Сколько глав в романе Булгакова «Мастер и Маргарита»?

Сколько глав в романе Булгакова «Мастер и Маргарита»?

  • Из Булгакова читал только эту книгу, причем не один раз, а все остальные почему то нет… Всего глав в книге более тридцати, если точнее — 32 плюс эпилог. Кроме того, сам роман написан двумя частями (первая часть по числу глав несколько больше второй — 18 к 14). Интересно (и к месту) параллельное развитие двух сюжетов, которые постепенно сращиваются друг с другом. Роман многие считают кощунственным, другие, например Кураев (известный протодиакон — публицист) доказывает, что писатель своим романом тонко и изящно осмеял как quot;толстовствоquot; с его шизоидной идеей непротивления, так и коммунистический маразм, когда отрицается не только Творец, но и его антипод.

  • Роман Булгакова quot;Мастер и Маргаритаquot; всегда меня привлекал, главным образом своими героями, живущими в quot;параллельныхquot; мирах. Книга состоит из двух частей, причем количество глав в каждой из них различное. Если в первой части мы имеем 18 глав, то вторая содержит всего 14. Завершение романа происходит в эпилоге, а всего в занимательном чтиве

    тридцать две главы (18+14).

  • Мистический роман писателя Михаила Булгакова под названием quot;Мастер и Маргаритаquot; состоит из 32 глав.

    До этого момента не сильно задумывалась, а сколько же глав у этой книги, которая давно уже стала классикой.

    Честно говоря, осилить эту книгу я смогла не сразу, начинала в несколько этапов, а затем бросала, слишком уж для меня тяжело читать, не спорю Булгаков прекрасный автор, но вот книга мне эта не сильно нравится, может я еще не доросла до нее, но у меня вызывает искренне недоумение, когда некоторые люди говорят, что с удовольствием перечитывают этот роман.

    Тут уж раз еле прочитала, куда уж перечитывать.

  • В книге романе Булгакова quot; Мастер и Маргаритаquot; 32 главы.

  • Роман М. Булгакова quot;Мастер и Маргаритаquot; интересен тем, что в нем 2 темы тесно переплетающиеся друг с другом( тема Понтия Пилата- прошлое, о котором пишет Мастер и тема Маргариты-настоящее, в котором люди встречают самого Воланда и его свиту). Если обратиться к оглавлению книги, можно увидеть, что одна часть, а их в романе 2,состоит из 18 глав, а вторая-из 14 глав. В школе я читала только тему настоящего, пропуская эпизоды с Иешуа и Понтием Пилатом, было как-то неинтересно, в вот козни Бегемота и Коровина-очень даже заинтересовали. Позже, лет в 20 прочла уже роман полностью-доросла, так сказать. С удовольствием перечитаю его еще раз при возможности.

  • Произведение Михаила Булгакова lt;lt;Мастер и Маргарита>> состаит из двух частей.Это единственная книга каторую я не смог дояитать. Мне не понравилась, не смотря на то, что это книга считалься лучим произвидением столетия.

  • Этот роман М.В. Булгакова можно читать бесконечно, причем, иногда, просто открыв книгу в любом месте.

    Я его знаю, практически весь. Рекомендую скачать аудиокнигу quot;Мастер и Маргаритаquot;, где просто изумительно читает актер Вениамин Смехов. Совершенно по другому воспринимешь роман. И книга, и аудиокнига, и фильм дополняют друг друга. Сколько тиражей выпущено этого романа — не сосчитать.

    Сам роман quot;Мастер и Маргаритаquot; состоит из 2 глав, в первой — 18 глав, во второй — 14 глав. Каждая глава отображает события, разворачивающиеся в романе.

    А начало главы quot;Прощение и вечный приютquot; — просто сшибает с ног. Как там написано про этот вечный покой…

  • Это произведение было написано Булгаковым в период с конца 20-х годов и до самой смерти писателя.

    Этот роман состоит из двух частей. В первой части восемнадцать глав. Вторая часть состоит из четырнадцати глав и одного эпилога. Всего в романе тридцать две главы.

    Первая глава носит название quot;Никогда не разговаривайте с неизвестнымиquot;.

    Равнодушных к этому роману нет, одни им восхищаются и считают величайшим произведением, другие не могут прочитать боле трх страниц.

  • Это один из необычных романов, которые я читал., недавно даже снова его перечитывал. На этот роман как мы знаем снято много фильмов, а сама книга состоит из двух частей. Так вот эти части в себя включают тридцать две главы.

  • Достаю с полки двухтомник quot;Избранные произведенияquot; Михаила Булгакова и отчитываюсь, что в любимом моем романе великого писателя две части. В эти две части романа quot;Мастер и Маргаритаquot; входит тридцать две главы. Последняя тридцать вторая глава называется quot;Прощение и вечный приютquot;. Но это еще не вс. У романа есть эпилог.

  • Никогда не задумывалась о количестве глав в любимом мною романе, честно говоря, даже не обращала внимание на нумерацию). Посмотрела сейчас в своей книге.

    Великий роман Михаила Булгакова, споры по которому будут еще долго продолжаться,

    содержит две части. Количество глав в каждой из этих частей не одинаково. Первая часть содержит всего восемнадцать глав. Во второй части всего мы находим четырнадцать глав. Таким образом, сложив восемнадцать и четырнадцать, мы получаем цифру 32 — именно столько глав содержится в романе. Завершается он эпилогом.

    Мне кажется, что название первой главы

    уже очень интригует читателя, который еще не знаком с данным романом.

