, и пейзаж ему враждебен), поэтому, собственно, в Америке и прижилась готская традиция. Потому что готическая традиция — это понимание, что за пределами узкого солнечного пятачка нашей жизни лежит необозримое и тёмное пространство. Кинг это выражает замечательно, особенно в «Revival», конечно. А это же есть и в «Мизерере» [Жана-Кристофа Гранже], когда свернёшь с дороги — и ты в лапах у маньяка.
В России этого нет. В России есть ощущение, как у Горького в «Отшельнике»: свернул с дороги — и ты в гостях у замечательного сказочного добряка, домашнего философа. Он немножко, конечно, может быть, сумасшедший, но в целом он дружелюбен.
Американский мир, американский антураж (это я особенно остро, кстати, поАмериканец построил свою жизнь на противостоянии миручувствовал во время этой поездки, где довольно много мне пришлось проехать в машине) просто кажется уютным и хорошо обеспеченным. На самом деле за каждым углом тебя караулит страшное: либо это маньяк, либо это катастрофа, либо это гигантское природное явление. Американец построил свою жизнь на противостоянии миру: очень часто — на противостоянии военном, иногда — на противостоянии чисто человеческом. И поэтому нет благостности там. Поэтому естественно, что американский жанр — триллер, а русский жанр — трагикомедия.
«Часто сталкиваюсь с мнением, что стиль большей части современной русской прозы нейтрален, «лексически скуден», причём авторы следуют этому намеренно. Согласны ли вы с этим? Если пробовать равняться на более теплокровную, стилистически интенсивную прозу… Бабель, Катаев, Олеша».
Д.Быков:Литература должна быть тяжёлой и страшной, чтобы заменить практический опыт бытия
Это понятное дело. Это южная школа, «юго-запад», как называл это Багрицкий, — естественно, они более стилистически окрашены. Ну почему? Были у нас и на севере очень хорошие и замечательные стилисты. Можно вспомнить Паустовского — несколько слащавого, но стиль его опознаваем. Искандер вообще когда-то говорил, что его заветная мечта — перенести столицу в Одессу, даже и климатически такое государство будет добрее. Это я его спросил на 80-летие: «Почему большинство русских юмористов имеет южное происхождение?» Он говорит: «Ну что ещё делать южанину на севере? Он попадает в этот страшный мир, где никто никому не рад, и единственное для него спасение — это острить». Это совершенно верно. И Гоголь тоже.
Мне представляется, что стилистическая интенсивность — не то чтобы это было главное дело в прозе, но это важное дело в прозе. Например, вторую часть пелевинского «Смотрителя» ещё труднее читать, чем первую, именно потому, что это совершенно мёртвый язык; он совершенно холоден, в нём вообще просто ничего не происходит. Мало того что там очень мало чего происходит в фабуле — там ничего не происходит в тексте. Текст, который так ровен, в котором нет поворота, конечно, тяжёл. Может быть, это входило в авторскую задачу.
Что мне кажется важным? Стиль появляется там, где есть мысль. Где есть нестандартная, движущаяся, бьющаяся мысль, там возникает и какое-то стилистическое чудо. Ведь стиль Платонова, например… Это не умозрительно он решил: «А буду-ка я писать вот в таком стиле». Нет, это отражение его внутренней драмы, его трагического миропонимания.
Поэтому для того, чтобы у вас был оригинальный стиль, вам надо просто поставить себе задачу — что-то такое понять про мир, чего раньше не понимали. Думать о стиле, когда пишешь, — это, по-моему, совершенно безнадёжное дело. Это получится Саша Соколов, если угодно, такой русский Джойс. А зачем нам русский Джойс, когда есть уже английский? Мне кажется, что думать о стиле — это последнее дело. Стиль появляется сам. Но появляется он тогда, когда появляется фигура автора, когда появляется образ речи (вот это очень важно). Образ речи — это образ мысли.
«Вы в разное время рассказывали о литературной стратегии Достоевского и Булгакова. Что если прочесть лекции о повествовательной технике каждого из этих «священных монстров»?»
О повествовательной технике Достоевского в своё время (так и назывался этот цикл лекций — «Сюжетная техника Достоевского») очень интересный курс лекций читал Владимир Новиков. Не знаю, опубликованы ли они. Можно попробовать как-то их достать. Вообще о повествовательной стратегии Достоевского поговорить можно очень интересно. Да, пожалуй, это хорошо. Помнится, я тогда был студентом Новикова, и я его спросил: «Неужели вам нравится сюжетная техника этих страшно несбалансированных, страшно пёстрых романов?» — на что Новиков сказал: «Я бы от такой не отказался». Да я бы тоже, наверное, сейчас думаю, не отказался — там есть о чём подумать. Давайте, может быть, как-то вернёмся действительно к этому вопросу и о фабульной технике, например, «Идиота» и «Бесов» поговорим.
«Как вы думаете, в результате демографических трагедий и продолжительной деформированной селекции (отрицательной, по мнению Гельмана) мог ли возникнуть побочный эффект со знаком «плюс»? Какие-нибудь черты, которые утратили более прагматичные социумы?»
Хороший вопрос. На эту тему я готов, если угодно, порефлексировать (и поспекулировать), потому что — да, действительно в результате отрицательной селекции начальству делегируются самые неприятные обязанности. Как любила рассказывать Лидия Либединская: «Во время игры дети сажают Мишу в табуретку и назначают начальником, потому что он всё равно самый маленький и глупый, и больше ничего не умеет».
Действительно, когда вся политическая жизнь делегируется элите (качественно очень плохой и количественно очень небольшой), какие-то новые черты в народе появляются, конечно, потому что он свободен от политической жизни, от американского вечного сутяжничества, от борьбы за собственные права и так далее — у него появляется много свободного времени, такая «ситуация глубокой независимости». Искандер называл это «ситуацией взаимной безответственности народа и власти». Может быть, это так и есть. То есть у народа появляется больше свободного времени, больше пофигизма, больше нейтрального или презрительного отношения к политической жизни и к разному роду, вы правы, прагматикам. Появляются мечтатели, дервиши, гуру — появляются такие «хлебниковы».
Хлебников, конечно, был безумен, особенно если учесть, что прогрессирование этого безумия просто совершенно очевидно. Достаточно посмотреть на его отношения с людьми, на страшно возросшую маниакальную подозрительность, на абсолютное равнодушие к чужим судьбам. «Я же здесь умру — ничего, ветра отпоют», — это такой классический ответ человека, лишённого всяких человеческих эмоций («эмоциональная глухота», как это называют психиатры). Но зато вот такая мечтательность, такое сочинение полубезумных мистерий.
Да, наверное, со знаком «плюс». Немножко трудно жить с такими людьми, потому что им никого не жалко, в том числе себя. Как сказал Петрарка: «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не больно». И умирать не больно, и о чужой смерти оно не очень жалеет. Ну да, это такое мечтательное, поэтическое племя, которое, скажем, к профессиональным обязанностям относится очень пренебрежительно. И в России существует культ людей, которые реализовались помимо профессии или в соседней профессии. Самая культовая фигура — это Высоцкий, которого мы любим за то, что он поэт среди актёров и актёр среди поэтов.
Нам нравится поэтический дилетантизм Есенина, несовершенство его формы. Нас отталкивает всё слишком профессиональное. Именно поэтому у Набокова в России с его холодным совершенством меньше поклонников, чем у Шолохова с его явными формальными провисами. Ну и так далее. То есть плюсы в таком развитии, безусловно, есть. Но что называть «плюсами» и «минусами»?
Да, Россия порождает свой тип — тип человека мечтательного, бродячего, эмоционально более или менее равнодушного, фантазирующего, выносливого. Это свой национальный тип. Американцы порождают другой тип — тип, желающий судиться по любому поводу, страшно зацикленный на правах и формальностях (и при этом, конечно, свободный, терпимый к чужому мнению, очень честный и так далее). К сожалению, национальная психология у нас изучена очень мало.
«При создании произведения что нужно сначала — сформировать посыл, а потом завернуть его в сюжет, или наоборот?»
Д.БЫКОВ: Американская реальность довольно враждебна человеку
Житинский говорил: «Если вы начинаете реализовывать какую-то умозрительную идею, то получается всегда плоско. Надо сначала выдумать героя, а он начнёт накручивать на себя обстоятельства». У меня, наоборот, всегда была другая ситуация: я всегда придумывал исходную ситуацию и не всегда понимал, куда она может вывести. Кстати, Житинский тоже ведь, когда писал «Лестницу», сначала придумал исходную ситуацию: человек спускается по лестнице, а она не кончается. Дальше он начал безудержно фантазировать.
Я думаю, что посыл всё-таки сначала должен быть. Если вы спрашиваете у меня о моей практике, то, берясь за роман, я всегда знаю его последнюю фразу. Не всегда мне всё ясно в середине, но последняя фраза есть всегда. Более того, моя книга начинается с последней фразы. И именно поэтому мне так приятно всегда читать в рецензиях, что «начало продумано, а сюжет скомкан, конец скомкан». Если он скомкан, значит так надо, потому что я всегда начинаю писать книгу с финальной точки, с последней фразы. Вот в «Остромове», например, я последнюю фразу знал с самого начала, а первую придумал, когда уже где-то две трети книги было написано. Просто шёл по улице из ГАИ, как сейчас помню, возвращаясь, там какую-то справку получал, увидел деревянный дом — и сразу придумал: «Есть дома, в которых никто не был счастлив».
«Вы часто используете словосочетание «sinful pleasure». Объясните, в чём его отличие от «guilty pleasure»?»
Это очень просто (ну, как я понимаю): «guilty pleasure» — это вкусно пожрать, сидя на диете, а «sinful pleasure» — это совершить грех, убить человека с полным и радостным сознанием того, что ты нарушаешь библейскую заповедь. Sinful более сильная вещь, чем guilty. Guilty мы все (виновны все), а sinful (грешны) далеко не все.
«В самых жутких произведениях Набокова отчётливо рифмуются Синеусов/Персон (безутешный вдовец) и R/Фальтер (некто, постигший «как оно всё есть»). Можно ли считать «Transparent Things» своеобразным «завершением» незавершённого «Ultima Thule»?»
Конечно. Я не обращал внимания на эту параллель (надо будет, кстати, написать Долинину, нашему главному набоковисту, — я думаю, ему будет интересно), но параллельных ситуаций, в которых загробный учитель помогает установить контакт с загробной сферой, очень много. Ведь что, собственно, открылось Фальтеру? Что это за тайна, которая Фальтеру открылась и которую Синеусов пытается от него выпытать? Это бессмертие как раз, возможность контакта. Совершенно правильно замечено, что неслучайно Фальтер в своём монологе упоминает цветы и иностранные деньги — то, что так любила жена Синеусова и перед смертью ему об этом говорила. Возможность контакта, отсутствие смерти — то, что ему открывается.
Но понять эту истину достаточно легко и в прототипе «Ultima Thule» — в толстовской повести «Записки сумасшедшего» (незаконченной), где Толстой описывает «арзамасский ужас». Ведь «арзамасский ужас» (заметьте, именно в гостинице после удачной сделки) — это именно то, что случилось с Фальтером, — осознание диссонанса: смерть есть, а её не должно быть. Ну, если всё наше сознание, и наше тело, и наш мозг прежде всего так противятся идее смерти, не проще ли предположить, что никакой смерти нет, что это глупости? Неслучайно же говорит там мыслитель Делаланд, выдуманный Набоковым: «Как безумец мнит себя Богом, так и мы ошибочно полагаем себя смертными». Если всё в нас настолько противится этой мысли, значит никакой смерти просто нет — вот и всё.
«Вы «кошатник» или «собачник»?» «Собачник».
«Хотелось бы узнать ваше мнение о личности Ельцина. Кто он — человек с определённым набором ценностей, совершивший великую революцию, или Сусанин, обещавший стране демократию, но сдавший её в руки Лубянки?»
У меня сложное отношение к Ельцину. Я не смог бы с ним работать никогда, и он бы меня никогда не призвал работать. Он всегда создавал ситуации, при которых он был меньшим злом. Но в романе Юлия Дубова «Меньшее зло», по-моему, очень хорошо доказано, что меньшее зло всегда оборачивается бо́льшим. Это выбор ложный, «выбор дьявола», как говорил [Сергей] Аверинцев.
В общем, для меня стратегия Ельцина — всегда доводить ситуацию до предела и в этом пределе действовать, когда самое простое решение оказывается единственно спасительным и верным, — это скорее гибельный путь. Несколько раз он принял верные решения, несколько раз — катастрофические. Я не думаю, что Путин избран его преемником только его личной волей. Тут была, конечно, и определённая воля история. Как совершенно правильно говорит [Эдвард] Радзинский: «После кошмаров революции все ждут маленького консула, который наведёт порядок». Но множество других решений Ельцина… Тут очень трудно отличить в этих решениях его личную волю от воли истории.
Мне кажется, что в силу своей стратегии — действовать в наихудших обстоятельствах единственным путём, когда остаётся единственный путь, — он очень многие варианты отсёк. Конечно, в том, что у власти в России оказался олигархат, во многом его вина. В том, что оказалась Лубянка, во многом его вина. В том, что Путин оказался единственной фигурой, во многом его вина. В общем, у меня к Ельцину отношение сложное.
Д.БЫКОВ: Армия — та школа жизни, которую можно пройти заочно, отчасти говоря о литературе
По-человечески он бывал и обаятелен, и нравился интеллигенции. Он был честен, он подставлялся. И то, как он разрушился… Фактически мы наблюдали за пять лет распад мощного и здорового человека, его превращение в руину. Это показывает, что ему не даром всё это далось. Я не думаю, что тут всё проблемы были с алкоголем. Да и алкоголь-то возник, собственно, как единственный способ вырваться из нечеловеческих напряжений. Но при всём при этом я понимаю и то, что стратегии, стратегического понимания у этого человека не было. В нём страшно боролся советский аппаратчик с политиком новой формации.
В общем, Ельцин представляется мне не лучшим человеком на том месте, на котором он оказался. Другой вопрос: мог ли после Михаила Сергеевича Горбачёва оказаться там другой человек? Потому что Михаил Сергеевич тоже очень сильно запутал ситуацию к моменту своей отставки.
«Какие книги вы привозите из зарубежных поездок? Что из интересного было опубликовано в последнее время?»
Сейчас я привёз «Purity» [Джонатана] Франзена, которая только что вышла. Это его пятый роман и третий роман после «Corrections», который благодаря Опре Уинфри стал такой культовой книгой в Америке. «Corrections» действительно был великий роман. Потом он написал роман послабее — «Свободу», — но тоже очень хороший. «Purity» я ещё не дочитал. Это большая книга, в ней 600 страниц.
Понимаете, что меня в ней немножко настораживает пока? Франзен — хороший писатель, вопросов нет. Конечно, он не Дэвид Фостер Уоллес (Дэвид Фостер Уоллес был, по-моему, гораздо человечнее), но всё-таки он хороший писатель. Что меня смущает? Что он стал писателем политическим. У него один раз это в «Corrections» получилось — и дальше это стало пронизывать всю ткань его книг. Его герои стали более политическими, нежели живыми; они больше одержимы социальными проблемами. Ну, может, потому что он не настолько знает жизнь Германии.
Например, там один из сюжетов в этой книге — это история о пятнадцатилетней девушке, к которой пристаёт её отчим. Этот отчим работает в Штази [Министерстве государственной безопасности ГДР], он там осведомитель. И он её пытается соблазнить, будучи отчимом, к инцесту её склоняет — и тогда она детскому психологу рассказывает эту историю. Он в неё тайно влюблён и вызывается убить этого мужика — и действительно убивает его. А потом, когда вскрываются архивы Штази, он похищает оттуда свои файлы.
Эта история написана человеком, который в Германии не жил, она написана человеком, который посмотрел фильм «Гуд бай, Ленин!». И точно так же мне кажется… То, что там в Латинской Америке происходит, в латиноамериканской части романа. Мне нравится, с одной стороны, панорамность этой книги, нравится её всемерность. И очень хорошо он там пишет об отношениях героини с матерью, например (уже другой героини, американской). Это мучительная любовь и ненависть, зависимость, когда ты вроде понимаешь, что ты неправ, и всё равно не можешь не хамить, потому что тебя безумно раздражает всё, потому что «враги человека — домашние его». Это написано хорошо.
Но чего нельзя у Франзена отнять — это того, что он умеет цинично, с жестоким сардоническим юмором описывать всякие сакральные вещи: любовь родительскую, любовь партнёрскую, любовь к Родине и так далее. Меня просто немножко смущает, что это всё стало плосковато. Ну, подождите, я дочитаю книгу. Понимаете, слишком purity, слишком голая абстракция вместо живой жизни.
«Мне кажется, что роман «Остров Крым» не до конца цельный: многие сюжетные линии обрываются или не раскрываются. Путешествие по России Лучникова, смерть Луниной. Непонятной осталась и концовка с часами, когда стрелки на них начинают хаотично вращаться. Не могли бы вы пояснить эти моменты?»
Если бы я знал сам, в чём смысл хаотичного вращения в финале, когда начинают меняться понедельник, вторник, среда и четверг… У Аксёнова была такая манера — заканчивать романы немножко не прояснённой, не прописанной, а оттого вдвойне таинственной страшной катастрофой. Возьмите появление Христа, второе пришествие Христа в финале «Ожога», когда всё замерло, а потом всё снова поехало. Возьмите посмертный, странный финал «Скажи «изюм»» с появлением архангела, блаженное разворачивание за спиной крыльев. У него была такая манера, такая попытка. Если, скажем, мир американской готики погружён во зло и в триллер, то мир Аксёнова погружён в божественный абсурд, и за рамками сюжета этот абсурд сразу начинается. А вспомните финал «Стальной Птицы» — совершенно иррациональный тоже, безумный.
Д.Быков: В Ельцине страшно боролся советский аппаратчик с политиком новой формации
Но применительно к «Острову Крыму» — если угодно, как к самому массовому, самому доступному его произведению — мне кажется, я могу догадаться, о чём пошла речь. После того как интеллигенция поглощена народом, после того как исчезла эта крошечная, любимая им прослойка острова Крыма, события обречены на бесконечное циклическое повторение, поэтому стрелки начинают вращаться, описывая бесконечный круг. Так я это понимаю.
Что касается путешествия по России и смерти Луниной. Ну, на Луниной с самого начала стоит клеймо, что она должна погибнуть, поскольку «Остров Крым» — роман о революции, а сквозной сюжет всякой революции — убийство женщины. И Катька гибнет точно так же, как гибнет… То есть Таня Лунина гибнет точно так же, как гибнет Катька в «Двенадцать». Это неизбежный процесс. «Есть одно, что в ней скончалось безвозвратно….» — говорит Блок, любимый поэт Аксёнова.
Что касается некоторой разорванности сюжета. Я говорил уже о том, что литература всегда логична, а жизнь иррациональна. И если в литературе появляются какие-то неспаянные кончики, какие-то расхристанные линии, то это хорошо для литературы. Кстати, путешествие Лучникова по России — это вполне нормальная линия. Она такая солоноватая, такая кровавая, что ли, струя, текущая в подбрюшье романа. Это такой привет живой реальности, который в таком умозрительном и фантастическом произведении, как «Остров Крым», просто обязан прозвучать. Вы помните эту кликушу, которую он видит в промёрзлом автобусе? Это голос реальности, пробивающийся сквозь какофонию аксёновской фантазии. Вообще всегда хорошо, когда в литературе какие-то кончики, рваные обрывки висят незакольцованными. Помните: «…продлённый призрак бытия синеет за чертой страницы», — как называл это Набоков.
Лекцию о творчестве Светланы Алексиевич? Можно подумать об этом.
«В отпуске прочитал «Прощание с Матёрой». По-моему, это не «Прощание с Матёрой», а «Прощание с Россией». Как после этого Валентин Григорьевич мог писать, как он мог помогать коммунистам с их программными документами?»
Не знаю. Он не помогал им, насколько я знаю. Как он мог писать? Да он не мог после этого писать. После «Прощания с Матёрой» наступил творческий кризис длиной в десять лет. Вот тогда Шкловский и сказал: «Распутин на распутье». И совершенно не надо было ему после этого писать. Да, это прощание с Россией, разумеется. Я больше вам скажу: это прощание с огромным целым дискурсом, который в русской литературе был до всякого почвенничества. И, кстати, «Прощание с Матёрой» — довольно авангардное произведение. Вспомните этот образ хозяина, который не кошка, не собака, не зверюшка, а такой хозяин острова. Это почти мифологическая вещь. Конечно, это вещь о том, что Россия закончилась. Вопрос в том, что Распутин не видел, куда это может вывернуть, что может начаться. И отсюда появился его страшный рассказ «Не могу-у» о том, как он действительно больше не может.
Вернёмся через три минуты… А, нет. Какое счастье — ещё две минуты есть.
Распутин, конечно, этот кризис переживал главным образом потому, что его Россия, начиная с «Последнего срока», — это Россия умирающая. Он писал об умирании. И пока он отображал эту трагедию, он был великим автором. Потом, когда вместо скорби появилась злоба, по-моему, художественное качество куда-то ушло.