  • info-4all.ru

    Мастер и Маргарита читать онлайн

    Подобрать удобный для чтения размер шрифта:

    Мастер и Маргарита

    Годы написания романа: 1929 — 1940

    Первая публикация

    : 11-й номер журнала «Москва» в 1966 году сокращённом журнальном варианте.

    Писал Михаил Булгаков Мастер и Маргарита в течение 11 лет. Работа над романом продолжалась даже при болезни автора. По сообщению Елены Сергеевны Булгаковой, вдовы писателя, перед смертью Михаила Афанасьевича последними словами о романе «Мастер и Маргарита» были: «Чтобы знали… Чтобы знали»…

    «Ма́стер и Маргари́та» — роман. Хорошо бы было определить жанр, но это слегка проблематично. У романа несколько стилистически связанных, но жанро-независимых линий. Жанры, к которым имеет отношение роман: мелодрама, мистика, сатира, философская притча, фантастика, фарс.

    Наберемся смелости определить три основные сюжетные линии романа. Нам бы хотелось назвать их так:

    1. Мистическая линия. Это события в Москве, в начале 20-го века. Дьявол с помощниками, бал сатаны, полеты на хряках, ну и т.д. Критики считают эту линию в романе – основной. Наберемся наглости не согласиться с этим. Скорее описание этих событий служит для увеличения интереса к шедевру.

    2. Историческая линия. Этапы общения 5-го прокуратора Иудеи Понтия Пилата и Иешуа Га-Ноцри, или Иисуса Христа. Сюжетная линия, как нам кажется, самая трудная для понимания. Не все осознают её важность с первого раза.

    3. Романтическая линия. Эта сюжетная линия, как нам кажется, самая важная. Именно эта сюжетная линия является корнем логических связей с остальными сюжетными линиями.

    Что касается навигации, на этой странице ссылки на все главы романа. В конце каждой главы есть ссылка на все главы текущей части. Не забывайте пользоваться кнопками «крупнее» и «мельче» если нужно настроить размер шрифта. Роман Мастер и Маргарита читать онлайн будет более комфортно, если настроите размер шрифта. Хоть мы и постарались сделать дизайн (цвета фона и шрифта) сайта удобным для чтения, глаза у всех разные… так что, размер шрифта, это очень индивидуальный параметр.

    Читать Мастер и Маргарита онлайн

    Приятного вам чтения!

    *** ЧАСТЬ 1 ***

    *** ЧАСТЬ 2 ***

    Не забудьте вернуться на эту страницу и оставить свой комментарий о прочитанной книге. Спасибо.

    Страница романа в Википедии

    Посетители находят эту страницу по запросам: мастер и маргарита, роман мастер и маргарита, булгаков мастер и маргарита, читать мастер и маргарита, мастер и маргарита онлайн, мастер и маргарита читать онлайн, прочитать Мастер и Маргарита онлайн, роман мастер и маргарита читать онлайн

    nashbulgakov.ru

    Читать онлайн электронную книгу Мастер и Маргарита — Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными бесплатно и без регистрации!

    Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

    Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.

    Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».

    Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

    – Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.

    – Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.

    – Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный.

    – Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.

    – А что есть? – спросил Берлиоз.

    – Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.

    – Ну, давайте, давайте, давайте!..

    Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.

    Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было… сердце шалит… я переутомился. Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск…»

    И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.

    Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!..»

    Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.

    Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.

    – Фу ты черт! – воскликнул редактор, – ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было, – он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали.

    Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак…» – повел речь, прерванную питьем абрикосовой.

    Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, – но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф.

    Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в 15-й книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, – есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.

    Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.

    – Нет ни одной восточной религии, – говорил Берлиоз, – в которой, как правило непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор…

    Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, – поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.

    И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек.


    Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй – что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было.

    Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится.

    Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой – золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец.

    Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.

    «Немец», – подумал Берлиоз.

    «Англичанин, – подумал Бездомный, – ишь, и не жарко ему в перчатках».

    А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало.

    Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.

    – Ты, Иван, – говорил Берлиоз, – очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына божия, но соль-то в том, что еще до Иисуса родился еще ряд сынов божиих, как, скажем, фригийский Аттис, коротко же говоря, ни один из них не рождался и никого не было, в том числе и Иисуса, и необходимо, чтобы ты, вместо рождения и, скажем, прихода волхвов, описал нелепые слухи об этом рождении… А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!..

    Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям.

    Те поглядели на него удивленно.

    – Извините меня, пожалуйста, – заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, – что я, не будучи знаком, позволяю себе… но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что…

    Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться.

    «Нет, скорее француз…» – подумал Берлиоз.

    «Поляк?..» – подумал Бездомный.

    Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а… как бы выразиться… заинтересовал, что ли.

    – Разрешите мне присесть? – вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор.

    – Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? – спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.

    – Нет, вы не ослышались, – учтиво ответил Берлиоз, – именно это я и говорил.

    – Ах, как интересно! – воскликнул иностранец.

    «А какого черта ему надо?» – подумал Бездомный и нахмурился.

    – А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.

    – На все сто! – подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.

    – Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: – Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в бога? – он сделал испуганные глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.

    – Да, мы не верим в бога, – чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз. – Но об этом можно говорить совершенно свободно.

    Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:

    – Вы – атеисты?!

    – Да, мы – атеисты, – улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»

    – Ох, какая прелесть! – вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.

    – В нашей стране атеизм никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Берлиоз, – большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге.

    Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова:

    – Позвольте вас поблагодарить от всей души!

    – За что это вы его благодарите? – заморгав, осведомился Бездомный.

    – За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, – многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.

    Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.

    «Нет, он не англичанин…» – подумал Берлиоз, а Бездомный подумал: «Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!» – и опять нахмурился.

    – Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья спросил заграничный гость, – как же быть с доказательствами бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?

    – Увы! – с сожалением ответил Берлиоз, – ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.

    – Браво! – вскричал иностранец, – браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!

    – Доказательство Канта, – тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, – также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.

    Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски?»

    – Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! – совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.

    – Иван! – сконфузившись, шепнул Берлиоз.

    Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.

    – Именно, именно, – закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, – ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».

    Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком… Канту?.. Что это он плетет?» – подумал он.

    – Но, – продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту, – отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!

    – А жаль! – отозвался задира-поэт.

    – И мне жаль! – подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: – Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?

    – Сам человек и управляет, – поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.

    – Виноват, – мягко отозвался неизвестный, – для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, – тут неизвестный повернулся к Берлиозу, – вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого… – тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, – да, саркома, – жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, – и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье – совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, – тут иностранец прищурился на Берлиоза, – пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмет – поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? – и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.

    Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. «Он не иностранец! Он не иностранец! – думал он, – он престранный субъект… Но позвольте, кто же он такой?»

    – Вы хотите курить, как я вижу? – неожиданно обратился к Бездомному неизвестный, – вы какие предпочитаете?

    – А у вас разные, что ли, есть? – мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.

    – Какие предпочитаете? – повторил неизвестный.

    – Ну, «Нашу марку», – злобно ответил Бездомный.

    Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:

    – «Наша марка».

    И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник.

    Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: «Нет, иностранец!», а Бездомный: «Вот черт его возьми! А?»

    Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз отказался.

    «Надо будет ему возразить так, – решил Берлиоз, – да, человек смертен, никто против этого и не спорит. А дело в том, что…»

    Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец:

    – Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.

    «Какая-то нелепая постановка вопроса…» – помыслил Берлиоз и возразил:

    – Ну, здесь уж есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что, если на Бронной мне свалится на голову кирпич…

    – Кирпич ни с того ни с сего, – внушительно перебил неизвестный, – никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в коем случае не угрожает. Вы умрете другой смертью.

    – Может быть, вы знаете, какой именно? – с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то действительно нелепый разговор, – и скажете мне?

    – Охотно, – отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Раз, два… Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть – несчастье… вечер – семь…» – и громко и радостно объявил: – Вам отрежут голову!

    Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:

    – А кто именно? Враги? Интервенты?

    – Нет, – ответил собеседник, – русская женщина, комсомолка.

    – Гм… – промычал раздраженный шуточкой неизвестного Берлиоз, – ну, это, извините, маловероятно.

    – Прошу и меня извинить, – ответил иностранец, – но это так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?

    – Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.

    – Нет, этого быть никак не может, – твердо возразил иностранец.

    – Это почему?

    – Потому, – ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, – что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание не состоится.

    Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание.

    – Простите, – после паузы заговорил Берлиоз, поглядывая на мелющего чепуху иностранца, – при чем здесь подсолнечное масло… и какая Аннушка?

    – Подсолнечное масло здесь вот при чем, – вдруг заговорил Бездомный, очевидно, решив объявить незванному собеседнику войну, – вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?

    – Иван!.. – тихо воскликнул Михаил Александрович.

    Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.

    – Бывал, бывал и не раз! – вскричал он, смеясь, но не сводя несмеющегося глаза с поэта, – где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!

    – Откуда вы знаете, как меня зовут?

    – Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? – здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер «Литературной газеты», и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта.

    – Я извиняюсь, – сказал он, и лицо его потемнело, – вы не можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.

    – О, с удовольствием! – воскликнул неизвестный, – здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.

    – Вот что, Миша, – зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону, – он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет…

    – Ты думаешь? – встревоженно шепнул Берлиоз, а сам подумал: «А ведь он прав!»

    – Уж ты мне верь, – засипел ему в ухо поэт, – он дурачком прикидывается, чтобы выспросить кое-что. Ты слышишь, как он по-русски говорит, – поэт говорил и косился, следя, чтобы неизвестный не удрал, – идем, задержим его, а то уйдет…

    И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.

    Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках какую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку.

    – Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, – веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов.

    Те сконфузились. «Черт, все слышал,» – подумал Берлиоз и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии – двойное «В».

    – Очень приятно, – тем временем смущенно бормотал редактор, и иностранец спрятал документы в карман.

    Отношения таким образом были восстановлены, и все трое снова сели на скамью.

    – Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? – спросил Берлиоз.

    – Да, консультантом.

    – Вы – немец? – осведомился Бездомный.

    – Я-то?.. – Переспросил профессор и вдруг задумался. – Да, пожалуй, немец… – сказал он.

    – Вы по-русски здорово говорите, – заметил Бездомный.

    – О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, – ответил профессор.

    – А у вас какая специальность? – осведомился Берлиоз.

    – Я – специалист по черной магии.

    «На тебе!» – стукнуло в голове у Михаила Александровича.

    – И… и вас по этой специальности пригласили к нам? – заикнувшись спросил он.

    – Да, по этой пригласили, – подтвердил профессор и пояснил: – Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века, так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я единственный в мире специалист.

    – А-а! Вы историк? – с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз.

    – Я – историк, – подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: – Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!