Но надо сказать, что гений Распутина сопротивлялся до последнего. Такие рассказы, как «Нежданно-негаданно», «Сеня едет», «Новая профессия», и даже некоторые фрагменты в «Дочери Ивана, матери Ивана» (последней большой повести) выдавали ну медвежью силу пера, невероятную! Вот эта сцена, когда Тамара в повести «Дочь Ивана, мать Ивана» выходит из зоны и идёт по полю, покрытому вялой и горящей ботвой, горящей так же безрадостно, как живут люди, прибитые на этой земле, — это сильнейший кусок в русской литературе того времени! Он написан так, что физически ощущается и этот дым, и эта вялость, и эта высохшая земля. Ну просто это гений был! Просто этот гений действительно героически сопротивлялся до последнего страшным людоедским идеям, которые были иногда ему навязаны.
«Возможно, вы уже затрагивали эту тему, но хотелось бы услышать ваше мнение о творчестве Кира Булычева. Кажется, что ваши стили и даже голоса чем-то схожи».
Я очень любил Игоря Можейко — Кира Булычева. Я очень хорошо был с ним знаком, был знаком с Минцем — одним из его друзей и прототипов его героев. Общее у нас, наверное, только то, что мы пытаемся всё-таки увидеть следы иной реальности, мы оба любим фантазировать. За сходство спасибо, это комплимент.
Вот теперь — вернёмся через три минуты.
НОВОСТИ
Д. Быков― Здравствуйте, дорогие друзья! Мы с вами продолжаем отвечать на разнообразные и, как всегда, интересные ваши вопросы, которые в страшном количестве, всё пополняющемся, висят на форуме.
«Позвольте немного мелодрамы или даже драмы? Несколько лет встречался с одной женщиной. Два месяца назад расстались. Как же трудно одному! А как, собственно, жить-то одному? Я же не знаю, когда мне встретится самая желанная и любимая. Просто делать своё дело? Как себя настроить на бодрый, конструктивный лад?»
Д.БЫКОВ: Стиль появляется там, где есть мысль
Совершенно правильно задан вопрос. Жить одному нельзя, мне кажется. Есть люди, которые рождены для такой одинокой жизни. Тут дальше будет вопрос об Эмиле Чоране — мне кажется, вот человек, который из своего одиночества сумел извлечь максимум литературного напряжения. Есть люди, которые рождены писать только о страдании. Я знал человека, который оптимальной для себя полагал ситуацию унижения и только в ней мог писать, и всегда себя в неё загонял.
Что касается вашего случая. Мне кажется, для вас совершенно неорганично жить одному. Что я могу сказать? Бывают в жизни ситуации, которые надо просто пережить, переждать, как пережидает растение под снегом. То, что это кончится, — это безусловно. Тут только главное — воздержаться от самого страшного соблазна — не нужно оттаптываться на первой попавшейся. Это то, что сказал [Алексей] Дидуров: «Сколько женщин ушло на бинты». Не нужно пытаться эту свою живую рану сейчас же затампонировать каким-то первым встречным человеком. Мне кажется, нужно подождать.
В конце концов, вот такая жизнь — жизнь в ожидании встречи, жизнь в ожидании перемены, жизнь под снегом — в ней есть свои какие-то преимущества. У меня были такие опыты, и я вспоминаю об этом, как об очень страшном времени. Но чему-то я в нём научился. Может быть, я в это время стал человеком более самодостаточным и более интересным для тех, кто мне встретился потом. В любом случае помните, что это временно, и даже думаю — ненадолго.
«Лотман говорил о влиянии судьбы поэта на отношение к его творчеству и приводил в пример казнённых декабристов, — ну, Муравьёва-Апостола, — чьи пафосные и неуклюжие стихи получили другое звучание после смерти автора». Помните: «Лишь после смерти внезапно озарённый узнает мир, кого лишился он», — французские стихи. «Примеры взаимного влияния творчества писателя на его жизнь и наоборот?» — Павел.
На эту тему есть хороший рассказ Борхеса «Пьер Менар, автор «Дон Кихота»» о том, как бы мы воспринимали «Дон Кихота», будь он написан в XIX веке французским стилизатором-учёным. Могло бы такое быть? Могло. Сумел же написать такую книгу де Костер, человек XIX века.
Да, есть такое влияние: судьба человека бросает отсвет на книгу, и обратно. Если мы знаем, что книга написана предателем и подонком, мы и книгу любить не будем. Отсюда — так мучительно важен вопрос об Александре Локшине, например. Все спорят, был ли Локшин действительно осведомителем, потому что если он был осведомителем Лубянки, то его адская, очень страшная и божественная музыка начинает звучать совершенно иначе. Попробуйте послушать «Песни Гретхен» Локшина, этот ледяной голос, как бы летящий над адом, — иррациональная музыка! Я знаю про себя глубоко внутри, что человек, писавший такую музыку, осведомителем быть не мог. И никакие показания, никакие доказательства меня в этом не убедят, потому что это человек с абсолютно живым и действительно трепещущим адом, а не хладнокровный искуситель, каким его часто называют, с адом в душе.
Но действительно вопрос о взаимоотношении судьбы автора и качества текста — вопрос очень неоднозначный. Лучший вариант: блажен автор, который сумел всего себя поместить в текст, который в этом тексте растворился, где образ его дан абсолютно ясно — как у [Валерия] Золотухи в «Свечке», например. Для этого надо суметь полностью вписать, выписать себя в книгу. Это очень немногим удаётся. В остальном, к сожалению, судьба автора остаётся очень значимым фактором, поэтому надо вести себя прилично.
«Услышал про роман Головкиной (Корсаковой) «Побеждённые». Что вы думаете об этом романе?» Уже говорил о нём и рекомендовал читать его в полном варианте под названием «Лебединая песня». Роман, конечно, неумелый, но выдающийся.
«Как вы относитесь к ресурсу Lurkmore?» С удовольствием читаю, очень смешно.
«Дочитали ли вы «Смотрителя»? Будет ли лекция, или всё слишком печально?»
Всё слишком печально. И главное — я не очень понимаю, о чём читать лекцию. Я всегда в таких случаях испытываю сильнейший соблазн сказать: «Я не понял». Просто зачем мне про любимого автора говорить плохо? Наверное, это оказалось за пределами моего восприятия. Но всё-таки моё восприятие тоже я не на помойке нашёл, поэтому: к литературе, на мой взгляд, это отношения не имеет, а имеет отношение к каким-то другим метафизическим состояниям, о которых я ничего не знаю.
«Как вы относитесь к творчеству Сергея Калугина?»
Очень люблю я этого человека и то, что он делает. Особенно люблю, конечно, знаменитый «[Сицилийский] виноград», но и шуточные его песни, по-моему, тоже прекрасны. Удивительно, что у него практически нет вещей дурного вкуса, что при его таком фэнтезийном направлении, при всей этой «Оргии Праведников» казалось бы неизбежно. А Калугин — человек с образцовым эстетическим чутьём. Ну и очень хорошие стихи.
Про космодром «Восточный» я ничего сказать не могу.
Д.БЫКОВ: Человек, писавший такую музыку, осведомителем быть не мог
«Известно ваше отношение к «Наутилусу». А что вы можете сказать об «Агате Кристи» как крайней степени наутилусовской экзальтации?»
Нет, это совсем другое дело. Понимаете, «Наутилус» — это явление мрачного свердловского рока. В «Синоптиках» они же сами написали, что есть синоптики белых ночей (это ленинградский рок — такой мерцающий, фантастический), а есть горькая и чёрная ночь Свердловска, горькая правда промышленного, мрачного, экспериментирующего с веществами Свердловска. Хотя у «Агаты Кристи» то же происхождение и тот же генезис, но это люди, которые осуществились и выросли в другое время и в другой среде, которые начали позднее формироваться. Самойловы и вообще «Агата Кристи» — для меня это явление скорее московской богемы (вот так я к этому отношусь), хотя они по происхождению своему люди совершенно другого клана и другого слоя. Понимаете, «Агата Кристи» играет, а «Наутилус» гибнет. Это не значит, что «Агата Кристи» хуже. Совершенно необязательно гибнуть. Но эстетика Кормильцева — это эстетика предельно серьёзного отношения ко всему. А «Агата Кристи» — это «Поиграем в декаданс». Я совершенно это не осуждаю, а даже больше люблю, если угодно.
«Кому бы вы дали Нобелевскую премию по литературе?» Петрушевской. Порассуждать пошире и поглубже об Алексиевич — давайте в следующий раз.
«Вы говорили, что война способна встряхнуть общество, вывести его из невроза, напомнить о настоящих ценностях, однако в современном мире при наличии ядерного оружия крупномасштабная война невозможна. Что же способно вывести наше общество из текущего состояния?»
Волна террора пыталась его как-то вывести. Правда, не очень вывела, потому что террор сам по себе — явление подпольное, провокаторское. Прав [Пётр] Григоренко: в подполье можно встретить только крыс. Я думаю, что глобальный экономический кризис мог бы быть таким явлением. Я писал уже когда-то, что во второй половине XX и в начале XXI века война проходит в формате олимпиады, а Великая депрессия — в формате рецессии. То есть всё делится на 25 и приобретает массовый формат, переносится в Интернет. Кстати говоря, может быть, массовое отключение Интернета очень способствовало бы возвращению человечества к каким-то нормальным состояниям, потому что в мире всё-таки надо отвечать за слова. Это только в Интернете за них отвечать не надо.
«Не испытываете ли вы диссонанса от сложной и комплексной постановки проблемы относительно бессмысленности человеческой жизни в «Исповеди» Толстого и нарочито примитивным и лежащим в другой плоскости ответом Толстого по поводу народной веры?»
Нет, братцы, здесь диссонанса никакого нет. И даже я… Вот! Этот вопрос вообще очень точно задан. Хитрый вопрос, но я попробую вам ответить, как я это понимаю. В чём проблема? В литературе всегда вопрос задаётся в одной плоскости, а ответ на него приходит в другой. Я бы даже сказал так: вопрос всегда задаётся в плоскости философской, метафизической, а ответ приходит в форме стилистической.
Возьмите «Преступление и наказание». Там вопрос задан очень простой: почему нельзя убить старуху, если очень хочется — во-первых, и если старуха отвратительна — во-вторых, и если убийство старухи может дать деньги семье Мармеладовых — в-третьих? Почему нельзя убивать старуху? Рационального ответа на этот вопрос нет. Нельзя сказать, что старуха хорошая, что она добра, что она может получить какие-то возможности к совершенствованию, что для неё не всё потеряно, что для Бога мёртвых нет. Это всё слова, а в реальности перед нами Алена Ивановна, которая заедает век своей сестры и век всех своих должников.
Почему нельзя убивать старуху? Ответ: потому что убийство разрушает убийцу; потому что жертвами становятся ещё и Лизавета, ещё и нерождённый ребёнок Лизаветы, ещё и мать Раскольникова, что [Людмила] Сараскина показала очень хорошо. Возникает цепочка убийств, невозможно остановиться. Убийство одного — это всегда убийство многих. И самое главное, что убийство разрушает убийцу. Помните, что происходит с Раскольниковым? Три четверти романа — это описание его галлюцинаций, рвоты, болезни. В общем, он превращается в тварь дрожащую. Он думал, что убьёт — и преодолеет в себе человеческое. Преодолел. Осталось скотское.
Д.Быков: Иной взгляд, как сифилис: сначала нос провалился, а там и мозг отказал
Я не говорю, что Раскольников вообще любимый герой Достоевского. Он, может быть, ненавидимый им герой. Вспомните, он красавец, а у Достоевского, как правильно заметил [Игорь] Волгин, «красавец — это клеймо». Ставрогин тоже красавец, «человек с тавром». Если человек красив, то он почти всегда ужасен. Вспомните, какой некрасивый Порфирий Петрович (явный автопортрет). Так вот, вопрос дан в метафизической плоскости, а ответ — в биологической.
Точно так же и в «Исповеди» вопрос о бессмысленности человеческого существования артикулирован у Толстого с невероятным богатством и сложностью, а ответ дан действительно с какой-то подкупающей простотой, я бы сказал — с каким-то даже примитивизмом. Ну нельзя же уходить в народную веру, в простую жизнь, вот в этого Акима, который во «Власти тьмы» произносит: «Тае, не тае». И тогда вырисовывается очень простой и очень страшный ответ: вопрос о бессмертии, вопрос о смысле настолько сложен, что уйти из него можно только в неслыханную простоту, в упрощение.
Ведь вся физическая работа Толстого, весь его неутомимый физический труд — это не попытка пользу принести, это попытка забыться. Толстой начал ставить перед собой вопросы, когда перестал писать, когда у него возник творческий кризис. Творческий кризис был связан с исчерпанностью, то есть доведением до совершенства его прежней манеры. Ему нужна была новая литературная манера, к которой он пришёл в 1880-х годах, вот эта страшная, голая простота: «Смерть Ивана Ильича», «Отец Сергий», «Хаджи-Мурат». Невероятная простота, как у Моне в «Руанском соборе»: начинается с довольно точного воспроизведения, а кончается голыми линиями просто. Он пришёл к абсолютной простоте, к отказу от всех конвенций. Естественно, что на пути к этой голой и простой прозе должно было пройти опрощение моральное, духовное — культ простоты. Я уверен, что эволюция Толстого как мыслителя диктовалась исключительно требованиями Толстого-художника. Духовный переворот в себе он устроил, когда ему захотелось писать «Воскресение», а не наоборот.
Поэтому мне кажется, что действительно в «Исповеди» Толстого задан метафизический вопрос и дан стилистический ответ. Ответ действительно страшный, на грани примитива и простоты. В общем, в одном Толстой прав безусловно: для примитивных людей страх смерти не существует (или они его, по крайней мере, не осознают). Это такая, если угодно, стилистическая трагедия.
«Ваши впечатления от поездки в Калифорнию и Стэнфорд? Что вы думаете о высшем образовании в США?»
Мне больше понравилось в двух бостонских университетах, где мои дискуссии со студентами после лекций затянулись до такой степени, что один раз мне даже пришлось заночевать в кампусе и съесть какое-то ими специально по этому случаю приготовленное, чудовищное, дико острое мясное блюдо. Но мы очень славно время провели и обо всём переговорили, начиная с причин смерти Горького и кончая перспективами российского Кавказа.
Они страшно жадны до знаний. Я не приписываю это их хорошему отношению ко мне лично. Когда они верещат, пищат и приглашают в гости (или, как в Принстоне, ко мне приходят в гости что-то сварить), они это делают не потому, что я им лично нравлюсь, а потому, что американский студент, который всё время находится в непрекращающейся жажде новой информации, пытается «выдоить» из каждого нового человека как можно больше информации, которая может ему пригодиться.
Но эта корыстная жажда знаний лучше, чем дежурное равнодушие большинства российских студентов (не считая поколение последних двух-трёх лет, поколение гениев). Раньше у меня было всегда страшное ощущение, что ты приходишь, а тебя не надо, и они только и ждут, когда ты уйдёшь и они вернутся к каким-то своим вещам — к болтовне, к мальчикам, к девочкам, к жвачке, к танцам, к каким-то выяснениям отношений, к спорту, может быть, — а ты как писатель пришёл в школу.
В американском вузе никогда такого нет. Ты приходишь — и тебя начинают рвать на части, начинают с тобой спорить, задавать вопросы, ведут ужинать, показывают кампус и всё это время непрерывно пытаются добыть из тебя информацию. Это очень интересно, это приятно. Я думаю, что и земле лестно, когда нефть из неё добывают.
Д.БЫКОВ: Стратегия Ельцина — всегда доводить ситуацию до предела и в этом пределе действовать
Тут, кстати, вопрос об этом поколении гениев, не разочаровался ли я в нём. Нет. Как раз на будущей неделе мои студенты, выпускники разных лет начинают читать лекции в лектории «Прямая речь» — «Прямая речь. Второе поколение». Заходите на сайт pryamaya.ru, смотрите, где они читают. Билетов нет, помещение маленькое, но как-нибудь уж я вас проведу, если вы скажете, что вы слушатель «Одина». Фигли, в полвторого ночи человек не спит, меня слушает — конечно, я проведу его! Наш сайт — pryamaya.ru. Заходите и послушайте гениев — тех, кому 18–20 лет, и они всё понимают лучше меня.
«Вы рассуждали на тему о редкости в русской литературе такой формы, как роман-трактат. Проза Анчарова не близка ли к этому?»
Нет, не близка. [Михаил] Анчаров — он такой философ-самоделкин, он такой самообразованец; очень хороший поэт, кстати, замечательный бард. Но как раз философская подоплёка его текстов мне всегда была очень скучна. Он замечательный живописец Благуши, замечательный портретист городских окраин, первый русский сериальщик, кстати («В одном микрорайоне», «День за днём»). Но когда он и его герой Сапожников в «Самшитовом лесе» пускается в философию, меня это дико раздражает, — это очень по-дилетантски. Хотя «Самшитовый лес» — прекрасный роман, там есть прекрасные куски. Очень забавные книги «Этот синий апрель» и «Сода-солнце». Это милые вещи, но мне как раз больше нравится Анчаров там, где он рассказывает именно про эту благушинскую жизнь.
«Какие, по вашему мнению, самые искренние и сильные книги в эротическом жанре?»
Лучшее описание секса, которое я знаю в мировой литературе, содержится в романе Кафки «Замок», эти «блуждания в чужой плоти» (самая точная метафора). И вообще Кафка, видно, понимал в этом здорово. Лучшая эротическая сцена в русской литературе — мне кажется, это полёт панночки с Хомой, когда то он на ней скачет, то она на нём.
«Как вы относитесь к аудиокнигам?» Спокойно отношусь.
«Чем плохи «Дети Арбата»?»
Они не плохи. Почему они плохи? Это хороший роман. Кстати, «Прах и пепел» — третья часть трилогии — мне нравится даже больше. «Дети Арбата», конечно, может быть, несколько примитивны в сравнении с «Московской улицей» [Бориса] Ямпольского или в сравнении с «Софьей Петровной» [Лидии] Чуковской — там нет того психологизма. А вообще это беллетристика, но беллетристика очень качественная.
И мне кажется как раз, что этот роман не умер, потому что «Дети Арбата» ведь не про Сталина. «Дети Арбата» про атмосферу советских 30-х годов и про то, как молодых, весёлых, талантливых людей, детей революции, детей вертикальной мобильности убивает страх — вот про это. Неслучайно вторая книга трилогии называется «Страх». Это про то, что Сталин не великий созидатель, а великий тормоз на пути России. Вот об этом книга. И в этом смысле она, конечно, бессмертна.
«Когда вы читали «Венерин волос» Шишкина, вы сами обнаружили плагиат или узнали об этом из форумов?»
Это не плагиат, это коллажная техника — роман-коллаж. [Михаил] Шишкин на этот счёт уже дал все возможные объяснения. Ну, нравится это мне или нет — другой вопрос. Я прочёл статью (не помню где) и потом уже обнаружил эти заимствования. Но это именно заимствования, это цитаты. В постмодерне довольно распространённый метод.
«Если литературные критики — это неудавшиеся писатели, то налоговые инспектора — неудачливые коммерсанты?»
Хороший вопрос, мне это не приходило в голову. Почему? Иногда удачливые. В России именно удачливые, потому что они понимают, что быть налоговым инспектором в России — это более надёжный хлеб, нежели бизнесменом.
Лекция об Артуре Кларке? Я даже с ним виделся, даже интервью с ним делал, в Коломбо у него брал. Но я настолько плохо знаю его творчество… Он же очень много написал, а я читал только «Космические одиссеи» и несколько рассказов («Юпитер-5», по-моему, ещё что-то). Не настолько знаю.
«Какие иностранные писатели лучше всего написали про Россию?»
Мне кажется, что Капоте — «Музы не молчат», этот его странный отчёт. А вообще у него есть такая замечательная книжка, посмертно собранная, — «The Dogs Bark» («собака лает — караван идёт»), это отчёт о его репортёрских поездках. Капо́те поехал в Москву, дай бог памяти, в 1956-м или даже в 1955 году, когда первая американская негритянская труппа приехала сюда, в Ленинград, показывать «Порги и Бесс». Представляете себе, что делалось, какой ажиотаж? И Капоте произвёл потрясающее впечатление на русских. Он даже цитирует слова одного кэгэбэшника, к нему приставленного. Он сказал: «У нас такие тоже есть, но мы их прячем от общественности». Это гениальный текст, там потрясающе описан Ленинград. Капоте вообще велик.
Д.БЫКОВ: В мире всё-таки надо отвечать за слова. Это только в Интернете за них отвечать не надо
[Астольф] де Кюстин неплохо справился: посмотришь — интересно. Андре Жид неплохо справился. [Лион] Фейхтвангер, кстати, неплохо справился. Во всяком случае то, что ему показали, он увидел и описал очень точно. Всё время в его книге чувствуется человек, взятый буквально за тестикулы историей. «Да, Советский Союз ужасен, но единственное, что противостоит фашизму сейчас, — это он». Это здорово написано. Памела Трэверс, автор легендарной «Мэри Поппинс», придумала Мэри Поппинс именно здесь. Сейчас вышло несколько занятных статей о её советской опыте (она в 1932 году здесь была). Тоже, по-моему, неплохой очерк. Я очень жалею, что [Джеймс] Джойс не был в СССР — вот уж он написал бы чудесную вещь, мне кажется.
««Исчезнувшая» [Гиллиан] Флинн и «Милые кости» [Элис] Сиболд: с чего лучше начать — с книги или с фильма?»