    И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал:

    – Имейте в виду, что Иисус существовал.

    – Видите ли, профессор, – принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, – мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.

    – А не надо никаких точек зрения! – ответил странный профессор, – просто он существовал, и больше ничего.

    – Но требуется же какое-нибудь доказательство… – начал Берлиоз.

    – И доказательств никаких не требуется, – ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: – Все просто: в белом плаще…

    librebook.me

    Кто написал «Мастер и Маргарита»? История романа «Мастер и Маргарита»

    Несмотря на то что роман был написан давно и является классическим произведением, он и по сей день пользуется большой популярностью у молодого поколения. Благодаря школьной программе практически все знают этот роман и того, кто написал. «Мастер и Маргарита» – роман, созданный величайшим автором, Михаилом Афанасьевичем Булгаковым.

    Неравнодушие к роману

    Равнодушных людей по отношению к этому произведению практически не существует. Фактически читатели делятся на два лагеря: на тех, кто любит роман и восхищается им, и на тех, кто его просто ненавидит, а также не признает гениальности Булгакова. Но есть и третья, самая малочисленная, категория. К ней можно отнести, наверное, только маленьких детей. Это те, кто не слышал о романе и не знает, кто автор.

    «Мастер и Маргарита» – это одно из самых неординарных и загадочных прозаических произведений. Многие литераторы и литературоведы пытались разгадать загадку его популярности и успеха у читателя. До конца это никому еще не удалось.

    Не много можно вспомнить и назвать таких произведений, которые бы породили вокруг себя столько споров. О романе Булгакова же они не смолкают и по сей день. Говорят о библейской составляющей сюжета, о прототипах главных героев, о философских и эстетических корнях романа, о том, кто все же является главным героем, и даже о жанре, в каком написано произведение.

    Три стадии написания романа, по Б. В. Соколову

    Мнения литературоведов по поводу истории написания «Мастера и Маргариты», а также и о сути этого произведения, различаются. Например, Соколов, автор книги «Булгаковская энциклопедия», делит редакции романа на три стадии. Он говорит о том, что работа над произведением началась еще в 1928 году. Предположительно, именно тогда автор романа «Мастер и Маргарита» его и задумал, а писать отдельные главы начал лишь зимой 1929 года. Уже весной этого же года была сдана первая полная редакция. Но тогда еще не было прямо сказано, кто автор книги, кто написал. «Мастер и Маргарита» даже тогда не фигурировало как название произведения. Рукопись под названием «Фурибунда» была отдана в издательство «Недра» под псевдонимом К. Тугай. А восемнадцатого марта 1930 года она была уничтожена самим автором. Так заканчивается первая стадия редакций произведения, выделяемая Борисом Вадимовичем Соколовым.

    Вторая стадия началась осенью 1936 года. И в то время еще никто не знал, что роман будет называться так, как мы теперь привыкли. По-иному думал и сам Булгаков, тот, кто написал. «Мастер и Маргарита» – произведение, получавшее разные названия от своего автора: «Он появился» и «Он явился», «Пришествие», «Великий канцлер», «Вот и я», «Черный маг», «Шляпа с пером», «Копыто консультанта» и «Подкова иностранца», «Черный богослов», и даже «Сатана». Оставался неизменным только один подзаголовок – «Фантастический роман».

    И, наконец, третья стадия – со второй половины 1936 года до конца 1938-го. Сначала роман назывался «Князь тьмы», но потом все же обрел уже такое привычное для нас название. И в начале лета, в 1938 году, он был полностью перепечатан впервые.

    Все, что происходило с романом далее, Соколов уже не считает редакциями, а называет авторской правкой.

    Девять редакций, по мнению Лосева

    В. И. Лосев более двадцати лет изучал биографию и творчество Михаила Афанасьевича. Он делит историю написания романа на девять частей, как и сам автор.

    • Первая редакция — «Черный маг». Это черновики романа, первая тетрадь, написанная в 1928–1929 годах. В ней еще нет Мастера и Маргариты и насчитывается всего четыре главы.
    • Вторая — «Копыто инженера». Это вторая черновая тетрадь тех же лет. Это как бы продолжение, вторая часть первой редакции произведения. В ней всего три главы, но тут уже появился замысел одной из самых важных частей романа – это раздел под названием «Евангелие от Воланда».
    • Третья — «Вечер страшной субботы». Черновики, наброски к роману, написанные в 1929–1931 годах. Здесь также три главы. И до окончательной версии из них дошел только случай в Грибоедове.
    • Четвертая — «Великий канцлер». Первая полная рукописная редакция. Здесь уже появляются Маргарита и ее возлюбленный. Вот только зовут его пока не Мастер, а Поэт.
    • Пятая – «Фантастический роман». Это главы, переписанные и дописанные в 1934–1936 годах. Появляются новые детали, но существенных видоизменений нет.
    • Шестая — «Золотое Копье». Это оборванная на главе «Волшебные деньги» незавершенная рукопись.
    • Седьмая — «Князь тьмы». Первые тринадцать глав романа. Истории любви Мастера и Маргариты здесь нет, и вообще все обрывается на появлении главного героя. А Берлиоза здесь зовут Мирцевым.
    • Восьмая часть — «Мастер и Маргарита». Полная и зрелая рукописная редакция 1928–1937 годов. И именно эта версия была напечатана сестрой Елены Булгаковой Ольгой Бокшанской.
    • Девятая — также «Мастер и Маргарита». Последняя и окончательная редакция, включающая все самые последние дополнения и комментарии Михаила Афанасьевича. Напечатана она была после смерти писателя Еленой Сергеевной, его женой, в 1966 году.

    Вариант истории Белобровцевой и Кульюс

    Во многом их версия схожа с таковой Лосева, так как они полностью согласны с критиком по поводу первой редакции. Однако второй редакцией они называют главы романа «Копыто инженера», отданные в издательство «Недра». Именно здесь первый раз появляется Мастер, которого еще зовут Фесей. Он играет роль Фауста еще без Маргариты. Третьей версией, по мнению Белобровцевой и Кульюс, является «Фантастический роман», написанный Булгаковым в 1932 году, где Мастер превращается из Феси в Поэта и уже появляется Маргарита. Четвертой они считают редакцию 1936 года, ту, что была завершена впервые словом «конец». Далее идет произведение 1937 года – неоконченный роман «Князь тьмы». А затем рукопись, напечатанная О. С. Бокшанской. Уже ее правка авторами считается седьмой редакцией. А восьмая и последняя – та, что правилась женой Булгакова перед его смертью и была издана после его кончины.

    Издали роман в том виде, в каком мы его знаем, впервые в журнале «Москва» в 1966 году. Произведение сразу обрело популярность, и имя Булгакова не сходило с уст современников. Тогда точно ни у кого не возникало вопроса о том, кто автор произведения, кто написал. «Мастер и Маргарита» – роман, произведший большое впечатление. И он до сих пор держит марку.

    fb.ru

    Сколько страниц и глав в книге «Мастер и Маргарита»?

    • Следить
    • Отметить нарушение!

    Ответы и объяснения

    32 главы, кол-во страниц зависит от издания.;

    • 0 комментариев
    • Отметить нарушение!
    • Спасибо 0

    Алгебра

    + − × &bullet; ÷ ± = ≡ ≠ ~ ≈ &simeq; < ≤ ≤ > ≥ ∝ ∑ ∞ √ { } &langle; &rangle; ¼ ½ ¾ ƒ ′ ″ ∂ ∫ &Int; Δ &Del;

    Геометрия

    ° ∠ &angmsd; &angrt; &vangrt; &lrtri; &cir; &xutri; &squ; &fltns; ◊ &spar; &npar; ⊥ ≅

    Логика

    ¬ ∧ ∨ ∀ ∃ &EmptySmallSquare; ◊ &vdash; &vDash; ∴

    Множества

    ∅ ∈ ∉ ⊆ &nsube; ⊂ ⊄ ⊇ &nsupe; ⊃ &nsup; ∩ ∪ &ssetmn; &ominus; ⊕ ⊗ &odot;

    Верхние и нижние индексы

    Нижние индексы

    ₁ ₂ ₃ ₄ ₅ ₆ ₇ ₈ ₉ ₀ ₊ ₋ ₍ ₎ ₐ ₓ

    Верхние индексы

    ¹ ² ³ ⁴ ⁵ ⁶ ⁷ ⁸ ⁹ ⁰ ⁺ ⁻ ⁽ ⁾ ᵃ ᵇ ⁿ ˣ °

    Греческий алфавит

    Строчные

    α β γ δ ε ζ η θ ι κ λ μ ν ξ ο π ρ σ τ υ φ χ ψ ω

    Прописные

    Α Β Γ Δ Ε Ζ Η Θ Ι Κ Λ Μ Ν Ξ Ο Π Ρ Σ Τ Υ Φ Χ Ψ Ω

    Стрелки

    &uparrow; &downarrow; &updownarrow; → ← ↔ &Uparrow; &Downarrow; &Updownarrow; ⇒ ⇐ ⇔

    Европейские символы

    À Â Ç É È Î Ï Ô Û Ÿ Œ Æ ß Ä Ö Ü à â ç é è ê î ï ô û ù ÿ œ æ ä ö ü

    Другие символы

    &top; &dashv; ⊥ &vdash; € £ ¥ ¢ ® ™ ‰

    wdesire.ru

    Мастер и Маргарита читать онлайн бесплатно, удобно и без регистрации

    Мастер и Маргарита

    Михаил Афанасиевич Булгаков

    Русская классика

    Прекрасно оформленное подарочное издание в шелковом переплете с трехсторонним окрашенным обрезом. Обложка книги украшена аппликацией. В книге представлено бессмертное творение русской литературы XX века. Легендарная фантасмагория «Мастер и Маргарита»… Произведения Михаила Булгакова — многоплановые, неоднозначные, раскрывающие разные грани его яркого таланта! Глубоко философский роман М.Булгакова иллюстрациями П.Оринянского не исчерпан, но и не умален. Иллюстрации обогатили книгу прекрасными портретами-образами, сделали интересней и для чтения, и для зрительского восприятия и, пожалуй, самое главное, — открыли новое духовное пространство. Художник вслед за Булгаковым ищет путь не к логике, а к интуиции читателя, что-то нашептывает ему, подсказывает, намекает, помогает ему ощутить сладость самостоятельных читательских открытий. Силовые линии иллюстраций П.Оринянского обращены не внутрь листа, а рвутся наружу, на волю, позволяя читателям познакомиться с ощущением полета, обрести «легкое дыхание» и, наконец, понять всю нелепость фразы: «Этого не может быть!». Романный мир «Мастера и Маргариты» полон чудес. Войдя в этот мир, поверив в него, мы рады принять его, как и совет Воланда: «Будите свою фантазию, пришпоривайте ее!».