«Исчезнувшая» — безусловно, лучше фильм, и книгу читать вообще необязательно. Ну, Финчер — чего вы хотите? Что касается «Милых костей», то, безусловно, лучше книга, и можно не смотреть фильм. Книга прекрасная! Её часто упрекают в примитиве, в слюнявости, в слащавости. Нет, это прекрасная книга, мне она ужасно нравится.
Про «Территорию» Куваева я только что ответил. «Основу личности составляет ответственность перед людьми». Да, может быть.
«Вектор дальнейшего движения, по Стругацким…. Как же придёт Третий Завет, то есть культура, по Мережковскому? Неужели это случится в виде двоичного кода?»
Нет, у Стругацких как раз не сказано, что сращение человека и машины — это единственный вариант. У Стругацких сказано наоборот, что человек останется в конце концов наедине с проблемами рехнувшегося мира — и вот тогда-то Третий Завет и придёт. Придёт то, что Стругацкие… Ведь у Стругацких тоже есть идея Третьего Завета, просто у них это называется Человек воспитанный. Они различают три стадии: Человек умелый, Человек разумный и Человек воспитанный. Это и есть завет культуры, об этом они мечтают. Только вопрос: что придёт, в результате чего это придёт? Они говорят, что в результате столкновения с великим и непонятным.
Долгий вопрос про «Исламское государство»…
Вот хороший вопрос: «За последнее время некоторые мои знакомые потеряли работу, смысл жизни и впали в алкоголизм. Какие книги могут им помочь в этом состоянии?» Знаете, тут надо прикасаться к самой чёрной язве — какие-то книги, посвящённые депрессии, глубоким проблемам депрессии, книги, которые содержат описания отчаяния. [Уильяма] Стайрона я уже называл, «Darkness Visible» («Зримая тьма»). Кстати, неплохо бывает почитать Шаламова в таких ситуациях, потому что начинаешь понимать, что твои проблемы — фуфло.
«Ваше мнение о Меше Селимовиче?» Ничего о нём, к сожалению, не знаю. Посмотрю.
«Кому, по-вашему, принадлежит лучший перевод «Гамлета» на русский?» Абсолютно и однозначно — [Михаилу] Лозинскому. Не вижу никаких конкурентов. Настоящий, романтический, тёмный, музыкальный «Гамлет», к тому же эквилинеарный (а это не последнее дело).
Лекцию про Жуковского или Грибоедова? Можно было бы со временем.
Д.Быков: Теология — мать политической дискуссии, мать демократии
«Почему Иисус не оставил письменных свидетельств своего учения?» Нет, почему? Он оставил. Просто то, что до нас дошло в устной традиции… Видите ли, это то, о чём Мандельштам говорил: «Иисуса Христа печатали… А Гомера печатали? Гомер же тоже не оставил письменных свидетельств».
«Ах, Быков! Он — единственный. Один! // Двухсоткилограммовый херувим». Рифма плохая. Поэтому вы и завидуете, что не умеете рифмовать как следует.
«Видели ли вы фильм «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии»?» Хочу посмотреть. Пока не видел.
«Какие последние фильмы вам понравились?»
«Regression» [Алехандро] Аменабара понравился безумно! Я вообще Аменабара люблю. Я считаю, что это режиссёр высочайшего класса. «Другие» — для меня один из любимых фильмов всех времён. И «Regression» — это первая картина за многие годы, сделанная на прежнем уровне. И «Море внутри» — хороший фильм. Я считаю великим фильмом «Агору», но уровень «Агоры»… Понимаете, всё-таки слишком она умозрительная. А здесь он снял настоящую кинопоэму.
«Есть ли будущее у теологии в России?»
Одна из немногих хороших новостей, которая пришла за последнее время, — то, что теология в России стала научной дисциплиной. Понимаете, говорить о Боге — это очень важно. У нас на сакральные темы говорить абсолютно не умеют, а сразу бегут за квартальным надзирателем, как за последним авторитетом в этих вопросах. Я не очень люблю цитировать Жванецкого, но это сказано правильно: «В нужный момент надо попросить предъявить паспорт». Это способ выиграть любой спор.
У нас теологии нет. Когда у нас попытались устроить теологию, Мережковский и Гиппиус добились у Победоносцева разрешения (всего год оно действовало) на религиозные и философские собрания, вот тогда Победоносцев сказал свою знаменитую фразу: «Знаете ли вы, что такое Россия? Россия — это ледяная пустыня, а по ней ходит лихой человек». Все знают эту фразу, но не все знают ответ Мережковского, который сказал: «Ну а кто её заморозил-то? Это вы же и сделали».
Так что совершенно правильно, теология необходима. И теология — мать всех наук, мать политической дискуссии, мать демократии. И без Блаженного Августина не было бы демократии, потому что когда Блаженный Августин спорит с арианами — это разбор аргументов, а не апелляция к власти. Или с кем он спорил? Он со многими спорил на самом деле, у него достаточно большая была полемическая школа. Но важно же то, что Блаженный Августин умеет спорить, не прибегая к абсолютным авторитетам и к авторитету власти.
А, например, дискуссия Иоанна Кронштадтского с Львом Толстым — там вообще ноль аргументов. «Подлинно лев рыкающий, гордыня сатанинская!» Ну так ты попробуй его разоблачить. Ведь богословские идеи Толстого настолько просты, примитивны и настолько опровергаются даже его собственными текстами, что разбить их наголову при минимальном теологическом образовании — это элементарная вещь.
Вот Андрей Кураев против Льва Толстого — это был бы диспут не хуже, чем Луначарский с митрополитом Введенским. Тоже очень полезная, кстати, была школа. Помните знаменитую пародию «Диспут Луначарского с Введенским. Был ли у Христа-младенца сад?». Это всё-таки очень интересно. Без теологического образования, без теологической школы какие же могут быть публичные диспуты? И вообще какая может быть толерантность и какое может быть общество?
«Набрал несколько лишних килограммов. Не подскажете, как мне их теперь сбросить?» А зачем? Как говорил Николай Петров, замечательный пианист: «Женщина приходит к диетологу и спрашивает: «Доктор, не могу жить с этим телом. Как похудеть?» Он смотрит и спокойно говорит: «Донашивайте»». Докажите всему миру, что толстый человек может быть умным, прекрасным.
«Пользовались ли вы услугами поликлиник после реорганизации?» Слава богу, нет. Но знаю, наслышан.
«Вам нравится наш «Шерлок Холмс» с Паниным и Петренко? На мой взгляд, ужасно недооценённая работа». Мне не понравилось. К сожалению, я слишком…
Ох, господи, надо, видимо, нам опять… Нет? Ещё есть время.
«Охарактеризуйте художественное творчество Максима Кантора. Прочёл половину его гроссбуха «Учебник рисования», посмотрел в Рунете его картины и графику — и застыл, как путник на развилке дорог: что же такое Максим Кантор? Дочитывать книгу или не надо?»
Д.Быков: Американский жанр — триллер, а русский жанр — трагикомедия
Видите ли, Кантор — очень хороший художник, своеобразный мыслитель и неровный прозаик. «Учебник рисования» — по-моему, хорошая книга. Дочитать её надо в любом случае. Конечно, автор слишком зол на всякого рода постмодернистов, но понять его можно. Да и вообще, понимаете, проза художника — это всегда интересно, потому что тот образ мира, который он видит визуально, попытка воссоздать словами — очень интересный эксперимент. Кантор видит мир, как страшное уродство, достойное брезгливости и всё-таки сострадания. Он всегда такой немножко… Как называлось моё с ним интервью, он — «адвокат смертника». Его уроды, конечно, достойны жалости. И это очень трагический, серьёзный взгляд на мир. И он серьёзный художник. Я не рассматриваю сейчас аспекты его человеческого или философского поведения, но как художник, как писатель он, безусловно, достойный интереса.
Последний вопрос: «Разделяете ли вы всё написанное на литературу и чтиво? Если да, то по каким критериям?» Да, разделяю, конечно. Если я могу автора опознать по стилю, сюжету, словцу — это литература; если нет — то чтиво.
Чуть-чуть о конференции о Пастернаке в Стэнфорде расскажу в следующем получасе.
«Удалось ли продвинуть вперёд в Америке новую загадочную науку компаративистику?» Это в России она нова и загадочна и её надо продвигать. В Америке она прекрасно продвигается без меня. И мне как-то нравится пока и то, что я там делаю, и их отношение к тому, что я делаю.
«Как вы относитесь к Клайву Льюису?» Никак не отношусь, неинтересно. Я знаю, что он хороший писатель. Понимаете, есть такая литература, которая совершенно поперёк души. Насколько мне симпатичен Честертон, настолько мне Клайв Льюис кажется каким-то детским и приторным.
Об остальном поговорим через три минуты.
РЕКЛАМА
Д. Быков― Продолжаем, вернее — заканчиваем разговор. Последняя четверть эфира… Простите все, на чьи вопросы, братцы, я не успел ответить. Я попробую письменно всё-таки. Там очень много вопросов, которые пришли на почту, и каждый из них требует довольно серьёзного разговора, поскольку на почту приходят в основном вопросы для людей, которых это волнует глубоко. Потому что на форум иногда пишут просто с желанием или подколоть, или оскорбить, или образованность свою показать, а те, кто пишет в личную почту, как я посмотрел, они, как правило, решают действительно проблемы для них важные. Ну, оскорбить меня вам трудно, скажем прямо. Подколоть — ещё труднее. Образованность показать — ну, это я не комментирую. А что касается серьёзных авторов, то им я постараюсь лично ответить.
Теперь то, что касается Золя.
Видите ли, судьба Золя в России складывалась очень сложно. Большинство современников — во всяком случае, русских современников — его не жаловало. К нему очень скептично относился главный проводник русской литературы во Франции (и наоборот — французской в России) Тургенев, который предпочитал решительно Флобера (благодаря внешнему и эстетическому сходству) и Мопассана. Мопассан относился к Золя примерно так же, как Блок к Брюсову: он преклонялся и глубочайше раздражался, совершенно с ним не совпадал. Гонкуры его сторонились.
Интересно, что Щедрин, когда побывал за рубежом в очередной раз и прочитал «Нана», написал, что грязнее этой книги вообще ничего не может быть, что он не просто побывал, как в борделе, а побывал в отхожем месте борделя; «просто не роман, а гора нечистот».
Известно, что Толстой относился к Золя очень скептически — наверное, уже с другой стороны, с другой точки зрения. Они находились в очень интенсивной полемике по вопросу о труде. После романа «Труд» Толстой писал: «Как можно поэтизировать труд? Зачем? Ведь сказано же в Евангелии: «Птицы небесные не трудятся, а Господь их питает. Они не хуже ли вас? А тем не менее живы». Зачем же трудиться? Душу свою надо спасать, а не работать!»
И совершенно прав Толстой, когда говорит, что эта западная поэтика творческого труда, обожествления труда как главной школы жизни ничего не даёт; душа воспитывается праздностью и размышлениями о прекрасном, а труд — это самогипноз. Очень странно, казалось бы, от Толстого такое слышать, но он, в общем, в этом глубоко прав (применительно к русской реальности).
Почему их всех так раздражал Золя, объяснить можно. Конечно, дело не только в том, что у него есть своя философия, свой взгляд на вещи, и они с этим не согласны — нет. Золя безумно раздражает своим огромным талантом, пластикой, пластической силой (а она у него действительно была ну просто медвежья) и тем, как он эту силу использует. Ведь большинство романов Золя — это действительно хроника отбросов, хроника низов, это вещи, о которых не принято говорить. Золя произвёл колоссальную революцию в обществе.
Д.Быков: Американец построил свою жизнь на противостоянии миру
Конечно, никто не мог с таким аппетитом описать чрево Парижа, как он. И я думаю, кстати, что людям, страдающим абулией, страдающим полным отсутствием аппетита и неспособностью как-то увлечься пищей, следует прочитать «Чрево Парижа». Там же в начале книги глазами голодного всё это увидено. И я думаю, что невозможно более радикально (даже будь ты Чеховым), более страстно описать еду. Это просто что-то гениальное абсолютно, пробуждает волчий, физиологический аппетит! Все эти паштеты, сыры, все эти горы рыбы, зелени, мяса — это божественно!
Но при этом Золя, конечно, мастер описаний ужасного. И надо сказать, что последние страницы «Нана», на которых Венера разлагалась, как вы помните… Все эти гнойные язвы на лице прекрасной Нана, умирающей от оспы, — конечно, тут вырвет любого читателя, который только что прочитал «Чрево Парижа».
Отсюда и главная тема Золя. Главная его тема — это удивительное сочетание цветения и разложения. Главное содержание жизни — это прекрасный, разлагающийся, цветущий сад; это пустырь святого Митра, где на костях мертвецов на старом кладбище расцвела удивительная любовь Сильвера и Мьетты и расцвёл прекрасный и жуткий сад-пустырь. Вот эта взаимосвязь и взаимный переход цветения и разложения, даже я бы сказал, что сам миг перехода цветения в разложение — это главная тема Золя.
Это то редчайшее совпадение, когда темперамент художника совпал с основной интенцией эпохи. А основная интенция эпохи, о которой он пишет, — это 1860–1870-е годы европейские, это именно переход расцвета в постепенную деградацию и гниение. Начало декаданса… Правда, мы знаем, что поэтика безобразного — это есть уже и в Верлене, и в Бодлере, и в нашем Некрасове. «Цветы зла» — вот ключевое произведение этого времени, и, конечно, здесь Бодлер первый. Но уже после него появляется Золя как главный летописец цветущей гнили. Знаменитый сонет Бодлера «Гниль» как раз у Золя, можно сказать, поэтически переосмыслен, потому что тема Европы, тема человечества, которое достигло высшей точки своего развития и вступило в свой распад, — вот это Золя. Он гениально описывает цветущую, прекрасную плоть — и так же гениально её распад, её грех, её разложение.
Надо сказать, что «Нана» — это не просто физиологическая книга, а это настоящая поэма, в которой на контрасте прекрасного и омерзительного, божественной чистоты и тупости, красоты и грязи построен настоящий собор. И вообще весь гениальный цикл из 20 романов, «Ругон-Маккары» — это удивительная хроника распада. До всяких «Будденброков», до всех этих семейных хроник XX века это первая такая гениальная попытка построить мир, в котором действительно цветение постоянно соседствует с упадком.
Собственно, тема «Ругон-Маккаров» и идея Золя была очень проста: он собирался написать историю одного семейства времён империи. Но главное, что там есть, — это его знаменитая мечта, его идея показать слияние, если угодно (это научный же роман), двух линий, двух родов. Ругоны — это жовиальные и темпераментные карьеристы. Маккары — это преступники и фантазёры. И вот из этих двух линий созидается удивительная семья Ругон-Маккаров, в каждом представителе которой соседствуют черты бурного таланта, бурной одарённости в какой-либо области. Это может быть область, скажем, любви или хозяйствования, необязательно творчества. Только Клод из романа «Творчество», как пишет сам Золя, «наследственный невроз, выразившийся в гениальности». А у остальных эта гениальность другая — гениальность плоти (например, у Нана) или гениальность бунта в «Жерминале», гениальность бунтаря.
Но во всех них есть и черты болезней, черты распада. Они пришли, конечно, от тётушки Аделаиды, которая вдова контрабандиста Маккара, праматерь рода, которая сошла с ума, которая на протяжении всей книги безумна. И к ней возвращается разум на одну секунду перед смертью, когда столетняя праматерь рода в «Докторе Паскале» смотрит на умирающего от гемофилии четырнадцатилетнего мальчика в финале романа, и она кричит: «Жандарм! Жандарм!» — и с этим звуком она умирает. Потому что жандарм убил когда-то её мужа Маккара, жандарм убил когда-то её внука Сильвера в «Карьере Ругонов», и этот страшный образ судьбы — опять появляется перед её глазами жандарм.
По замыслу Золя хотел показать, как под действием биологии… Он свято верил в механизмы наследования, тогда ещё неизученные, он верил в то, что есть предрасположение, есть врождённые качества, которые человека определяют целиком и могут погубить его. Его задачей было показать, как под действием биологии, под действием этих предрасположенностей — с одной стороны, мечтательности и преступности, а с другой стороны, предприимчивости и подлости — гибнет великолепная семья.
Собственно, попытка показать мир Франции 1860–1870-х годов, её разгром во франко-прусской войне, вот это всё — она была на втором месте. Для него на первом месте была чисто биологическая, научная задача. Естественно, как всегда бывает, романный цикл очень здорово перерос свои изначальные рамки. Появилась именно трагическая, мощная поэма, как гигантский собор с 20 колоннами. Получилась поэма упадка, разложения, красоты, получилась самая точная сага о парижских 1870-х годах. Ведь Париж до сих пор живёт теми годами, стилизацией модерна. Начало модерна, 1870-е годы, в общем, эпоха Тулуз-Лотрека, эпоха «Мулен Ружа», эпоха парижских варьете, Парижской коммуны, которая кончилась крахом, попыткой национального примирения, воплощённой в церкви Сакре-Кёр, — попытка такого пиршества на могиле, пиршества на гробах. И вот эта тема пиршества на гробах у Золя везде.
Надо сказать, что и «Нана» (эта разлагающаяся Венера), и «Человек-зверь» (этот маньяк)… Впервые в мировой литературе описан маньяк, преступник, убийца, наделённый страшной физической силой, умом, хитростью и нечеловеческой жестокостью, зверством. Надо сказать, что очень сильна финальная сцена «Человека-зверя», когда солдаты отправляются на войну: везёт их поезд, а поезд без машиниста. Машинист там выпал, погиб. И пьяные, орущие солдаты в поезде без машиниста, которые распевают песни… А поезд несётся в ночи, набирая скорость, сыплет искрами! — ясно, что сейчас он или столкнётся, или с рельсов сойдёт — ну, гибнет! Вот эта воинственная, пьяная толпа, орущая песни, несущаяся к гибели, — это, наверное, самый страшный образ человечества. Но история рисовалась ему вот такой, да: пьяная орда, летящая в катастрофу.
Д.БЫКОВ: Жизнь 70-х вовсе не была прекрасной и правильной
Золя сам по себе, конечно, человек изумительно чётких нравственных позиций, изумительно чётких правил. Отсюда — «J’accuse» (вот это знаменитое «Я обвиняю»), статья в защиту [Альфреда] Дрейфуса с абсолютно точным раскрытием большинства механизмов этого тёмного процесса; его гениальная тетралогия, его четыре «Евангелия», попытка выстроить положительный образ мира; его «Три города», из которых наиболее известен и чаще всего печатался у нас «Лурд» — такая совсем не в духе Золя, несколько истерическая книга о религиозном возрождении, о религиозной вере, экстатической.
Но, невзирая на свою абсолютно чёткую дисциплину, на свою трудовую каторжную жизнь, на свою непрерывную работу, может быть, он именно поэтому — как бы в знак комплементарности, в знак, что ли, некоторой дополнительности — всегда тяготел к образам безумия, распада, неуправляемой тупости. Кто, кроме Золя, мог бы с такой силой описать психоз гения, этот маниакальный поиск совершенства, когда Клод, гениальный художник, в творчестве ничем не удовлетворяется? Ну, прототипом этой великой картины, которую он пишет, как вы знаете, послужила «Олимпия».
Проблема в том, что Золя мучительно влёкся к проблемам, если угодно, безумия. Может быть, именно потому, что он сам слишком рационально организован, его так мучительно тянули к себе, влекли вопросы, скажем так, распада, проблемы неуправляемости, проблемы дискоординации, когда личность не владеет собой. Он это описал, как никто. И неслучайно один из самых сильных романов в цикле — это «Разгром», потому что разгромленная армия — это ему удаётся, об этом он может писать.
Если начинать читать Золя с чего-то (если брать мой личный опыт в этом плане), как мне кажется, лучшая книга для этого — это «Карьера Ругонов», первый роман в цикле, который я прочёл когда-то за один день, мне было лет одиннадцать. Настолько он меня потряс!
Понимаете, писатель проверяется на описаниях. Поди ты так, как Грин в «Крысолове», пять страниц описывай пустой банк, пустой архив. Поди ты так, как в «Недотроге» у того же Грина, десять страниц описывай ботанический сад, пусть и состоящий из странных растений, вымышленных. А поди ты опиши вот так, как Золя. Ведь весь зачин романа, его гигантский пролог — это описание пустыря святого Митра, вот этот благоухающий сырой землёй, листьями, тлением, огромный сад на окраине Плассана, насколько я помню. Попробуй так опиши вот этот цветущий сад на костях мертвецов! Там в конце, когда Сильвер умирает, он слышит, как «древние мертвецы страстно призывали его». Я почти наизусть книгу помню.
И вот этот его роман с крестьяночкой Мьеттой — роман пятнадцатилетнего Сильвера с четырнадцатилетней Мьеттой, которая в силу раннего развития уже больше знает о физической любви и тянет его всё время перейти последнюю грань, — это самая поэтическая, самая нежная книга о любви, наверное, в мировой литературе. И вместе с тем — самая страстная книга, сдержанной страсти, дико рвущейся наружу.
Когда это читаешь, вот эту поэму, то понимаешь то, о чём писала [Елизавета] Кучборская применительно к Золя. Он был её любимым писателем, и Кучборская, знаменитый лектор журфака, умудрилась о нём написать замечательную книгу. Конечно, только на кафедре [Ясена] Засурского могла такая книга появиться. Там довольно наглядно доказывается, что на самом деле реализм (для 70-х годов это абсолютная сенсация) не справляется с миром; что для того, чтобы написать реалистическую книгу, нужно обладать гораздо большими способностями и большим творческим спектром. Ползучий реализм ничего не может сделать, а вот поэтический натурализм Золя — удивительное сочетание такого декадентского, почти религиозного экстаза саморастраты и при этом внимание ко всему болезненному, ко всему самому грязному, мерзкому — вот это способно дать образ Франции!
Д.БЫКОВ: Он думал, что убьёт — и преодолеет в себе человеческое. Преодолел. Осталось скотское
И образ Франции второй половины века умудрился создать один Золя. Я думаю, что он единственный наследник Бальзака. Конечно, Мопассан, например, бывал и тоньше, и изобретательнее, и фантастичнее. Конечно, Флобер стилистически гораздо изящнее. Но мы же не можем требовать изящества точёной статуэтки от собора. А Золя воздвиг собор, на фресках которого запечатлены какие-то абсолютно содомские сцены.
Какие романы Золя я вообще рекомендовал бы читать? Конечно, «Страницу любви» — такой странный, религиозный роман о девочке, одержимой какими-то болезненными видениями. Вот эта Жанна — хрупкий, умирающий непонятно от чего ребёнок. Это замечательная книга, конечно.
Я никому не рекомендую «Радость жить», потому что она, я бы сказал, слишком здоровая. Вот Золя — здоровый человек — не умел писать о душевном здоровье. А вот такие вещи, как «Западня»… Можно, конечно, кто хочет, посмотреть сначала вахтанговский спектакль с гениальным [Владимиром] Этушем, чтобы лучше понять этот ужасный мир. Они очень здорово его воспроизвели. Конечно, «Западня» — прекрасная вещь.
Ну и вот уж тем людям, которые считают, что у них крепкие нервы и что им ничем нельзя испортить аппетит, — почитайте, ребята, «Накипь». Бодлеровская «Падаль» вам покажется игрушкой. «Накипь» — это роман о жизни большого (казённого, не казённого) наёмного многоквартирного дома, как сейчас сказали бы, где живёт парижский средний класс. Чудовищная грязь всего этого! Взаимные измены, женские болезни, мужские преступные наклонности, сплетни, жадность патологическая, вонь! «Накипь» — это настоящая поэма грязи. Удивительная книга! Я никому бы не посоветовал её читать. Но должен вам сказать, что вы получите сильные ощущения, потому что когда сильным пером с замечательным стилистическим чутьём, с прекрасной стилистической избыточностью и тонкостью описывается такая мерзость, на одном этом контрасте можно сыграть очень здорово.
Конечно, кошмаром советского студента был «Жерминаль», который входил всегда в программу. Потому что ну как? Это же роман о восставшем пролетариате, все дела. Но надо вам сказать, что одна из самых сильных эротических сцен во французской литературе — это когда их двоих завалило в конце (его и его возлюбленную, к которой он никак не мог прикоснуться), и наконец они переживают безумную эротическую сцену в завале. И она в результате гибнет, а он выживает. Она бредит, ей какие-то цветы рисуются. И он там ею обладает среди этих стекающих потоков воды и угля, которым их завалило, и каких-то отдалённых звуков, в которых он надеется расслышать спасение. Потрясающая сцена!
Надо вам сказать, что то же самое сочетание любви и смерти, которое вообще возбуждает всегда с такой силой, у Золя особенное, потому что где гниение, там и расцвет. Я никому не рекомендую читать «Жерминаль» целиком, это довольно скучно, но последние 30 страниц «Жерминаля», я вам скажу, для общего развития может прочесть любой.
«Доктор Паскаль» — выдающаяся вещь о старческой любви, но даже дело не в ней. Это просто замечательное изложение его биологической теории с подробной схемой, которую он нарисовал. Но мне больше всего всё равно нравится «Карьера Ругонов». Например, мать очень любит «Деньги» — я бы сказал, действительно очень смешной роман. Вот после него отвращение к деньгам становится стойким и начинаешь их всерьёз не воспринимать. И, конечно, «Его превосходительство Эжен Ругон» замечательная книга, и «Проступок аббата Муре» — всё это хорошие вещи.
Но я рекомендую прежде всего «Карьеру Ругонов», ребята, потому что эта книга — это потрясающее чувство смерти и жажды жизни. Если кому-то захочется сейчас испытать страшный порыв, страшную жажду жизни, прочтите эту книгу. Хотя предупреждаю вас: на ночь это, наверное, не самое лучшее чтение.
Что касается нас с вами, то мы увидимся на следующей неделе. И вообще, я надеюсь, до конца года у нас долгих перерывов не будет. Спасибо за терпение. Пока!
АКОГОЛЬНАЯ ПОЭМА «МОСКВА-ПЕТУШКИ» | ARTотека еды
Поэма в прозе “Москва — Петушки”, оконченная Венедиктом Васильевичем Ерофеевым в 1970 году, стала культовым произведением литературы двадцатого века и одним из любимейших для нескольких поколений российской интеллигенции. Это история лирического героя Венички, интеллектуального алкоголика трудной судьбы и нежной души, добирающегося электричкой с Курского вокзала до станции Петушки, где его ждут любовница и ребенок, а само место назначения представляется ему Эдемом, где измученная душа, наконец-то, обретет покой.Повествование, предстает перед читателем одновременно трагикомической мистерией, психоделическим трипом и отшлифованным алмазом российской постмодернистской прозы, огранка которого, в исполнении Ерофеева, иронично подражает мухинскому дизайну граненого стакана.
Лексика поэмы «Москва-Петушки» изрядно наперчена матом, пропитана парами алкоголя и нафарширована философией, а текстовая структура произведения на две трети состоит из иронически переработанных автором отсылок к советским реалиям эпохи застоя, к наследию классической литературы, библейским притчам и трудам марксизма-ленинизма. В тексте угадываются реминисценции многих известных произведений, некоторых кинофильмов и опер. Ерофеев предвосхитил свое время, став одним из первых писателей, создавший произведение в том формате, который сейчас именуют гипертекстом.
Даже форма и название ерофеевской поэмы являются ироничной интерпретацией романа Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», который точно так же поделен на главы в соответствии со станциями по пути следования. При этом поэма читается так легко, что создается иллюзия ее простоты. Это качество делает ее схожей с романом Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».
Сочиненная Ерофеевым поэма является псевдо-автобиографической: в ней он использовал многие факты из своей жизни, но густо закрасил их поверху художественным вымыслом.
Венедикт Васильевич ЕрофеевС ранних лет Венедикт Ерофеев отличался незаурядной эрудицией и любовью к литературному слову. Школу он окончил с золотой медалью. Далее продолжил обучение, вначале — на филологическом факультете МГУ, потом в Коломенском и Владимирском педагогических институтах. Не смотря на успехи в учебе, отовсюду юноша был отчислен за прогулы. Что не повлияло на его тягу к словесному искусству. Уже в 17-летнем возрасте он пишет свое первое сочинение «Записки психопата». Но прославился Ерофеев только в 70-тых, в первую очередь, как автор поэмы «Москва-Петушки». Поначалу поэма распространялась в «самиздате» из рук в руки, так же, как кассеты с записями песен Владимира Высоцкого и Аркадия Северного. Только 18 лет спустя после написания, выдающееся произведение было официально опубликовано в России.
Сейчас поэма «Москва — Петушки» переведена на многие языки, по ней поставлены многочисленные спектакли, а цитаты из нее так же, как фразы из фильмов Гайдая или строчки басен Леонида Филатова — стали народным достоянием и частью российского фольклора. Например, единственная фраза главы «Серп и Молот — Карачарово» — «И немедленно выпил» — стало мемом советской интеллигенции.
Пестрый коллаж, созданный Ерофеевым из советских газетных штампов, скрытых и прямых цитат, взятых из различных источников мировой культуры можно бесконечно и со вкусом разбирать по косточкам. Как это делают с косточками вяленой воблы или раковыми шейками под пиво забавные персонажи картин Владимира Любарова.
Литературные критики десятилетиями ломают копья в спорах о достоинствах и загадках ерофеевской прозы, тем самым, лишь подчеркивая неординарность автора, которому удалось в малой литературной форме продемонстрировать школу высокой сатиры и игровой литературы, динамично развивающейся от Стерна и Карамзина до Барроуза и Пелевина.
Ерофеев умудрился воплотить в литературном герое собирательный образ русского народа, которым — как утверждал Н. Бердяев — «можно очароваться и разочароваться, от него всегда можно ожидать неожиданностей, он в высшей степени способен внушать к себе сильную любовь и сильную ненависть».
Кстати, второй, более модерновой попыткой создать обобщенный портрет национальной души, был фильм режиссера Александра Рогожкина «Особенности национальной охоты«, который изначально готовился как экранизация «Москва-Петушки». Но в результате, для осуществления попытки, ему потребовались пять крепко пьющих русских мужиков с ружьями и разными амплуа: «официальный русский» -генерал с окурком сигары в зубах, «новый русский» со сносным «бейсик инглиш», «старый русский» — философствующий инженер-технарь, «казенный русский»-следователь МВД и «фольклорный» русский — егерь с повадками Ивана-дурака в шинели и шапке-ушанке. Еще и финский историк-охотовед для отдушки.
Поэтому так сложно найти среди образцов западной культуры достойного соперника главному персонажу «Москва-Петушки». По сравнению с духовными страданиями и суждениями Венички, жалкими выглядят рефлексии спивающегося учителя-неудачника Майлза, показанные в американском фильме «На обочине». А используемые иногда сравнения романа «Москва-Петушки» с произведениями Чарльза Буковски (из-за чрезмерного увлечения алко-тематикой), вовсе не корректны. Буковски – явный представитель так называемого «грязного реализма», а в поэме Ерофеева, напротив, просматривается популярная концепция М.Бахтина о карнавальности культуры и религиозность самого Венички. Пусть даже выражает он ее по-своему:
Почему же ты молчишь?» — спросит меня Господь, весь в синих молниях. Ну, что я ему отвечу? Так и буду: молчать, молчать…«.
Очевидно, передать страдания дремучей и загадочной русской души Ерофееву помогло то, что материалом для творчества ему служила собственная неустроенная жизнь. С 1958 по 1975 Ерофеев жил без прописки. Его носило по всему Советскому Союзу. Он работал грузчиком в магазине Коломны, подсобником каменщика и приёмщиком стеклотары в Москве, истопником-кочегаром во Владимире, дежурным отделения милиции в Орехово-Зуеве, библиотекарем в Брянске, монтажником кабельных линий связи в различных городах России, Литвы и Белоруссии. Многое из этого нашло отражение в сюжете поэмы «Москва — Петушки», которую он сочинял урывками, между работой и выпивкой.
Такой образ жизни вели тогда многие представители неофициального искусства. Например, группа художников из Санкт-Петербурга, названная по имени одного из них – «Митьки́». Они зарабатывали на жизнь в котельных, а в свободное время рисовали картины и тайком устраивали их выставки. Часто те превращались в веселые оргии с неумеренными возлияниями. Не случайно энциклопедия Lurkmore определяет митьков, как «художников по холсту водкой», что на первом этапе существования группы вполне соответствовало действительности. В народе даже ходила шутка: «На красный горбачевский террор митьки ответили белой горячкой».
Но если митьки сделали водку и тельняшку формальными символами своего андеграундного движения, то Венедикт Ерофеев стал исследователем метафизики пьянства. Алкоголь — генеральная линия всего сюжета поэмы.
Герой проходит все ступени опьянения — от первого спасительного глотка до его мучительного отсутствия, от похмельного возрождения до трезвой смерти. В соответствии этому пути выстраивается и композиция повествования. По мере продвижения к Петушкам наращиваются элементы бреда, абсурда. Мир вокруг клубится, реальность замыкается на болезненном сознании героя, который слышит голоса ангелов, видит всяческие химеры.
«Ерофеев — сам такой. Автор глубокий и темный, он обрушивает на читателя громаду хаоса, загадочного, как все живое. У Ерофеева нет здравого смысла, логики, закона и порядка. Пренебрегая злобой дня, Веничка всегда смотрел в корень: человек как место встречи всех планов бытия»
( Александр Генис, Логос водки )Филологическая проза Венедикта Васильевича Ерофеева предназначена исключительно для интеллигентской среды читателей. В иронической форме он ведет скрытую полемику с классическим мировозрением на тему грехопадения, часто затрагиваемую в произведениях Чехова, Тургенева, Достоевского.
Для многих героев Достоевского (например, капитана Лебядкина) пьянство – существенная сторона их образа жизни. Задумав роман «Пьяненькие», Достоевский вместо него создал «Преступление и наказание» — великий роман о больной совести, где муки совести пьяницы Мармеладова оттеняют трагедию души Раскольникова. Но если прочесть драматический монолог Семена Мармеладова — «обращение к Богу» — то моментально возникает ассоциация с текстом поэмы Ерофеева.
Иную, созданную автором аллюзию, можно усмотреть в том, что Веничка, на подобие Христа, творит «винное чудо»: коктейли с дивными названиями и неведомым вкусом.
Сарказм автора заключается в том, что Христос, согласно притче, обращал чистую воду в вино на радость людям, а Веничка, смешивая всякую крепленую дрянь в коктейли, — желает утолить свои страдания. Именно страданиям и крестному пути Венички посвящена глубинная часть поэмы. Но в рамках избранной эстетики, алкоголик Веня здесь — травестийный Христос.
Впервые появился тип героя, которого не знала ни русская советская, ни русская классическая литература. Это двойственный образ, созданный на конфликте точек зрения, в духе сократовской традиции: каким его видят со стороны и каким он сам себя ощущает. Для большинства читателей, Веничка — безумно обаятельный и трогательный алкоголик. Но загадкой остается его внутренняя сущность, задрапированная нескончаемыми разговорами об алкоголе и правилах распития спиртных напитков, исполненных в форме гротеска, присущего произведениям Ф. Рабле, Л. Стерна, Гоголя и Салтыкова-Щедрина.
Так, в главе «Электроугли — 43-й километр» автор дает рецепты приготовления различных коктейлей, как то: «Ханаанский бальзам», «Сучий потрох», «Дух Женевы», «Слеза комсомолки», «Поцелуй тети Клавы«. За поэтическими названиями скрываются настолько неудобоваримые сочетания ингредиентов, что можно свихнуться от одной только мысли, что и в самом деле существуют люди, которые смешивают и реально пьют эти адские смеси.
Приведем несколько веничкиных рецептов, предварительно сделав предупреждение: не вздумайте готовить дома коктейли, описанные в книге и статье!
Лучше обратите внимание на саркастичные и уморительно смешные пояснения, которыми снабжает свои рецепты сам Веничка.
Итак, «Жизнь дается человеку один раз и прожить ее надо так, чтобы не ошибиться в рецептах» (В.В.Ерофеев, Москва-Петушки)
Коктейль
«Ханаанский бальзам»Ингредиенты:
Денатурат — 100 г
Бархатное пиво — 200 г
Политура очищенная — 100 г
Пить просто водку, даже из горлышка, — в этом нет ничего, кроме томления духа и суеты. Смешать водку с одеколоном — в этом есть известный каприз, но нет никакого пафоса. А вот выпить стакан «Ханаанского бальзама» — в этом есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того еще метафизический намек.
Итак, перед вами «Ханаанский бальзам» (в просторечьи его называют «черно-буркой»). Жидкость в самом деле черно-бурого цвета, с умеренной крепостью и стойким ароматом. Это уже даже не аромат, а гимн. Гимн демократической молодежи. Именно так, потому что в выпившем этот коктейль вызревают вульгарность и темные силы.
Коктейль
«Дух Женевы»Ингредиенты:
Средство от потливости ног — 50 г
Пиво жигулевское — 200 г
Лак спиртовой — 150 г
В нем нет ни капли благородства, но есть букет. Вы спросите меня: в чем загадка этого букета? Я вам отвечу: не знаю, в чем загадка этого букета. Тогда вы подумаете и спросите: а в чем же разгадка? А в том разгадка, что «Белую сирень», составную часть «Духа Женевы», не следует ничем заменять, ни жасмином, ни шипром, ни ландышем. «В мире компонентов нет эквивалентов», как говорили старые алхимики, а они-то знали, что говорили. То есть «Ландыш серебристый» — это вам не «Белая сирень», даже в нравственном аспекте, не говоря уже о букетах.
«Ландыш», например, будоражит ум, тревожит совесть, укрепляет правосозание. А «Белая сирень» — напротив того, успокаивает совесть и примиряет человека с язвами жизни…
И как мне смешон поэтому тот, кто, приготовляя «Дух Женевы», в средство от потливости ног добавляет «Ландыш серебристый»!
Коктейль
«Слеза комсомолки»Пьющий просто водку сохраняет и здравый ум, и твердую память или, наоборот, теряет разом и то, и другое. А в случае со «Слезой комсомолки» просто смешно: выпьешь ее сто грамм, этой слезы, — память твердая, а здравого ума как не бывало. Выпьешь еще сто грамм — и сам себе удивляешься: откуда взялось столько здравого ума? и куда девалась вся твердая память?
Ингредиенты:
Лаванда — 15 г
Вербена — 15 г
Лесная вода — 30 г
Лак для ногтей — 2 г
Зубной эликсир — 150 г
Лимонад — 150 г
Приготовляемую таким образом смесь надо двадцать минут помешивать веткой жимолости. Иные, правда, утверждают, что в случае необходимости можно жимолость заменить повиликой. Это неверно и преступно. Режьте меня вдоль и поперек — но вы меня не заставите помешивать повиликой «Слезу комсомолки», я буду помешивать ее жимолостью. Я просто разрываюсь на части от смеха, когда вижу, как при мне помешивают «Слезу» не жимолостью, а повиликой…
Коктейль
«Сучий потрох»Это напиток, затмевающий все. Нет, это не напиток — это музыка сфер. Что самое прекрасное в мире? — борьба за освобождение человечества. А еще прекраснее вот что:
Пиво жигулевское — 100 г
Шампунь «Садко богатый гость» — 30 г
Резоль для очистки волос от перхоти — 70 г
Средство от потливости ног — 30 г
Дезинсекталь для уничтожения насекомых — 20 г
Все это неделю настаивается на табаке сигарных сортов — подается к столу…
Мне приходили письма, кстати, в которых досужие читатели рекомендовали еще вот что: полученный таким образом настой еще откидывть на дуршлаг. То есть — на дуршлаг откинуть и спать ложиться… Это уже черт знает что такое, и все эти дополнения и поправки — от дряблости воображения, от недостатков полета мысли; вот откуда эти нелепые поправки…
Итак, «Сучий потрох» подан на стол. Пейте его с появлением первой звезды, большими глотками. Уже после двух бокалов этого коктейля человек становится настолько одухотворенным, что можно подойти и целых полчаса с расстояния полутора метров плевать ему в харю, и он ничего тебе не скажет…
Коктейль
«Поцелуй тети Клавы»Объяснить вам, что значит «Поцелуй»? А «Поцелуй» значит: смешанное в пропорции пополам-напополам любое красное вино с любою водкою. Допустим: сухое виноградное вино плюс перцовка или кубанская — это «Первый поцелуй». Смесь самогона с 33-м портвейном — это «Поцелуй, насильно данный», или, проще, «Поцелуй без любви», или, проще, -«Инесса Арманд».
Да мало ли разных «Поцелуев»! Чтобы не так тошнило от всех этих «Поцелуев», к ним надо привыкнуть с детства.У меня в чемоданчике есть кубанская. Но нет сухого виноградного вина. Значит, и «Первый поцелуй» исключен для меня, я могу только грезить о нем. Но — у меня в чемоданчике есть полторы четвертинки российской и розовое крепкое за рупь тридцать семь. А их совокупность и дает нам «Поцелуй тети Клавы». Согласен с вами: он невзрачен по вкусовым качествам, он в высшей степени тошнотворен, им уместнее поливать фикус, чем пить его из горлышка, — согласен, но что же делать, если нет сухого вина, если нет даже фикуса? Приходиться пить «Поцелуй тети Клавы»…»
В заключении хочется сказать, что хотя книга и была написана Ерофеевым более 40 лет назад, но ее прочтение в очередной раз дает возможность почувствовать настроение того времени, представить исчезающие пейзажи и колоритные типажи, населявшие их.
Исчезнувшие марки вин (этикетки) периода запоя застоя можно увидеть в пятиминутном фрагменте из м/ф «Митьки никого не хотят победить«. Ностальгия.
Еще вам могут понравиться статьи
«Кто такой Данил Кашин?» – Яндекс.Кью
Наконец-то тема в которой я «шарю». Даня Кашин aka Даниссимо Кувшин — ютубер, рэпер, битмейкер, стример, обладатель самого лучшего инстаграма в мире, а так же просто веселый парень.
Мое знакомство с Даней, как с ютубером началось больше полутора года назад. Узнал я о нем из-за другого популярного ютубера Дмитрия Лендстопа, на тот момент у Дани почти не было аудитории, от силы тысяч 50 и он снимал популярную на тот момент (а для кого-то и сейчас) игру КС:ГО. Тогда Кашин мне запомнился отличным юмором и я сразу же перешел на его канал и подписался. Хочу отметить, что у Дани были не типичные летсплеи, которые банально скучно смотреть. Он приводил своих подписчиков на разные сервера и они как-то развлекались там и рофлили над админами и игроками.