    Михаил Булгаков

    Мастер и Маргарита

    Москва 1984

    Текст печатается в последней прижизненной редакции (рукописи хранятся в рукописном отделе Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина), а также с исправлениями и дополнениями, сделанными под диктовку писателя его женой, Е. С. Булгаковой.

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

    …Так кто ж ты, наконец?

    – Я – часть той силы,

    что вечно хочет

    зла и вечно совершает благо.

        Гете. «Фауст»

    Глава 1

    Никогда не разговаривайте с неизвестными

    Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

    Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.

    Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».

    Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

    – Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.

    – Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.

    – Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный.

    – Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.

    – А что есть? – спросил Берлиоз.

    – Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.

    – Ну, давайте, давайте, давайте!..

    Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.

    Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было… сердце шалит… я переутомился. Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск…»

    И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.

    Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!..»

    Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.

    Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.

    – Фу ты черт! – воскликнул редактор, – ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было, – он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали.

    Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак…» – повел речь, прерванную питьем абрикосовой.

    Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, – но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф.

    Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в 15-й книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, – есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.

    Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.

    – Нет ни одной восточной религии, – говорил Берлиоз, – в которой, как правило непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор…

    Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, – поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.

    И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек.

    Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй – что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было.

    Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится.

    Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой – золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец.

    Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.

    «Немец», – подумал Берлиоз.

    «Англичанин, – подумал Бездомный, – ишь, и не жарко ему в перчатках».

    А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало.

    Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.

    – Ты, Иван, – говорил Берлиоз, – очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына божия, но соль-то в том, что еще до Иисуса родился еще ряд сынов божиих, как, скажем, фригийский Аттис, коротко же говоря, ни один из них не рождался и никого не было, в том числе и Иисуса, и необходимо, чтобы ты, вместо рождения и, скажем, прихода волхвов, описал нелепые слухи об этом рождении… А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!..

    Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям.

    Те поглядели на него удивленно.

    – Извините меня, пожалуйста, – заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, – что я, не будучи знаком, позволяю себе… но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что…

    Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться.

    «Нет, скорее француз…» – подумал Берлиоз.

    «Поляк?..» – подумал Бездомный.

    Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а… как бы выразиться… заинтересовал, что ли.

    – Разрешите мне присесть? – вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор.

    – Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? – спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.

    – Нет, вы не ослышались, – учтиво ответил Берлиоз, – именно это я и говорил.

    – Ах, как интересно! – воскликнул иностранец.

    «А какого черта ему надо?» – подумал Бездомный и нахмурился.

    – А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.

    – На все сто! – подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.

    – Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: – Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в бога? – он сделал испуганные глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.

    – Да, мы не верим в бога, – чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз. – Но об этом можно говорить совершенно свободно.

    Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:

    – Вы – атеисты?!

    – Да, мы – атеисты, – улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»

    – Ох, какая прелесть! – вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.

    – В нашей стране атеизм никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Берлиоз, – большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге.

    Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова:

    – Позвольте вас поблагодарить от всей души!

    – За что это вы его благодарите? – заморгав, осведомился Бездомный.

    – За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, – многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.

    Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.

    «Нет, он не англичанин…» – подумал Берлиоз, а Бездомный подумал: «Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!» – и опять нахмурился.

    – Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья спросил заграничный гость, – как же быть с доказательствами бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?

    – Увы! – с сожалением ответил Берлиоз, – ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.

    – Браво! – вскричал иностранец, – браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!

    – Доказательство Канта, – тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, – также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.

    Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски?»

    – Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! – совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.

    – Иван! – сконфузившись, шепнул Берлиоз.

    Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.

    – Именно, именно, – закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, – ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».

    Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком… Канту?.. Что это он плетет?» – подумал он.

    – Но, – продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту, – отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!

    – А жаль! – отозвался задира-поэт.

    – И мне жаль! – подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: – Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?

    – Сам человек и управляет, – поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.

    – Виноват, – мягко отозвался неизвестный, – для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, – тут неизвестный повернулся к Берлиозу, – вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого… – тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, – да, саркома, – жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, – и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье – совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, – тут иностранец прищурился на Берлиоза, – пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмет – поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? – и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.

    Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. «Он не иностранец! Он не иностранец! – думал он, – он престранный субъект… Но позвольте, кто же он такой?»

    – Вы хотите курить, как я вижу? – неожиданно обратился к Бездомному неизвестный, – вы какие предпочитаете?

    – А у вас разные, что ли, есть? – мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.

    – Какие предпочитаете? – повторил неизвестный.

    – Ну, «Нашу марку», – злобно ответил Бездомный.

    Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:

    – «Наша марка».

    И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник.

    Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: «Нет, иностранец!», а Бездомный: «Вот черт его возьми! А?»

    Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз отказался.

    «Надо будет ему возразить так, – решил Берлиоз, – да, человек смертен, никто против этого и не спорит. А дело в том, что…»

    Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец:

    – Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.

    «Какая-то нелепая постановка вопроса…» – помыслил Берлиоз и возразил:

    – Ну, здесь уж есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что, если на Бронной мне свалится на голову кирпич…

    – Кирпич ни с того ни с сего, – внушительно перебил неизвестный, – никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в коем случае не угрожает. Вы умрете другой смертью.

    – Может быть, вы знаете, какой именно? – с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то действительно нелепый разговор, – и скажете мне?

    – Охотно, – отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Раз, два… Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть – несчастье… вечер – семь…» – и громко и радостно объявил: – Вам отрежут голову!

    Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:

    – А кто именно? Враги? Интервенты?

    – Нет, – ответил собеседник, – русская женщина, комсомолка.

    – Гм… – промычал раздраженный шуточкой неизвестного Берлиоз, – ну, это, извините, маловероятно.

    – Прошу и меня извинить, – ответил иностранец, – но это так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?

    – Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.

    – Нет, этого быть никак не может, – твердо возразил иностранец.

    – Это почему?

    – Потому, – ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, – что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание не состоится.

    Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание.

    – Простите, – после паузы заговорил Берлиоз, поглядывая на мелющего чепуху иностранца, – при чем здесь подсолнечное масло… и какая Аннушка?

    – Подсолнечное масло здесь вот при чем, – вдруг заговорил Бездомный, очевидно, решив объявить незванному собеседнику войну, – вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?

    – Иван!.. – тихо воскликнул Михаил Александрович.

    Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.

    – Бывал, бывал и не раз! – вскричал он, смеясь, но не сводя несмеющегося глаза с поэта, – где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!

    – Откуда вы знаете, как меня зовут?

    – Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? – здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер «Литературной газеты», и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта.

    – Я извиняюсь, – сказал он, и лицо его потемнело, – вы не можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.

    – О, с удовольствием! – воскликнул неизвестный, – здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.

    – Вот что, Миша, – зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону, – он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет…

    – Ты думаешь? – встревоженно шепнул Берлиоз, а сам подумал: «А ведь он прав!»

    – Уж ты мне верь, – засипел ему в ухо поэт, – он дурачком прикидывается, чтобы выспросить кое-что. Ты слышишь, как он по-русски говорит, – поэт говорил и косился, следя, чтобы неизвестный не удрал, – идем, задержим его, а то уйдет…

    И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.

    Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках какую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку.

    – Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, – веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов.

    Те сконфузились. «Черт, все слышал,» – подумал Берлиоз и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии – двойное «В».

    – Очень приятно, – тем временем смущенно бормотал редактор, и иностранец спрятал документы в карман.

    Отношения таким образом были восстановлены, и все трое снова сели на скамью.

    – Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? – спросил Берлиоз.

    – Да, консультантом.

    – Вы – немец? – осведомился Бездомный.

    – Я-то?.. – Переспросил профессор и вдруг задумался. – Да, пожалуй, немец… – сказал он.

    – Вы по-русски здорово говорите, – заметил Бездомный.

    – О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, – ответил профессор.

    – А у вас какая специальность? – осведомился Берлиоз.

    – Я – специалист по черной магии.

    «На тебе!» – стукнуло в голове у Михаила Александровича.

    – И… и вас по этой специальности пригласили к нам? – заикнувшись спросил он.

    – Да, по этой пригласили, – подтвердил профессор и пояснил: – Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века, так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я единственный в мире специалист.

    – А-а! Вы историк? – с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз.

    – Я – историк, – подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: – Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!

    И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал:

    – Имейте в виду, что Иисус существовал.

    – Видите ли, профессор, – принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, – мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.

    – А не надо никаких точек зрения! – ответил странный профессор, – просто он существовал, и больше ничего.

    – Но требуется же какое-нибудь доказательство… – начал Берлиоз.

    – И доказательств никаких не требуется, – ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: – Все просто: в белом плаще…

    Глава 2

    Понтий Пилат

    В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца ирода великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

    Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта двенадцатого молниеносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух. О боги, боги, за что вы наказываете меня?

    «Да, нет сомнений! Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь гемикрания, при которой болит полголовы. От нее нет средств, нет никакого спасения. Попробую не двигать головой».

    На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор, не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в сторону.

    Секретарь почтительно вложил в эту руку кусок пергамента. Не удержавшись от болез

    ubooki.ru

    Глава 29. Судьба мастера и Маргариты определена, Мастер и Маргарита

    На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад, находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с улицы, так как их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми вазами и гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев.

    Воланд сидел на складном табурете, одетый в черную свою сутану. Его длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны. Положив острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав одну ногу под себя, Воланд не отрываясь смотрел на необъятное сборище дворцов, гигантских домов и маленьких, обреченных на слом лачуг. Азазелло, расставшись со своим современным нарядом, то есть пиджаком, котелком, лакированными туфлями, одетый, как и Воланд, в черное, неподвижно стоял невдалеке от своего повелителя, так же как и он не спуская глаз с города.

    Воланд заговорил:

    – Какой интересный город, не правда ли?

    Азазелло шевельнулся и ответил почтительно:

    – Мессир, мне больше нравится Рим!

    – Да, это дело вкуса, – ответил Воланд.

    Через некоторое время опять раздался его голос:

    – А отчего этот дым там, на бульваре?

    – Это горит Грибоедов, – ответил Азазелло.

    – Надо полагать, что это неразлучная парочка, Коровьев и Бегемот, побывала там?

    – В этом нет никакого сомнения, мессир.

    Опять наступило молчание, и оба находящихся на террасе глядели, как в окнах, повернутых на запад, в верхних этажах громад зажигалось изломанное ослепительное солнце. Глаз Воланда горел так же, как одно из таких окон, хотя Воланд был спиною к закату.

    Но тут что то заставило Воланда отвернуться от города и обратить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спиною на крыше. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый.

    – Ба! – воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, – менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?

    – Я к тебе, дух зла и повелитель теней, – ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.

    – Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? – заговорил Воланд сурово.

    – Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, – ответил дерзко вошедший.