Так же Данил снимал открытия кейсов с «побитой шкурой», с девушкой, которая в будущем очень некрасиво кинет его.
Потом Даня понял, что КС — это не его и перестал снимать ее и перешел на более лайф-стайл формат, начав снимать скетчи, клипы, короткометражки.
Особенно сильно карьера Дани пошла в верх после клипа совместно с Русланом Тушенцовым (СМН) — «МЕМЫ». Клип был красочный, а слова и бит въедались в голову с первого же просмотра. Дальше Даниссимо понял, что это именно то, что ему нравится (Если Даня ,вдруг, прочитает это, и я в чем-то ошибся, прошу меня простить) и снял еще один клип «Амиловотикоко», эт зе сейм тайм он проводил стримы и уже с набравшейся аудиторией делал рейды на разных фриков интернета. После этого он снимает ролик «клипы лестплейщиков — божий дар» (к этому мы еще вернемся, просто держите в голове), а после, Даня готовит текст на предстоящий версус для Дмитрия Ларина, что тоже нехило «хайпануло» на тот момент.
После этого периода происходит в прямом смысле переломный момент в жизни Кашина — ситуация, когда Павел Дуров (создатель ВК и ТГ) выкинул телефон Дани с балкона торгового центра. Эта новость моментально разлетелась по всем новостным и мемным пабликам типо Лентача и 4сh и о Дане узнают все, вплоть до руководителей ВК и самого Дурова. После нескольких роликов о разоблачении Павла, Даня забивает на эту тему и продолжает читать рэп, записывая ролик о грайме и клип совместно с Совергоном.
Далее Кашин придумал очень крутой формат «Рэп аккапельно» (кому интересно — чекайте его канал), что тоже принесло ему еще большую популярность. И вот первый ролик, который набрал более 5 000 000 просмотров — ремейк на песню Марьяны Ро «Вжух-вжух», стал настолько популярен, что сама Марьяна оставила позитивный комментарий под ним.
Следующим этапом в творчестве Дани была концертная концертная деятельность. Он провел свой первый масштабный концерт и был обречен на успех. Далее Кашин снимает очередной ролик «Рэп аккапельно» совместно с Лерой Мидлер и феноменально-хайпанувшей Лиззкой и плюс еще один ролик, который набрал более 5 000 000 просмотров. Сразу же после него, Даня выпускает свой дебютный сольный клип «Не достоин жизни», который на данный момент уже собрал более 5 500 000 просмотров на ютубе. Лично мне очень понравился как клип, так и трэк, пересматривал много раз. В нем Даня неординарно подошел к съемке и весь материал был снят на две камеры сразу, что дало очень интересный эффект.
Далее происходит еще один переломный момент (уже в переносном смысле) в жизни Кашина — он снимает ВТОРОЙ обзор на клипы летсплейщиков и после этого один не очень талантливый, но популярный летсплейщик Шиморо «морально-нравственно страдает» и снимает ответный ролик с обзором на творчество Дани, после чего толпа лютых школьников полетели в комментарии ДК и начали их захламлять. Даниссимо снимает «Дисс на Шиморо», который уже тоже почти перевалил за планку 5 миллионов просмотров и значительно прибавляет к своей аудитории подписчиков.
После успешного дисса, записывает «Рэп аккапельно» с Лерой Мидлер на недавно вышедший (на тот момент) дисс Н. Соболева на Дружко и спустя какое-то время выпускает свой дебютный альбом совместно с Моззи Монтаной и Совергоном и в тот же день клип на трэк «Дикость» совместно с той же Моззи Монтаной, и в тот же период времени отправляется в свой первый тур по городам России.
Далее снимает ремейк на неудавшийся клип Юлии Пушман за 2 дня и перегоняет по просмотрам и общей статистике оригинал. Лично мне трэк тоже очень сильно зашел (дк, конечно же, не пушман), а клип, так вообще шикарен.
И наконец сегодня (уже вчера, пока увидел этот пост и написал ответ), 29 ноября 2017 года, Даня набирает свой первый миллион подписчиков и выпускает «Рэп аккапельно» на трэк года Post Malone x 21 Savage — Rockstar.
Мнение о данном человеке у меня очень хорошее, что можно понять, прочитав мой длинный ответ, желаю ему процветания и достижения новых вершин.
UPD: Так же Даня является создателем мемов: «ля шо бы поделат» (вариаций этого мема множество), рецепт бургера (лук, сыр или котлета блять), Кашина в Путины, самый лучший инстаграм в мире, это не реклама и.т.д.
как люди дерутся за еду — Teletype
В эти выходные российские ленты обошёл очередной сюжет про «блины с лопаты». В Томске во время празднования Дня томича одна из праздничных локаций была посвящена кулинарным искусствам местных компаний. Организаторы совершенно безвозмездно раздали толпе желающих целых 150 кг пирожного «картошка». Внимание на себя обратила сервировка угощения: пирожные разбрасывались в алчущую халявы толпу щедрыми жестами сеятеля. Толпа с переменным успехом ловила сладкие снаряды.
Уже вечером вдохновлённые исполнители из группы «Дискотека Авария» решили во время концерта подарить жителям Томска торт. Примерно тем же методом. Метание торта в довольных местных жителей остановил мэр Томска Иван Кляйн, который заявил, что впервые видит в Томске такое безобразие, и призвал «не кидать подарок как собакам». Где мэр был днём и почему он не узнал о разлетавшейся как шрапнель «картошке», осталось неизвестно. Впрочем, «картошка» – не торт, так что мэр в какой-то степени прав.
В эти выходные томский случай не стал уникальным. Нечто подобное было продемонстрировано и братским белорусским народом на дне города Минска. Там компания «Минскхлебпром» приготовила торт в виде цветка массой целых 270 кг и диаметром около 4-х метров. Вначале торт испытали на детях главы Минска Андрея Шорца, который заявил, что так остальные точно убедятся в безопасности торта для здоровья. После детей дали отмашку для всех. И уже через несколько минут на место событий был приглашён ОМОН, чтобы привести к белорусскому законодательству энтузиазм толпы. Досталось всем. Торта, а не того, что вы подумали.
Фото: TUT.byПодобные эпизоды происходят регулярно, и не только в России. Когда смотришь на поведение «сеятелей» и толпы, можно увидеть экстаз, объединяющий участников процесса. Казалось бы, почему нельзя устроить культурную раздачу с адекватными очередями? Что двигает людей ломиться с боем за грошовыми подарками или получать их в унизительной форме?
Разбрасывание подарков в толпу на праздниках восходит к средневековым традициям. Например, во время коронаций и других торжеств толпа могла рассчитывать на золотые монеты.
«При выходе из церкви бросали народу деньги; русские дрались за них палками… Подходя к полякам, Дмитрий заметил толпу знатных панов и приказал бросить между ними несколько португальских червонцев, к коим, однако, никто из них не притронулся; даже когда два червонца упали одному пану на шляпу, он сбросил их. Русские же кидались за деньгами и производили тесноту; царь, видя сие, не велел более бросать монеты».Из дневников Марины Мнишек. 20 ноября 1605 года, Описание свадьбы Лжедмитрия I с Мариной Мнишек
«Дьяк Богдан Сутулов, Афанасий Власьев и Шуйский по многу раз полными горстьми бросали золото по пути, по коему шествовал царь, державший за руку свою супругу… Золото было самое лучшее, от монет величиною в талер и до самых маленьких в пфенниг».То же событие в описании Исаака Массы, голландского купца, присутствовавшего на свадьбе Марины и Лжедмитрия.
Если вы после чтения этих отрывков прониклись просвещённостью европейцев и дикостью русскими, избавляйтесь от таких мыслей. Европа тоже не чуралась подобных развлечений. Для коронаций чеканились специальные монеты, которые разбрасывались в толпе. Дарились и другие вещи. Например, в 1883 году в английском Сандерленде при раздаче детских подарков в концертном зале в результате массовой давки погибло 183 ребёнка. Но всё-таки мало что может сравниться с чудовищностью трагедии на Ходынке. По официальным данным, за царские гостинцы (кружка и около килограмма различной еды и сладостей) погибли 1379 человек и около полутора тысяч получили травмы и увечья. Некоторые историки оценивают численность погибших в 3-4 тысячи, а раненых могло быть до 20 тысяч.
Кстати, на инаугурации президента РФ гости получают памятные медали. Но их не кидают в толпу, всё культурно.
Фото: «Комсомольская правда»Но если на государственных церемониях раздача сувениров – лишь милая традиция, то всё-таки стоит остерегаться скопления людей на акциях раздачи халявы. В XXI веке люди погибают в толпе в ночных клубах (2003 год – Чикаго, 2009 год – Первоуральск), на городских праздниках и фестивалях (2010 год – Германия и Камбоджа, 2014 год – Шанхай), во время митингов (2014 год – Симферополь), на остановках общественного транспорта (2017 год – Индия). Отдельная тема – религиозные праздники. Там давят с завидной регулярностью и тысячами. Например, в 2015 году во время хаджа в районе Мекки были задавлены 2110 паломников. Впрочем, у верующих своя атмосфера.
Невозможно не вспомнить самые выдающиеся случаи одаривания людей ништяками, произошедшие за последние годы. Особенно те эпизоды, которые окончились благополучно, но вызвали резонанс в обществе.
Если вы захотите поставить на первое место по эпичности «блины с лопаты», то ошибётесь. Американцы и тут обогнали великий русский народ. Ведь у них есть самый эксцентричный президент США Дональд Трамп. Старина Дональд почти год назад на встрече с с жителями Пуэрто-Рико, пострадавшего от двух сильнейших ураганов, устроил раздачу бумажных полотенец, бросая их в толпу. Кадры события выглядят, мягко выражаясь, очень своеобразно. Президент США кидает людям предметы, которые они без проблем получили бы по окончании встречи.
Уверенное второе место займут, конечно же, ваши любимые блины с лопаты. Событие, которое дало название явлению и породило множество смешных и грустных мемов. Теперь каждый раз, когда случается подобное событие, мы сразу же вспоминаем «блины с лопаты». Спасибо ставропольцам за такую самоотверженность и жертвенность. Ваше кормление теперь вряд ли забудется.
Почётное третье место можно смело отдавать жителям города русской славы Севастополя, которые дрались за пластиковые стаканчики с салатом оливье. Этот героический эпизод взятия салата произошёл в декабре 2012 года. Местные повара поставили рекорд Украины, приготовив 416 кг салата, который потом решили раздать страждущим жителям Севастополя. Штурм помоста с салатом запомнился всем. В интернете до сих пор обсуждают, кто оказался таким голодным – украинцы или русские.
Невозможно не упомянуть и эпизод, когда лидер цифрового сопротивления и талантливый IT-менеджер Павел Дуров устроил тестирование бумажных самолётиков на возможность пересылки пятитысячных купюр. 27 мая 2012 года Павел на день города прикреплял деньги к бумажным самолётикам и кидал их из окна своего офиса в Санкт-Петербурге. Акция «Телеграм, начало» быстро была прекращена, потому что энтузиазм собравшихся под окнами людей быстро перерос в зверство.
Фото: vc.ruС не меньшим энтузиазмом встретили жители Чечни акцию по раздаче велосипедов в мае этого года. Во время торжественного открытия отреставрированного и благоустроенного города Шали власти решили раздать тысячу велосипедов. Подростки и их родители с большой радостью кинулись навстречу самому европейскому виду городского транспорта. Не обошлось без драк.
Не чураются мирских радостей и православные христиане. Так, три года назад в Михайловском сквере Санкт-Петербурга состоялась раздача двух тонн молдавских яблок в рамках празднования Яблочного Спаса. После того, как священник прочёл молитву и побрызгал на яблоки водой, собравшиеся пошли на штурм. Яростный напор первых рядов оказался столь значителен, что все находившиеся поодаль махнули рукой и ушли с места событий под крики и стоны лидеров гонки. Все яблоки разобрали за 20 минут. Не помешала даже полиция.
В заключение хотелось бы порекомендовать всем вне зависимости от цвета кожи, религии и политических убеждений всегда оставаться разумными и здравомыслящими людьми. Уважать себя и окружающих. Ну а там как получится.
— Прошу глядеть вверх!… Раз! — в руке у него показался пистолет, он крикнул: — Два! — Пистолет вздернулся кверху. Он крикнул: — Три! — сверкнуло, бухнуло, и тотчас же из-под купола, ныряя между трапециями, начали падать в зал белые бумажки.Они вертелись, их разносило в стороны, забивало на галерею, откидывало в оркестр и на сцену. Через несколько секунд денежный дождь, все густея, достиг кресел, и зрители стали бумажки ловить.
Поднимались сотни рук, зрители сквозь бумажки глядели на освещенную сцену и видели самые верные и праведные водяные знаки. Запах тоже не оставлял никаких сомнений: это был ни с чем по прелести не сравнимый запах только что отпечатанных денег. Сперва веселье, а потом изумленье охватило весь театр. Всюду гудело слово «червонцы, червонцы», слышались восклицанья «ах, ах!» и веселый смех. Кое-кто уже ползал в проходе, шаря под креслами. Многие стояли на сиденьях, ловя вертлявые, капризные бумажки.
На лицах милиции помаленьку стало выражаться недоумение, а артисты без церемонии начали высовываться из кулис.
В бельэтаже послышался голос: «Ты чего хватаешь? Это моя! Ко мне летела!» И другой голос: «Да ты не толкайся, я тебя сам так толкану!» И вдруг послышалась плюха. Тотчас в бельэтаже появился шлем милиционера, из бельэтажа кого-то повели.
Вообще возбуждение возрастало, и неизвестно, во что бы все это вылилось, если бы Фагот не прекратил денежный дождь, внезапно дунув в воздух.
Двое молодых людей, обменявшись многозначительным веселым взглядом, снялись с мест и прямехонько направились в буфет. В театре стоял гул, у всех зрителей возбужденно блестели глаза. Да, да, неизвестно, во что бы все это вылилось, если бы Бенгальский не нашел в себе силы и не шевельнулся бы.
Стараясь покрепче овладеть собой, он по привычке потер руки и голосом наибольшей звучности заговорил так:
— Вот, граждане, мы с вами видели случай так называемого массового гипноза. Чисто научный опыт, как нельзя лучше доказывающий, что никаких чудес и магии не существует. Попросим же маэстро Воланда разоблачить нам этот опыт. Сейчас, граждане, вы увидите, как эти, якобы денежные, бумажки исчезнут так же внезапно, как и появились.
Тут он зааплодировал, но в совершенном одиночестве, и на лице при этом у него играла уверенная улыбка, но в глазах этой уверенности отнюдь не было, и скорее в них выражалась мольба.
Публике речь Бенгальского не понравилась. Наступило полное молчание, которое было прервано клетчатым Фаготом.
— Это опять-таки случай так называемого вранья, — объявил он громким козлиным тенором, — бумажки, граждане, настоящие!
— Браво! — отрывисто рявкнул бас где-то в высоте.
Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»
Пост подготовил Алекс Кульманов
Антон Красовский: Я гей, и я такой же человек, как президент Путин
- Фото: Арсений Несходимов
Ксения Соколова: Антон, две недели назад в эфире телеканала «Контр ТВ» ты совершил то, что называется coming out, то есть публично признался в том, что ты гей…
Антон Красовский: Я, увы, сказал не просто «я гей». Я сказал: «Я гей, и при этом я такой же человек, как вы, мои дорогие зрители, как президент Путин, как премьер Медведев, как депутаты Государственной думы». Слово «человек», в русском языке малозначимое, никто не заметил. Зато все напряглись на то, что я «такой же».
Соколова: Я прочла несколько интерпретаций твоих слов, но не нашла выпуск той программы в интернете.
Красовский: Правильно. Его отовсюду «снесли». Так что мои слова превратились в апокриф.
Соколова: Как называлась эта программа?
Красовский: Это был наш пятничный формат Angry Guyzzz под названием «Как в последний раз». Я придумал это название, хотя точно знал, что уже точно в последний раз, а не «как».
Соколова: Это ток-шоу?
Красовский: Не совсем. У нас, вернее, уже у них на «Контр ТВ» есть такой развлекательный формат для вечера пятницы. Приглашаются разные фрики, которые кривляются и веселят аудиторию. В ту пятницу было травести-шоу. Самые смешные трансухи Москвы.
Соколова: В какой момент ты решил высказаться?
Красовский: Это произошло, когда я завершал программу. Я сказал: «Я гей, и я такой же человек, как вы, как наш президент, премьер…» и прочее. В конце добавил, что, возможно, мне придется в понедельник идти за трудовой книжкой, но я все равно должен был это сказать. И действительно, в понедельник мне предложили эту трудовую книжку забрать.
Соколова: Это было спонтанное высказывание под влиянием момента или ты подготовился заранее, сформулировав эффектную фразу?
Красовский: Я не могу сказать, что я как-то серьезно готовился. Но когда я входил в эфир, то есть за два часа до свершившегося события, я уже понимал, что это сделаю. Для смелости я еще выпил грамм триста вискаря. Я понял это, когда вел программу «Обойма», где обсуждался закон против пропаганды гомосексуализма, который собирается принять Государственная дума. Мне было очень неудобно эту программу вести.
Соколова: Почему?
Красовский: Потому что я сам себе казался лицемером. А лицемерие — это то, что я ненавижу больше всего. Смысл всей истории, которую мы сейчас обсуждаем, в том, что я всю жизнь борюсь с самим собой. И этот мой, как ты говоришь, coming out — очередная битва с самим собой, со своим собственным лицемерием, со своей собственной ложью и со своей собственной трусостью.
- Фото: Арсений Несходимов
Соколова: Как развивались события после окончания передачи Angry Guyzzz?
Красовский: События развивались очень стремительно. Под аплодисменты зрителей и сотрудников я вошел в гримерку, где потом еще минут 20 рыдал от общего ох…ения.
Соколова: А что делал руководитель канала Сергей Минаев, который пригласил тебя работать на «Контр ТВ»?
Красовский: Ну, пригласил он меня работать на абстрактный канал, название придумал я. В тот день у Сергея Минаева был день рождения. Так что весь этот паноптикум оказался ему неплохим подарочком. Сергей Минаев сидел в городе Париже, и когда все произошло, созвонился, видимо, с начальством из Кремля. Начальство сказало: ну, а что ты хочешь, Сергей?! Мы же тебя предупреждали, что творческие люди — они такие. Положиться на них невозможно. Подразумевая, видимо, что Сергей Минаев — не творческий человек, писатель, а эффективный менеджер.
Соколова: С такой точкой зрения трудно не согласиться. Что бы ни продавал Сергей Минаев, он продавал успешно.
Красовский: Он хороший человек. Это один из немногих по-настоящему хороших людей, которых я встречал за почти 40 лет своей жизни.
Соколова: У меня нет никаких причин в этом сомневаться. Что было дальше?
Красовский: Дальше мне моментально заблокировали все мои корпоративные аккаунты, почту. Буквально сразу же, той ночью. И удалили не только мою физиономию с сайта, но и все программы, как будто меня и не было. Моментально! Я на следующий день написал Минаеву, что абсолютно поражен. Потому что, когда я их просил баннер повесить на сайт, проходило полдня, а тут такая оперативность. Сразу видно: могут, когда хотят! Сейчас вернули все вроде, но уже не очень понятно зачем.
Соколова: Сергей Минаев позвонил тебе?
Красовский: Нет, он мне не звонил. Мне вообще никто не звонил. Это был роман в одной эсэмэске, исходящей от генерального директора компании Сергея Комарова. Конечно, это была эсэмэска не от Комарова, а от Минаева. Смысл заключался в том, что я могу приходить в понедельник собирать вещи. Потом уже, в воскресенье, когда мы все успокоились, протрезвели и поняли, что работать кому-то надо, то начали придумывать, как бы устроить так, будто ничего не произошло, и сохранить статус-кво. Но я уже не хотел ничего сохранять. Мне был предложен некий вариант, на который я просто не мог пойти.
Соколова: Почему?
Красовский: Потому что смысл моего поступка заключался вовсе не в том, чтобы выйти и драматически сообщить: «Друзья мои, я гомик». Дело в том, что в последние несколько месяцев я стал чувствовать, словно вокруг меня сгущается пространство, и среди этой густоты я ощущал себя как ежик в тумане, потому что это была черная, непросветная, абсолютно гнетущая взвесь, которая совершенно непонятно когда развеется. И было бы очень странно и подловато получать деньги от людей, которые эту атмосферу создали. Парадокс в том, что я понимаю их логику, но она мне совершенно не близка. А тихо получать их бабки, ругая на кухне Путина или Володина, я считаю гадким. Мерзко брать чьи-то деньги, а потом за его же деньги его и обсирать.
- Фото: Арсений Несходимов
Соколова: «Густота пространства», которую ты описываешь, довольно точно передает атмосферу в ток-шоу «Обойма», посвященном закону о гей-пропаганде, которое ты вел.
Красовский: Наверное, посмотрев это шоу, ты удивилась, обнаружив, как много вокруг милых и красивых людей, о существовании которых на свете ты даже не подозревала?
Соколова: Нет, я не питаю больших иллюзий по поводу качества человеческого материала в принципе. Но, смотря эту передачу, я глубоко и искренне сочувствовала тебе. Мне казалось, что ты стоишь посреди шевелящейся массы бесов. Мне казалось, что, сидя перед экраном, я чувствую смрад.
Красовский: Да, похоже. И это всегда так! Какую бы передачу я ни вел, я всегда ощущал себя в центре столба лицемерного дыма. И смысл даже не в передачах, а в том, что, вступая в должность, допустим, главного редактора очередного государственного канала, а на этот раз, кстати, не просто государственного, а именно кремлевского, я пытаюсь сыграть в одну и ту же игру.
Соколова: Что ты имеешь в виду?
Красовский: Меня, наверное, поймет Ксения Собчак. И, может, Леонид Парфенов. И многие другие. Это борьба между собственным конформизмом, любовью к вкусненькому шабли и какой-то такой правдой, которая вдруг врывается, и никуда от нее не деться. Наступает момент, когда тебе все становится кристально ясно, и ты думаешь с тоской: «Господи, шабли такое вкусненькое-вкусненькое», — а потом все равно выходишь и говоришь то, что говоришь. Помнишь, как Леонид Геннадьевич произносил речь на премии Владислава Листьева? Видно было, насколько Парфенову не хотелось этого делать, не хотелось подводить Эрнста, прекрасно к нему относящегося. Но он должен был сказать, и это оказалось сильнее. Кстати, когда Минаев из Парижа вернулся, он сказал: «Ну вот, и у меня появился свой Парфенов». И это чистая правда, потому что я понимал, что затягиваю в водоворот собственной борьбы Серегу, других людей, людей из Администрации, причем людей мне близких и дорогих, что, может быть, подвожу их, но поделать я с этим ничего не мог. Мне ужасно неловко перед ними.
Соколова: Но, зная себя и особенности своей натуры, зачем ты вообще пошел работать на этот канал? Очевидно же, что он был создан с целью пропаганды.
Красовский: Когда я нанимался на этот канал, я, конечно, понимал, что это кремлевский проект. Хотя они это отрицали, но уже через неделю стало понятно, что именно кремлевский. И я, конечно же, шаг за шагом себя оправдывал. Я говорил себе примерно так: ну и хорошо, что кремлевский, и слава Богу, есть ресурс, деньги, мы будем бороться с дураками и мудаками везде. Потом я стал понимать, что начал превращаться в кремлевского пропагандиста, сам того не желая. Причем тут самое важное слово не «кремлевский», а «пропагандист». Я никогда не хотел ничего пропагандировать. Я не принадлежу ни к одной из сторон конфликта между Кремлем и интеллигенцией. Я действительно считаю, что и Путин, и Навальный — это звенья одной гребаной цепи, причем Путин Навальному куда нужней.
Соколова: Мне кажется, смысл игры с самим собой, которую ты описываешь, состоит в том, чтобы попытаться преуспеть в жизни, оставаясь приличным человеком. Что, в общем, в цивилизованных условиях абсолютно нормально и естественно. Скажи, по-твоему, может ли журналист в современной России стать успешным, богатым или по крайней мере хорошо обеспеченным, не совершая поступков, за которые порядочному человеку неловко?
Красовский: Я считаю — нет. Потому что суть профессии журналиста заключается в том, чтобы говорить людям правду. А тут ты либо говоришь правду, либо зарабатываешь. Либо ты не журналист, а информатор. Продавец информационно-развлекательного контента.
Соколова: А где проходит граница?
Красовский: Граница — это зарплата более 10 000 у.е. После того как ты начинаешь получать в месяц больше указанной суммы, ты уже не журналист, ты менеджер. Ты имеешь дело с хозяином, чьи пожелания тебе придется либо выполнить, либо уйти.
- Фото: Арсений Несходимов
Соколова: А как ты думаешь, почему вообще возникла вся эта антигомосексуальная истерия? Зачем Дума принимает этот закон?
Красовский: Проблема любой засидевшейся и не собирающейся освобождать место властной системы, не диктаторской, не кровавой, а просто номенклатуры, будь то брежневская номенклатура, номенклатура Пиночета, Франко, Путина или Александра Второго, заключается в том, что в последние годы своего существования, когда власть уже не может опираться на высшие слои общества, она начинает опираться на самые низы. Низов больше, и будучи властью, ты оправдываешь свое существование тем, что за тебя — большинство. Это на самом деле не так, но если твое лицо показывать каждый день в эфире Первого канала, а никаких других лиц не показывать, конечно, большинство будет за тебя, здесь тоже не надо лицемерить. Я кстати, в этой связи готов держать пари, что, получив в руки три главные телевизионные кнопки, я за месяц превращу гомофобскую страну Россию в «гей-френдли» передовое цивилизованное государство. Буду им с утра до вечера показывать детей Рикки Мартина, мэра Лондона и Петра Ильича Чайковского.
Соколова: Видимо, понимая опасность твоего нечеловеческого обаяния, Госдума спешно принимает закон против гей-пропаганды.
Красовский: Это я к тому, как действует на умы телевидение. Так вот, власть начинает опираться на самые низы, а эти низы затягивают. И если когда-то ты, будучи правителем, управлял этими низами, то в конечном итоге низы начинают управлять тобой. Причем это не просто низы. Это люмпенизированные подростки. Такое ощущение, что все происходящее делается сейчас для них. Кажется, что в «Республике ШКИД», в «Педагогической поэме», в «Пацанах» побеждает не Макаренко, не Приемыхов, а 14-летний жлоб. Он превращает Макаренко и Приемыхова в шпану. И мы все попадаем в жернова их запросов, а они хотят и требуют самого гнусного. Они всегда, на протяжении всей истории человечества требовали самого жестокого. Хлеба и зрелищ они требовали, и чем больше погибнет гладиаторов, тем веселее. Нынешняя власть, как мне кажется, сама того не понимая, занимается удовлетворением их потребностей. Они сейчас требуют бить пидоров, потом они будут требовать повесить Навального, канонизации Сталина, восстановления смертной казни, потом придут в Кремль и у каждого там спросят: «Ну, кто тут временный?» Сейчас каждую неделю принимается какой-нибудь закон, который развлекает плебс. Помнишь, в нашем детстве были любера и Казань? Вот сейчас они правят балом. И я удивлен, что Путин не замечает, как потерял роль того вот героического Приемыхова.
Соколова: Развлекает — очень точное слово. Последнее время это шапито стало по-настоящему смешным.
Красовский: Мне не кажется, что оно смешное, мне кажется даже, что оно очень грустное. Хотя если ты к этому не имеешь отношения, если ты в этом не живешь, то тогда, конечно, смешно. А когда вдруг понимаешь, что речь идет о тебе самом и что завтра этим самым гладиатором будешь ты, то, конечно, становится не по себе. Вот и все.
Соколова: Как ты видишь свое будущее?
Красовский: Никак. Я не вижу никак своего будущего. Я сейчас живу в состоянии — дожить бы до весны. Я не понимаю, что мне делать. Как я уже говорил, я не хочу выступать ни на одной из сторон конфликта, ни на одной из противоборствующих сторон системы. Потому что я искренне считаю, что условные Алексей Навальный или Сергей Пархоменко — это умильная вельветовая бутоньерка на похоронном смокинге этой системы. То есть Сергей Пархоменко и Алексей Навальный этой системе нужны так же, как система им, они ее часть, и вся эта система, этот тронувшийся вагончик летит на бешеной скорости непонятно куда.
- Фото: Арсений Несходимов
Соколова: Я читала комментарий Сергея Пархоменко по поводу твоего ухода с «Контр ТВ». Меня удивила поразительная уверенность автора в том, что ты и все прочие обязаны разделять его ценности и бороться за то, за что хочет бороться он. Почему вдруг?
Красовский: Я не хочу бороться с режимом. Я просто хочу, чтобы режим не боролся со мной. То, что я сказал в той программе, и то, что говорю сейчас, обращено на самом деле не к режиму. Путин — человек, которого я до сих пор уважаю. Пархоменко — не особо.
Соколова: А к кому?
Красовский: К стране вообще. Потому что гомофобия режима — это порождение гомофобии, которой пронизано все наше общество от и до.
Соколова: А кстати, режим на тебя обиделся?
Красовский: Конечно да. Но не на то, что я признался в том, что являюсь геем. На это режим как бы сказал «ну и ха-ха-ха». Режим обиделся на то, что я сказал, что я такой же, как президент и премьер, что я такой же человек.
Соколова: То есть они решили, что ты записал Путина с Медведевым в пидарасы.
Красовский: Абсолютно! В этой интерпретации моих слов, кстати, состоит сама суть сложившейся в нашем обществе мужской понятийно-криминальной системы. Ты читала про учителя по имени Илья Колмановский, который был вроде бы уволен из Второй гимназии за то, что вышел на митинг против закона о гей-пропаганде?
Соколова: Да, я читала о нем.
Красовский: В связи с его увольнением у него взял интервью «Коммерсант». Первое, что сделал Илья, — это заверил интервьюера и общественность, что он не гей. Он подчеркнул это в первой фразе интервью. То есть человек вышел защищать геев, потому что защищать геев круто в среде его друзей, но на самом деле ему очень стыдно, что его могут ошибочно принять за члена этого второсортного сообщества.
Соколова: Возможно, ты несправедлив к этому учителю. Может быть, он хотел просто уточнить.
- Фото: Арсений Несходимов
Красовский: Что уточнить?! Нет, он сказал то, что сказал. И знаешь, что это значит? Что ему было бы просто стыдно быть геем, ему было бы страшно быть геем, ему было бы неловко быть геем! Поверь, я хорошо знаю, как в нашей стране стыдно, неловко и страшно быть геем. Мне 38 лет, и мне до сих пор стыдно, неловко и страшно. Мне, например, страшно говорить все, что я сейчас говорю. Мне по-прежнему неловко перед моими родителями, мне стыдно приезжать со своим бойфрендом к себе домой. Потому что, условно говоря, с любой девушкой, с которой я приезжал, моя мама могла обниматься и целоваться, а к Никите она даже не прикасается! Потому что мои родители такие же, как все люди здесь, абсолютно такие же! И я сделал то, что сделал, не для того, чтоб мне самому было не стыдно. Мне уже будет стыдно до конца. Может, кто-то помоложе скажет после этого: да пошли вы все в жопу. Я ведь и вправду такой же, как и вы.
Соколова: Как твои родители узнали о том, что ты гей?
Красовский: Я об этом сказал, когда мне исполнилось 30. Как видишь, я люблю делать людям такие «подарки» на день рождения. Я сказал родителям об этом в день своего 30-летия. То есть я дожил до 30 лет, прежде чем я об этом сказал!
Соколова: И что сказали родители?
Красовский: Мама очень сильно переживала дня два. Папа сделал вид, что ничего не заметил, но, видимо, переживает до сих пор.
Соколова: А какими словами ты сказал это?
Красовский: Я сказал вот буквально, как пел Валентин Стрыкало: «Мама, я гей». Какие тут могут быть еще слова?
Соколова: Когда ты понял, что ты гей?
Красовский: В отличие от большого количества молодых людей, я никогда не был очень сильно зациклен на сексуальной саморефлексии. Я жил в Советском Союзе, где не было пропаганды гомосексуализма. Я понял, что гей, когда мне было 20. Это было абсолютно взрослое, осознанное решение, и оно никаким образом не было связано с той социальной ситуацией, в которой я тогда находился. Она была, кстати, очень гей-френдли.
Соколова: Твои знакомые и друзья знали о том, что ты гей?
Красовский: Я крестный твоего ребенка, ты знала об этом?
Соколова: Конечно.
Красовский: А что тогда спрашиваешь? Конечно, все знали. Все 38 лет, вплоть до последнего времени, я прожил в исключительно комфортном для меня окружении, где моя ориентация воспринималась абсолютно естественно.
- Фото: Арсений Несходимов
Соколова: Когда ты впервые почувствовал дискомфорт?
Красовский: Когда стал руководителем избирательного штаба Михаила Прохорова.
Соколова: В чем это выразилось?
Красовский: До того как я познакомился с Прохоровым, я всегда был окружен московским высшим обществом, абсолютно толерантным. Тем кругом «интеллигентных людей», к которому мы все принадлежим. У меня просто не было другого опыта общения. Когда я оказался у Михаила, я вдруг с удивлением начал замечать, что его обслуживающий персонал, он как-то ко мне не очень… Вот не очень.
Соколова: Персонал какого уровня ты имеешь в виду?
Красовский: Не секретарш. Я имею в виду мужчин, конечно. Это даже не обслуга в буквальном понимании, это сотрудники, обслуживающие Михаила Прохорова. В конечном итоге мне об этом прямо сказала одна наша активистка в городе Новосибирске. «Антон, про тебя говорят, что даже с тобой не здороваются». Мне тогда так стало стыдно.
Соколова: Стыдно чего? Стыдно, что ты такой? Перед Прохоровым стыдно? Что значит это «стыдно»?
Красовский: Ты сейчас пытаешься разговаривать как психолог. Вот чего было Илье Колмановскому стыдно, когда первое, что он сказал в интервью, — это «вы не подумайте, я натурал»?! Ему было стыдно показаться не таким, как большинство. Стыдно и страшно, потому что протест в России при Путине не предполагает жертву. Все обвиняют Путина в том, что он кровавый палач, при этом никто не может вспомнить ни крови, которой замазаны его руки, ни сами не готовы рисковать и жертвовать. Мы привыкли выходить на улицы с плакатиками, а потом получать лайки в фейсбуки и благодарности в «Жан-Жаке». Как только тебе указали на дверь, ты сразу говоришь: «Ой, да вы меня неправильно поняли». Но я не обвиняю Колмановского. Я очень ему сочувствую. Я ведь тоже без работы. Просто я-то знал, что так просто мне это не пройдет. Я был к этому готов.
Соколова: По-моему, ты несправедлив. Большинству людей свойственно стремиться принадлежать к большинству в любом обществе. Особенно в первобытном, когда быть не в большинстве просто опасно.
Красовский: Именно что в первобытном! Здесь культ большинства! Демократия по-русски — это власть большинства. Все, что не связано с этим большинством, либо стыдливо замалчивается, либо столь же стыдливо преувеличивается. Вот, например, сколько ты знаешь синонимов к слову «вор»? Их почти нет! Есть унизительное «жулик». «Жулик» — это, значит, немного украл, значит, не крут. А если вор, то, значит, «красава», много унес, молодец. Зато я могу тебе назвать штук десять синонимов к слову «гей»: педик, гомик, жоподолб, что угодно… То есть п…здить, как министр Сердюков, — это почетно. А быть как Петр Ильич Чайковский — это унизительно.
- Фото: Арсений Несходимов
Соколова: Боюсь, новости совсем плохие. Страна, где мы родились, — это первобытное общество, живущее по законам зоны.
Красовский: Зона — это первобытная система в ее апогее. Зона живет по первобытным законам, по понятиям. Не сильно отличаясь от зоны, наше общество, конечно, очень понятийное. Власть, бизнес — это все про понятия. Например, я сейчас работал на «Контр ТВ». «Контр ТВ» — это такой мир, в котором я раньше никогда не оказывался. Это мир таких мужиков-мужиков, мир условного Эдуарда Багирова.
Соколова: Но Эдуард Багиров тоже условность, фейк, оболочка. Мы прекрасно знаем, насколько она отличается от реальности.
Красовский: Конечно! Это мир условностей. Я раньше жил в мире других, комфортных для меня условностей. Я в нем родился, и мне было спокойно в нем жить. И вдруг я попал в новый для меня мир, и он поразил меня своей абсолютно неприкрытой брезгливостью ко всему слабому, всему «не такому». При этом следует отметить, что эти условные «мужики» — люди в значительной степени гораздо более отзывчивые, чем персонажи условной Болотной. Я утверждаю, видел это сам, что не было ни одного случая, когда бы, например, Сергей Минаев отказал в помощи тому, кто в ней нуждался, даже не просил, а просто нуждался! Он всегда помогал человеку — больному, бедному, убогому. Такая же ситуация с Михаилом Прохоровым — ты знаешь. То есть как только эти люди видят горе, соприкасаются с ним, они пытаются помочь всем, чем могут.
Соколова: Мне тоже ближе люди, живущие по понятиям, пусть и чуждым мне, чем торговцы, готовые продать родную маму, или интеллигенты, готовые убедить себя в чем угодно, в зависимости от того, откуда пахнет колбасой. То, что ты описываешь, желание помочь — нормальная мужская природа.
Красовский: Да! Это мужская природа. Это отлично. Но где-то в природе этих мужчин произошло замыкание. У них гипертрофированная боязнь выступить на стороне слабого, «не такого», и от того самому показаться слабаком. Потому что на зоне место слабого — у параши. И того, кто прикасается к нему, защищает его, «мужики» обязательно попытаются опустить.
Соколова: Да, так в тюрьме и происходит. На самом деле причина этого «замыкания» очень проста — это мужская неуверенность. Это я, как женщина, очень хорошо знаю. Кстати, в качестве следующего coming out могу рассказать, как неприятно быть в России женщиной.
Красовский: Геем — неприятнее.
- Фото: Арсений Несходимов
Соколова: Согласна. Все познается в сравнении. Как бы то ни было, вся эта показная квазимужественность — от глубинного ощущения собственной мужской несостоятельности. Кстати, смешно, но на фоне бессмысленного потрясания гениталиями твое признание в том, что ты гей, — совершенно мужской поступок. И, зная не понаслышке наших «понятийных» друзей из высшей власти, могу предположить, что они за твою наглую выходку поставили тебе зачет. Рассуждая в их терминах, ты отказался сидеть у параши. И теперь сидишь на шконке как король на именинах.
Красовский: Можно и так сказать.
Соколова: Они такое чудо редко видят, так как у параши за бабки и привилегии большинство «мужиков» сидит, не жужжит и вообще готово языком углы вылизывать. Но я хочу тебя вот о чем спросить. Зачем было идти на такие жертвы? Будучи принятым в их мире, занимая там достаточно высокое положение, почему ты не мог просто избегать щекотливой темы? Например, не вести передачу про закон о гей-пропаганде?
Красовский: Ты рассуждаешь как один бывший кремлевский начальник, который мне позвонил и сказал: «Ну че разошелся?! Ты ценен мозгами, а большинство тех, о ком ты говоришь, ценят х…й, жопы или бабки. Че бисер метать?» Так вот, я делаю это не для людей, которым просто хочется е…аться в жопу, я это делаю для людей, которые, может быть, сейчас сидят и думают, что нет выхода и надо пойти и повеситься. Я совершенно не собираюсь быть русским Харви Милком. Но я очень хорошо понимаю положение детей, которые вдруг в 16-17 лет обнаружили у себя гомосексуальность, и, к сожалению, не в Москве или Петербурге, а где-нибудь в городе Нерчинске или Усть-Каменогорске. Хуже положения этих людей трудно что-либо представить. Трудно представить себе меру их стыда и страха. Их единственный шанс — это уехать. Но иногда повеситься бывает проще, чем уехать. Трудно что-то сделать, когда у тебя никакого таланта нет, ты не обладаешь никакими особенными способностями. Ты сварщик, бл…дь! Вот так получилось, ты ничего не умеешь, кроме как сваривать трубы, и при этом ты гей! И пи…дец! И я, собственно, сказал какие-то слова, чтобы дать им понять: «Все что угодно лучше самоубийства». Вы, ребят, такие же, как я. Не ссыте. Да, весь мир против вас, но мы попробуем сделать этот мир. Должны попробовать.
Соколова: Но можно жить, не афишируя своей ориентации. Многие так и поступают.
Красовский: Это точно! Сказав то, что я сказал, я понимал, что среда, в которой я точно не найду поддержки, — это, собственно говоря, сами российские геи, которым все права достались в подарок. Они никогда ни за что здесь не боролись. Это не Америка, где гражданские свободы — результат борьбы за свои права нескольких поколений. А в России геи уже не помнят 121-ю статью. Дедушка Ельцин пришел и сказал: у нас будет как в Европе, и отменил эту статью. И все эти люди очень боятся потерять свой лицемерный, лживый и очень комфортный мирок, который у них сформировался благодаря Борису Николаевичу Ельцину. И я хочу им сказать: вы его потеряете. Именно потому, что до конца будете тихонько сидеть и молчать в тряпочку.
- Фото: Арсений Несходимов
Соколова: А может, и не потеряют. Многие задают вопрос: зачем секс-меньшинствам вообще кричать о себе, бороться за какие-то права?
Красовский: А затем, что если, например, я попаду в реанимацию, моего бойфренда ко мне туда не пустят. Мы не родственники. Или вопрос наследства. Допустим, мне есть что оставить в наследство, но я совершенно не хочу это оставлять бесконечным детям двоюродных сестер.
Соколова: Ты можешь подарить имущество кому хочешь.
Красовский: А если неожиданная смерть? Значит, надо все заранее дарить, да? И третье — то, что в этой стране даже бессмысленно обсуждать, — это усыновление и вообще совместное воспитание детей. В этой стране невозможно себе представить пару мужчин, воспитывающих детей. То есть пара женщин еще может, такие примеры есть, но мужчин — нет!
Соколова: Если все так ужасно и никаких перспектив, почему ты просто не уедешь отсюда?
Красовский: Я старенький уже. Мне уезжать некуда. У меня здесь родители пожилые.
Соколова: Но тебя эта действительность сжирает. Мне просто жалко на это смотреть.
Красовский: Сжирает, конечно. Но я не знаю, что мне там делать.
Соколова: А мне кажется, это просто русский народный фатализм. Есть прекрасное определение русской тоски: бесконечно размышлять о вещах как о том, чего тебе очень хочется и чего у тебя никогда не будет. Перед тобой огромный мир. Просто бери то, что тебе нравится! На Манхэттене никто не смотрит на тебя косо — натурал ты, гей, даун, инвалид без ножек! В России легко добыть деньги на то, чтобы обеспечить себе там комфортную жизнь. Почему бы не попробовать?
Красовский: Наверное, ты права. Но, честно говоря, я никогда не хотел уезжать. У меня всегда была надежда.
Соколова: На что?!
Красовский: На лучшее. У каждого человека есть надежда на лучшее.
Соколова: Твоя надежда воплощалась во что-то реальное?
Красовский: Да, воплощалась. Как у любого нормального человека, растущего и делающего карьеру, это была надежда прежде всего на свои собственные успехи. И эта надежда оправдалась.
Соколова: Но никакие успехи не отменяют действительности, которая создает дискомфорт и определяет твои границы.
Красовский: Действительность ты начинаешь замечать довольно поздно, если на тебе нет непосредственной ответственности за детей, родителей и так далее. Потом я ж говорю: действительность ухудшилась.
Соколова: А ты когда это заметил? Во время прохоровской кампании?
Красовский: Нет. Это была кампания надежды. Для меня это была кампания очень важная, и Михаил в моей жизни человек знаковый. Все началось где-то с этой осени. Я понял, что пространство как-то сгущается, воздух сжимается вокруг каждого из нас, вокруг меня лично.
- Фото: Арсений Несходимов
Соколова: Эти ощущения связаны с общим ухудшением политической ситуации?
Красовский: Я бы не назвал это ухудшением. В связи с общим развитием ситуации, когда система вынуждена не просто опираться на низы, но и «вплевывать» в себя эти низы. Сейчас система, как бациллой, порождается самыми низменными человеческими желаниями: лицемерием, ложью, злобой, ненавистью… Даже не злобой, а именно ненавистью. Смысл существования любой политической системы — в формировании комфортного инвайрмента. А нынешняя система этого не понимает, и сама будет сожрана коллективным Игорем Холманских. Потому что коллективный Игорь Холманских очень активный, агрессивный, и он придет и всех нас съест.
Соколова: Ты серьезно это говоришь?
Красовский: Абсолютно.
Соколова: И ты остаешься здесь и готов быть съеденным?
Красовский: Я готов быть съеденным уже сейчас. Поэтому я делаю то, что делаю. А что ты предлагаешь?
Соколова: Попробовать стать счастливым. Это возможно. Мир открыт.
Красовский: Наверное. Но мне всегда казалось, что я могу быть счастлив в России. Мне казалось, что Россия может меняться таким образом, что я могу быть здесь действительно полезен. То есть не функционально полезен, а по-настоящему полезен. Мне действительно всегда казалось, что я, может быть, доживу до по-настоящему свободной России.
Соколова: По-настоящему — это как? Как англосаксы?
Красовский: Да.
Соколова: Тысячу лет собрался прожить?! Тебе не кажется, что ты просто придумываешь какие-то дурацкие оправдания, чтобы не признать очевидное: что тебе надо что-то предпринять, чтобы уехать из этой страны, забыть этот язык, эту действительность, как страшный сон.
Красовский: Да пойми же ты, я не вор, я не пью с ворами, и у меня с ворами не получается и не получится никогда! Я не умею объ…бывать, не умею зарабатывать, и вообще я не очень заточен под бабки. При этом я не могу жить в некомфортной языковой среде. Даже не языковой, а смысловой среде, среде отношений. То есть я не буду себя комфортно ощущать в условной Америке, я не понимаю, что я там буду делать, с кем я там буду. И зачем я нужен там, когда есть Россия? Но при этом это не значит, что я отсюда не уеду. Если здесь будет по-настоящему опасно, я буду, конечно, стараться уехать.
Соколова: А сейчас еще не опасно по-настоящему?
Красовский: Сейчас просто, мне кажется, страшно. И я мог это спокойно пересидеть и пережить. Но проблема в том, что, в отличие от большинства людей вокруг, я действительно в Бога верю. Я понимаю, что мне придется что-то ему говорить. И мне бы не хотелось, чтобы, когда там меня спросят, главным аргументом в мою пользу было бы наличие самых красивых в Московской области гортензий в моем маленьком садике.
Соколова: Ты считаешь, что Господу не достаточно красивых гортензий? Ты считаешь, что ему и правда небезразлично, сказал ты или не сказал слова в этой передачке?
Красовский: Когда там меня спросят, был ли я изгнан за правду, был ли милостив, был ли чист сердцем, я хотел бы сказать: «Типа того, Господи. Было дело».
Соколова: По-твоему, это можно предъявить как результат жизни?
Красовский: Конечно.
Соколова: Ты считаешь, что жизнь — это нравственная проверка, экзамен?
Красовский: Не знаю, экзамен ли… Но мне кажется, не имеет смысла проживать жизнь, чтобы заработать очередной миллион долларов. По-моему, это неинтересно. Проживешь комфортно, а потом сдохнешь от рака легких, причем подыхать будешь долго и мучительно.
Соколова: Ты считаешь, что миллионы как-то коррелируют с раком легких?
Красовский: Нет. Я просто считаю, что никогда не надо загадывать. Независимо от того, стремишься к комфорту или нет, надо быть готовым к тому, что конец наступит совершенно неожиданно. Или, наоборот, ожидаемо. Так или иначе, это все равно случится. Я никого не призываю, никого ни в чем не упрекаю, совершенно никого ни в чем не обвиняю, но мне лично хотелось бы на той самой последней койке чувствовать себя человеком.С
Мастер и Маргарита Михаил Булгаков
Мастер и Маргарита Михаила Булгакова (1967)
Краткое содержание
Действие романа происходит в современной Москве, в Иудее I века и в безымянном месте, которое, вероятно, можно приравнять к аду. Фильм следует за Понтием Пилатом в дни, предшествующие суду над Иисусом, незаконной любовной интриге между необычайно талантливым и чувствительным писателем и необыкновенной женщиной, и мефистофельской фигурой, которая прибывает в Москву со своей свитой, чтобы посеять хаос.Булгаков включает цитату из Фауста в начале текста: «Скажи наконец — кто ты?» / «Та сила, которой я служу / Которая вечно желает зла / Но вечно творит добро». Роман находится под сильным влиянием Фауста. проблемы, например, жажда знаний, человеческие ограничения, смешение сверхъестественного с повседневной жизнью, безумие, любовь и искупление; Булгаков даже написал в «Вальпургиеву ночь». Однако главного героя нет — похоже, что все современное человечество стоит за Фауста.
Персонаж, соответствующий Мефистофелю, известен как профессор Воланд, хотя его настоящее имя никогда не разглашается. Его внешность очаровательна, а его познания в философии и истории не имеют себе равных; он вежливо относится ко всем, кого встречает, полагаясь на своих приспешников, которые пугают людей и манипулируют ими. В их число входят Коровьев, высокий мужчина в клетчатом костюме с разбитыми очками, который представился хормейстером на пенсии, Бегемот, гигантский черный кот, который ходит, разговаривает и любит трюки и устраивает драки, Азазелло, бандит с клыком и косоглазие, и Хелла, красивая ведьма со шрамом на шее.В частности, они нацелены на театр, как на способ охватить сразу большое количество людей, но также и на то, чтобы Булгаков мог исследовать темы иллюзий и наш инстинкт постоянно рационализировать необъяснимое. Он предполагает, что это наш современный метод решения таких вопросов, как вера в Бога и существование зла, а также способ не замечать собственных недостатков и оправдывать свое плохое поведение.
Жители Москвы совершенно несчастны перед Воландом и его окружением, но есть ощущение, что этому способствовали их собственные недостатки.Их безжалостно изображают похотливыми, вороватыми, тщеславными, эгоистичными, бюрократическими и жадными; например, Дом Грибоедова, якобы рассадник художественных и литературных талантов, на самом деле кафкиан по своей некомпетентности и негуманности. Как и в случае с Фаустом, «Мастер и Маргарита» полон образов, связанных с едой и обжорством, описывающих застолья в лучших ресторанах и кулинарных залах универмагов, которые контрастируют с моральным голодом горожан. Также, как и Мефистофель, шалости Воланда варьируются от забавных до излишне жестоких.Благодаря ему, прежде респектабельные и довольные граждане глубоко травмируются и преследуются болью и плохими сновидениями во время полнолуния. Людей обезглавливают, а затем им снова прикрепляют головы, их посещают и мучают приспешники Воланда, разрушают их дома и средства к существованию из-за того, что они оказались в неправильном месте в неподходящее время. Тем не менее, есть ощущение, что некоторые из них изменились к лучшему благодаря контакту с дьяволом; например, Иван Николаич, бывший поэт, остался печальнее и обеспокоен, но стал мудрее, с более глубоким пониманием положения человека.Мастер, который потерял всякое чувство цели и даже не может вспомнить свое имя, и Маргарита, его отчаянно несчастная бывшая любовница, воссоединяются благодаря действиям Воланда и вместе им удается обрести душевный покой. Дом Грибоедова со всем его лицемерием и злословием сожгли Коровьев и Бегемот, чтобы на его месте построить новое здание. Даже Понтий Пилат, герой романа Учителя, избавлен от мучений, связанных с осуждением Иисуса (Иешуа) на смерть, и, наконец, может искать и получать от него прощение.Подобно Фаусту, все персонажи, совершающие великие и ужасные грехи, искуплены, тогда как те, кто совершает более мелкие и повседневные грехи, должны быть наказаны на земле.
Сцена «Вальпургиева ночь» является кульминацией романа, где до сих пор действие состояло из случайных, разрозненных событий. Он фокусируется на Маргарите, которая, когда мы встречаемся с ней, суицидально несчастна, несмотря на то, что у нее внешне комфортная жизнь. К ней подходит Азазелло, который сначала отталкивает ее по причинам, которые она не может полностью описать, но вместо того, чтобы пытаться объяснить ему, как это сделали другие, она принимает его за чистую монету и беседует с ним.Выясняется, что ее выбрали хозяйкой Дьявольского бала, и, поскольку она чувствует, что ей не ради чего жить без возлюбленного, она соглашается. С помощью волшебного макияжа она становится на десять лет моложе и красивее, чем когда-либо, затем летает по Москве на метле, чтобы найти мяч, действие которого происходит в пространстве, которое не является ни реальным, ни воображаемым. Тысячи убийц, насильников, прелюбодеев и других злодеев вливаются в него в течение ночи, и Маргарита должна позаботиться о них всех, после чего Воланд предлагает ей все, что она пожелает.Она решает снова быть с Мастером, и они буквально улетают в закат, долго и счастливо. Однако во время этого отрывка истинная природа Воланда, Бегемота, Азазелло и Коровьева физически раскрывается лунным светом во время их полета. В то время как в Москве они шутят и гротескны, не более чем шутники и головорезы, в подвешенном состоянии они становятся гораздо более пугающими. Для меня это предположение Булгакова о том, что большую часть времени мы не можем видеть вещи чисто, будучи ослепленными принятием желаемого за действительное, отрицанием или страхом.В то же время, поскольку Мастер и Маргарита награждаются сверх их самых смелых мечтаний тем, что они достаточно храбры, чтобы распознать Дьявола таким, какой он есть, кажется, что опасности и награды, связанные с возможностью смотреть злу в лицо, намного больше, чем те, которые мы могут когда-либо встретиться в нашей земной жизни.
Котировки
«Что касается его зубов, то у него были платиновые коронки на левой стороне и золотые на правой. На нем был дорогой серый костюм и иностранные туфли того же цвета, что и его костюм.Его серый берет весело торчал на ухе, а под мышкой он держал трость с ручкой в форме головы пуделя. На вид ему было чуть больше сорока. Кривой рот. Бритый. Темные волосы. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Короче — иностранец ». (14)
«Я?» — возразил профессор и на мгновение задумался. «Да, полагаю, я немец …» — сказал он ». (22)
«Нет злых людей на земле». — Йешуа (33)
«[Иешуа] ушел навсегда, и некому было исцелить ужасные, жестокие боли Прокуратора; Теперь для них не было лекарства, кроме смерти…. Прокуратура смутно осознавала, что ему еще есть что сказать заключенному и что, возможно, ему тоже есть чему у него поучиться ». (41)
«Вареное филе окуня — это ерунда …! А как насчет осетра, осетра в посеребренной сковороде, филе осетра, поданного между хвостами омара и свежей икрой? А oeufs en cocotte с грибным пюре в мисочках? А вам не нравилась грудь дрозда? С трюфелями? (65)
«Вокалист уже не пел — он выл.Время от времени грохот тарелок в оркестре заглушал шум грязной посуды, сбрасываемой по наклонному желобу в буфетную. Короче — черт ». описание танцев в ресторане на Грибоедова (68)
«Не надо было его толкать! Он может делать вещи, в которые вы никогда не поверите! Он заранее знал, что Берлиоз попадет под трамвай … Дело в том, что профессор … ну, будем откровенны … он в союзе с силами зла … и это не так-то просто поймать кого-нибудь вроде него. (78)
«Я расскажу, что с тобой произошло на самом деле.Вчера кто-то вас сильно напугал и расстроил этой историей о Понтии Пилате и прочем … Вполне естественно, что люди приняли вас за сумасшедшего. Ваше единственное спасение — полный покой. И ты должен остаться здесь »(102)
« Внезапно, на полпути вниз, ему пришло в голову кое-что еще — как этот переводчик пробрался в кабинет через запечатанную дверь? И почему он, Николай Иванович, забыл его об этом спросить? » (109)
«Не было сомнений, что из Ялты телеграфировал какой-то сумасшедший или шутник.Но вот что странно — откуда этот остряк в Ялте узнал о Воланде, который только накануне вечером приехал в Москву? Откуда он узнал о связи Лиходеева и Воланда? » (116)
«Он должен был найти немедленное, на месте, естественное решение для ряда очень необычных явлений» (117)
«Он загадочное, высшее существо — вот что делает его таким интересным. Подумайте об этом — человек, который знал Понтия Пилата! Вместо того, чтобы создавать эту нелепую сцену … не было бы умнее вежливо спросить его, что случилось потом…? » (127)
«« Меня не столько интересуют автобусы, трамваи и тому подобное … как более важный вопрос: изменились ли москвичи внутренне? » (133)
«Сразу же с купола над аудиторией начал спускаться каскад белых бумажек … Со всего дома, среди вздохов и восторженного смеха, доносились слова« деньги, деньги! »Один мужчина был уже ползать по проходу и шарить под сиденьями … Из бельевого круга раздался голос, кричащий: «Отпусти! Это мое — я первым поймал! », За которым последовал другой голос:« Прекратите толкать и хватать, или я проткну вам лицо! »(134-5)
« Затем [было] объявлено, что это было так поздно Магазин закроется до завтрашнего вечера.Это вызвало невероятную драку на сцене. Не примеряя их, женщины хватались за любую доступную обувь ». (140)
«Вчера на Патриарших прудах вы встретили сатану … Человек, с которым вы разговаривали, был с Понтием Пилатом, он завтракал с Кантом, а теперь он нанес визит в Москву» (147)
«Мы молча шла по этой унылой извилистой улочке, не говоря ни слова, она с одной стороны, я с другой. На улице не было ни души. Я был в агонии, потому что чувствовал, что должен поговорить с ней, и беспокоился, что не смогу произнести ни слова.(150)
«Я почувствовал, особенно перед сном, что какой-то очень холодный, гибкий осьминог обвил своими щупальцами мое сердце» (156)
«Бедная жертва своей опрометчивости и тщеславия… ничего не могла сделать, кроме как надеюсь, что тебя поглотит земля ». (162)
«Ее руки мертвенно-зеленого цвета начали вытягиваться, как будто они были сделаны из резины. Наконец ее зеленые трупные пальцы ухватились за ручку оконной защелки, повернули ее, и створка открылась … Петух снова запел, девушка скрежетала зубами, и каштановые волосы встали дыбом.(168-9)
«Ты не всемогущий Бог — ты злой Бог! Проклинаю тебя, Бог разбойников, их покровитель и защитник! »- Левит Матфей (190)
« Он искренне оплакивал смерть двоюродного брата своей жены, но … будучи человеком практичным, он полностью осознавал, что в его присутствие на похоронах. Но Максимилиан Андреевич очень спешил в Москву. Зачем? Во-первых, квартира … Практические люди знают, что возможности такого рода никогда не появляются дважды ». (208-9)
«Я всегда думаю … что что-то неприятное таится в людях, которые избегают выпивки, азартных игр и хорошеньких женщин.Такие люди либо больны, либо тайно ненавидят своих собратьев ». Воланд (219-20)
«Я бы продал свою душу дьяволу, чтобы узнать, жив он или нет» (236)
«Помазание изменило не только ее внешний вид … Маргарита почувствовала себя свободной, свободной от всего, осознав с абсолютной ясностью, что происходящее было исполнением ее предчувствия в то утро, что она собирается навсегда покинуть свой дом и свое прошлое ». (244)
«Мы увидим людей, которые в свое время обладали огромной силой.Но если вспомнить, насколько микроскопическим было их влияние на самом деле по сравнению с мощью того, в чьей свите я имею честь служить, они становятся довольно смехотворными, даже жалкими »(267)
« [Воланда] глаза сверлили лицо Маргариты. В глубине правого глаза была золотая искра, способная пронзить любую душу до глубины души; левый глаз был таким же пустым и черным, как маленький черный алмаз, как устье бездонного колодца тьмы и тени ». (268)
«Появился Коровьев и повесил на груди Маргариты изображение черного пуделя в тяжелой овальной рамке с массивной цепью.(276)
«Обнаженные женщины, поднимающиеся по лестнице между мужчинами с покрытыми хвостами и белыми связями, парили в спектре цветных тел, который варьировался от белого до оливкового, медного и кофейного до совершенно черного. В рыжих, черных, каштановых и льняных волосах вспыхивали искры из драгоценных камней ». (284)
«Маргарита так же мало интересовалась императором Гаем Калигулой и Мессалиной, как и остальная часть процессии королей, герцогов, рыцарей, самоубийц, отравителей, виселиц, сводников, тюремщиков, шулеров карт, палачей. , доносчики, предатели, безумцы, сыщики и соблазнители.(285)
«Никогда ни о чем не просите. Никогда — и особенно от тех, кто сильнее вас. Они сделают предложение, и они сделают это по собственному желанию »(298)
« Уберите документ — и вы удалите человека »(306)
« Он шел с … бродячим философом рядом с ним. Они спорили о серьезной и сложной проблеме, над которой ни один из них не мог взять верх … Казнь, конечно, была чистым недоразумением: в конце концов, тот же самый человек с его нелепой философией, что все люди хорошие, был идущий рядом с ним — значит, он был жив.(336)
«Не было ни убитых, ни раненых. Никто, включая кошку, не пострадал. В качестве финального теста один человек выстрелил пятью выстрелами в живот чудовищного зверя, и кошка ответила целым залпом, который дал тот же результат — ни царапины »(362)
« Подумайте, где бы вы были, если бы не было зло, и как бы мир выглядел без теней? … Вы хотите лишить весь земной шар, удалив каждое дерево и каждое существо, чтобы удовлетворить свою фантазию о голом мире? » (378)
«Ты слабый, неверный, глупый человек! Как вы думаете, почему я всю прошлую ночь скакал голым, почему, как вы думаете, я продал свою человеческую природу и стал ведьмой, почему, как вы думаете, я провел месяцы в этой тусклой сырой дыре, не думая ни о чем, кроме шторма. Иерусалим, как ты думаешь, почему я плакал, когда ты исчез? » (385)
«Навсегда… Надо подумать, что это значит »(395)
« Как печально, боги, как печален мир вечером, как таинственны туманы над болотами. Вы узнаете это, когда заблудились в этих туманах, когда вы сильно страдали перед смертью, когда вы шли по миру, неся невыносимое бремя ». (398)
«Разве ты не хочешь, как Фауст, сидеть над репликой в надежде создать нового гомункула?» (402)
«Культурные люди встали на точку зрения полиции: работала банда блестяще искусных гипнотизеров и чревовещателей» (404)
Мастер и Маргарита | Авиньонский фестиваль
Какие элементы этого огромного романа — говоря о любви, искусстве и политике — за какие элементы вы цепляетесь, адаптируя произведение для Папского дворца? Саймон МакБерни решил быть верным решительно деконструированной конструкции «Мастера и Маргариты» и ее повествованию, которое несется из Москвы в Иерусалим и с небес в ад.Из этого огромного изобилия он нашел театральную форму и расчистил путь, чтобы проследить за тремя смешанными историями, историями, концы которых и чьи связи не станут ясными до конца этой зеркальной истории. Во всем этом режиссер позволяет себе все элементы, составляющие творчество Булгакова: страсть и сострадание Мастера и Маргариты в их любви и свободе; горькая и безумная комедия социальной и политической сатиры; проницательное и трагическое отношение писателя к своему творчеству; даже поэтические и сказочные образы, уносящие героев в фантастический иной мир.Мастер — это одинокий и угнетенный писатель в образе Булгакова, раздавленного тираническим безумием сталинской власти; Маргарита, эта влюбчивая, цельная и смелая женщина. Сила Саймона МакБерни заключается в его способности сочетать традиционные ремесла и методы театра с самыми изощренными современными технологиями; Таким образом, он может оживить лошадь с помощью нескольких стульев, но в равной степени заставить своих актеров летать по московскому небу, не отрывая ни одной ноги от сцены. Он радостно смешивает воображаемые вселенные Булгакова: Москва, где прячется и наблюдает Сталин; Рай и ад, где сатана изрекает невыносимые истины; Иерусалим, где мы находим Понтия Пилата и философского Иисуса, тесно связанных друг с другом; и психиатрическая больница, убежище для отчаявшихся и истощенных писателей.Благодаря удивительно уверенной работе своих актеров и творческой команды Макберни смело погружает нас за секунды от одной истории к другой, позволяя с легкостью перемещаться по этому лабиринту мыслей и эмоций. Роман, созданный в недавнем прошлом, в двадцатом веке, полном ужасов; роман, осуждающий порочность ума и противопоставляющий ей движения сердца; вневременной роман, пробуждающий склонность к апатии, которая иногда может овладеть человечеством. Мастер и Маргарита дают Саймону Макберни и Complicite сырье для этого щедрого, острого и образного театрального произведения и еще раз демонстрируют, что литературное и театральное выражение являются одними из самых мощных средств коммуникации, изобретенных человечеством.JFP
Михаилу Булгакову (1891–1940) было 37 лет, когда в 1928 году он начал писать «Мастер и Маргарита», ставшую одним из важнейших произведений русской литературы двадцатого века. В то время ему запретили публикацию, а его ранние работы «Белая гвардия» и «Собачье сердце» были конфискованы. Тем не менее под пристальным наблюдением советской политической полиции он был оставлен на свободе по личному указанию Сталина, который разрешил ему работать ассистентом в МХАТ, хотя и отказал ему в паспорте, который позволил бы ему покинуть СССР. .Сожгив первую рукопись «Мастера и Маргариты», Булгаков вернулся к роману в 1931 году и завершил второй черновик в 1936 году, который содержал более или менее все основные элементы окончательной версии. Стремясь довести свою работу до совершенства, он разработал третью версию, а затем четвертую, которую его жена завершила в 1941 году, через год после смерти мужа. Работа полностью не публиковалась в Советском Союзе до 1973 года. Саймон МакБерни всегда был очарован книгой, которая одновременно является историей любви и политической критикой, пародийной комедией и фантастической сказкой.По его словам, «мир, в котором мы живем, — тщательно продуманная выдумка. Образное сооружение, которое мы принимаем за реальность. Преодоление этой реальности должно быть функцией искусства. Возможно, это никогда не было более справедливым, чем при режиме бывшего Советского Союза … »И поэтому именно это вневременное мощное произведение он решил адаптировать для Cour d’honneur Папского дворца.
Распределение
direction Simon McBurney
set Es Devlin
lighting Paul Anderson
sound Gareth Fry
костюм Christina Cunningham
video Finn Ross 9000 Sum5 3D animation t Luke Hall
с Дэвид Аннен, Томас Арнольд, Джози Дакстер, Йоханнес Флашбергер, Тамзин Гриффин, Аманда Хадингью, Ричард Кац, Шинеад Мэтьюз, Тим Макмаллан, Клайв Мендус, Ясуйо Мочизуки, Аджай Найду, Генри Саратигрю, Пол Райт
Производство
производство Complicite
совместное производство Festival d’Avignon, Barbican London, Les Théâtres de la Ville de Luxembourg, Wiener Festwochen (Вена), Ruhrfestspiele (Recklinghausen)
совместно с Королевским театром (Плимут)
при поддержке Британского Совета и PRG
Интернет пережил Королевскую свадьбу, мошенники все еще скрываются
Королевская свадьба в Букингемском дворце 29 апреля 2011 г .: Жених и невеста, TRH Герцог и герцогиня Кембриджские в центре с сопровождающими (по часовой стрелке снизу справа) Достопочтенный.Маргарита Армстронг-Джонс, мисс Элиза Лопес, мисс Грейс ван Катсем, леди Луиза Виндзор, мастер Том Петтифер, мастер Уильям Лоутер-Пинкертон,
Снято в тронном зале. …
Королевская свадьба прошла без сучка и задоринки в пятницу утром, и Интернет, похоже, тоже пережил это событие. Интернет-трафик был высок во время свадьбы, но YouTube смог транслировать событие в прямом эфире для миллионов людей по всему миру, не задыхаясь (сильно). Киту-неудачнику Твиттера удалось не попасть в список королевских гостей, но онлайн-мошенники только начинают свои мошенничества и махинации на королевской свадьбе.Вот разбивка онлайн-максимумов и минимумов во время свадьбы принца Уильяма и Кэтрин Миддлтон в пятницу.
Западная Европа занята, пока Америка спит
Глобальное использование Интернета было большим во время королевской свадьбы, но похоже, что большая часть Соединенных Штатов решила остаться в постели во время мероприятия или посмотреть по телевизору.
Согласно данным Real-Time Web Monitor от Akamai Technologies, веб-трафикдостиг пика примерно на 42 процента выше обычного примерно в 7 утра по восточному времени.Наибольшее использование Интернета в то время было в Соединенном Королевстве и Западной Европе, в то время как веб-трафик США оставался нормальным. Это может быть причиной того, что долгожданное мероприятие в лондонском Вестминстерском аббатстве, похоже, не имело такого же влияния в сети, как другие крупные события, такие как 24 июня 2010 года, квалификационные матчи чемпионата мира по футболу и самый длинный в истории турнир. Тогда же произошел и Уимблдонский матч.
Потребление новостей во время церемонии также было высоким — более 4.5 миллионов просмотров страниц в минуту согласно данным Akamai’s Net Usage Index. Потребление новостей о королевской свадьбе в пятницу было выше, чем в момент, когда в 2009 году стало известно о смерти Майкла Джексона. Akamai сообщил о максимуме 4,2 миллиона просмотров страниц в минуту, когда кончился король поп-музыки.
Twitter Beefs Up
Twitter пошутил, когда компания сфотографировала соучредителя Биза Стоуна, который выделяет сервер компании для королевского свадебного трафика. Но Twitter, должно быть, сделал что-то правильно, потому что печально известный проваленный кит компании не появился во время свадьбы.
А пользователи Twitter были явно одержимы британской монархией в начале пятницы. Каждая популярная тема Twitter в США была связана со свадьбой, как и мировые темы сети.
Одна большая дискуссия касалась сходства между свадебным платьем Кэтрин Миддлтон и платьем, которое носила Грейс Келли, когда актриса вышла замуж за принца Монако в 1956 году. — тематическая игра в социальных сетях, которая может привести вас к раскрытию важной информации о себе.Игра просила вас указать свое «имя гостя королевской свадьбы» в обновлении статуса. Вы сделали это, взяв имя одного из своих бабушек и дедушек, а затем создав фамилию через дефис, объединив имя вашего первого питомца с названием улицы, на которой вы выросли.
Видите проблему? Все это типичные ответы на вопросы безопасности, используемые для проверки вашей личности в Интернете для учетных записей веб-почты и других служб. «Те несколько секунд развлечения, которые вы можете получить, рассказывая людям имя вашего королевского свадебного гостя, не стоят потенциальной боли, связанной с кражей вашей личности», — предупреждает Sophos.
Остерегайтесь платья Кейт Миддлтон
Теперь, когда свадьба закончилась, люди во всем мире будут искать информацию о королевской свадьбе, включая изображения платья Кэтрин Миддлтон.
Но F-Secure предупреждает потенциальных охотников за одеждой, чтобы они сегодня осторожно действовали в Интернете. Поскольку платье, вероятно, станет горячей темой для онлайн-обсуждений и веб-поиска, оно станет главной целью для пиратов, занимающихся поисковой оптимизацией в черной шляпе, которые пытаются заманить ничего не подозревающих королевских наблюдателей в свои ловушки.
Компания F-Secure уже обнаружила сайт атаки пугающего ПО при поиске изображений в Google по запросу «королевская свадьба». Сайты с вредоносным ПО пытаются обмануть вас, убеждая купить и установить на ваш компьютер мошенническую антивирусную программу. Google и Bing неплохо защищают вас от вредоносных программ, но лучший способ обезопасить себя — это посещать только те сайты, которым вы доверяете, в поисках информации о королевской свадьбе. Хорошее место для начала — официальный сайт королевской свадьбы здесь.
Royal Doodle
Google также участвовал в королевских свадебных торжествах с Google Doodle в Google UK, изображающим сайты свадебной тематики в Лондоне.
Если вы пропустили грандиозное шоу и хотите сегодня утром ощутить свадебную магию, не выходя из собственного кабинета, вы можете снова пережить самые яркие моменты на Королевском канале YouTube здесь.
Свяжитесь с Яном Полом (@ianpaul) и Today @ PCWorld в Twitter для получения последних технических новостей и анализа.
Подпишитесь на рассылку новостей!
Ошибка: проверьте свой адрес электронной почты.
Теги интернетtwitterwebyoutubeотраслевые новостискамеры и розыгрышиAkamai Technologies
Ужасные убийства в стиле «Ван Лайф», показывающие настоящие опасности, таящиеся в жизни кочевников
В 2004 году 22-летняя Линдси Катшолл и ее жених, 26-летний Джейсон С. Аллен, жили мечтой. Отважная пара приехала со Среднего Запада и познакомилась в Аппалачском библейском колледже в Западной Вирджинии. Они обручились через 6 недель после собрания и собирались пожениться осенью.
В тот летний сезон Линдси и Джейсон работали консультантами в летнем библейском лагере под открытым небом в предгорьях Сьерра-Невады в Калифорнии. Ближе к пику летнего сезона пара выбрала уик-энд для уличных прогулок. Они отправились в Сан-Франциско и посетили Рыбацкую пристань. Затем они подъехали к побережью и остановились в крошечном городке Дженнер в округе Сонома, штат Калифорния. Считается, что пара не смогла найти комнату для ночлега в городе, где проживает более 100 человек, поэтому они решили переночевать на берегу моря в государственном парке.Кемпинг на берегу моря технически незаконен, но в Калифорнии, безусловно, широко распространено ношение сна на берегу моря, и это не считается вредным.
К сожалению, Линдси и Джейсон были исключением из правил.
14 августа 2004 года каждый из них был убит из длинной винтовки Марлина 45-го калибра (необычный вид оружия), когда они спали на берегу моря. Ни в одном из их вещей не было недостатка, и ни Линдси, ни Джейсон не подвергались сексуальному насилию. Их просто убили из-за спального багажа и бросили.Наши тела не находили до 18 августа, когда их заметил пилот вертолета и уведомил полицию.
Следующие 12 месяцев, в ноябре 2005 года, я провел ночь в спальном мешке на берегу моря, всего в нескольких часах к северу от места, где были убиты Линдси и Джейсон. Я ни в коем случае не слышал об убийствах. Как и пара, я был в туре. Группа приятелей ночевала всего в нескольких кемпингах в Брукингсе, штат Орегон. Трое из нас решили перевезти наш спальный багаж на море, на небольшую прогулку от кемпинга.Нам нужно было спать под знаменитостями и вставать под шум океанских волн.
Мы были моложе и глупее. У нас не было ни фонарика, ни сотовых телефонов, мы использовали вспышку камеры, чтобы снова найти подход к нашему спальному багажу, когда он стал темноватым. Линдси и Джейсон не занимались чем-то необычным или вредным, они были обычными 20-летними и делали обычные 20-летние дела.
Два года не было никаких следов убийств. Затем полиция решила выпустить дополнительную информацию в надежде, что широкая общественность поможет выявить новых подозреваемых.Они запустили рисунки и стихи, обнаруженные рядом с сайтом об убийствах, и «гостевую книгу», которая есть в хижине из коряги на берегу моря. Они также показали, что обнаружили пиво «Камо» рядом с сайтом об убийствах, которое в основном распространялось в Висконсине. Кроме того, они предоставили вознаграждение в размере 50 000 долларов за информацию, приведшую к аресту убийцы.
Через 13 лет после убийств 5 мая 2017 года шериф округа Сонома сообщил, что они совершили «крупный прорыв» в убийствах Линдси и Джейсона.Один из первых лиц, любопытствующих по делу, который никоим образом не выдвигался на первый план в качестве подозреваемого, теперь обвинялся в убийствах.
38-летний Шон Галлон, житель округа Сонома, не так давно убил своего личного брата из AR-15. Оба мужчины жили в доме со своей мамой, которая во время убийства жила в другой комнате. Галлона часто называли соседским чудаком, который был одержим тем, что готовил конец света и жестоко обращался с животными.Пока полиция допрашивала его об убийстве его брата, они еще раз спросили его о Линдси Катшолл и Джейсоне Аллене. На этот раз Галлон поскользнулся и сообщил им информацию, которую знал бы только убийца.
Во время объявления для прессы полиция зачитала заявление Боба и Делорес Аллен, Криса и Кэти Катшолл:
«Нам очень приятно, что убийца наших детей находится под стражей, где ему и место. Мы славим Господа за его поимку и верим в соблюдение закона.Мы хотели бы поблагодарить жителей округа Дженнер и Сонома за искреннюю заботу. Мы ценим вашу поддержку в этом деле на протяжении всего нашего тринадцатилетнего испытания ».
Из убийств Дженнера, Калифорния, Галлон признался, что заметил, как пара спала во время прогулки по берегу моря. Затем он вернул в свою машину, чтобы взять винтовку и убить их. Он сказал полиции: «Вот тогда я огрызнулся. Я подумал: «Боже мой, я просто собираюсь убивать людей». Он первым убил Джейсона Аллена.Линдси Катшолл проснулась и заметила, что ее жених бесполезен после нее до того, как Галлон убил ее.
Когда наши тела были найдены, Галлон сказал, что сжег свою обувь, чтобы уничтожить доказательства. Затем он стал известен как его отец и попросил его покончить с его длинной винтовкой Marlin калибра 45-го калибра. Его отец согласился. Галлон говорит, что его подтолкнули «слышать голоса» и алкоголизм. Правоохранительные органы, занимающиеся этим делом, не согласны с этим, они говорят, что Галлон — злостный нарцисс, который охотился на жертв как на добычу и не чувствовал раскаяния в своих преступлениях.Семья и друзья Галлона обвиняют его в неприятном путешествии, которое он совершил на ЛСД в 2000 году.
Что беспокоит меня в Галлоне, так это то, что, тем не менее, потребовалось 13 лет, чтобы привлечь к убийствам в Дженнер, Калифорния, хорошо известного чрезмерного жестокого обращения с животными (я не буду вдаваться в подробности). Его обнаружили бродящим по морю каждую неделю после убийств с камуфляжем и украденным (и заряженным!) Ружьем в кармане. Когда-то считалась одной из двух дам, у Галлона были дети, которым угрожали показать его и собрать вознаграждение в размере 50 000 долларов, которое предоставлял шериф округа Сонома.Очевидно, многие люди в его жизни подозревали, что Галлон выполнил одну вещь, очень ошибочно. Каким бы раздражающим оно ни было, оно дополнительно объясняет, как убийцы могут прятаться на виду в течение многих лет.
17 мая 2018 года Шону Галлону было предъявлено официальное обвинение в убийстве Линдси и Джейсона. Он взял на себя ответственность. Он получил три жизненных фразы подряд без условно-досрочного освобождения и 94 года тюремного заключения за убийство Линдси и Джейсона, убийство его брата и еще одно не имеющее отношения к суду убийство в 2004 году.
Мама Линдси Катшолл представила неиспользованный костюм для церемонии бракосочетания Линдси в приговоре, чтобы указать галлон. Они представили видео, на котором Линдси и Джейсон взволнованно рассказывают о паре близких к гибели опытов, которые они использовали ранее летом 2004 года во время сплава по бурной воде в лагере, в котором они трудились. Человек, которого Галлон пытался убить в 2004 году, также присутствовал на вынесении приговора, подслушивая его. Он сказал Галлону: «Это самая большая свобода, которую вы когда-либо еще увидите… Я собираюсь пойти выпить пива и съесть жареную курицу, но у вас остался только один хороший день, и я думаю, мы все знаем, что это такое.Галлон не разговаривал на протяжении всего приговора. Его личная мама заявила, что она слишком травмирована, чтобы присутствовать на ней.
Мастер и Маргарита показали мне, как легко испортить нацию | Вив Гроскоп
Когда я впервые услышал о «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова, это был 1993 год, и я жил в Санкт-Петербурге во время учебы в университете за границей. Я учил английский (очень плохо), с трудом переносил температуру -15С и вел проигрышную битву с русским языком.Эта книга заставила меня понять, что я не собираюсь сдаваться. И что я действительно хотел иметь возможность поговорить с людьми, для которых эта книга была всем, и попытаться понять что-то об их жизни.
Теперь я понимаю, что меня, вероятно, потянуло к «Мастеру и Маргарите», потому что его название на русском языке практически такое же, как и на английском («Мастер и Маргарита»), и это дало мне толчок, что, наконец, я смог понять название книги без думаю об этом. (Чтобы дать вам некоторое представление о том, насколько это было важно, «Преступление и наказание — это Преступление и наказание».) Вскоре после этого я обнаружил, что русское слово для пикника было «пикник», и почувствовал себя так, как будто я взломал код Enigma. Это отчаянно жалкие, но такие важные маленькие моменты в жизни, которые заставляют задуматься: «Может, я все-таки смогу сделать это очень трудное дело».
Я читал это в переводе, мягкую обложку Harvill Secker с изображением на обложке граффити на лестничной клетке московского квартала, где жил Булгаков. На тот момент я даже близко не мог начать книгу на русском языке, не говоря уже о том, чтобы закончить ее.В конце года я мог читать язык, но к тому времени я пришел к выводу, что люди, которые считают, что «литература намного лучше в оригинале», просто идиоты, которые хотят, чтобы вы знали, насколько они умны, чтобы иметь освоил язык. Независимо от того, насколько свободно вы знаете язык, вы никогда не прочитаете книгу так, как ее прочитает носитель языка. Поэтому бессмысленно выяснять, что кто-то «что-то упускает», читая книгу в переводе.
Все это означает, что мне пришлось вынести много чахлых разговоров (помните, я не мог говорить по-русски в тот момент) с русскими, жестоко ругающими меня за то, что я не прочитал «Мастер и Маргариту» в оригинале.Они были рады, что я читаю эту книгу (она была тогда и сейчас является любимой книгой большинства россиян), но очень подозрительно относились к идее, что это могла быть та же самая книга на буржуазном английском.
Просто зная книгу, мне казалось, что найти ключ к секретному миру. В 1993 году, в эпоху Ельцина, все быстро менялось. Но по сути Санкт-Петербург был таким же, каким он был предыдущие 30 лет. Было обычным делом для людей настаивать на том, что я должен быть латышом, поскольку они были так напуганы идеей встретить кого-то из Англии.Я часто встречал людей, которые никогда раньше не встречали иностранца и искренне не верили, что встретят его в своей жизни. Странно думать, что многие из людей, которых я знал тогда — которые никогда не верили, что у них будут паспорта, — теперь живут за границей.
Чтение сатиры Булгакова о сталинской Москве 1930-х годов помогло мне понять, насколько легко психологически испортить нацию. В романе дьявол и его свита (в которую входят косоглазый гагара и говорящий кот) манипулируют «Мастером», писателем, и Маргаритой, его музой.Одновременно — поскольку повествование колеблется между двумя историями — Понтий Пилат приговаривает Христа к смерти в Иерусалиме. Я прочитал это как книгу о том, как жить дальше, когда твой дух сломлен. Спорный и много анализируемый вывод романа — о том, что Мастеру и Маргарите дарован «мир», но не «свет».
Я также читал это как представление о психическом состоянии, необходимом для выживания в Советском Союзе: у вас может быть какое-то внутреннее спокойствие в вашей внутренней жизни, но вы никогда не останетесь без дела.Что еще более важно, меня воодушевило чувство юмора из книги, смешанное с диковинно фантастическим. Я подумал, что если это была страна, где это была всеобщая любимая книга, то под всеми подозрениями и недоразумениями, обвинениями в том, что они латыши, и постоянными запросами информации о Beatles («Или, может быть, вы предпочитаете King Crimson?»), должно быть правильно бьющееся сердце. Мне потребовалось время, чтобы выучить достаточно языка, чтобы понять это, но в конце концов я это сделал.
В конце того же года, как раз перед отъездом домой на последний год обучения в университете, я совершил паломничество на квартиру Булгакова в Москве. Это было воспринято как слегка переполненное туристами и неловкое занятие, поэтому мой тогдашний (местный) парень оставил меня и сделал крюк в недавно открывшийся Макдональдс, чтобы купить несколько «чизбургеров» (еще одно слово, которое меня сильно подбодрило), чтобы взяться за дело. 10-часовая поездка на поезде обратно в Санкт-Петербург, чтобы люди дома могли попробовать это замечательное лакомство.
За углом квартиры, где сохранились граффити с обложки книги, находятся Патриаршие пруды, парк, где разворачивается ключевая сцена книги. Когда я сидел один на скамейке с видом на пруды, ко мне подошел незнакомец и устроил то, что мы называли «тестом для иностранцев». Для россиян это был самый быстрый способ решить, можете ли вы быть источником Levi’s, задав простой вопрос: «Извините, сколько времени?» Если ответишь быстро, значит, ты русский.