    – Но тебе придется примириться с этим, – возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, – не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, – в твоих интонациях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.

    – Я не буду с тобой спорить, старый софист, – ответил Левий Матвей.

    – Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, – ты глуп, – ответил Воланд и спросил: – Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?

    – Он прислал меня.

    – Что же он велел передать тебе, раб?

    – Я не раб, – все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, – я его ученик.

    – Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак…

    – Он прочитал сочинение мастера, – заговорил Левий Матвей, – и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?

    – Мне ничего не трудно сделать, – ответил Воланд, – и тебе это хорошо известно. – Он помолчал и добавил: – А что же вы не берете его к себе, в свет?

    – Он не заслужил света, он заслужил покой, – печальным голосом проговорил Левий.

    – Передай, что будет сделано, – ответил Воланд и прибавил, причем глаз его вспыхнул: – И покинь меня немедленно.

    – Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из за него, вы взяли бы тоже, – в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.

    – Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.

    Левий Матвей после этого исчез, а Воланд подозвал к себе Азазелло и приказал ему:

    – Лети к ним и все устрой.

    Азазелло покинул террасу, и Воланд остался один. Но одиночество его не было продолжительным. Послышался на плитах террасы стук шагов и оживленные голоса, и перед Воландом предстали Коровьев и Бегемот. Но теперь примуса при толстяке не было, а нагружен он был другими предметами. Так, под мышкой у него находился небольшой ландшафтик в золотой раме, через руку был перекинут поварской, наполовину обгоревший халат, а в другой руке он держал цельную семгу в шкуре и с хвостом. От Коровьева и Бегемота несло гарью, рожа Бегемота была в саже, а кепка наполовину обгорела.

    – Салют, мессир, – прокричала неугомонная парочка, и Бегемот замахал семгой.

    – Очень хороши, – сказал Воланд.

    – Мессир, вообразите, – закричал возбужденно и радостно Бегемот, – меня за мародера приняли!

    – Судя по принесенным тобою предметам, – ответил Воланд, поглядывая на ландшафтик, – ты и есть мародер.

    – Верите ли, мессир… – задушевным голосом начал Бегемот.

    – Нет, не верю, – коротко ответил Воланд.

    – Мессир, клянусь, я делал героические попытки спасти все, что было можно, и вот все, что удалось отстоять.

    – Ты лучше скажи, отчего Грибоедов загорелся? – спросил Воланд.

    Оба, и Коровьев и Бегемот, развели руками, подняли глаза к небу, а Бегемот вскричал:

    – Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали…

    – И вдруг – трах, трах! – подхватил Коровьев, – выстрелы! Обезумев от страха, мы с Бегемотом кинулись бежать на бульвар, преследователи за нами, мы кинулись к Тимирязеву!

    – Но чувство долга, – вступил Бегемот, – побороло наш постыдный страх, и мы вернулись!

    – Ах, вы вернулись? – сказал Воланд, – ну, конечно, тогда здание сгорело дотла.

    – Дотла! – горестно подтвердил Коровьев, – то есть буквально, мессир, дотла, как вы изволили метко выразиться. Одни головешки!

    – Я устремился, – рассказывал Бегемот, – в зал заседаний, – это который с колоннами, мессир, – рассчитывая вытащить что нибудь ценное. Ах, мессир, моя жена, если б только она у меня была, двадцать раз рисковала остаться вдовой! Но, к счастью, мессир, я не женат, и скажу вам прямо – счастлив, что не женат. Ах, мессир, можно ли променять холостую свободу на тягостное ярмо!

    – Опять началась какая то чушь, – заметил Воланд.

    – Слушаю и продолжаю, – ответил кот, – да с, вот ландшафтик. Более ничего невозможно было унести из зала, пламя ударило мне в лицо. Я побежал в кладовку, спас семгу. Я побежал в кухню, спас халат. Я считаю, мессир, что я сделал все, что мог, и не понимаю, чем объясняется скептическое выражение на вашем лице.

    – А что делал Коровьев в то время, когда ты мародерствовал? – спросил Воланд.

    – Я помогал пожарным, мессир, – ответил Коровьев, указывая на разорванные брюки.

    – Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание.

    – Оно будет построено, мессир, – отозвался Коровьев, – смею уверить вас в этом.

    – Ну, что ж, остается пожелать, чтобы оно было лучше прежнего, – заметил Воланд.

    – Так и будет, мессир, – сказал Коровьев.

    – Уж вы мне верьте, – добавил кот, – я форменный пророк.

    – Во всяком случае, мы явились, мессир, – докладывал Коровьев, – и ждем ваших распоряжений.

    Воланд поднялся с своего табурета, подошел к балюстраде и долго, молча, один, повернувшись спиной к своей свите, глядел вдаль. Потом он отошел от края, опять опустился на свой табурет и сказал:

    – Распоряжений никаких не будет – вы исполнили все, что могли, и более в ваших услугах я пока не нуждаюсь. Можете отдыхать. Сейчас придет гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся в путь.

    – Очень хорошо, мессир, – ответили оба гаера и скрылись где то за круглой центральной башней, расположенной в середине террасы.

    Гроза, о которой говорил Воланд, уже скоплялась на горизонте. Черная туча поднялась на западе и до половины отрезала солнце. Потом она накрыла его целиком. На террасе посвежело. Еще через некоторое время стало темно.

    Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете. Через все небо пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар. Он повторился, и началась гроза. Воланд перестал быть видим во мгле.

    philosofiya.ru

    Добавить комментарий

    Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *